И еще была страница, когда весь стадион в ужасе поднимается, а по рядам бежит без туфель красавица с серебристыми волосами, рыдающая и разрывающая на груди платье. Она подбегает к умирающему Рафаэлю и падает перед ним на колени. Сцена заканчивается тем, что друг-убийца уводит женщину с арены… И его прощальный взгляд на матадора, накрытого пурпурным плащом…
Казиев схватился за голову. Потрясающе! Да, но почему - Испания? Хотя Казиеву позволяется все, но как-то само собой разумелось, что он делает фильмы только о России… Наплевать и забыть. Сделать эту девицу, к примеру, русской?.. Или все происходит в Испании во время их гражданской войны?! Казиев достал бутылку виски и выхлебал грамм сто. Но дальше! И раньше? Что там было? Можно придумать, но… лучше бы знать.
В голове наступило прояснение. Он должен достать остальные страницы, если, конечно, они есть. Но они есть. У старика? В архивах покойного Родьки?.. Вряд ли, уже было бы что-то известно, его вдова носом бы перерыла весь земной шарик, но сценарий нашла бы… Девочка-мальчик? Нет и нет. У нее только то, что он сейчас держит в руках. Что делать? Как пролезть к старику? И не опасен ли он?.. Скорее да, чем - нет. Родька, покойный хитрый Родька, как он мчался в эту Ниццу! Не-е зря-а… Но ведь и погиб? Кто и как?.. Это ладно, а как достать ему весь сценарий? Он настолько был в шоковом состоянии, что абсолютно забыл о бедняжке Тинке. Тима - гений, он читает. И она должна терпеть.
А где-то вдали брякали венчальные колокольца…
Тут выскочил, как бешеный кот, Тим Казиев.
- Радость моя, ты здесь! - завопил он. - А я думал, ты убежала, оставила старого Тимошу одного. Почему ты здесь сидишь?
Тинка не успела ответить ни на один из его вопросов - да они и не требовали ответа! - как Тимоша взял ее на руки и поволок в теплую комнату, и они снова предались легкому сексу. А потом он натащил всякой всячины поесть и выпить. Тинка, довольная всем, лежала под толстым теплым пледом совершенно голая, а Казиев, поглаживая ее младенчески мягкий животик, как бы раздумывал о них, - Тинке и Тиме Казиеве…
- Детка моя, я тебя обожаю, это, во-первых, а во-вторых, ты принесла занимательные отрывки…
- Значит, тебе неинтересно, отрывки же? - заныла Тинка.
- Что ты! Необыкновенно интересно, они дают толчок моему, слава богу, - он истово перекрестился, - еще достаточно мощному творческому потенциалу… Но, дорогая моя, прекрасная, как солнце, Тинатин ("Фу, - думал Казиев, - я что-то зарапортовался совсем, надо бы поскромнее, хоть она у нас и дурочка"), откуда у какого-то старого мусорщика письма?..
- Какие? - блеснула глазками Тинатин, и Казиев обругал себя старым ослом, - девочка-то любопытненькая.
- Ну-у, любовные, - отмахнулся он, - они-то меня не затронули, а вот всю бы вещицу, хотя она и ничего особенного, я бы прочел. Сам, конечно, ставить бы не стал, а вот автору бы помог…
- Да-а? - вскрикнула Тинка.
В этом его заявлении был намек на ее спасение, чувствовала она себя не очень уютно. Если девчонки дома, что она скажет?
Тим продолжал:
- Скажи, ты можешь прийти туда и ничего пока - именно пока! - не принести? Рюкзака они не хватятся еще сто лет, кому он нужен… Висит себе и висит. И скажи-ка, моя дорогая девочка, кто из твоих друзей знает старика?
- Ангел, - выпалила Тинка, но тут же притихла, - но надо вернуть это, - она кивнула на разбросанные по столику листы.
- Конечно, конечно, хотя… возвращать-то там нечего, - вздохнул Казиев, - ну а кто еще? Ангел - это понятно.
- Макс! - обрадовалась Тинка. - Он может туда пойти и все сказать, что надо. Я могу! Познакомлюсь, подумаешь!
Казиев молчал. Никто из этих не годился.
