Часть третья: Медик
Глава 14. Ксандер
- Посылаем новую группу пациентов, - передает мне главный медик по мини-порту.
- Хорошо, - отвечаю я. - Мы готовы принять их. - Теперь у нас есть пустые кровати. После трех месяцев буйства чумы, болезнь, наконец, начала сходить на нет, во многом благодаря увеличению иммунизации, осуществляемой Восстанием. Ученые, пилоты и работники сделали все, что было в их силах, мы спасли уже сотни тысяч людей. Это большая честь - быть частью Восстания.
Я иду к двери, чтобы впустить врачей с новыми больными. - Похоже, у нас были незначительные вспышки болезни в одном из пригородов, - говорит один из врачей, протискиваясь внутрь и держа в руках носилки с одного конца. Пот градом катится с его лица, он выглядит уставшим. Я восхищаюсь врачами больше, чем кем-либо еще в Восстании. Их работа тяжела физически и очень утомительна. - Я предполагаю, что они каким-то образом пропустили иммунизацию.
- Вы можете положить его прямо здесь, - говорю я. Они перекладывают пациента с носилок на кровать. Одна из медсестер начинает переодевать пациента в больничный халат, и я слышу, как она восклицает в изумлении.
- Что там? - спрашиваю я.
- Сыпь, - отвечает медсестра. Она указывает на пациента, и я замечаю красные полосы, покрывающие его грудь. - У этого совсем плохи дела.
Если маленькие красные пятнышки стали для нас привычным зрелищем, то сейчас мы видим сыпь, распространившуюся по всему туловищу. - Давайте перевернем его и осмотрим спину, - предлагаю я.
Мы так и делаем. Сыпь покрывает и спину пациента. Я вытаскиваю свой мини-порт, чтобы ввести заметку. - У остальных так же? - спрашиваю я.
- Пока не замечали, - отвечает врач.
Мы осматриваем остальных новоприбывших. Ни на одном из них нет сильной сыпи, или даже небольших красных пятен.
- Возможно, ничего страшного нет, - говорю я. - Но я приглашу вирусолога.
***
Его приход не занимает много времени. - Что там у нас? - самоуверенно спрашивает он. Я не особо общался с ним, но знаю его в лицо, и знаю, что у него репутация одного из лучших врачей в Восстании. - Какие-то изменения?
- Похоже на то, - отвечаю я. - Обширная вирусная сыпь, ранее небольшая и локализованная, а сейчас проявившаяся в виде дерматом по всему туловищу.
Вирусолог смотрит на меня с удивлением, как будто он не ожидал, что я буду использовать медицинские термины. Но я нахожусь здесь уже три месяца. Я знаю, какие слова нужно говорить, и, что более важно, я знаю, что они означают.
Мы уже стоим в перчатках и масках, готовые для процедур. Вирусолог роется в кейсе и вытаскивает лекарство. - Принесите мне аппарат, фиксирующий состояние, - просит он одного из врачей. - А Вы, - обращается он ко мне. - Возьмите кровь на анализ и подключите капельницу.
- Подобного мы совсем не ожидали, - говорит вирусолог в тот момент, когда я запускаю иглу в вену больного. Главный медик наблюдает за нашими действиями из главного порта на стене. - Вирусы все время изменяются. Можно увидеть, как различные мутации одного вируса проявляются в различных тканях, и даже на одном человеке.
Я подвешиваю пакет с питательными веществами и открываю капельницу.
- Чтобы мутация набрала силу, - говорит вирусолог, - должно произойти некое селективное давление. Нечто такое, что сделает мутацию более жизнеспособной, чем изначальный вирус.
Он обучает меня, осознаю я, чего делать совсем не должен. И, думаю, что я понял, о чем он говорит. - Лекарство, например? - спрашиваю я. - Оно может сыграть роль селективного давления? - Могли мы сами дать толчок к развитию нового вируса?
- Не волнуйтесь, - отвечает он. - Скорее всего, мы просто столкнулись с иммунной системой, неадекватно реагирующей на вирус.
