– Разве крестьянин замечает красоту пейзажа? Простые люди не знают самих себя и устремляются к искусственному, подобно пресыщенным. Сколь велико человеческое заблуждение! Сегодня вечером вам явится народная Терпсихора.
Они спустились вниз по бульвару до улицы де Ла Презентасьон – всю дорогу их сопровождали звуки кадрили Орфея.
– Запомните, Поль: когда из дома доносится хоть одна нота музыки Оффенбаха123, его можно считать дурным местом. Нас только что оглядел жандарм – две дюжины бродяг не столь опасны для нас, сколь один страж порядка, которому наверняка придет в голову препроводить нас в участок с тем, чтобы наутро поинтересоваться, кто мы такие. У нас слишком изящные руки, а блузы – слишком доброго сукна.
– Это место не сулит ничего доброго, – Поль показала глазами на группу сутенеров и проституток, переругивавшихся у входа в трактир.
В отличие от вульгарного "Бюлье", "Черный шар" воплощал извращенную жестокость – разврату сопутствовали драки, танцы заканчивались побоями. Проститутки были воровками, в кармане же сутенера пряталось острое лезвие ножа. "Черный шар" походил на перекресток, где нищета неминуемо завершалась преступлением.
Сидя за столом в самом углу зала, Небо́ и Поль с отвращением наблюдали за возней. Внезапно за их спинами раздался хриплый голос:
– Я знаю, где проливают не кровь, но вино, бутыли же сияют, словно солнце… Опьянев, я становлюсь ясновидящим: вы – художники и пришли сюда посмотреть. За несколько франков я с радостью отведу вас туда, где проливают не кровь, но вино, бутыли же сияют, словно солнце…
– Как далеко расположено это место? – спросил Небо́, внимательно изучая того, кто произнес эти слова.
– В нескольких шагах – на улице Лозен.
– Пойдемте! – воскликнула принцесса.
– Пьяница, если ты хочешь лишь вина, ты справишься и без нас – вот тебе экю. Но похоже, ты готов отвести нас в разбойничий притон. Коль скоро вино делает тебя ясновидящим, ты наверняка не боишься, что из-за нас тебя схватят жандармы.
– Вы не только щедры, но и любопытны – мне это подходит! Там, куда я хочу вас повести, ни разу не убили человека. Там гасят свет, поднимают шум, будто бы дерутся и имитируют кражу. Затем хозяин зажигает свет и выбрасывает дебоширов на улицу – трюк удался.
– Стало быть, ты знаешь Париж воров и бандитов и готов нам показать его за известную плату?
– Да, но не стану отвечать за невредимость ваших тел – они слишком изящны и слишком привлекательны для острого лезвия.
– Если ты понадобишься нам, где тебя искать?
– С полудня до часу, бульвар де Ла Биллет, скамейка против дома номер 144.
– Мы согласны.
– Небо́, не могли бы вы обойтись без подобного проводника? Такое сотрудничество не принесет ничего доброго.
– Милая Алигьера, дьявольские почести не оказывают ангелы. Разве в моих планах не значится разрушение обуревающего вас неведения? Взгляните – нами заинтересовался очередной страж порядка. Очевидно, они досконально изучили завсегдатаев заведения, и наши лица новичков их интригуют. Герои в блестящих касках бросают на нас любопытные взгляды – похоже, они вам неприятны. Пойдемте – если к вам подойдет проститутка, не обходитесь с ней столь же резко, сколь с Порпоратой.
– Но я не могу предложить ей прогуляться со мной под руку.
– Нет, но сегодня вечером нам следует cunctatorer [24] . Против жандармов, патрулирующих бульвар, не следует использовать ни пистолет, ни кислоту, но сегодня у меня нет дурманящих капсул.
Они шли быстрым шагом и вскоре добрались до бульвара Клиши. Их окликнул бродяга – Небо́ блеснул никелированным стволом револьвера. Удовлетворившись ответом, тот не стал настаивать и прошел мимо.
Доставая из кармана платок, Поль выронила на мостовую золотую монету. Небо́ остановился и зажег спичку.
