- Сдается мне, мы кружим на одном месте. Тебя это ни капельки не касается, но Коринна никогда не была замужем, не обручена и не встречается ни с кем определенным. - Лицо ее сморщилось. - Честно, Коррей, зачем все эти расспросы?
Джулия права: он любит женщин с пышными формами, а эта такая худышка. Он любит длинноволосых, а у нее короткая стрижка. Он любит веселых, а она серьезна. Он любит откровенно женственных, а она, определенно, от этого далека.
Почесав в затылке, он пожал плечами.
- Понятия не имею.
На следующий день он все еще пытался разрешить эту загадку. Справившись с тем делом, ради которого приехал в Балтимор, он, сам не понимая, каким образом, оказался возле здания, где находился офис Алана. До сих пор он ни разу не был на работе у Алана, поэтому постарался убедить себя, что приехал именно по этой причине. Но оправдание хромало на обе ноги. На самом деле ему хотелось еще раз хоть одним глазком взглянуть на Коринну.
Взглянуть-то он взглянул - но и только. Это произошло в начале первого, когда Алан с Коринной вернулись со встречи с клиентами. Коррей провел долгие полчаса в приемной, терпеливо выдерживая зазывающие взгляды секретарши, прежде чем они вошли. Не успел он подняться, как Коринна, мимоходом кивнув, исчезла у него за спиной, и огромные двери, ведущие в святая святых фирмы, бесшумно поглотили ее.
Алан остановился.
- Коррей! Не ожидал тебя здесь увидеть. Я думал, у тебя с утра встреча.
- Я с ней развязался с час назад и решил, что надо как-то убить время. Мой рейс еще не скоро.
Алан кивнул в сторону лифта:
- Ну, пойдем перекусим.
- А что, если сначала совершить экскурсию по твоему офису? - Он беглым взглядом окинул приемную - стены, отделанные превосходным красным деревом, сверкающую медными ручками мебель, полы, устланные дорогими дорожками. - Высший класс, судя по всему.
Он достаточно хорошо знал своего друга, чтобы задеть его слабую струнку. Как бы то ни было, но Алан расплылся в улыбке:
- Еще бы! - На этот раз он кивнул в сторону многообещающих двойных дверей и сам направился к ним. - Пошли.
Коррей шагнул следом. На него посыпался град объяснений, многие из которых он уже слышал, но ни одно, тем не менее, не прервал, поскольку для него они были исключительно, средством достижения конечной цели.
- Ну ладно. Где она? - спросил он уже в кабинете Алана.
- Кто? - Вид у друга был такой же невинный, как у кота с лоснящимися от сливок усами.
- Сам знаешь - кто.
Алан минуту колебался, но решительность, написанная на лице Коррея, граничила с неумолимостью.
- Коринна? Не знаю. Может, в дамской комнате. А скорее всего, ушла на ланч.
- Удобное объяснение.
- Сейчас время обеденного перерыва. Она же должна пообедать.
- Включая и право лично решать, с кем ей хочется встречаться, а с кем - нет. Ну же, Алан. Мне известно, что она не замужем, и что ни с кем определенным она не встречается. Что ты имеешь против того, чтобы я с ней поговорил?
- Коринна не в твоем вкусе.
- Это я уже от Джулии сто раз, слышал. Ты меня к ней только подпусти, а я уж сам решу.
- Вот видишь? Даже от твоих слов исходит угроза. Подпустить тебя к ней… Да что я, ненормальный, что ли?
- Я не кусаюсь.
- Знаю. Ты заглатываешь целиком.
- Меня разбирает любопытство. Вот и все.
- Что за любопытство?
- Не знаю. - Ответ прозвучал спокойно, но он уже начинал выходить из себя. - Обычная внешность, обычная фигура, вообще все - обычное. Под этой оболочкой должно что-то крыться. - Что-то кроется в ее глубоких, непроницаемо-карих глазах, подумал он, но вслух этого не произнес. Не смог. В жизни его называли кем угодно - обольстителем, дьяволом, ловеласом, грубияном, - но только не романтиком. Алан еще подумает, что он размяк. - Вы с Джулией ее любите. Почему?
