* * *
Утро в горах холодное и росяное. Еще не открывая глаз, я поняла, что нахожусь не у стен Фаэрверна, а гораздо выше над уровнем моря. Под щекой мерно колыхалась широкая, твердая, будто железная мужская грудь. Я вскинулась, разом вспомнив все, произошедшее вчера. И самое последние воспоминание - неподвижное тело отца, к которому я прижималась лицом… Отца… Я не знаю, как теперь называть его!
Постаралась встать тихо, не желая тревожить ар Нирна, однако он тут же открыл глаза. С мгновение мы смотрели друг на друга, не зная, что сказать, а затем в один голос произнесли:
- Доброе утро!
И смутились непонятно чего.
Я отерла влагу с лица. Одежда за ночь отсырела, надо бы запалить костер да просушить куртки!
- Как мы сюда попали, Викер? Как ты сюда попал?
- Заехал в монастырь, - ответил он, поднимаясь и отряхивая штаны, - наткнулся на ваши тела.
- Оте… Стам?
- Я похоронил его в кустах, неподалеку. Место запомнил.
Отвернулась. Нужно ли мне знать, где это место?
На сердце было тихо, в душе - пусто. Утро в горах всегда прекрасно, но этим утром все краски мира покрылись патиной.
- Не думай об этом… - послышался голос сзади.
Я резко обернулась. Ар Нирн стоял рядом.
- Не думай о том, что произошло вчера, - повторил он, - не сейчас. Делай что-нибудь, иначе сойдешь с ума! Встань на след!
Смотрела в его синие глаза, подобные осколкам летнего неба, и не находила в них ни ненависти, ни подозрительности, лишь сочувствие человека, испытавшего подобное. Произошедшее вчера у стен Фаэрверна сблизило нас, сделав понятными друг другу. Понятными в своем одиночестве.
Отец говорил о Кардаганском перевале… В метрике Асси тоже было упомянуто это место. Если вставать на след, как выразился паладин, то в том направлении!
- Мне нужно на Кардаган, - сказала я, отведя глаза, - где-то там можно найти информацию о моих родителях… Моих настоящих родителях!
Понятия не имею, чего я ждала от своего спутника. Но уж никак не покорности!
- Хорошо, - покладисто согласился он и пошел к лошадям. - Только сегодня нужно сделать привал - кони измучены дорогой, их надо напоить, да и нам не мешает перекусить и обсохнуть! В ваших сумках есть припасы?
- Ты не обязан…
Слова застряли в горле. Викер ар Нирн, Воин Света, развернувшись, широко шагнул ко мне и прижал к себе.
Мне бы хотелось окуклиться, как гусеница, в броню, сквозь которую не проникают лучи света и посторонние шумы, ведь так не ощущаешь боли, ни своей, ни чужой! Но вместо этого я подалась вперед, вжавшись в его тело своим. Не хочу становиться бесчувственной, не хочу разуверяться в людях даже после рассказанного мне отцом! Великая Мать, вразуми, как пережить боль и предательство! Научи, как прощать? Подскажи, что поможет мне?
‘Любовь!’
Теплые губы бережно коснулись моих. Паладин держал меня в объятиях так нежно, словно я была бабочкой, разрушившей кокон одиночества. Я потянулась к нему, обвила его шею руками. Наш поцелуй был долгим, мы пили друг друга, как измученные жаждой путники пьют воду из родника, забирая жадными губами пригоршни живительной влаги, наслаждаясь ее вкусом. Викер привлекал меня и тогда, когда я готова была убить его, а я… Была ли я для него желанной, после того, как он сказал мне однажды ‘Ты для меня не женщина?’
- Что ты? - прошептал он, когда я, упершись ладонями в его грудь, отпрянула.
Испытующе смотрела в его глаза, и не видела в них страсти. Только нежность, грусть… сожаление. Вновь потянулась к нему, как к глотку воды в пустыне. Будь что будет! Здесь и сейчас мне нужно заполнить пустоту внутри, так пусть это будут мгновения нежности и сожаления!
