- О Лоцмане, конечно, - говорит она таким будничным тоном, что я ей верю.
Сам Лоцман хочет, чтобы я помог ему в создании лекарства.
- Ему известно, что ты получил все необходимые знания о мутировавшей чуме, - продолжает Инди. - Ты нужен ему.
Я оглядываюсь на коридор.
- Сейчас. Ты нужен ему сейчас. Нет времени для прощаний. - Ее голос звучит искренне и решительно. - Они же по любому не смогут услышать тебя?
- Я не знаю.
- Ты веришь Лоцману, - говорит Инди.
- Да.
- А ты когда-нибудь встречался с ним?
- Нет, - отвечаю я. - Но ты встречалась.
- Да, - кивает она. Она вводит код и толкает дверь. Уже почти рассвело. - И ты прав, что веришь в него.
Глава 22. Кай
- Кай, - шепчет она. - Кай.
Ее рука мягко гладит мою щеку. Я никак не могу проснуться. Может, потому что не хочу. Мне уже очень давно не снилась Кассия.
- Кай, - повторяет она. Я открываю глаза.
Это Инди.
Она замечает разочарование на моем лице. Она немного колеблется, но даже в слабых утренних сумерках, я вижу торжество в ее глазах.
- Что ты делаешь? - спрашиваю я. - Ты должна быть на карантине. - После того, как мы привезли Калеба обратно, его тут же куда-то унесли, а нас с Инди поместили в карантинные боксы на самой базе. По крайней мере, нас не запихнули в Сити-Холл. - Как ты сюда пробралась? - интересуюсь я, оглядываясь кругом. Дверь моего бокса открыта. Все, кого я могу видеть, кажется, спят.
- Просто. У меня есть корабль. И у меня есть она. - Усмехается Инди. - Пока ты дрыхнул, я успела слетать в Центр.
- Ты была в Центре? - подскакиваю я. - И ты нашла ее?
- Ага. Она здорова, чувствует себя хорошо. И теперь вы можете убежать.
Теперь мы можем убежать. Мы может свалить отсюда. Я знаю, что это опасно, но я чувствую, что могу сделать все, что угодно, если Кассия и, правда, в Камасе. Когда я встаю, голова начинает кружиться, и мне приходится опереться о стену. Инди прерывается. - Ты в порядке?
- Все хорошо. - Кассия больше не в Центре, она здесь и она в безопасности.
Мы с Инди одновременно проскальзываем за дверь бокса и устремляемся в поля. Трава что-то нашептывает каждому из нас в сгущающихся сумерках, и я ускоряю бег. Инди не отстает ни на шаг.
- Тебе надо было видеть, как я приземлялась, - говорит Инди. - Это было круто. Лучше, чем круто. Когда-нибудь люди сочинят об этом историю, - ее голос звучит мечтательно. Никогда я не видел ее в таком настроении, и это воодушевляет меня.
- Как она выглядит? - спрашиваю я.
- Как и всегда, - говорит Инди, и я начинаю смеяться, замедляю движение, хватаю Инди, кружу ее по кругу и чмокаю в щеку. Благодарю ее за все, а потом вспоминаю.
Я же могу быть болен. И она тоже.
- Спасибо тебе, - говорю я Инди. - Хотел бы я, чтобы нас не сажали на карантин.
- Разве это имеет значение? - спрашивает она, подходя ближе. На ее лице выражение чистейшей радости, и я снова ощущаю тот поцелуй на губах.
- Да, имеет, - говорю я, и снова приходит страх. - Ты уверена, что Кассия не подхватила этот новый вирус?
- Почти все время она провела в трюме, - заверяет Инди. - А на корабле проводили стерилизацию. Я с ней даже не общалась толком.
Нужно быть осторожным. Надеть маску, держаться подальше от трюма, сохранять дистанцию… но, как минимум, я смогу ее увидеть. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, звенит во мне предупреждение. Ты и Кассия, улетаете отсюда прочь, как ты и мечтал? Такого не бывает в реальной жизни.