Может, тряхнуть стариной и попросить Улиту? Знаменитую пока Улиту? Навешать ей фуфла… Извиниться за вечер, за ее Максика, как-то все оправдать… Она, в принципе, баба не злопамятная. Это идея! А с прелестной Тинатин что? Кроме того что ей надо отбывать до дому, ему в голову ничего не приходило. Но тут нужна деликатность, девочка ему вполне может понадобится, да и в сценарии она есть - красавица, но не с серебряными волосами, а с черными. Испанка. Ладно, это уже мечты, а загад, говорят, не бывает богат.
Ангел проснулась. Хватит пребывать в состоянии амебы! Надо приниматься за дело. Ехать к Казиеву и самой узнавать о романе Леонид Матвеича. И скорее - в Славинск. Здесь ей делать нечего. Макса забыть. Такой приказ. Спроси у Макса, какие у Ангела глаза, какого цвета. Он не скажет и не вспомнит. Да, он прекрасно относится к мальчишке Ангелу, но знать, какие у него глаза?! Макс никогда не узнает, что она хоть и Ангел, но - Ангелина! А если и узнает, ему будет все равно. Может, он уже к тому времени будет женат. На той же Тинке… А что?
Решив все делать быстро, она сняла трубку и позвонила Казиеву. На телефонном определителе остался его номер, и Ангел, на всякий случай, запомнила. И когда тот подошел, не дав ему опомниться, назвала себя и сказала, что ей необходимо с Тимофеем Михайловичем встретиться… Ответом ей было молчание. Казиев приходил в себя. Все само шло в руки! Тинатин он отправил, материалы отксерил… Но она собиралась скоро прийти, взять листочки. Посмотрим, что за Ангел и для чего он рвется сюда.
Казиев и Ангел на какие-то секунды оба замерли у входной двери, которую он распахнул как мог широко.
"Почему мальчик-девочка? - подумал Казиев с удивлением, когда совершенно ясно, что это юная хорошенькая особа просто изображает из себя парнишку. Одета "под парня" - черная куртка, черная майка, черные джинсы и черные бахилы из замши на ногах. И еще черная прямая челка до глаз и суровое выражение лица. А девочка-то - высшего класса! Тинатин, пожалуй, слишком сладка на современный вкус… А с этой бы Казиев пожалуй, померялся силенками. И Казиеву до страсти захотелось понравиться этому юному мальчику-девочке… Он не знал, что сам по себе не симпатичен Ангелу. Но держалась она замечательно, и ничего такого подобного подумать было нельзя.
Девочка-мальчик уже научилась вести себя так, чтобы ни сучка ни задоринки, - ни хрена-с не узнаешь ни о ней, ни о ее ощущениях.
- Выпить? - спросил Казиев, когда они уселись за сервировочный столик.
- С удовольствием, - ответила Ангел и добавила, увидев бутылку, - если можно - виски.
- Что прикажет дама, - замельтешил Казиев, обрадовавшись, что "дама" пьет, а это значит… может быть, что-нибудь и выгорит на фронтах войны… Но, ох, как он должен быть осторожен!
Ангел быстро выпила и чуть не задохнулась. Но и другое ее тряхануло - Казиев не сомневается, что она - девочка! "Ладно, разберемся", - сказала она себе, как всегда говорила в трудную минуту.
Казиев покачал головой:
- Разве можно так пить виски? Я только хотел приготовить лимон и принести лед… Неужели ваш седовласый спутник на Лазурном берегу не научил вас правильно пить виски? Или это только сосед по пансиону?..
- Мой дедушка… - еле выдавила она, глядя, как Казиев наполняет вторую рюмку, со всякими дополнительными ухищрениями.
"Дедушка"! Не вешай мне лапшу на уши, детка, и не гони тюлю, как говорили мы в детстве", - а вслух удивился:
- Дедушка? Он вас вывозит на такие курорты? Богат и знатен? - И, не услышав ответа, Казиев рассмеялся: - Теперь молодежь богаче нас, стариков.
Ангел молчала, не желая говорить о старике. А Казиев явно жмет на эту тему. "Надо было сразу, как пришла, сказать о том, что она - ученица Леонид Матвеича, а теперь неизвестно, как и влезть с этим. Но почему он понял, что старик со мной? Они один раз вышли вместе и то ненадолго… Тинка трепанулась, - догадалась она с горечью. - Да теперь плевать. Славинск!.."