Паладин поднял меня на руки и отнес под то дерево, под которым мы провели ночь. Уложил на собственный плащ, принялся раздевать, не прекращая поцелуев. Его нежность постепенно перерастала во что-то большее. Огонь охватил нас, едва мы прижались друг к другу обнаженными, кожа к коже, не чувствуя ни влаги, ни холода горного утра. Эта сладкая ласка нежить друг друга телами, пробовать на вкус, распаляя страсть. Мир закружился огромным куполом, а мы, такие маленькие, лежали в его ладонях, и он поднимал нас все выше, и выше, и выше, на самый пик наслаждения. На самый пик жизни… И когда Викер, застонав, навис надо мной, удерживая себя на руках, и мощным финальным движением толкнулся внутрь моего естества, я закричала, не сдерживая себя: ‘Я жива! Жива-а-а!’
Эхо еще долго повторяло мои слова, пока мы любили друг друга, страшась отпрянуть хоть на мгновение. Прикосновения стали необходимостью, там, где мы отрывались друг от друга образовывалась холодная страшная пустота, которую оба торопились заполнить. Еще не раз в это утро нам казалось, будто в мире не существует никого, кроме нас. И когда мы, потные и совершенно измученные, наконец затихли, солнце уже стояло высоко над головами.
- Надо бы поесть… - задумчиво сказал паладин, зарываясь лицом в мои волосы. И засмеялся.
И я засмеялась следом, смаргивая непрошенные слезы.
Коли человек, чей клинок разил моих сестер, умудрился занять кусочек моего сердца, может быть, когда-нибудь, я смогу и простить убийцу своих родных? Простить тебя… отец?
Часть 3. Мой Фаэрверн
На Кардагане голубая дымка висела рыбацкой сетью, растянутой для просушки. Ранее мне не доводилось бывать здесь, хотя в горы я поднималась, но южнее, ближе к Фаэрверну. Мы с Викером остановили лошадей на том самом перевале, о котором говорил отец. Справа дорога обрывалась в пропасть, на дне которой шумел говорливый горный поток. Слева возвышалась над ней отвесная стена с уступами. С них ссыпались иногда, шурша, потоки камней и пыли. Опасное здесь было место…
За поворотом открылся вид на уединенную долину, где, на излучине реки стоял небольшой городок. Назывался он Кардалена, состоял из почти двухсот дворов, чьи хозяева в основном зарабатывали продажами овечьей шерсти и шкур. Туда-то мы и отправились чтобы заночевать и поискать сведений о человеке, которого отец назвал Безногим Ризом. За время пути я успела рассказать Викеру о судьбе Асси, умолчав самое главное - то, ради чего она нужна была Файлинну, зато отметив странное совпадение в наших с ней судьбах.
Внутри добротных каменных стен со сторожевыми башнями обнаружился лабиринт из узких улиц и деревянных одноэтажных домов. Строений из камня здесь было всего два - здание, которое занимал местный Городской Глава, и небольшой храм, на фронтоне которого двое мастеровых аккуратно разбирали витраж, изображающий сведенные ладони Великой Матери, в которых она держала чистую воду и зеленый росток.
- Зачем разбираете? - спросила я, кинув одному из трудяг, молодому парню, монетку.
- Приказ из столицы пришел, - охотно ответил тот, радуясь перерыву. - В соседнем городе у стекольщиков заказали изображение Единого, скоро привезут.
- А это куда? - я кивнула на аккуратно прислоненные друг к другу обрезы цветного стекла, которые мальчишка-помощник укутывал мешковиной.
- Известно куда - в пропасть скинем, и дело с концом! - проворчал старший из напарников.
Как ни больно мне было видеть пустующее, словно выколотый глаз, круглое оконце Храма, про себя порадовалась такой откровенной лжи - зачем вынимать, упаковывать и аккуратно складывать стекло, которое отправится в пропасть? Проще разбить на месте, да подмести осколки, чтобы не поранили прихожан. Нет, новую веру в Кардалене не приветствовали!
- Подскажи, добрый человек, - не отставала я, - а где здесь можно переночевать недорого и вкусно покушать? Ну и новостями разжиться…
Мастеровые переглянулись.
