Но пока караван добирался до Медины, воздух стал от жары таким красным, как верблюжья шерсть, окрашенная хной, а почва жгла ноги, словно груда горящих углей. На этом отрезке пути погибло немало верблюдов, а тем, кто ехал на них, пришлось покориться воле Божьей и идти дальше пешком по раскаленной тропе. И многие из них пали мертвыми посреди пустыни, не увидев домов своих.
Наконец вдали в лучах солнца показался священный город Медина-эль-Наби – словно белая голубка на желтом песке. Солнце склонялось к закату, когда караван султанши вступил в его святые стены. Все паломники были как пьяные от усталости и жажды. Но это место было и в самом деле словно самим Аллахом предназначено для отдыха: вода здесь была холодна, как лед, и сладка, как мед, а воздух чист, как хрусталь. Здесь вскоре забылись тяготы страшного пути через пустыню, и все, кто прибыл с караваном, погрузились в мирный сон.
Ранним утром султанша отправилась в Харам-эш-Шериф и вступила во Врата Мира, чтобы вознести молитву. Дом этот был так прекрасен, словно люди похитили его из Божьего рая, и великолепны были сочетания цветов на его стенах – красных, желтых и зеленых. И великие сокровища, дарованные султанами, князьями и правоверным народом, хранились в нем. Одна из стен Дома молитвы была полностью покрыта позолотой, и на ней затейливой вязью были начертаны изречения из Корана и поучительные истории. Среди четырехсот колонн и трехсот ламп, на мозаичном мраморном полу, под высоким окном, сквозь которое виднелось синее небо, на месте, где скончался пророк Мухаммад, увидела хасеки Хуррем его гробницу – из белого, как снег, мрамора, под четвероугольным навесом из черного камня. Весь он был покрыт драгоценными коврами, которые заменяются новыми через каждые шесть лет, а прежние используются для покрывания гробниц султанов и других особ султанской крови. Рядом с Пророком почивали халифы Абу-Бекр и Омар.
– А здесь, – молвил сопровождавший султаншу проводник, – оставлено свободное место для Иисуса, сына Марии, который придет на землю еще раз перед концом света…
Султанша вздрогнула, помянула Бога и приказала возложить к гробнице привезенные ею из Стамбула великолепные ковры.
Еще раз окинула взглядом гроб Пророка и надпись на нем: "Во имя Бога! Удели ему милость свою!" – и вышла со страхом в душе, ибо знала, что никогда прежде сюда не ступала нога неверного. Ибо даже дыхание подобных людей оскверняет воздух священных мест. Оттого мусульмане и убивают без пощады всякого иноверца, который приблизится к святыням ислама.
Из Дома молитвы султанша отправилась к месту, где ангел сошел с неба, и туда, где жила дочь Пророка, и к другим святым местам. А еще посетила хасеки Хуррем – мир ей и благословение Божье! – места, где жили мать Пророка Амина, и жена его, и приемный сын его Зайд-Ибрагим, и друг его Саид-эль-Хадри, и место, где в святую ночь Аль-Кадр был ниспослан с неба Коран, и купальню Эль-Хатим, вода в которой сладкая, словно мед, и одновременно кислая, как лимон, потому что два источника с такими водами вливается в нее, – там любил проводить время Пророк Мухаммад, пусть Аллах дарует ему мир!
Потом, по мединскому обычаю, она отведала шам-борек – тесто, обжаренное в кипящем масле и приправленное так, как это делают в Дамаске, запивая водой из источника Пророка.
А на следующий день она отправилась помолиться к Четырем святыням и около полудня посетила место, где стояла ручная мельница, на которой молола пшеницу Фатима, терпеливая и богобоязненная младшая дочь Пророка. Мельничка эта обита золотом и усыпана смарагдами и иными драгоценными каменьями.
Затем султанша пешком поднялась вместе со своей свитой на гору Агд, где вознесла молитву за мужа, сыновей и их друзей. А вернувшись оттуда, вкушала жареное мясо, соленую саранчу, рис с маслом и овощи. И все в Медине было на удивление дешевым, кроме, разве что, лимонов, хоть множество паломников и заполняли городские улицы и лавки купцов.
Когда солнце в седьмой раз взошло над священным городом в пустыне, принесли под стены Медины великолепную двойную лектику со златоткаными занавесями, которую здесь называют магмель-шами. За лектикой следовали до двадцати тысяч жителей Мекки, явившихся, чтобы проводить в путь супругу падишаха. И горько плакали, прощаясь с нею, горожане Медины, и у ворот Мечети Пророка усадили султаншу в мегмель-шами под залпы мушкетов и канонаду крепостных орудий.
И шел ее караван до захода солнца и остановился на отдых в Бияр-Али. А на следующий день пушечный выстрел известил паломников, что они приближаются к наисвятейшим местам ислама. И все пали ниц, лицом в землю, и больше часа лежали на песке и молились, пока новый залп не дал знать, что они могут встать и следовать дальше.