Если ты допускаешь в себе надежду, то она целиком охватывает тебя. Подкармливает тебя изнутри и дает крылья. И, в конечном итоге, она становится твоими костями, не позволяя тебе рассыпаться на части. Она поддерживает тебя до тех пор, пока ты не разучиваешься жить без нее. А если ты попытаешься вырвать ее из себя, она полностью разрушает тебя.
- Инди Холт, - произношу я. - ты слишком искусна, чтобы быть такой искренней.
Инди смеется. - Никто до тебя не называл меня искусной.
- Уверен, называли, когда видели твои полеты.
- Нет, тогда они говорили, что я классная.
- Они правы, - говорю я, и снова мы синхронно срываемся с места в сторону кораблей. В утреннем свете они похожи на стаю железных птиц.
- Этот, - указывает Инди, и я следую за ней. - Ты первый, - говорит она.
Я забираюсь в кабину и оборачиваюсь, чтобы поинтересоваться. - А кто поведет?
- Я, - отвечает знакомый голос.
Лоцман отделяется от тени в дальнем конце кабины.
- Не волнуйся, - говорит мне Инди. - Он тоже поможет тебе бежать, сопроводит до самых гор.
Ни Лоцман, ни я, не произносим ни слова. Странно не слышать его голоса. Раньше я так жадно слушал его речи с экрана порта.
- Она точно здесь? - тихо спрашиваю я у Инди, надеясь, что она солгала мне насчет того, что Кассия находится на борту корабля. Что-то во всем этом кажется мне неправильным. Неужели Инди не замечает?
- Пойди и погляди, - предлагает она, и, смеясь, указывает на трюм. Тогда я понимаю, что это не ловушка и что Кассия здесь. Это очевидно, даже если все остальное нет. Что-то не так со мной. Мысли путаются, и, когда я спускаюсь в трюм, земля почти уходит из-под ног.
Вот она. Спустя столько времени, мы оказались на одном корабле. Все, что мне было нужно, находится прямо передо мной. Давай избавимся от Лоцмана, давай сбежим, давай останемся наедине всю дорогу до Иных земель. Кассия смотрит на меня, выражение ее лица строгое, мудрое и прекрасное.
Но Кассия не одна.
С ней Ксандер.
Куда Лоцман везет нас? Инди доверяет ему, но я нет.
Что же ты натворила, Инди?
- Ты не захотел бежать со мной, - говорит Инди. - Поэтому я привела ее. Теперь вы можете лететь в горы.
- Так ты не полетишь с нами? - доходит до меня.
- Если бы все было по-другому, то полетела бы, - говорит Инди. Она смотрит на меня, и мне сложно выдержать ее откровенный, страстный взгляд. - Но все так, как есть, и мне нужно продолжать заниматься полетами. - А затем, быстро, как рыба или птичка, она исчезает в проеме люка. Никто не может остановить Инди, если ей что-то взбредет в голову.
Глава 23. Кассия
Мы планировали встретиться несколько месяцев назад, темной весенней ночью на берегу озера, наедине.
Лицо Кая выражает крайнюю усталость, я улавливаю ароматы шалфея, песка и травы. Я знаю это его каменное выражение лица со сжатыми челюстями. Его шершавая кожа. Его бездонные глаза.
В глазах Кая светится так много совершенной любви и страсти, она пронзает меня подобно высокой трели каньонной птички, эхом отзывается в моем теле. Не успев коснуться, я уже все увидела и поняла.
Мгновение звенит между нами, а затем все превращается в движение.
- Нет, - восклицает Кай, бросаясь к лестнице. - Я забыл. Мне нельзя быть здесь с тобой.
Слишком поздно; Лоцман уже закрыл люк над нашими головами. Кай колотит в дверь, в это же время запускаются двигатели, и голос Лоцмана звучит через динамик: - Готовимся к взлету. - Я хватаю один из ремней, свисающих с потолка. Ксандер делает то же самое.
Кай продолжает молотить в дверь трюма.
- Я не могу остаться, - сказал он. - Эта болезнь похуже чумы, и я заразен. - Его глаза выглядят дико.
- Все нормально, - пытается сказать Ксандер, но Кай не слышит его из-за шума двигателя и стука в дверь.