- Езжайте по этой улице до конца, потом направо вкруг рыночной площади. Аккурат рядом со школой будет постоялый двор для приезжих купцов. Называется ‘Полный бурдюк’, хозяйка добрая женщина и готовит вкусно.
Бросив еще монетку, ударила пятками свою лошаденку. Покосилась на Викера. Паладин на протяжении разговора не сказал ни слова и даже, кажется, старался не смотреть на Храм.
Пусто человеку без веры…
Отчего-то мне захотелось погладить его по щеке, прямо здесь и сейчас, но я сдержалась. Не знала, как он на людях воспримет мою ласку. Да, он открылся мне совсем с другой стороны, этот Воин Света, там, в горах, где мы были только вдвоем. Оказывается, у него была обаятельная улыбка, заразительный смех и нежные, умелые губы, которые дарили мне блаженство. Но сейчас, мрачный, замкнутый и высокомерный, он более чем когда-либо выглядел паладином Его Первосвященства.
Постоялый двор был добротным и основательным. Удачное расположение - на перекрестке главных городских улиц, рядом с рыночной площадью, - залог успеха. Хозяйка, которая назвалась матроной Аделью, полная, пышущая здоровьем и энергией красивая женщина, властной рукой управляла и ‘Полным бурдюком’, и большим семейством, состоящим из мужа, троих сыновей с женами и детьми, и дочки-последыша пяти лет отроду. Все, кроме старшего сына, гоняющего отары в горы, работали в заведении маменьки, поддерживая в нем чистоту и порядок. На обед нам подали тыквенный суп с гренками и бараньи лопатки с тушеной морковью. Викер, подумав, заказал еще и пиво и оказался прав - после долгой дороги по горным буеракам под палящим солнцем первые глотки показались просто восхитительными.
В зале было полно народу. Близился ярмарочный день, и торговцы, прибывшие из соседних поселений и городов, шумно здоровались друг с другом. Они явно приезжали сюда не первый раз и были знакомы.
- А мне все одно, кому из богов верить, лишь бы винишко продавалось! - громко хвастал за соседним столиком один из торговцев. - Я им, богам то есть, за все благодарен, за рождение там, силу в руках, но продажи вовсе не зависят от того, чей символ повесят на Храме!
- Ерунду ты говоришь, мил человек, - ответил ему из-за другого стола пожилой купец в богатом кафтане, - нельзя за раз уничтожить то, во что наши прадеды и прапрадеды еще верили! Тому, кто эти… реформы задумал, отольется еще, вот увидишь!
Слово ‘реформы’ старик произнес, как будто это было неприличное слово, которое он вынужден говорить при детях.
- Точно! - поддержал третий, молодой купец. - Слухи ходят, что в столице люди среди бела дня пропадают с улиц! Не к добру это! А ну как и у нас начнут?
- Да у нас где им пропадать, людям-то? - подала голос из-за трактирной стойки хозяйка. - Разве конь на откосе оступится чей, или овца с обрыва сорвется! Свои все тайные тропы в горах знают, а приезжие, вроде вас, с дороги ни шага, особливо, ежели опытные!
- Дык по вашим дорогам, уважаемая Адель, и при свете ехать опасно! - хохотнул какой-то бородач у стены. - Надысь проезжал Кардаган, так чуть было каменюку макушкой не словил. Лошадь шарахнулась, еле удержал на краю, Великая Мать помогла, не иначе!
Трактирщица вздохнула.
- Лукавить не буду, почтенный, прав ты насчет Кардагана. Там надо верхушку горы срывать, чтобы обвалов на дорогу не было, а для того надобно магов из столицы выписывать. А откуда у нашего городишки такие деньги? Ладно хоть, лет двадцать пять назад, после той трагедии, Голова распорядился склон очистить от крупных камней да сетями укрепить, а не то каменюка твоя крупнее лошади бы оказалась!
- Это какая трагедь? - уточнил пожилой купец. - Когда карету с людьми в пропасть камнепадом сбросило?
Вспомнив метрику Асси, я едва не вскочила на ноги, но тяжелая рука Викера, опустившаяся на плечо, удержала меня.
- Она самая, дядь Сём, она самая, - покивала трактирщица. - Жалко было, ужасть! Особенно женщину с мальчонкой! Поломало их страшно! Да и поток тела побил. Когда доставали, уже и не опознать, только по одежде да размерам и ясно, где - кто!