Он поглядывает на больного, отдавая указания на мини-порт. Учитывая, что я занимаюсь больными, сообщение поступает и на мой мини-порт тоже. Переворачивайте больного каждые два часа, чтобы предотвратить образование пролежней. Обрабатывайте и перевязывайте пораженные ткани, сдерживая распространение инфекции. Те же инструкции, что и для остальных пациентов. - Бедный парень, - произносит врач. - Может быть, лучшим выходом для него будет оставаться без сознания. Потому что он будет испытывать сильную боль, пока не исцелится.
- Следует ли нам поместить больных с этого потока в отдельный корпус медцентра? - спрашиваю я у главного медика через порт.
- Только если вы сами предпочтете не размещать их в вашем крыле, - отвечает тот.
- Нет, мы может изолировать их позднее, если появится такая необходимость.
Вирусолог согласно кивает. - Как только мы получим результаты с взятых образцов ткани, я дам вам знать, - говорит он. - Это займет всего час-другой.
- Начинайте, тем временем, проводить терапию, - дает мне указание главный медик.
- Хорошо.
- Вы отлично проводите забор крови, - выйдя из кабинета, говорит вирусолог. - Можно подумать, что Вы и раньше работали врачом.
- Спасибо, - отвечаю я.
- Кэрроу, - добавляет главный медик, - Вы давно не отдыхали. Возьмите перерыв, пока будут исследовать образцы.
- Я в порядке, - возражаю я.
- Вы уже и так перерабатываете, - повторяет главный медик. - Медсестры и врачи за всем приглядят.
***
Я давно начал проводить все свои перерывы на заднем дворике. Даже обед туда приношу. Здесь есть небольшой клочок, засаженный деревцами и цветами, которые уже начинают чахнуть, потому что за ними некому ухаживать. Но, по крайней мере, когда я нахожусь здесь, то знаю точно - день сейчас или ночь.
И еще я надеюсь, что, проводя все время в одном и том же месте, имею больше шансов встретить Лей. Тогда мы могли бы поболтать о работе и о своих наблюдениях.
Сначала я думаю, что мне не повезло - ее нет во дворике. Но, когда я уже приканчиваю свой обед, дверь отворяется и выходит Лей.
- Кэрроу, - приветствует она с радостью в голосе. Должно быть, она тоже искала меня, это приятно осознавать. Она улыбается и жестом показывает на людей, заполнивших двор. - Это место уже многим приглянулось.
Она права. Я насчитываю, по крайней мере, тринадцать человек, пригревшихся на солнце. - Я хотел пообщаться с тобой, - говорю я. - Кое-что интересное произошло в последней партии прибывших пациентов.
- Что там случилось? - спрашивает она.
- У одного больного обнаружили обширную форму сыпи.
- Как это выглядит?
Я описываю Лей характер повреждений и слова вирусолога. Но у меня очень плохо получается объяснить ей, что значит селективное давление. Она все же улавливает суть. - Итак, возможно ли, что само лекарство стало причиной мутации?
- Может, это и правда мутация, - говорю я. - Но ни у одного другого больного не наблюдается подобной сыпи. Хотя, вполне возможно, что прошло совсем немного времени, и симптомы еще не проявились.
- Мне бы очень хотелось увидеть их, - говорит она. Сначала я думаю, что она имеет в виду пациентов, но замечаю ее жест в том направлении, где должны виднеться горы, если бы стены не загораживали их. - Меня всегда удивляло, почему людям, жившим далеко от гор, ничего о них не рассказывали. Сейчас я догадываюсь, почему.
- Я никогда не скучал по ним, - откликаюсь я. В Ории у нас был только Холм, и меня это никогда не заботило. Меня больше привлекали небольшие места - лужайка перед зданием школы, яркая синева плавательного бассейна. И еще мне нравились кленовые деревья, пока их совсем не спилили. Мне хочется создать заново все эти прекрасные вещи, теперь, когда Общество пало.