- Кай, - выкрикиваю я изо всех сил, между ударами его кулаков по металлу. - Все. Нормально. Я. Не могу. Заболеть.
Вот тогда он поворачивается.
- Ксандер тоже не может.
- Откуда ты знаешь? - спрашивает Кай.
- У нас обоих есть метка, - объясняет Ксандер.
- Какая метка?
Ксандер поворачивается и опускает свой воротник так, чтобы Кай мог увидеть. - Если у тебя есть это, то ты не сможешь заразиться мутированной чумой.
- У меня тоже есть такая, - говорю я. - Ксандер осмотрел меня, пока мы летели сюда.
- Я несколько недель работал с мутацией, - добавляет Ксандер.
- Что насчет меня? - спрашивает Кай. Он поворачивается и одним быстрым движением стягивает свою рубашку через голову. В тусклом свете воздушного корабля я вижу выступы лопаток и мускулы на его спине, гладкой и загорелой.
И больше ничего.
Мое горло сжимается. - Кай, - говорю я.
- У тебя ее нет, - слова Ксандера звучат грубовато, но голос сочувственный. - Тебе нужно держаться от нас подальше, даже если мы не заразимся, то все равно можем быть переносчиками.
Кай кивает и снова надевает рубашку. Когда он поворачивается к нам, в его глазах что-то мелькает и тут же исчезает. Он и не ожидал, что будет иммунном; он никогда не был везучим. Но он счастлив, что повезло мне. Мои глаза наполняются сердитыми слезами. Почему это всегда происходит именно с Каем? Как он выдерживает это?
Он никогда не останавливается.
Голос Лоцмана снова звучит через динамик на стене. - Полет будет коротким, - объявляет он.
- Куда мы летим? - спрашивает Кай.
Лоцман не отвечает.
- В горы, - говорю я, и в то же время отвечает Ксандер: - Чтобы помочь Лоцману найти лекарство.
- Так вам сказала Инди, - уточняет Кай, и мы с Ксандером киваем. Кай поднимает брови, как бы говоря: Но что у Лоцмана на уме на самом деле?
- В трюме есть кое-что для Кассии, - говорит Лоцман. - Посмотрите в ящике, сзади.
Ксандер первым находит ящик и толкает его ко мне. Они с Каем оба наблюдают, как я его открываю. Внутри лежат две вещи: датапод и сложенный лист белой бумаги.
Сначала я вытаскиваю датапод и даю его подержать Ксандеру. Кай остается на другом конце трюма. Затем поднимаю лист гладкой белой портовой бумаги, она тяжелее, чем должна быть, сложена замысловатым образом, словно прячет что-то внутри. Развернув ее, я обнаруживаю микрокарту дедушки.
Брэм все-таки отправил её.
И кое-что еще. Расходящиеся лучами, из центра листа, линии из букв. Шифр.
Я узнаю эту схему - он нарисовал ее, как в игре, которую я однажды придумала для него на скрайбе. Это письмо моего брата. Брэм сам научился писать и вместо того, чтобы просто расшифровать мое сообщение, он собрал собственный простой код. Мы думали, что ему не по силам обращать внимание на детали, но он, оказывается, еще как может, если достаточно заинтересован. Все-таки, он будет замечательным сортировщиком.
Я представляю лица родных, изгнанных в Кейю, и глаза наполняются слезами. Я просила только микрокарту, но они прислали больше. Шифр от Брэма, бумага от мамы, - я так и вижу ее заботливые руки, сворачивающие лист. Единственный, кто ничего не посылал, это мой отец.
- Ну же, - говорит Лоцман, - давай, взгляни на микрокарту. - Его тон остается вежливым, но в словах слышится приказ.
Я засовываю микрокарту в датапод старой модели, но изображение загружается всего через несколько секунд. Вот он, мой дедушка. Его прекрасное, доброе, умное лицо. Я не видела его почти год, разве что в своих снах.
- Датапод работает? - интересуется Лоцман.
- Да, - отвечаю я, горло сжимается от боли. - Да, спасибо.
На мгновение я забываю, что ищу нечто определенное - любимое воспоминание дедушки обо мне: но меня отвлекают картинки его личной жизни.