Закрыв глаза, читала коротенькую молитву, пытаясь заставить себя дышать ровно, а возбужденный румянец - уйти со щек. На душе было стыло, будто некто открыл дверь в прошлое и потянуло оттуда сыростью и холодом могильной земли. Вот так выглянет неожиданно прошлое из-за какого-нибудь угла, и покрываешься мурашками, словно страшную сказку услышал!
- Не сходится, - прошептал мне на ухо ар Нирн, мигом приводя в чувство. - Время не сходится!
- Что? - я смотрела на него, не понимая.
- Они говорят о событиях двадцатипятилетней давности! А Асси сколько?
Прижалась головой к его плечу. А ведь он прав! Или… была еще одна трагедия?
Подозвала хозяйку, заказала еще пива и пирог с тыквой. Похоже, здесь был просто какой-то тыквенный рай! Сказала, округлив глаза от ужаса:
- Какой кошмар то, что мы услышали! Ведь проезжали через это место! И много там людей погибло?
- Да после того случая боле никто, - успокаивающе улыбнулась матрона, - у мельника вот телегу сдвинуло на обрыв камнепадом, да он успел лошадь выпрячь, пока телега сползала. Хотя место опасное, что и говорить! У нас в народе его до сих пор кличут Прощением Богини. Мол, если проехал свободно, значит отпущены твои грехи, ну а коли, как вон тому, свезло с каменюкой - надобно о душе подумать!
- А вы не знаете никого по имени Безногий Риз? - поинтересовалась я, кладя в ладонь хозяйки монеты. - Ищем его по делу!
Та задумалась. С улицы послышались возбужденные голоса.
- Не припомню, - пожала плечами Адель, - безногих у нас вообще нет. Безрукие есть, - она засмеялась, - за воровство рубят руки-то… на главной площади у дома Головы.
Шум с улицы усилился. Наплывал, будто морской. Я ощутила, как напрягся мой спутник, увидела, как ладонь его скользнула к рукояти клинка.
- Да что там такое? - воскликнула трактирщица, направляясь к дверям, однако они распахнулись снаружи, и на порог забежал мальчишка.
- Птицы, - кричал он, - птицы летят! Там…
- Ну, птицы… - заворчала Адель, выходя, и вдруг ахнула, запрокинув голову.
Купцы и гости толпой повалили наружу. К шуму прибавились их крики: восторженные, испуганные, возбужденные.
Схватив Викера за руку, потащила следом за собой.
Они кружили над поруганным Храмом, и их были сотни и тысячи. Воронье и голубки, ястребы и стрижи, пустельги и ласточки, и даже несколько горных орлов с крыльями, напоминающими паруса. Кружили, не трогая друг друга, будто подчиняясь единому велению, и постепенно образовывали картину в небе: сомкнутые ладони, в которых плескалась вода и лежал росток…
Над площадью повисла тишина.
Стоящий рядом паладин протер глаза, словно не доверял собственному зрению. Посмотрев на меня, белыми губами прошептал:
- Что это такое?
А в моем сердце ширилась и пела светлая радость. Будто, подними я руки, окажусь там, в небе, рядом с крылатыми вестниками Великой Матери. Что все земные строения и богатства рядом с верой, живущей в сердцах? Ничто.
- Это знаки, - не отрывая взора от неба, ответила я. - Знаки, которые говорят…
- Вот! - раздался истошный вопль откуда-то из толпы. - Вот, видите? Я говорил, я предупреждал? А вы? Бога нам заменили, будто голову, и все молчат, как овцы? Так и на убой пойдете, молча? Толпой? СТАДОМ!
Приподнявшись на цыпочки, постаралась разглядеть кричавшего. Им оказался худой мужчина в порванной местами рясе, стоящий на коленях в пыли. Он выл, раскачивался и выкрикивал до тех пор, покуда не подбежали женщина с юношей, не подхватили его под руки и не увели.
- Совсем отец Терентий сбрендил, - вздохнула стоящая рядом молодуха, держащая на руках толстенькую малышку с косичками и голубыми глазенками. Глазенки с восторгом внимали птичьему вальсу.