- Мое имя - Ксандер, - неожиданно говорю я Лей, и удивляю нас обоих. - Кажется, я никогда не говорил тебе его.
- А я Ниа, - отвечает она.
- Очень приятно, - говорю я. Так оно и есть, хотя мы не будем нарушать протокол и обращаться друг к другу по именам во время работы.
- Что мне нравится в нем больше всего, - резко меняет она и тон, и тему разговора, - так это то, что он никогда не боится. Кроме того случая, когда он влюбился в меня. Но и тогда он не отступил.
На то, чтобы дать правильный ответ, у меня уходит чуть больше времени, чем обычно. Но Лей не дает мне и рта раскрыть.
- А что тебе нравится в ней? - спрашивает она. - В твоей Паре?
- Все, - отвечаю я. - Абсолютно. - Мои руки безвольно повисают. И снова я не могу подобрать слова для ответа. Это чувство так непривычно, и я не могу понять, почему мне так сложно говорить о Кассии.
Мне кажется, что Лей огорчает мое немногословие, но нет. - Я тебя понимаю, - она согласно кивает.
Мое время вышло, и перерыв закончился. - Мне нужно возвращаться, - говорю я. - Самое время осмотреть пациентов.
- Все это для тебя так естественно, не правда ли? - говорит Лей.
- О чем ты? - не понимаю я.
- Заботиться о людях, - Она снова смотрит в направлении гор.
- Где ты жил прошлым летом? - интересуется она. - Тебя тогда уже направили в Камас?
- Нет. - Тогда я еще был дома, в Ории, и пытался влюбить в себя Кассию. Как же давно это было. - А что?
- Ты напоминаешь мне один вид рыбок, которые приплывают в нашу реку на летний сезон, - объясняет она.
Я смеюсь. - Это хорошо или плохо?
Она улыбается, но все равно выглядит грустной. - Они приплывают с моря всеми возможными путями.
- Это звучит невероятно, - удивляюсь я.
- Да, но это правда. И во время своего путешествия они полностью меняются. Когда эти рыбы живут в океане, они голубые с серебристыми спинками. Но, приплывая в здешние воды, они приобретают дико-пестрый окрас - становятся ярко-красными с зелеными головами.
Я не совсем понимаю, как все это связано со мной.
Она пытается объяснить. - Я хочу сказать, что ты нашел правильный путь в жизни. Ты был рожден, чтобы помогать людям, и ты всегда найдешь способ сделать это, неважно, где будешь находиться. Как эти красные нерки, рожденные, чтобы находить свой путь из океана к дому.
- Спасибо тебе, - говорю я.
Одно мгновение я думаю о том, чтобы все ей рассказать, включая и то, на что я пошел, чтобы добыть синие таблетки. Но останавливаю себя. - Мне пора возвращаться на работу, - говорю я Лей, выплескиваю остатки воды из своей фляжки на розы, растущие у скамьи, и направляюсь к двери.
***
Я пробираюсь по задворкам домов в Кленовом городке, вдоль колеи для доставки еды. У меня в голове раздается тихий скрип тележек, хотя время позднее, и пищу уже не развозят. Когда я прохожу мимо дома Кассии, мне хочется протянуть руку и дотронуться до ставней, или постучать в окно, но я, конечно, не делаю этого.
Я приближаюсь к городской площади, где расположены парки отдыха, и не успеваю даже удивиться, как передо мной появляется архивист. - Мы сейчас рядом с бассейном, - говорит он.
- Я знаю. - Это место находится в окрестностях моего дома, и я точно знаю, куда пришел. Прямо перед нами вырисовывается острый белый край вышки для прыжков в воду. Наше перешептывание во влажном ночном воздухе звучит подобно стрекоту крыльев саранчи.
Он стремительно перемахивает через забор, и я следую за ним. Я уже хочу сказать, что "Бассейн закрыт. Нам нельзя быть здесь", но, очевидно, что мы уже внутри.
У подножья вышки нас ожидает группа людей. - Все, что тебе нужно сделать, - это взять у них кровь, - сообщает мне архивист.