Вот дедушка ребенком стоит рядом со своими родителями. Вот чуть постарше, в гражданской одежде, а вот он рядом с девушкой, обнимает ее одной рукой. Это моя бабушка. Дедушка появляется, держа на руках ребенка, моего отца, с бабушкой, смеющейся возле них, а затем картинка сменяется.
На экране появляемся я и Брэм вместе с дедушкой.
И все исчезает.
Экран замирает на картинке с дедушкой в конце его жизни, его красивое лицо и темные глаза, полные веселья и достоинства, взирают на меня.
- По традиции, Сэмюэль Рейес составил список любимых воспоминаний о каждом из живых членов своей семьи, - рассказывает историк. - О своей невестке Молли он выбрал день, когда они впервые встретились.
Отец тоже вспоминал этот день. Еще в нашем городке он рассказывал, как вместе с родителями встречал мою маму с поезда. Отец сказал, что они все влюбились в маму с первого взгляда; и что он никогда не встречал никого, столь же сердечного и полного жизни.
- Любимым воспоминанием о сыне, Абране, был день, когда они впервые по-настоящему поссорились.
За этим воспоминанием должна стоять какая-то история. Надо бы расспросить отца, когда снова увижу его. Он вообще редко спорит с кем-то. Я чувствую легкий укол боли. Почему папа ничего не передал мне? Он по любому должен был одобрить отправку микрокарты. Мама ничего не стала бы делать за его спиной.
- Его любимым воспоминанием о внуке, Брэме, было первое сказанное им слово, - продолжает историк. - Этим словом было "еще".
Теперь моя очередь, я склоняюсь ближе, так же, как в детстве, когда дедушка рассказывал мне что-то интересное.
- Любимым воспоминанием о внучке, Кассии, - говорит историк, - был день красного сада.
Брэм оказался прав. Он правильно расслышал историка. Не дни, а день. Мог ли историк допустить ошибку? Как бы мне хотелось, чтобы они позволили дедушке говорить самому. Как я мечтаю услышать его голос, произносящий эти слова. Но Общество жило по своим правилам.
Они не сказали ничего нового, кроме того, что дедушка меня любил, - ни мельчайшей детали, о которой бы я не знала. И день красного сада мог быть любым из дней года. Красные листья осенью, красные цветы летом, красные почки весной, и даже, когда мы временами прогуливались в зимние дни, наши носы и щеки краснели на морозе, а на западе багровело солнце. Дни красного сада. Их было так много.
И я благодарна за все из них.
- Так что же случилось в день красного сада? - спрашивает Лоцман, и я поднимаю глаза. Я на мгновение забыла, что он все слышал.
- Я не знаю, - отвечаю я. - Не помню.
- А что написано на бумаге? - спрашивает Ксандер.
- Я еще не расшифровала.
- Я могу сэкономить тебе время, - говорит Лоцман. - Там написано: "Кассия, я хочу, чтобы ты знала, я горжусь тобой за то, что ты делаешь, и за то, что ты оказалась более храброй, чем я". Это написал твой отец.
Значит, отец все-таки отправил мне послание. И Брэм зашифровал его, а мама завернула в конверт.
Я снова гляжу на шифр Брэма, чтобы удостовериться, что Лоцман ничего не перепутал, но тут он прерывает меня.
- Эту посылку доставили в последний момент, - говорит он. - Выяснилось, что торговец, отвечающий за отправку, слег с болезнью. А когда послание попало в наши руки, мы обнаружили внутри любопытную микрокарту и письмо.
- Кто передал его вам? - спрашиваю я.
- У меня есть специальные люди, они отслеживают все, что может оказаться для меня полезным. Один из таких людей - глава архивистов из Центра.
И снова она предала меня. - Торговые сделки должны держаться в секрете, - говорю я.
- В условиях военного времени правила меняются, - отвечает Лоцман.
- Но у нас нет войны, - возражаю я.
- Мы уже проигрываем одну войну, - говорит Лоцман, - против мутации. У нас нет лекарства.