Казиев опять зажурчал:
- Дело в том, что ваш дедушка вел дела с моим другом… - Казиев состроил постную физиономию, - которого там же и убили. Вы слышали?
Она кивнула.
- Друг мой был крайне порядочный человек, ни в чем таком не замешанный, вы понимаете? Мне сообщили, что уже нашли мелкого завистника, убийцу, соотечественника кстати. Так что вопрос закрыт. Хотя я не верю в эту версию нисколько. Там, по-моему, другое. - Казиев значительно посмотрел на Ангела.
В принципе, кто повинен в гибели близкого друга, как он определял Родю, его не интересовало. Другое интересовало Казиева! Расшибется, не выпустит никуда этого… а узнает!
- Я знаю, что у вашего дедушки находится масса интересного материала, за которым мы, кинематографисты, гоняемся… Родя нас всех опередил. Во всем.
Казиев печально повесил голову.
Ангел металась. "Господи, да что же это он все о старике и старике! Что там за материалы? Она до сих пор не удосужилась просмотреть их, хотя у нее только часть… О чем хоть они? Вернусь домой, - просмотрю все до листочка! Не дура же я! Пойму, в чем соль… И мы с Максом пойдем к старику. Пускай разъяснит, в чем дело. На его бумаги ни она, ни Макс не претендуют!"
- Милый мой Ангел, - заново завел Казиев и вдруг как бы удивился. - Как же красиво назвали вас родители! Верно, вы и по характеру ангел?
- Нет, - почти грубо ответила Ангел, до того ей надоел этот Казиев со своими ужимками!
А он не унимался.
- Но я все не о том… - улыбнулся он ей почти нежно, - я хотел бы спросить вас, что же это за материалы у вашего дедушки? В конце концов, не один же Родя мог снять кино… Я - готов.
Она его не дослушала:
- Дедушка сейчас в Америке, в Нью-Йорке, у своих друзей, и когда вернется, я не знаю.
- А скорее вы - туда? - хитро посмотрел на нее Казиев.
- Нет, - как отрубила она, - Тимофей Михайлович…
Казиев поднял руки:
- Какой "Михайлович", что вы! В нашем мире, пока тебе не исполнилось сто пятьдесят лет, ты - Тим, Клара, Даша, Маша… Так что прошу вас, дорогой, или дорогая, Ангел, - без отчеств, фамилий, регалий и прочих официозов! Хотите еще выпить, но уже как надо?
- Хочу, - заявила Ангел и почувствовала, что щеки у нее пылают, настроение боевое и она сейчас все может сказать и сделать.
Казиев со страстью набухал ей виски, льда и повесил кусочек лимона на край бокальца. Ангел выпила все до капли, промокнула губы салфеткой и решилась:
- Тимофей Михайлович, простите, я пришла к вам из-за рукописи моего учителя, Леонида Матвеича Афонина. Он просил меня…
Он с трудом удержал злобный вопль.
- Малышка, слушайте меня внимательно и не перебивайте. Я не единожды повторюсь, но делаю это еще раз ради вас, вы мне симпатичны. Хотя у меня совершенно нет времени! А меня терзают и терзают!.. Теперь вот вы пришли… Ну, что такое, право? Ходят и ходят какие-то дети и, простите уж, пристают ко мне с рукописью этого человека, которого я, по правде, в нашей сутолоке жизни совсем забыл! Леонид - давний мой знакомец, со студенческой скамьи, как говорится. Мальчик из знатной партийной семьи, но бездарен, как топор. Пил по-черному уже тогда. Напьется - баешник, трезвый - ни в зуб ногой, извините. Я ему помогал, как мог. Но есть пределы!.. В очередной раз, когда на выходе был мой фильма "Росы…", я уж забыл все название, но тогда он прогремел…
- Я видела, - тихо влезла Ангел в его речь.
- Замечательно! - откликнулся недовольным тоном Казиев. Его перебили! - Так вот, продолжаю, чтобы вы все поняли. Он пришел ко мне и… - Казиев вдруг остановился и как-то странно раздумчиво посмотрел на Ангела. - Впрочем, вам все это не интересно. Не буду загружать вашу головку. Короче, я сделал все, что мог. Привлекал его везде, где сам работал, а он пил. Почти беспробудно, и тогда я от него отказался! Что я мог? Скажите мне, что? Человек сам себя губит. Я, конечно, не добряк, но и не злодей, - сделал я для него немало. Но, но… И он вдруг исчез, испарился. Потом, лет через несколько, он прислал мне письмо из какого-то городка, не помню…
- Славинска, - прошептала Ангел.
