– Тебя осмотрел лекарь и сказал, что ты упала из-за переутомления, – с тихим смешком произнес Агилар.
Я тут же себя пощупала во всех местах, ища переутомление или хотя бы его признаки. В конце концов, если я уже все отработала, то где мой ужин?
– Я не стал его разочаровывать, – продолжил Агилар, стягивая с меня шелковую простыню. – Все равно это станет правдой через какое-то время.
– Возможно, – не стала я спорить, откровенно разглядывая то, что мне предлагалось, и находя это весьма и весьма впечатляющим. – Так почему я потеряла столько времени?
Он надо мной навис и сказал со значением:
– Но я думаю, что ты упала от избытка чувств. Я тебе понравился. – И улыбнулся, показывая белые, как жемчуг, крупные зубы.
– Вероятно, – плотоядно облизнулась я, рассматривая то, что мне особенно понравилось. То есть все! – Еще варианты будут?
– Испугалась? – Черные брови сошлись у переносицы. В глазах цвета грозового неба мелькнули неуверенность и тщательно контролируемое железной волей желание.
По телу прокатилась волна похоти, зовущая этого мужчину сделать со мной все мыслимое и немыслимое, разрешенное и запретное…
– Угадал, – раздула я ноздри, вбирая в себя его запах. Запах распаленного мужчины, запах жизни и насыщения. – Я испугалась того, что я могу с тобой сделать, мой сладкий.
– Покажи! – бросил он мне вызов.
И мне стало не до рассуждений.
Девушки в обозе работорговцев и в гареме все время шушукались за моей спиной, мечтая о какой-то мифической любви Лейлы и Меджнуна, искренне ожидая от влюбленного мужчины причитаний, стонов, вздохов и длительного словесного изъявления чувств.
Наверное, я не женщина, потому что чьи-то долгие рассусоливания меня сейчас совсем не интересовали. Я умирала, так хотела ЕСТЬ! И не только в смысле обычной пищи.
Мое тело жило своей жизнью, испуская феромоны желания и требуя удовлетворения. Удовлетворения, которое мне мог доставить этот мужчина. И не важно, что я понятия не имела, как это достигается. Что-то внутри вело меня по правильной дороге, куда я позвала Агилара и не собиралась отпускать его.
Голод ударил в голову, затмевая все разумное, и я набросилась на мужчину, как оголодавшая хищница, как рысь, как тигрица. Обхватила руками его лицо, впилась в губы и целовала, пока Агилару от силы чувств не перекрыло дыхание. Я впитывала его страсть, желание, томление. Но как же этого было мало!
Тонкий ручеек насыщения, едва заметный, постоянно прерывающийся. Скорее дразнящий, чем наполняющий.
Я застонала от досады. Мало-мало-мало! Хочу еще!
– Что с тобой, сегилим? – Агилар скинул ошеломление, вызванное моим страстным натиском, и вернулся в свой обычный мир сильных мужчин.
Он перевернул меня на спину и навис сверху, пытливо заглядывая в глаза, ища причину раздражения.
– Я хочу большего, – прошептала я, притягивая его к себе. – Сейчас!
– И ты это получишь, – хищно оскалился он, опускаясь на меня.
– Не торопись, исталган, – шептал он мне, покрывая жаркими поцелуями мое лицо. – Я не хочу сделать тебе больно.
– Еще! – потребовала я, выгибаясь навстречу. – Хочу еще!
– Погоди, – простонал Агилар, припадая лицом к моей груди. – Ты такая узкая там. Я боюсь сделать тебе больно.
Мне уже было больно. Больно оттого, что темная суть рвалась наружу, призывая вцепиться в мужчину, оплести его телом и высушить, удовлетворяя свой скрытый голод.
Это все уже когда-то происходило со мной. Но где? Когда? Память не хотела откликаться, советуя использовать то, что есть сейчас, не оглядываясь на то, что было раньше.