– Мы не станем на колени ради двадцати франков! – возразила Поль.
– Богатый негодяй! – раздался злобный голос.
Обернувшись, они увидели простолюдина – обутый в ботинки на веревочной подошве, он неслышно подкрался к ним сзади.
– Не оскорбляйте меня и поднимите монету – она ваша! – ответила принцесса. – Возьмите еще одну.
– Ты хочешь посмотреть, как я стану просить милостыню? Нет, мне нужна твоя жизнь – нечего пачкать одежду рабочего!
Он стал закатывать рукава, чтобы сильнее нанести удар, и в эту минуту Небо́, сжимавший в кулаке содержимое табакерки, швырнул ему в лицо горсть перцу. Ослепленный мужчина закричал.
Оставив его на дороге, они продолжили путь.
– Простой народ ужасен! – сказала принцесса.
– Он ужасающе несчастен и достоин вашей жалости.
V. Белые рабыни
– ДАЖЕ отдав душу, женщина не отдается целиком. В сердце каждой женщины есть инстинктивное знание: раскрыв объятия и сомкнув руки не теле любимого мужчины, она необратимо отдается порочной страсти. При нашей первой встрече вы столь откровенно сказали, что в постели все женщины одинаковы – это неправда, каждая из нас – уникальна. Как в наслаждении, так в страдании у каждой – своя улыбка и свои слезы, каким бы ни был повод для радости или отчаяния. Всего лишь за месяц знакомства вы стали мне самым близким человеком – ради вас я рисковала бы жизнью. Мое восхищение вами столь же велико, сколь моя любовь к вам, но даже если бы от этого зависела жизнь – моя или ваша – я не отдала бы вам своего тела, сколь бы незначительным ни казался дар.
– Я понимаю вас – поцелуй первой встречной вызвал бы во мне негодование. Вы упрекнули меня в откровенности – вызванная желанием исключить возможность физической близости, она отражает неизбежное иссякание чувств, превращающихся в ощущения. Нынешние нравы низвели акт любви до обыденного занятия, совершаемого ежедневно. Государство же разрешает, облагает налогом и охраняет дома, где бесправные женщины отдаются мужчине в обмен на несколько грошей.
– Ужасно! – воскликнула принцесса.
– По цене трех-четырех кружек вина самый омерзительный пьяница на протяжении часа слышит нежные слова и получает ласки, воображая себя желанным возлюбленным.
– Боже праведный! – воскликнула Поль. – Неужели вы говорите правду? Я, разумеется, знаю о бесчестных женщинах, занимающихся постыдным ремеслом, но мысль о том, что они отдаются "в распоряжение всякого", приводит меня в смятение! В это невозможно поверить!
Фиакр остановился на пресечении улиц Алезиа и Томб-Исуар. Небо́ велел кучеру ждать у скульптуры Бельфорского льва. Пронизывающий северный ветер гасил пламя уличных фонарей, во тьме безлунной ночи безжизненный квартал внушал тревогу.
На улице Вуаверт мимо них молча прошли несколько юношей – их движения выдавали смущение и растерянность. За ними закрылась изогнутая дверь, над которой висел огромный красный фонарь.
– Где мы? – спросила принцесса.
– В храме богини любви, где вы услышите пение сирен.
В нескольких шагах, с порога полуоткрытой двери, освещенной голубым светом фонаря, раздался голос:
– Милые господа, у меня есть красивые женщины.
Номер дома был крашен в белый – цвет целомудрия и смерти – сочетания, означающего бесплодие.
– Но если они не сочтут нас достаточно привлекательными? – спросила Поль, пытаясь получить ответ на свой вопрос.
Сводница не поняла ее.
– У меня одиннадцать женщин, вы можете выбирать.
– Но если те, которых мы пожелаем, не захотят нашего общества?
– О чем вы говорите, мсье? Они здесь ради вашего удовольствия, не ради своего.
– Но если я буду неприятен той, которую выберу? – настаивала Поль.
– На улице Вуаверт все мужчины приятны! – расхохоталась сводница. – Неприятен! Скорее мсье убьет одну из них!