Я гляжу на Кая, у которого нет метки на теле, здоровье которого под угрозой, и понимаю всю правдивость слов Лоцмана. Мы не имеем права проиграть.
- Либо вы помогаете нам найти лекарство, - повторяет Лоцман, - либо препятствуете нашим усилиям.
- Мы хотим помочь вам, - говорит Ксандер. - Именно поэтому вы везете нас в горы, не так ли?
- Да, я везу вас в горы. Но что делать с вами по прибытии туда, я еще не решил.
Кай смеется. - Если вы тратите драгоценное время, решая, что делать с нами тремя, когда неизлечимый вирус атакует провинции, вы либо глупец, либо совсем отчаянный человек.
- Ситуация, - отвечает Лоцман, - зашла гораздо дальше пределов отчаянности.
- Так каких же действий вы ожидаете от нас? - интересуется Кай.
- Вы поможете, так или иначе. - Корабль делает небольшой вираж, и я гадаю, где именно в воздушном пространстве мы сейчас находимся.
- Я могу доверять лишь немногим, - продолжает Лоцман. - Поэтому, когда двое из них говорят мне противоречащие друг другу вещи, я беспокоюсь. Один из моих партнеров настаивает, что вы трое - предатели, которых нужно посадить под замок подальше от провинций, где вы не сможете подстрекать народ. А другой полагает, что в ваших силах помочь мне найти лекарство.
Первый человек - это глава архивистов, думаю я. Но кто другой?
- Когда глава архивистов обратила мое внимание на эту посылку, - продолжает Лоцман, - я заинтересовался, как она и предполагала, и владельцем микрокарты, и посланием, зашифрованным в письме. Твой отец не сотрудничал с Восстанием. Так что же такого сделала ты, чего он не осмеливался сделать? Ты углядела положение вещей на шаг вперед и нанесла удар по Восстанию? А затем, немного покопавшись, я нашел кое-что другое, достойное внимания.
Он начинает цитировать мне названия растений. Сначала я думаю, что он сошел с ума, а потом начинаю понимать, что он говорит:
Чайная роза, плетистая роза, кружевная морковь.
- Ты написала это и раздала людям, - говорит Лоцман. - Что означает этот шифр?
Это не шифр. Это просто слова моей мамы, сложенные в стих. Где он нашел его? Кто передал ему? Я хотела поделиться этим стихом с людьми, но совсем не таким способом.
- На холме и под деревом ветер резвится. Никому не заметен, далеко за границей, где же это место?
Когда он задает этот вопрос, я ничего не могу понять, это какая-то загадка. Эти слова могут звучать понятно лишь в песне.
- С кем ты встречалась там? - голос Лоцмана четкий и ровный. Кай прав. Лоцман в отчаянии. Когда он говорит, то не слышно ни малейшего признака страха; но его вопросы и трата на нас драгоценного времени - вот это заставляет меня холодеть от страха. Если даже Лоцман не знает, как спасти нас от новой чумы, то кто тогда знает?
- Ни с кем, - отвечаю я. - Это стих. Он не предполагает буквального смысла.
- Но стихи часто это предполагают, - говорит Лоцман. - Тебе это хорошо известно.
Он прав. Я подумала о стихе, где упоминался Лоцман, может, именно этот стих дедушка желал, чтобы я нашла. Он подарил мне медальон, он рассказывал мне истории про походы на Холм, про свою маму, которая пела для него запретные песни. Что же я должна была сделать, по мнению дедушки? Мне всегда было это интересно.
- Зачем ты собирала людей в Галерее? - спрашивает Лоцман.
- Они приносили туда то, что сделали своими руками.
- О чем вы там говорили?
- О поэзии. О песнях.
- И все? - уточняет Лоцман.
Его голос может быть таким же холодным или таким же теплым, как камень, осознаю я. Иногда он звучит великодушно и доброжелательно, и похож на песчаник, нагретый солнцем, а в других случаях он суров и холоден, как мраморные плиты Сити-Холла.
У меня тоже есть один вопрос к нему. - Почему мое имя заинтересовало вас именно сейчас? - спрашиваю я. - Повстанцы должны были замечать его и раньше. Оно ничего не значило для них.