Меня вел голый инстинкт выживания, подталкивая к Агилару. Мое тело разрывалось на части от двойственности: стремления следовать потаенным желаниям и боязни испытать на себе мужскую страсть. Наконец желание затмило рассудок…
Агилар застонал и больно прикусил нежную мочку моего уха, вызывая невольную реакцию. Рявкнул вполголоса, отодвигая:
– Немедленно прекрати! А то я не выдержу!
Он отстранился, взял с прикроватного столика сосуд. И протянул мне чашу с каким-то густым красным сиропом:
– Отпей глоток!
Я послушно отпила. На вкус приторно-сладкий с легкой горчинкой. Но подействовал на меня странно: голова стала легкой и пустой, а тело невесомым.
В один миг пришла резкая боль, словно во мне рвалась натянутая струна.
– Прости, нафасим, – прошипел Агилар сквозь стиснутые зубы, с трудом удерживая себя от движения. – Сейчас должно быть легче…
Я почти не слышала его слов, они доносились будто издали. Мои слух и зрение практически отключились, осталось одно осязание. И чудовищный нематериальный голод. Внутри возник непонятный жар, постепенно распространяясь по всему телу, следуя по кровотоку, возбуждая и сводя с ума.
Я провела ногтями вдоль спины.
Агилар застонал и медленно, безумно медленно начал свою вечную игру завоевания женщины.
– Скажи мне, – мучительно выдохнул он, – если тебе… будет больно.
– Не отвлекайся, – посоветовала я ему.
И мы, сплетенные на шелковых простынях, забыли обо всем. О своих страхах и неуверенности, о странной, причудливой игре "рабыня – раб – госпожа – господин" и о целом мире за нашими окнами и стенами!
Наш секс был изумительным. Необыкновенным. Неистовым. Такое впечатление, что мы, как голодающие, дорвались до мешка с хлебом и мясными припасами и не могли своими силами от них оторваться, пока не лопнем от обжорства.
Наши крики, наверное, всполошили весь дворец, и только понимание, что там на самом деле происходит, и мысль о неизбежном наказании могли удержать стражу от настойчивого стремления вломиться в господские покои. Хотя мои уши четко фиксировали возбужденные голоса под нашей дверью. Что характерно, не только мужские!
Я жадно вбирала ту необходимую мне силу, энергию, в которой мне до сих пор отказывали, держа на голодном пайке. Ласкала пальцами грудь и живот Агилара, вызывая под руками конвульсии сексуального удовольствия.
Смеялась и плакала от чувства острого насыщения и неотрывно пила-пила-пила все, что добровольно отдавал мне мужчина. Мне было мало! И когда пришел мой первый настоящий оргазм, дворец потряс единый слаженный вздох. И я заглотила этот выброс, как конфету, перекатывая во рту карамельную сладость полновесного удовлетворения, причем заглотила как пищу, как вино, как воду, словно это то, без чего мне невозможно жить.
– Сыта, – довольно пробормотала я, расслабленно падая на подушку и смежая веки. – Наконец-то сыта! Благодарю тебя.
– Спи, хоним, – прижал меня к себе Агилар. – Я разрешаю тебе спать.
Слабая усмешка искривила мои губы, перед тем как я провалилась в крепкий, глубокий сон. Нельзя быть таким большим и таким наивным…
Глава 12
Плохо, когда вам предлагают заменитель. Еще хуже, когда его забывают снабдить инструкцией по применению.
Амариллис
– Вставай, дочь гиены! – ощутимо пнули меня в бок.
Я вздрогнула и от неожиданности спросонья чуть не скатилась с кровати. С трудом разлепила глаза, чувствуя во всем теле приятную тяжесть насыщения. Подавив желание облизнуться, я уставилась на большое розовое пятно, скакавшее передо мной, и постаралась сфокусироваться.
– Бесстыдница! – орало пятно, размахивая руками. Рядом мельтешило еще с десяток разноцветных пятнышек поменьше. – Разлеглась тут!
– Да еще так нагло! – поддержало крикунью лиловое продолговатое пятно. – Как будто это ее покои.
– Не мои, – тут же согласилась я, закрывая ладошкой один глаз.