Тяжелая дверь с цепями и засовами более напоминала дверь тюрьмы, нежели дома удовольствий.
Стены передней были расписаны под мрамор.
– Есть ли сейчас клиенты в одной из гостиных? – спросил Небо́.
– Да. Для чего вы спрашиваете?
– Прежде мы хотим посмотреть. Не задавайте вопросов, – он протянул своднице луидор.
Она кивнула с видом торговки, у которой спросили необычный товар, и отвела их в комнату, служившую кладовой. Велев им подняться на стол на высоту треугольного окна, она оставила их одних.
Зрелище повергло Поль в изумление – даже Небо́ не сразу понял происходящее.
На диване в непристойных позах развалились хорошо одетые молодые буржуа – напротив них, образуя полукруг, сидели женщины в шелковых платьях с преувеличенно сложными прическами. Мужчины смеялись, женщины выглядели униженными и раздосадованными.
Время от времени один из мужчин поднимался с места и, приблизившись к одной из девушек, резким движением вонзал руку в лиф ее платья или грубо обхватывал щиколотку. Вслед за своим движением, под аплодисменты спутников, он изображал невероятное отвращение. Мужчины были необычайно довольны собой – они читали Ренана, и им было известно, что Нерон возвел извращенную жестокость в ранг искусства. Они были искусными садистами – за тридцать франков в складчину они получили право распоряжаться десятью женщинами, унижая их и изощренно пытая остатки их женственности и достоинства.
– Ужасная низость! – воскликнула Поль, когда Небо́ объяснил ей происходящее.
– Мы должны остановить их, – сказал он, спускаясь со стола.
– Позовите ваших женщин! – приказал Небо́ своднице.
– Выбирайте! – громко ответила та.
– Выбирайте, – машинально повторила Поль, словно для того, чтобы убедиться в невероятном. Увидев женщин, торопившихся бежать от своих мучителей в ожидании вновь прибывших, она оперлась о камин, будучи не в силах выносить эту бездну страдания и позора.
Поздоровавшись, женщины остались стоять, ощущая неловкость и испуг при виде молодых мужчин, не сводивших с них грустного взгляда:
– Садитесь, – сказал Небо́ девушкам – его вежливый тон удивил их.
– Вы столь добры, что я стану просить вас отправить это письмо, – обратилась одна из них. – Здесь письма перехватывают – боятся, что мы станем жаловаться.
Небо́ положил письмо в карман.
– Стало быть, вы никуда не выходите? – спросила Поль.
– Лишь по большим праздникам, все вместе и под надзором хозяйки.
– Но если однажды вы захотите уйти навсегда?
Девушки переглянулись.
– А наши долги? Стало быть, вам ничего не известно? Попадая в дом удовольствий, женщина получает кружевное белье и шелковое платье стоимостью, по меньшей мере, в пять сотен франков. Мы платим за стирку и табак и получаем лишь треть того, что зарабатываем. Расплатиться с долгами удается немногим – большинство покидает дом лишь для того, чтобы отправиться в больницу.
– Но вы выглядите не старше двадцати лет, – сказала Поль. – И вы останетесь здесь до самой больницы?
– Так случается в большинстве домов, но не здесь – хозяйка меняет женщин. На днях должен приехать хозяин из Монтобана – он оплатит долги девушек, которых пожелает взять с собой.
– Стало быть, вы вынуждены продолжать торговать собой из-за долгов. Но разве вы не можете бежать? – спросила Поль.
– Жандармы арестуют нас за воровство: за нами – неоплаченные долги. Вы побледнели! Вам нехорошо? – удивленно спросили девушки.
– Не прикасайтесь ко мне! – воскликнула Поль, вытирая со лба холодный пот. Жалость не заглушила в ней отвращения.
Открылась дверь, и на пороге появилась заплаканная девушка. Ступая с трудом, она села поодаль.
– Клоди оплатит долги. Она получит увечья, но выберется отсюда.