- Что? - переспросил опять чем-то недовольный Казиев. - Ах, да, кажется, так - Славинск. Письмо было в обычном его духе - жалобы и просьбы… Я не ответил. Все. Я сделал все, что мог. В Славинск я ехать не собирался, уж простите. Жена, балерина Большого, с ним развелась. Вот такая история. И теперь появляется эта махинища - роман, который я же ему помогал вначале писать! И почти через двадцать лет этот стареющий дурак засылает вас с этим идиотским романом и мне все морочат голову с ним! Это, поймите, невозможно, это наглость, в конце концов. - Казиев распалился неожиданно, это, видно, созревало в нем по мере рассказа. - Вы хотите знать, каково произведение? Дрянь. Бездарно, как сам его хозяин! Ни одной живой строки! - Казиев бушевал. - И я должен был перечитать его! Я же честный человек! Чтобы, не дай бог, не пропустить хотя бы какой-нибудь оригинальной мысли, идейки или слова живого! Так ведь нет их! А я трачу свое драгоценное время! Да, время мое - драгоценно, уж извините! Я работаю! А мне мешают! Меня терзают всякие Ангелы… Черти. Не знаю кто!
От злости, которая волной накрыла его, ему стало трудно дышать, он рванул галстук и заорал дурным плачущим голосом. Все-таки он всегда был истериком, но держался, а иногда…
- Ну жить не дают! Работать не дают! Вон!
Вначале его речи Ангелу стало стыдно. Ей-то показался роман "переживательным", но ведь она простая девчонка из Славинска! Ей стало стыдно за своего учителя. Конечно, он попивал и у них, но все равно - он умный и хороший!.. И ее захлестнул гнев. Какого дьявола она тут торчит, а этот бешеный ее гонит! И так скверно говорил об учителе! Стерпеть невозможно! Она встала с кресла:
- Не орите как резаный, Тимофей Михайлович, плохо будет! А материалы, которыми вы так интересуетесь, вы никогда не получите. Понятно? - позволила она себе под конец резкий выпад.
Не ему же одному! Казиев оторопел. Не нашелся, что ответить.
Выйдя во двор, Ангел два или три раза завернула в какие-то проулки и в каком-то дворике села на скамью и разрыдалась. Ее так никто еще не унижал! Даже старик как-то по-другому. Не оскорблял. Чем она, Ангел, этому Казиеву так досадила? Под конец он швырнул рукопись, она взяла ее с пола и ушла, а хотелось врезать этому "великому" по морде! А вообще, она глупая и гадкая девка. И еще воровка. За это и получает от судьбы.
Казиев лежал в полной прострации, девица его бесконечно разозлила… Он совершенно не собирался посвящать столько времени своему бывшему сотоварищу! И упустил то, что хотел у нее выведать! Ах, дурак! Разъехался как баба! Ладно, еще не вечер, встретится он еще с этим Ангелом на узкой дорожке! Это его немного успокоило. Но тут же раздался звонок в дверь и появилась Тинатин, что привело его в полное умопомрачение. Ну на ней он отыграется за все и всех!
Тинатин не дала ему сказать ни слова. Она со слезами на глазах затараторила как сорока.
- Как я эти бумажки верну? Алена дома… Она же подумает, что я украла, когда увидит, как я лезу в рюкзак! Что мне теперь делать? Это же я из-за тебя, Тим, ты попросил!
- Конечно, может так подумать, - как будто даже с удовольствием подтвердил Казиев. - Я просил тебя? Да, я говорил о записях Роди, которые могли оказаться у этого вашего девочки-мальчика… Бумажкам этим - копейка в базарный день, чистое фуфло, Родиного там ничего нет… Все, вопрос "исчерепан".
- Но, Тим, ты же попросил меня взять бумаги в рюкзаке у Ангела!
- Я никакого рюкзака не видел и ни о чем таком ничего не знал, это так?
- Так, - прошептала Тинка, не поспевая за ерническими выкладками Казиева.