- Я ее люблю потому, что она умна - остра как меч и проницательна. Джулия ее любит потому, что она практична, прекрасно ладит с детьми.
- Так почему я не могу ее полюбить?
- Можешь. И полагаю, полюбил бы. Вот в чем я не уверен - так это в том, что это пошло бы на пользу Коринне. - Он пригладил густые черные волосы, обошел стол и опустился в свое начальственное кожаное кресло - тактический ход, которым он наверняка надеялся придать следующим словам больший вес. - Она особенная, Коррей. Скрытная, в чем-то даже чопорная. Близкого мужчины у нее в жизни не было. Живет скромно, проводит дни - а часто и ночи - за работой, приглашения принимает с величайшей осторожностью, да и то, лишь чтобы отметить какое-нибудь событие. Но, несмотря на всю ее внешнюю стойкость, она очень ранима. Я не хочу, чтобы ей причинили боль.
- Я всего лишь хочу с ней поговорить.
- И что потом?
- Потом… возможно, просто уйду, если окажется, что мы друг другу неинтересны.
- Вполне вероятно, что она девственница.
- Тебе не кажется, что ты слегка опережаешь события?
Алан разглядывал его с задумчивым видом.
- Я подумал, что ты должен об этом знать. Если она дожила до тридцати, не позволив к себе прикоснуться, этому должны быть веские причины. - Он медленно покачал головой. - Нет, мой друг, думаю, тебе нужно держаться от нее подальше.
Коррей обдумал совет, но слова Алана лишь подлили масла в огонь. Странно. Девственницы были не в его стиле, как, впрочем, и чопорные деловые дамы. Дальнейшая беседа с Аланом - во всяком случае, о Коринне Фремон - абсолютно бесполезна.
- Сигнал принят, - покорно развел он руками, отступил к стене и, окинув взглядом кабинет, вздохнул. - Впечатляет. Ты преуспел.
Алан более чем охотно сменил тему разговора.
- Из твоих-то уст, - с ухмылкой отозвался он, - и такой комплимент! Ну а теперь - готов пообедать?
- Еще как.
После обеда, проведенного за дружеской беседой, Коррей проводил Алана назад в офис. В приемной они пожали друг другу руки, потом, рассмеявшись, крепко обнялись.
- Спасибо за все, Алан. Всегда так здорово отдохнуть с тобой, Джулией и малышами!
- Приезжай поскорее.
- Не сомневайся.
Хлопнув пару раз Коррея по спине, Алан ухмыльнулся, кивнул - и исчез за дверьми в медной окантовке.
Коррей не сдвинулся с места. Он улыбнулся, поймав вопросительный взгляд секретарши, затем нахмурился, запустив руку в карман брюк. Зазвенела мелочь. Он вынул руку и, не переставай хмуриться, полез во внутренний карман пиджака. Выудил оттуда визитную карточку, недоуменно уставился ни нее и сунул на место.
- Кое-что забыл, - мимоходом бросил он секретарше и метнулся сквозь двери
Однако вместо того, чтобы повернуть налево, в сторону кабинета Алана, пошел направо. Пропустил несколько дверей - и наконец отыскал то, что ему было нужно.
Кабинет Коринны сиял безукоризненной чистотой. Коррею достаточно было заглянуть сюда, чтобы догадаться, чьи это владения. Картины на стенах висели идеально ровно, книги на полках расставлены по высоте, в стакане на столе высилась шеренга одинаковых желтых карандашей - и он мог бы об заклад побиться, что кончики у них заточены до совершенства, - а сбоку лежало несколько аккуратных стопок с папками.
Коринна сидела за столом, развернув перед собой компьютерную распечатку. Голова чуть наклонена, кулачок подпирает щеку, отчего на виске собрались морщинки. Свободная рука покоится на листе, а между пальцев зажат знакомый желтый карандаш. Она с головой ушла в работу; любой другой тихонько ушел бы, чтобы не мешать. Но Коррей - не любой другой, к тому же, он вовсе не был уверен, что ему представится еще один шанс, если он не ухватит этот.