- Зачем, - спрашиваю я, холодея.
- Мы собираем образцы тканей для сохранения, - объясняет архивист. - Мы сами хотим этим управлять. Ты ведь знал об этом.
- Я думал, мы возьмем образцы обычным путем, - говорю я. - Ватными тампонами, а не иглами. Вам ведь нужно совсем немного ткани.
- Этот способ лучше, - отвечает архивист.
- Вы не крадете у нас, в отличие от Общества, - обращается ко мне одна из женщин, ее голос тих и спокоен. - Вы берете нашу кровь и возвращаете обратно, - она вытягивает свою руку. - Я готова.
Архивист передает мне кейс. Открыв его, я вижу стерильные пробирки и упакованные в пластик шприцы. - Начинай, - говорит он мне. - Уговор есть уговор. Когда ты закончишь, таблетки будут у тебя. Больше тебе ничего не нужно знать.
Он прав. Я даже не стараюсь понять сложную систему сделок и комиссий. И уж конечно я не хочу знать, какую цену заплатили эти люди, чтобы оказаться здесь. Одобрена ли эта сделка другими архивистами, или этот человек ведет торговлю за их спинами?
Во что я ввязался? Ведь я даже не подозревал, что черный рынок крови будет платой за синие таблетки.
- Вы рискуете быть пойманными, - говорю я.
- Нет. Все будет нормально.
- Пожалуйста, - просит женщина. - Мне нужно возвращаться домой.
Я надеваю перчатки и готовлю шприц. Все это время она стоит с закрытыми глазами. Я ввожу иглу в вену у сгиба локтя. Женщина испуганно вскрикивает. - Я почти закончил, - успокаиваю ее. - Потерпите. - Я вытягиваю шприц и разглядываю. Ее кровь темная.
- Спасибо, - говорит женщина. Архивист протягивает ей кусочек ваты, которой она зажимает внутреннюю сторону руки.
Как только я заканчиваю свою работу, архивист дает мне синие таблетки. А затем обращается к людям: - Через неделю приходите снова, и приводите своих детей. Вы ведь хотите быть уверены, что их образцы тоже сохранятся?
- Я не приду через неделю, - сообщаю я архивисту.
- Почему нет? - спрашивает он. - Ты оказываешь им услугу.
- Нет. Наука еще не дошла до того, чтобы возвращать людей к жизни.
Если бы было по-другому, размышляю я, уверен, люди уже использовали бы такую возможность. Например, Патрик и Аида Маркхем. Если бы существовал способ вернуть их сына, они бы им воспользовались.
Уже дома, при помощи небольшого скальпеля, украденного из медцентра, я совершаю уникальную для меня операцию: очень аккуратно разрезаю таблетки, скручиваю кусочки бумаги и заталкиваю их внутрь. Затем держу упаковку над сжигателем мусора, чтобы снова склеить таблетки.
Это занятие занимает у меня почти всю ночь, а утром я подскакиваю от криков, потому что офицеры увозят Кая. И совсем скоро после этого уезжает Кассия, и, благодаря мне, у нее есть при себе запас синих таблеток.
***
Я возвращаюсь в свое крыло проверить пациентов. - Есть какие-нибудь необычные реакции на лекарство? - спрашиваю я.
Медсестра качает головой. - Нет. У пятерых реакция благоприятная. А остальные, включая больного с сыпью, пока без изменений. Конечно, прошло совсем мало времени. - Ей нет нужды разъяснять то, что мы оба и так знаем: обычно к этому времени уже появляется хоть какая-то реакция. Так что дела плохи.
- У кого-нибудь еще появилась сыпь?
- Мы не осматривали их со времени прибытия, - отвечает она. - Прошло меньше получаса.
- Давайте сделаем это сейчас, - предлагаю я.
Мы осторожно переворачиваем одного пациента. Ничего. Другого - ничего.