Розовое пятно трансформировалось в госпожу Сирейлу и еще кучу незнакомых женщин, возмущенно меня рассматривающих.
– Есть здесь место, где я могу обрести покой? – полюбопытствовала я, сползая с кровати и начиная искать, во что бы завернуться.
– Есть, – фыркнула худышка в синем. – Вечный.
– Так далеко я не заглядываю, – добродушно призналась я, заматываясь в простыню.
– Посмотри на нее, – шепнула коричневая золотистой. – Какая наглость!
– Да-да, – закивала золотистая. – Господин ничем ее не отметил за первую ночь! Не то что нас! Мне вот подарил прекрасный браслет!
Я бросила взгляд на тонкую золотую цепочку на запястье красавицы. Негусто.
– Быстро собралась и пошла! – бушевала госпожа Сирейла.
– И не надо так орать! – поморщилась я от звона в ушах.
Сегодня у меня донельзя обострился слух. Я слышала даже древоточца, прокладывающего себе дорогу в стене.
– Нахалка! – внезапно отвесила мне весомую пощечину смотрительница гарема. – Ты поплатишься за свое неуважительное поведение!
– И ведь не боится ничего! – поделилась желтая с оранжевой, словно меня тут рядом и нет. – Господин так рано вышел из спальни и ускакал, не оставив никаких распоряжений, а ей все равно!
– И не говори, Суреш, – согласилась оранжевая. – Мне после первой ночи на целый месяц предоставили отдельные покои, и господин покинул спальню после полудня!
И что, интересно, он до полудня с ней делал? Искал, где у оранжевой грудь? Так это я сразу могу сказать – нигде! И уже не вырастет. Разве что мешки с гречневой шелухой или песком привесить вместо того самого. Под одеждой не видно разницы.
– Пошевеливайся, фо иша! – занесла надо мной ладонь для повторного удара Сирейла.
Я набычилась и перехватила карающую длань, легонько ее сжав.
– Еще раз ты до меня дотронешься, кампир, – прошипела я, не обращая внимания на побелевшую толстуху, – я забуду, что ты старше меня, и сделаю что-то очень нехорошее! Поэтому не торопись, дай мне время придумать, что именно! – И выпустила ее. – Куда идти? – повернулась я к разноцветным притихшим курицам с дружественной улыбкой-оскалом.
– Т-туда, – показала малиновая в сторону двери, протягивая мне немного дрожащей рукой простой кафтан и штаны к нему.
– Благодарю, – еще дружественнее улыбнулась я, принимая и натягивая одеяние.
Мне тут же накинули на волосы кусок хлопковой ткани, покрывая голову, и повели наружу. Миновав стражу, все наше куриное общество долго блуждало по галереям и коридорам, щедро снабжая меня последними сплетнями из жизни гарема.
Итак, я выяснила, что последней и бесспорной фавориткой является Гюзель, не сходившая с дистанции уже пять недель. Ее поддерживает мать Агилара госпожа Зарема, потому что Гюзель понимает свое место в гареме и всячески пресмыкается перед ней.
Агилару прочат женитьбу на младшей дочери великого визиря госпоже Сагдане. Сейчас как раз идут переговоры между двумя семействами. Если они увенчаются успехом, то престиж Агилара сильно вырастет от подобного союза.
– Входи! – Очухавшаяся смотрительница гарема недрогнувшей рукой всунула меня в душную тесную клетушку без окна и вентиляции. Если за последнюю не сойдут стены с выбоинами, кое-где стыдливо прихваченные пожелтевшей от старости побелкой. Тонкий матрас на каменном полу. Глиняный кувшин и медный таз в дальнем углу. Ночной горшок около двери. Вот и вся обстановка.
– Это все мое? – невозмутимо поинтересовалась я, оглядывая предлагаемые "хоромы".
После долгой прогулки по раскаленной пустыне в караване рабов, где абсолютно невозможно уединиться, это была роскошь.