- Привет, Кори. Это Коррей, - шелестящим шепотом произнес он.
Голова ее приподнялась, глаза невидяще взглянули на него - но уже через миг отрешенное выражение исчезло.
- Привет, Коррей, - мягко ответила она.
Он безотчетно надеялся на улыбку, но не позволил отсутствию таковой сбить себя с толку.
- Мы только что вернулись с ланча.
- И где обедали?
- В "Кабачке у Филиппа".
- Там очень мило.
- Да уж, мило. - Он похлопал себя по животу. - Слишком мило. Признаться, чтобы не заснуть, мне не помешало бы глотнуть горячего кофе. Не хочешь прерваться?
- Не получится, - ответила она, опустив глаза на распечатку. - Отстаю от графика.
- Не могу в это поверить. - Он поставил бы все свое состояние на то, что Коринна Фремон никогда не отстает от графика. - Тебя компьютер подгоняет?
- Нет, клиент.
- Нервный попался?
- Они все нервные.
- Неприятно, должно быть.
- Так и есть. К этому привыкаешь
Коррей стоял у самой двери, глубоко засунув руки в карманы брюк. Не знай он себя, решил бы, что исходящее от нее хладнокровие его страшит. Но, разумеется, это не страх. Его не проведешь.
- Ты работаешь по графику?
- Да, всегда. Но, к сожалению, у клиента обычно есть свой график, и этот график неизменно предполагает парочку-другую чудес.
- А ты, значит, творишь эти чудеса, - поддразнил он в очередной попытке добиться улыбки и опять потерпел поражение. Она лишь изображала самый легкий кивок, что он уже однажды видел. Что это? Достоинство, скромность, застенчивость? Коррей был заинтригован.
- Я позволяю клиенту так думать. Хуже не будет.
Коррей рассмеялся.
- Речь истинного дипломата. Итак, как насчет чашечки кофе?
Устремив взгляд прямо ему в глаза, она покачала головой.
- Даже если я добавлю кофе по-турецки?
Вновь тот же отрицательный жест.
- Ну а, скажем, замороженный йогурт?
- Мне показалось, ты уже сыт.
- Верно. Я думаю о тебе.
- Считаешь, что я слишком худа?
- Этого я не говорил. - Ответ прозвучал слишком быстро, и Коррей почувствовал, что у него загорелись щеки. На нее, впрочем, даже его отрицание не произвело никакого впечатления.
- Ты прав, так оно и есть.
- Ну же, Кори. Пойдем, выпьем кофе.
Но она опять покачала головой.
- Окончательно?
Она кивнула.
- Даже если я угощу тебя пломбиром с орехами и горячим шоколадом?
В ответ она только сморщила нос, но это движение было настолько мимолетным, что Коррей засомневался, не принял ли он желаемое за действительное. Он мечтал хоть об одном спонтанном жесте - а теперь даже не был уверен, что добился его.
- Точно-точно?
На сей раз она не потрудилась даже кивнуть. Не отрывая взгляда от его глаз, она медленно склонила голову, а через миг так же медленно перевела взгляд на распечатку у себя на столе. В своем роде это был самый громогласный из когда-либо полученных им отказов.
Поскольку не в его правилах погонять дохлую лошадь, Коррей покинул ее кабинет. Однако к вечеру, добравшись до аэропорта, сумел убедить себя, что лошадь-то еще не окончательно пала. С его стороны это можно было бы назвать упрямством или уязвленной гордостью, но женщины еще никогда не одерживали над ним верх.
По очереди обыскав все свои карманы, он не обнаружил желаемого, а именно - листка бумаги. А потому вытащил бумажник, достал довольно-таки потрепанную долларовую банкноту, расправил ее и похлопал по карманам в поисках ручки. Несколько мгновений спустя он уже шагал к регистрационной стойке, ослепительно улыбаясь молоденькой дежурной. Подойдя к окошку, он сделал в воздухе жест, как будто пишет.
- Красную, если найдется. О, и конверт? Вы спасли мне жизнь!