Небо́ посмотрел на девушку – бесчестье не лишило ее отваги. Она положила ногу на ногу, и он подавил испуг – чулок был в крови. В эту минуту вошла сводница.
– Ирма, – велела она. – Ступай и не делай глупостей – этот мсье приходил вчера.
– Нет! – закричала девушка. – Я знаю, чего он хочет, я не пойду!
– Я предупреждала тебя в самом начале…
Всегда спокойный и добродушный Небо́, обладавший сильной волей, покраснел от стыда и закрыл лицо руками.
– Боже мой… Боже мой… – шептал он.
Внезапно он закричал:
– Исчезни с глаз моих, чудовище!
Испугавшись, сводница выбежала из гостиной.
– Вы пугаете меня, – сказала принцесса.
– Будь проклят человек, попирающий законы природы! Будь проклято государство, принуждающее обездоленных подчиниться! Будь проклято общество, разрешившее Содом и Гоморру каждому! Будь прокляты буржуа, приносящие сердца своих дочерей на алтарь кровавого сладострастия – будь они трижды прокляты до своего рождения!
Его голос становился все глуше, и лицо вновь обретало спокойное и строгое выражение.
На пороге гостиной стоял муж сводницы – на нем не было сюртука, а рукава сорочки были закатаны.
– Вы проявили к моей жене неуважение!
– Ты – не мужчина, и твоя жена – не женщина. Вы – хуже животных, и нет слова, которым вы могли бы называться. Я не убью тебя лишь потому, что ты вызываешь отвращение!
Сводник разразился бранью. Разгоряченная гневными словами Небо́, Поль выхватила револьвер и, не прицеливаясь, нажала на курок. Пуля сбила шапку сводника – внезапно струсив, тот выбежал из гостиной.
Девушки в суматохе выбежали из гостиной. Раздался грохот дверного засова.
– Быстрее, – воскликнула Клоди, – толкайте диван к двери!
– Подождите, – крикнул ей Небо́. – Я оплачу ваш долг – вы выйдете отсюда с нами!
Внезапно погас свет, и принцесса испугалась.
– Поль, держите катушку!
Небо́ поджег магниевую ленту, и гостиная засияла ярким светом.
Услышав собачий лай, Клоди закричала:
– Собаки! Два страшных бульдога!
Отвинтив набалдашник трости, Небо́ нагнулся над диваном, словно матадор, ожидающий прыжка быка. В его руке блеснуло тонкое лезвие – один из псов забился в судорогах, второй упал замертво.
– Настало время стрелять!
– Я позову жандармов! – закричал сводник, не решавшийся покинуть укрытия.
– Поторопись, негодяй! Сообщи жандармам, что ты пытался убить графа Ладисласа Нороски, советника русского посольства.
Небо́ расстегнул сюртук – к белому лацкану жилета была приколота лента "Черного орла".
– Ступайте, господа, – сказал сводник, испугавшись, что какой-нибудь влиятельный господин велит ему закрыть притон. – Ваша взяла.
– Прежде зажги лампы – магниевые спички дороги. Принеси одежду для Клоди и расписку о возврате долга. Сколько вы должны?
– Четыре сотни франков, но у меня в чулке – два луидора, – она протянула ему запачканные кровью монеты.
– Оставьте их себе и зажгите свет.
Через мгновение хозяин притона дал расписку в получении денег. Небо́ свернул четыре банкноты, вложил их в дуло револьвера и протянул хозяину.
Хозяин бросил на диван одежду для девушки.
– Пусть все покинут коридор!
Отодвинув диван и переступив через лежавших на полу псов, они очутились у запертой входной двери. В эту минуту к ним подбежала Ирма, протягивая ключ.
– Бежим с нами! – сказал ей Небо́.
– Вы станете меня содержать?
– Мы поможем вам найти работу.
– Я отвыкла работать – не пройдет и месяца, как я вернусь сюда. Для чего же уходить? – произнеся эти слова, она заперла за ними дверь.
– Куда вас теперь везти, Клоди?
– Я в вашем распоряжении – вы купили меня.
– Мы выкупили вас, Клоди. Выкуп пленника – доброе деяние.