- Значит, прости уж, я тебя не мог просить взять что-то из чьего-то рюкзака, не зная и не предполагая об этом ни сном, как говорится, ни духом. Так или нет? Или я что-то выдумываю?
- Так, - эхом отозвалась Тинка. - Ты ничего не выдумываешь…
- Ну наконец-то мы начинаем понимать друг друга. Подведем итоги. Ты мне сказала о рюкзаке и о том, что там лежит. И ты все это принесла сюда, исходя из того что я очень абстрактно интересовался, к сожалению, в твоем присутствии, материалами, которые мой друг Родя должен был взять для нас с ним. Поняла? Для него и меня! Он был лишь продюсер, не буду объяснять, что это такое, наверное, ты все-таки уже знаешь, а я - режиссер! Он должен был принести любой найденный материал мне. Но его убили. Вот почему я поинтересовался, где же все это может находиться?.. Тут ты мне и предложила…
- Нет, не я сама! Ты попросил меня! - закричала Тинка, туманно понимая, что ее обводят вокруг пальца и она будет виновата во всем.
- Как это не ты? Мы же с тобой только что выяснили, что я и знать не знал, что есть какой-то рюкзак и что в нем что-то может быть… Выходит, я лазил по чужим вещам? Так, Тина? Скажи-ка.
Тинка замолчала, пытаясь обдумать то, что тут наговорил Казиев, и ей показалось, что, да, так все и было, потому что ведь Тим и вправду не мог знать о рюкзаке…
- Я думаю, девочка моя, тебе следует сделать следующее, чтобы не выглядеть, если и не воровкой, то довольно-таки некрасиво - нечестной подружкой, которая всем и каждому рассказывает, что и где лежит, что, к примеру, находится в совершенно чужом рюкзаке!..
Он обожал такие беседы с молодежью. Не со всякой, конечно, - вот с такой, как Тинка, когда можно расслабиться и нести всякое…
- Так вот, ты должна прийти и незаметно, тихо, возможно, ночью, положить бумажки на место. Чтобы тебя не заподозрили в том, о чем я только что тебе толковал…
Казиев откинулся на спинку кресла и с удовольствием ел грушу, которая должна восполнить авитаминоз, наступивший после ухода этой ненормальной Ангелицы…
- Хочешь грушу? - спросил он, увидев, какими голодными глазами смотрит Тинка на сочащуюся мякоть у него на блюдечке.
- Хочу… - протянула она и добавила: - я есть очень хочу, мне даже нехорошо…
- Знаешь, я понял, что тоже безумно хочу есть, даже не есть, а жрать. Давай-ка мы сейчас хорошенечко подзаправимся.
- Давай, - обрадовалась Тинка, ожидая, что как всегда "приедет" сервировочный столик с разными вкусностями.
Но нет. Казиев воодушевился.
- На кухне, в холодильнике, есть чудный кусок свинины, парной, я ее даже в морозилку не закладывал. И перцы красные, сладкие. Ну и, конечно, самое любимое - картошка. Она хороша тушеной, с грибами…
У Тинки текли слюнки, по-настоящему, она их только успевала сглатывать. Как славно они сейчас поедят, как вкусно!
- Чего ж ты сидишь, моя радость? - удивился Казиев. - Иди готовь! Ты же моя будущая жена!
- A-а… я не умею. Яичницу - да, а мясо - нет…
- Неужели, милочка? - с преувеличенным удивлением откликнулся Казиев. - А кто же все это будет делать?
- Ты… - ответила Тинка и сразу же ощутила, как летит куда-то в пропасть.
Это Казиев скинул ее с кресла и стоял над ней как справедливейший судия.
- Ты, моя милая, мыслишь, как я понимаю, так: я, режиссер, мыслитель, буду стоять на кухне, при фартуке, и готовить тебе, именно тебе, жаркое, чистить картошку, может быть, варить щи? Ты в своем уме? Ты для чего мне нужна? Только для постели? Не-ет. Для этого у меня целый склад на кинофабрике и везде, где я появляюсь. Если ты чего-то хочешь со мной серьезного, то тебе нужно уметь стирать…
Она продолжала неловко лежать на ковре, с подвернутой ногой, которая очень болела. Но ее любимый человек как бы не видел этого.