На то, чтобы черкнуть несколько слов, вложить банкноту в конверт и надписать адрес, много времени не ушло. Пробежка к сувенирному киоску, и он стал обладателем почтовой марки. Кросс по коридору, и конверт оказался в почтовом ящике Обратный пробег через весь аэропорт - и он благополучно успел на борт самолета буквально за несколько секунд до того, как все люки были задраены.
На следующий день Коринна получили письмо от "Авиалиний Дельта". Аккуратно вскрыв конверт, она достала доллар. На банкноте крупными ярко-красными буквами было выведено четкое сообщение:
"Талон на получение одного огромного "Поцелуя Херши". Выкупать, когда будешь готова, но только у меня. Коррей Хараден".
Она немигающе уставилась на банкноту, потом подняла глаза к потолку, вздохнула и медленно разорвала доллар на две части, потом на четыре, на восемь, на шестнадцать. Грациозно наклонилась к корзине для мусора. Но в последний момент остановилась.
Коррей Хараден - самый настоящий бродяга. Именно таких, как этот парень, с его золотистыми волосами, неотразимой фигурой и зелеными глазами - омуты, а не глаза, взгляни, и засосет, она тщательно избегала всю жизнь. И почему он так домогается ее?
Она не имела понятия, зачем убрала занесенную над корзинкой руку, опустила ее в карман своей безукоризненной юбки и высыпала содержимое в глубины подкладочного шелка.
Чаще всего Коринна оставалась без ужина, и этот вечер не стал исключением. Бабушка привыкла к тому, что ждать ее не стоит, если только она не предупредит заранее. Счастье еще, что бабушка в состоянии сама о себе позаботиться. Тем не менее, Кори старалась ступать бесшумно, входя в старый дом викторианской эпохи. Элизабет Стрэнд ложилась в десять - ни минутой раньше, ни минутой позже. Сейчас уже было двадцать семь минут одиннадцатого, и Кори не хотела ее потревожить.
Бесшумно пристроив портфель у витого основания лестницы, она повернулась к старинному столику из кленовой древесины, что располагался прямо под зеркалом в такой же раме. На ослепительно сверкающей поверхности столика аккуратная стопка дневной почты выглядела такой жалкой, будто стеснялась сама себя.
Коринна перебрала почту, вытянула один конверт - и лишь потом направилась на кухню. Налила себе большой стакан апельсинового сока, вернула бутылку точно на то самое место в холодильнике, откуда взяла, достала из ящика нож, вскрыла конверт и наконец устроилась за столом со стаканом в одной руке и письмом в другой. Она начала читать:
"Дорогая Кори,
Я знаю, что еще и недели не прошло, как мы с тобой разговаривали, но мне необходимо излить душу на бумаге, так что ты уж потерпи. Сегодня утром я проснулась с дикой головной болью - и неудивительно. Джеффри полночи заходился криком. Я-то сама ничего не могла поделать, поскольку Фрэнк утверждает, что бодрствовать ночью обязана няня, но ор стоял невыносимый, и я крутилась в постели, пока Фрэнк не сказал, что я мешаю ему спать. Казалось, он должен переживать о собственном сыне, но он обладает невероятной способностью выдать указания, а потом повернуться спиной ко всем остальным и сконцентрировать все тревоги на себе самом
В его делах это проходит. Господь не даст соврать, Фрэнк действительно преуспевает, и мне, наверное, нужно быть благодарной. Мне не приходится ровным счетом ни о чем заботиться, но в этом-то вся проблема. Я чувствую себя бесполезной. Когда Фрэнк не в офисе, то читает газеты у себя в кабинете, а если мы куда-то и выходим, то лишь по какому-нибудь важному поводу. Либо развлекаем потенциального клиента, либо платим долг вежливости, либо просто пришла наша очередь давать обед. Я уже не помню, когда мы просто развлекались".
Развлекались. Непроизвольная дрожь пробежала по телу Кори, когда она медленно, с горьким чувством перевернула страницу.
"Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Да, я должна благодарить свою счастливую звезду, что мой муж - ответственный человек. И что нельзя тосковать по развлечениям, потому что они превращают человека в беззаботных пташек, таких, как наши мама и папа. Взгляни, до чего эта беззаботность довела их или, скорее нас. Вся ирония в том, что они были чуть ли не подростками, когда на свет появились мы, и только и думали, чтобы сбежать из дому, бросив нас на бабушку, в то время как я ничего так не хочу, как заботиться о своем сыне, самой покупать продукты и выбирать себе одежду. Фрэнк не позволяет.
Может, все дело в его возрасте. Сорок пять - еще совсем не старость, но он все же старик. Он упрям и постоянен в своих привычках, а его гордости хватило бы на добрую дюжину людей. Заявляет, что его жена никогда не будет заниматься домашним хозяйством. Такое впечатление, что молочник увидит, расскажет друзьям - и разгорится огромный скандал из-за того, что жену Фрэнка Шилтона застали за загрузкой посудомоечной машины.
Мне ужасно скучно. Бывают минуты, когда я завидую твоей карьере - могла ты себе когда-нибудь представить, что услышишь от меня такое? Бывают даже минуты, когда я завидую чудачествам родителей. Вот это ты как раз слышала от меня тысячу раз и выговаривала мне не реже, и все-таки есть что-то особенное в том, чтобы быть свободным. Я же ощущаю себя запертой в клетке. Признаю, моя клетка золотая, но что из этого, если птичка задыхается?"
Кори отложила в сторону второй листок. Взглянула на телефон, затем на часы и принялась за третью, последнюю страничку письма.
"Не вздумай мне звонить. Насколько я тебя знаю, ты вернешься с работы поздно и лишь тогда прочитаешь письмо. Будешь сидеть на кухне со своим апельсиновым соком, а бабушка уже заснет. Кстати, и Фрэнк тоже. Кроме того, уверена, что к этому времени хандра пройдет, и мне станет легче. Как бы мне хотелось, чтобы ты поняла меня, но я сильно сомневаюсь, что ты хоть раз в жизни хандрила. У тебя всегда такое ровное настроение. Этому я тоже завидую.
Теперь ты поднимешься наверх, а я буду о тебе думать - о том, как ты повесишь в шкаф одежду, примешь душ, потянешься за полотенцем справа от себя, обойдешь кровать с левой стороны и проверишь, а потом перепроверишь будильник на ночном столике. Милые сердцу воспоминания. В моей жизни ты всегда была уравновешивающим началом. Наверное, готовила меня к тому, что я получила сейчас, а?
Спасибо за то, что выслушала, Кори. Между нами, ты бываешь ужасным ретроградом, но сестричка ты отличная".
Внизу стояла подпись: "С любовью, Роксанна" А еще ниже - постскриптум: "Как хорошо, что бабушке и в голову не придет распечатать чужое письмо. Если бы она это прочла, то решила бы, что ее миссия потерпела полный крах".
Коринна еще долго сидела на кухне, сжимая в руке последний листок. Бабушкина миссии или моя? - размышляла она, чувствуя странную тревогу. Хотя Роксанна и была младше ее меньше чем на год, Коринна во всех смыслах всегда чувствовала себя старшей сестрой. Это она проверяла домашние задания Роксанны, ругала за пропуски в школе, настояла на выборе колледжа. И именно она горячо приветствовала брак Роксанны с Фрэнком.
Она приближается к тридцати. В этом все дело.
Я перешла тридцатилетний рубеж безо всяких проблем.
Ты перешла этот рубеж еще в восемнадцать.
Что ж, во всяком случае, безболезненно.
Роксанна - не ты. В ней всегда ощущалась дичинка.
Я ее подавила.
Это ты так думала.
Коринна понимала, что может до бесконечности спорить сама с собой, но факт оставался фактом - Роксанна стала взрослой. Кори сделала все, что было в ее силах, бабушка тоже. Так что теперь лишь от Роксанны зависело, как сложится ее жизнь.
Она аккуратно сложила письмо и сунула его обратно в конверт. Допила сок, положила стакан в посудомоечную машину и тщательно протерла раковину. Затем выключила свет и на цыпочках пошла вверх по лестнице. Она точно знала, где какая ступенька скрипит, и где наступить, чтобы избежать шума.