– Получаешь в полное распоряжение! – ядовито сообщила смотрительница гарема. – И вот еще! – щелкнула она пальцами.
Фиолетовая поднесла ей с глубоким почтительным поклоном резной ящичек. Сирейла благоговейно всучила его мне, присовокупив:
– Это тебе вместо тела господина. Пользуйся и наслаждайся. Когда ты еще согреешь его постель!..
И процессия удалилась, перешептываясь и на ходу перемывая мне косточки.
Я не стала задергивать драную занавеску, заменявшую здесь дверь. Так все же светлее, чем прозябать во тьме. Усевшись на матрасик, я открыла ящичек и с недоумением уставилась на гладкую палку с небольшим утолщением на одном конце, рукояткой на другом и снизу еще что-то было подвешено. Типа мешочка.
– Это головоломка? – потыкала я в деревяшку пальцем. – А где подсказка?
Я покрутила ящичек, но так и не додумалась до назначения этого странного предмета. Взяв подарок под мышку, я направилась на поиски того, кто сможет пролить свет на сей неопознанный предмет.
Третья справа клетушка оказалась обитаемой. Так я решила из-за стоптанных шлепанцев рядом с входом.
– Тут-тук! – подергала я за занавеску. – Тут есть кто-нибудь?
– Вам что-то нужно? – послышался испуганный голос.
– Да, – ответила я, раздумывая, можно ли меня бояться заочно, если я пока еще не сделала ничего дурного. – Вы не подскажете, что это за предмет? А то я прямо-таки затрудняюсь с определением.
– А вы кто? – все так же дрожал голос.
– Ваша новая соседка, – представилась я. – Амариллис. Проживаю в трех дворцах от вас! Так поможете?
– Ты еще можешь шутить? – Наружу показалась симпатичная конопатая мордашка с зелеными круглыми глазенками и носиком-кнопкой. Ярко-рыжие пряди не скрывало даже туго затянутое головное покрывало. – Попав сюда?
– А что здесь? – удивилась я, осматривая местность на предмет врагов и съестного.
– Отсюда никто не выходит, – грустно сказала мордашка, вылезая полностью. И оказываясь невысокой худенькой девушкой в заплатанном кафтане. – Только через мешок.
– Через что? – не поняла я пути наружу.
– Через мешок, – повторила рыжая. – Завяжут тебя живую или мертвую в мешок, набитый камнями, и сбросят со стены в море.
– Печально, – кивнула я. Воспрянула: – Зато освежительно. Камни какие кладут?
– Не знаю, – пожала худенькими плечиками девушка. – Меня еще туда не пихали. Я – Ширин. Смотрительнице гарема показалось смешным назвать меня сладкой.
– Ты очень сладкая, – заверила я девушку, ощущая ее непередаваемый запах свежести и невинности. И еще чего-то…
– Ты издеваешься?.. – нахмурилась Ширин. – Сама сюда попала и издеваешься? Давай уже придерживаться хороших отношений, если нам тут жить. А то остальные или сидят тихо и плачут, или орут и плачут. Скука смертная.
– М-да, – кивнула я, протягивая девушке ящичек. – Не знаешь, что это такое?
Ширин открыла, рассмотрела предмет со всех сторон, даже поковыряла зачем-то, затем поднесла к тускло горевшему факелу и робко сказала:
– Мне кажется, это мужской орган…
– Правда? Это?!! – Мои глаза, казалось, заглянули в ящик, хотя я стояла в паре шагов. Вот что изумление с людьми делает. – Тебя обманули.
– Ну-у-у, – засомневалась Ширин. – Если смотреть фигурально и сделать скидку на фантазию художника… И темноту… То наверное…
– То есть ты точно не знаешь? – уточнила я на всякий случай.
Тут мимо нас галопом проскакала лохматая женщина в бурнусе. Она выхватила предмет, прижала к себе и заорала:
– Здравствуй, господин! Я так счастлива тебя видеть!
– Местная юродивая, – тихонько сообщила Ширин, отбирая предмет и укладывая в ящик.