– Стало быть, вы меня спасли… Стало быть, вы – святые!
– Это самое прекрасное слово, которое может услышать человек, и самый почетный титул, которого он может удостоиться. Не так ли, Поль?
– У меня есть сестра – порядочная женщина. Она работает и обещала принять меня, если я отважусь исправиться. Она живет в доме номер 56 по авеню Дорлеан.
– Мы отвезем вас к ней.
Они ехали молча, каждый размышлял об увиденном. Поль по-прежнему не могла поверить в реальность бесчестья, Небо́ негодовал от мысли о столь обыденном зле под защитой закона, Клоди спасение казалось чудом.
– Видите освещенную мансарду? – она громко позвала.
– Это я, Клоди, твоя сестра! – закричала она, увидев, как открылось маленькое окошко.
Поль подала ей одежду, полученную от сводника.
– Сохраните это платье в знак того, что никогда не вернетесь к прежней жизни.
– Это ты! – воскликнула сестра, целуя печальную блудницу. – Ты выбралась, навсегда выбралась из…
Не желая произносить слова, рабочая показала рукой в сторону улицы Вуаверт.
– Меня выкупили эти господа, – объяснила Клоди.
Сестра сурово посмотрела на нее:
– Принадлежать одному – не лучше, чем каждому. Стало быть, ты не сдержала обещания и не раскаялась?
– Она свободна – вы отведете ее туда, где ее она смоет позор со своей души, – Поль жестом указала в сторону церкви Сен-Пьер и, взяв Небо́ под руку, оставила двух женщин одних.
– Милый философ, мне становится все больнее видеть бесчестья жизни. Но отчего вы сами утратили свое обычное добродушное высокомерие и прокляли увиденное?
– Мне следовало бы скрыть от вас горечь открытия, дождавшись минуты, когда естественное течение моего горького познания преподнесет мне последний урок, смешав вожделение и насилие. Но пусть лучше ваше воображение будет сковано страхом, чем охвачено вихрем заблуждения.
Нетвердым вначале голосом, подбирая слова, он рассказал ей об извращенной любви и злодеяниях маршала де Рэ124. Разум Поль, замерший перед творениями дьявола, пронзил адский свет. Вскрикнув, она судорожно сжала руку своего спутника, словно опасность была реальной.
Перед ними возвышалось каменное изваяние льва Бартольди.
– Скверное место для остановки, господа, – сказал кучер. – По пяти бульварам несется ветер.
– Я заплачу за хлопоты – на площадь Камброна!
– Отчего государство терпит дома удовольствий? – спросила Поль, когда фиакр тронулся с места.
– Оно находит разрешенную проституцию полезной для общества.
– Боже праведный, в чем же заключается ее польза?
– Она служит сыновьям Прюдома. Бог побеспокоился о том, чтобы прелюбодеяние стало чревато болезнями, но Прюдомы гордятся своим умением обходить этот закон – как и тот, который они издают ежедневно. Они преследуют всякую несчастную, торгующую своим телом – не ради ее спасения, но с тем, чтобы регулярно направлять ее к врачам – это позволяет Прюдомам предаваться разврату, не тревожась о здоровье. Подчинившись этому правилу, проститутка из преступницы превращается в общественно значимую фигуру. Но не дай Бог ей вздумается замарать своими шагами мостовую перед домами буржуа – Прюдомы желают продажных женщин, но как можно далее от семейного очага. Предаваясь всем порокам, эти прирожденные трусы желают быть уверенными в том, что не подвергаются никакой опасности. Эта мнимая – или реальная, не все ли равно – безопасность робких делает смельчаками, любовь же – или акт любви – превращает в обыденное и безобразное действо, низведенное нынешним поколением до удовлетворения физической потребности. Вы видели, как государство намеренно лишает женщину возможности вернуться к честной жизни – я скажу вам нечто большее. В демократическом французском законодательстве есть необычайная статья: "Ни один гражданин Франции в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти – то есть на протяжении десяти лет – не имеет права жениться. Он должен посещать публичный дом. Богатые граждане составляют исключение".