Но у третьей пациентки сыпь выскочила по всему телу. Пятна еще не такие красные, как у первого больного, но эта реакция, безусловно, нетипична.
- Вызовите вирусолога, - окликаю я одного врача. Мы аккуратно переворачиваем женщину, и у меня перехватывает дыхание. Из ее рта и ноздрей сочится кровь.
- У нас пациент с другими симптомами, - сообщаю через порт главному врачу. Прежде чем он успевает сказать что-то в ответ, из моего мини-порта раздается еще один голос, вирусолога. - Кэрроу?
- Да?
- Я исследовал геном вируса, взятый у пациента с периферийной сыпью. В белковой оболочке гена выявился дополнительный экземпляр нейронных включений. Вы понимаете, о чем я говорю?
Я понимаю.
Мутация находится прямо у нас в руках.
Глава 15. Кассия
Вечерние сумерки окрашивают белые стены в золото. Небо холодное и синее, за исключением того места, где солнце садится за горизонт. Именно в это время, каждый день, мы собираемся вместе. Один человек расскажет двум, два скажут четырем, это увеличивается в геометрической прогрессии, и в течение нескольких недель мы имеем то, что я называю нашим собственным прорывом.
Я не знаю, кто первым начал называть это место Галереей, но название прижилось. Я рада, что люди проявляют интерес даже к такой мелочи, как название нашего места. Больше всего мне нравится тот момент, когда я слышу шепот тех, кто здесь впервые. Они стоят перед стеной со слезами на глазах, и прикрывают рты ладонями. Хотя я могу ошибаться, но думаю, что многие из них чувствуют себя так же, как и я, всякий раз, когда прихожу сюда.
Я не одинока.
Если у меня есть запас времени, то я остаюсь здесь и учу любого желающего, как надо писать. В первый раз они увидели, как я что-то написала, и начали повторять за мной, сначала неуклюже, потом все более уверенно.
Я учу их писать печатными буквами, а не прописными, как научил меня Кай. Печатные буквы легче, потому что знаки стоят отдельно, и линии четкие. А вот соединять их вместе - писать без остановок, непрерывным движением, - это самое трудное для изучения, это так непривычно для наших рук.
Время от времени я пишу прописью, поэтому не теряю чувство связи с тем, что записываю, и, что более важно, с Каем.
Когда я пишу, не отрывая прутика от земли или карандаша от бумаги, то вспоминаю Хантера и его людей, как они рисовали голубые линии на своей коже, а затем на коже соседа.
- Так сложнее, - произносит мужчина, наблюдая, как я пишу прописью. - Но обычным способом тоже не плохо.
- Да, - соглашаюсь я.
- Так почему же мы не делали этого все время? - спрашивает он.
- Я думаю, что некоторые люди делают, - говорю я, и он кивает.
Нам следует быть осторожнее. Среди нас еще остаются приверженцы Общества, которые жаждут воевать и разрушать, и они могут быть опасны.
Восстание не запрещает нам собираться вместе, как сейчас, но Лоцман просил сосредоточить все внимание на нашей работе и борьбе с чумой. Он говорит нам, что спасение людей важнее всего, и я верю, что это правда, но думаю, что мы также спасаем себя здесь, в Галерее. Столько людей долгое время ждали, чтобы создать что-то, или были вынуждены скрывать то, что они уже сделали.
Мы приносим в Галерею все свои поделки. К стене уже прикреплено множество картинок и стихов. Они похожи на рваные флаги - бумага из портов, салфетки, даже обрывки ткани.
Есть одна женщина, которая вырезает узоры на куске дерева, затем затемняет их золой и делает отпечаток на бумаге, запечатлевая свой мир на нашем.
Есть также мужчина, когда-то он был чиновником. Он собрал все свои белые мундиры и нашел способ раскрасить их в разные цвета. Он разрезает ткань на куски и шьет одежду в особом стиле: с неожиданными и правильными углами, расцветками и линиями. Он вывешивает свои творения у самого верха Галереи, и они похожи на предвестие того, кем мы, возможно, станем в будущем.