– Тогда я не буду воспринимать ее слова буквально, – сделала я вывод, поглаживая плачущую женщину по колтунам. – Ты не переживай… Я выясню, что это такое, и если оно мне не пригодится, то обязательно тебе отдам!
– Мне отдадут господина! – ускакала юродивая, счастливо вопя во все горло. – Когда он станет не нужен!
– У вас так всегда весело? – полюбопытствовала я, запихивая ящичек под мышку. – И как тут кормят?
– Не всегда, – с готовностью ответила рыженькая. Неохотно признала: – Нас тут все забыли. Мы здесь никому не нужны. Если я за два года не привлеку внимание господина, то меня отправят на кухню. А как его привлечь? Он что, здесь ходит?
– Нет? – подняла я брови. – Никогда? – Получила подтверждающий кивок. И добавила с полной уверенностью: – Значит, будет ходить.
– Надеяться никому не вредно, – пробурчала Ширин, отдергивая свою занавеску и доставая глиняную чашку с отбитым краем, наполненную нечищеными грецкими орехами. – Это все, что есть. В следующий раз еду принесут завтра утром. Будешь?
– Буду, – улыбнулась я, давя орех в пальцах. Он рассыпался в пыль. Кажется, я немного пережала.
– Осторожней, – предупредила Ширин. – Не переводи продукт. У Зулейки есть камень для колки орехов, но она сейчас спит, и будить ее нельзя. Иначе от воплей Зулейки не будут спать остальные, и нас побьют.
– Ладно, – согласилась я, переваривая информацию. – Не будем будить лихо, пока оно тихо.
Поправив ящичек, я еще немного подумала и додумалась. Все гениальное – просто!
Я достала то, что мы так коллективно и не опознали, и долбанула этим по ореху. Все прекрасно сработало!
– Вот! – радостно сказала я. – Смотри, у нас получилась отличная колотилка для орехов. Пользуйся на здоровье!
– Спасибо, – искренне поблагодарила Ширин. – Только почему она мне так напоминает мужское естество?
– Это от неискушенности, – заверила я ее, и мы вместе раскололи все имеющиеся у нее орехи.
А когда проснулись остальные обитательницы нашего райского спокойного местечка, то им мы помогли разбить орехи тоже, приобретая бешеную популярность. Даже надутая Зулейка признала, что нашим предметом колоть орехи гораздо, гораздо удобнее! И я подарила каждой по шарику. Знакомство состоялось!
Утром меня разбудил галдеж за занавеской. Я потянулась и поползла смотреть, что у нас с утра на завтрак.
На завтрак нам давали сухие лепешки, чистую воду, нечищеные грецкие орехи и толстого евнуха в полосатом халате с подносом в руках, накрытом салфеткой.
– Саид! – вспомнила я имя евнуха. – Ты нашел недостающие части?
– Здравствуйте, госпожа Амариллис, – поклонился Саид, распространяя вокруг себя дивные волны темной энергии желания. Я тут же пришла в благодушное настроение. – Мы можем где-то поговорить?
– Конечно, – отдернула я занавеску. – Немного тесно, но уют я еще не успела навести!
– Это позор для нашего дома, – тяжело вздохнул Саид, усаживаясь на пол и вытаскивая из-под салфетки свечу и огниво. – Вы бы не могли закрыть дверь?
Я пожала плечами, подозревая, что все равно станут подслушивать, так хотя бы будем знать – кто. Но занавеску задернула.
Затеплился игривый огонек.
Саид приподнял салфетку и явил мне россыпь разнообразных восточных сладостей, от которых потекли слюнки.
– Это важно, госпожа Амариллис, – тихо, с надрывом начал говорить евнух. Его лицо покрылось испариной, по вискам бежали струйки пота. Глаза бегали.
Я раскрыла глаза пошире, попутно сгребая горсть сладостей и засовывая в рот.
Саид побледнел, потом позеленел (в свете свечи это смотрелось пикантно) и дрожащим голосом закончил, мучительно выдавливая слова:
– Эти сладости отравлены…