- Он болен? - осторожно спросила я. - Главою болен?
- Здоров был, - молодуха мрачно сплюнула в траву, - покуда не приехали из столицы эти… Воины Света… Да не принудили его публично отречься от Богини, запугав казнью домашних! Он все сделал, как они хотели: и отрекся, и веру новую принял. А едва они Кардаган перевалили, буйный сделался. С тех пор таким и остался… Ты смотри, доченька, смотри, - она перевела глаза на ребенка, и они даже посветлели от исходящей из них любви, - смотри на птичек-то! Так-то Великая Мать детей своих привечает!
Оттолкнув меня, ар Нирн ушел внутрь трактира. Сердце пронзило болью, будто оно было привязано к паладину тонкой ниточкой, которую он сейчас болезненно дернул. Но в это мгновение мое место было не рядом с ним. Мое место было рядом с несчастным отцом Терентием.
* * *
Викер ушел в комнату, которую они сняли с Тамарис. Ушел, не дожидаясь окончания чуда. Он слышал, как в зал внизу повалила возбужденная толпа, желающая срочно промочить горло, слышал крики и споры, восторженные восклицания, но слышать ничего этого не желал! Повалился на кровать ничком, накрыл голову подушкой. Попытался молиться Единому, однако слова как вымело из памяти тысячью птичьих крыльев. Стал вспоминать, какие чудеса являл им Единый и… в голову не приходило ничего, кроме лица Первосвященника. Бледного и бывшего бы красивым, если бы не высокие залысины и слишком узкие и яркие губы. Сколько ар Нирн помнил его, тот не старел, не менялся ни фигурой, ни лицом. Лишь залысины ползли выше, как пески пустыни, захватывающие оазисы. ‘Разве мир и благополучие страны в наши тяжелые времена - не чудо? - вещал Файлинн в своих проповедях. - Разве спокойно спящие родные в ваших домах, улыбающиеся дети, Воины Света, готовые протянуть руку помощи любому - не доказательство могущества Единого?’ Да, так и было… Перед глазами паладина вдруг вспыхнули языки пламени, в которые превращались, в том числе и его усилиями, горящие монастыри. Если доказательства существования Нового Бога так очевидны, зачем нужно было уничтожать людей и здания? Убивать целителей, посвятивших себя спасению людей? Или это для новой веры тоже доказательство и оправдание? Но ЧТО тогда это за вера такая?..
Он не выдержал, вскочил и ушел на улицу. О Тами даже не вспомнил - коли случается у мужчины момент истины с самим собой, весь мир может подождать! Быстро шагая, добрался до выхода из города. Улицы и дома захлестнулись на шее петлей, от которой он задыхался. Паладин страшился поднять глаза в небо, ожидая вновь увидеть ‘знаки’, но небо было чистым и пустым. Утренняя голубая дымка развеялась, и горы предстали перед ним во всей красе. Им, величественным, древним, могучим, не было дела до человеческих вопросов о вере и о себе.
Он шел, не разбирая дороги, около часа. И вдруг за боковиной скалы открылся его глазам огромный луг, полыхающий огнем. Ар Нирн даже глаза протер и лишь после этого понял - лук зарос маками. Неправдоподобно огромными, яркими, величиной в две сложенные ладони… Опять эти ладони! Застонав, Викер упал на колени, уткнулся лбом в землю. Перед собой было не стыдно за слабость. Стыдно было за неправильную картину бытия, в которой он долгое время занимал свое место и прекрасно себя чувствовал. В последние дни он будто собирал осколки разбитого зеркала и складывал по порядку, желая его восстановить. И пусть пока не хватало нескольких, основное уже было собрано, измерено, осмыслено.
Бессмысленная жизнь…
- Эй, мужик, тебе плохо? - раздался голос над головой.
Викер застыл. Прошло первое побуждение - вскочить и обнажить клинок. Ему стало все равно. Мужчина, которого застали в минуту слабости, уже не станет бояться ничего, ибо самое страшное с ним произошло.
- Ну ты чего, а? - сильные руки потрясли его за плечи и вздернули.