Поле этого караван шел еще около часа в темноте, пока не оказался в местности, богатой водой. Там уже собралась тьма-тьмущая паломников, заполнивших пустыню на три мили вокруг. Они жгли костры, пекли на углях и железных сковородах лепешки, жарили мясо на вертелах и прочую снедь. Вся пустыня в ночи горела огнями, и повсюду слышались окрики стражников, которые стерегли покой жены падишаха.
А хасеки Хуррем отдыхала в шатре, раскинутом на холме, носящем название Сахарная Голова. Туда явились воинственные племена Хиджаза, чтобы поклониться великой госпоже, и угощали ее напитком, какого она не пила еще ни разу в жизни.
И снова двинулся вперед караван султанши и остановился только глубокой ночью посреди каменистой пустыни. Здесь все паломники сбросили свою прежнюю одежду и облачились в белое полотно. Дальше им пришлось идти босиком, без покрывал и тюрбанов на головах, ибо не дозволяется в этих местах иметь на себе ничего сшитого нитками, а равно нельзя иметь никакого оружия, чтобы даже случайно не совершить никакого кровопролития в святом месте. Нельзя также закрываться от солнца – ни мужчинам, ни женщинам.
Вечером того же дня путники достигли Мекки, где воздух был так жарок, что останавливалось дыхание и вода не утоляла жажды, поскольку и она была горячей. Пошатываясь от усталости и страшной жары, паломники вступили на площадь Каабы. Святыня была покрыта черным шелком и окружена великолепной колоннадой, освещенной тысячами круглых ламп, горевших на земле, как звезды в небесах.
Процессия вступила в мечеть Аль-Харам и вознесла молитвы за благополучное возвращение. Там все пили воду из колодца Пророка, а вечером ели мясо с кислым молоком.
На следующий день султанша отправилась на гору Арафат, где Адам вкусил от древа познания добра и зла, из-за чего сила Божья изгнала его из рая. Эта гора покрыта мелким песком, а ее вершина так широка, что на ней могут разместиться свыше двадцати тысяч людей. Здесь не было ничего слышно, кроме криков паломников, просящих Бога простить им их грехи и вину. А когда зашло солнце, вся гора осветилась цветными ракетами и в ночи зазвучали могучие голоса: "Паломники! Аллах прощает вам ваши грехи!"
Когда же массы паломников устремились к воротам Адама и Евы, началась такая давка, в которой брат не различает брата, а отец – сына. Толпы напирали даже на лектику супруги падишаха! Каждый стремился поскорее покинуть это узкое и душное место, а верблюды топтали копытами тех, кто падал под напором толпы в воротах. Именно здесь на долю воинской стражи Роксоланы выпало больше всего хлопот за все время ее хаджа.
А с восходом солнца паломники направились в долину Муздалифа, где каждый из них собрал по семь камней, чтобы в долине Мина метать их в установленные там три столба – в память о том, как Ибрагим, направлявшийся на молитву, отогнал камнями шайтана, пытавшегося ему помешать. С этим обрядом у правоверных связано представление об отречении от грехов и греховных помыслов. Султанша Эль Хуррем собственноручно бросила свои семь камней в долине Мина – один за другим.
Эти камни она собирала в жаркой пустыне, под палящим солнцем, а мысли о судьбе сына жгли ее сильнее, чем солнце. Поэтому и камни она бросала лишь повинуясь обычаю, но не желая отказаться ни от одного из своих замыслов, хоть они и были тяжелы, как свинец.
В долине Мина по традиции полагалось оставаться в течение трех дней. Вечером были принесены в жертву бараны, и паломники собрались на великолепно украшенной площади. Ночь озарилась вспышками фейерверков такой красоты, какую нигде больше невозможно увидеть.
По истечению третьего дня хасеки Хуррем вернулась в Мекку, по пути осмотрев гору Джебель-ан-Нур, которая светится по ночам, словно кто-то освещает ее изнутри. Затем она осмотрела все святыни Мекки и омылась в купальне Земзен, близ которой поселились первые люди, изгнанные из рая.
Теперь пришло время святая святых – Бейт-аль-Харам, в один из углов которой вмурован Черный камень. Его, по преданию, архангел Гавриил принес праотцу Аврааму, которого арабы зовут Ибрагимом. Эта святыня скрыта от глаз людских драгоценнейшими коврами, а чтобы войти туда, надо семь раз обойти ее по вымощенной камнями дороге.
Как и у многих других святынь, вход в Каабу расположен высоко над землей, но ступеней, ведущих к нему, нет – только приставная лестница. С дрожью в сердце поднималась по ней султанша Эль Хуррем, а когда вошла – остановилась, изумленная тем, что увидела.
Священный дом, цель паломничества всех правоверных мусульман, внутри оказался совершенно пуст. Четыре голые стены – и больше ничего. Ни алтаря, ни возвышения, ни символов, ни занавесей или ковров. Ни мудрых изречений, ни толкований Корана, ни заповедей. Каменный пол, потолок из серого камня…
Даже отчаянным напряжением своего изощренного ума не могла султанша понять странный язык Каабы, наисвятейшей из мусульманских святынь, говорящей молчанием своих серых стен.
А выйдя из святыни, к которой обращаются лица правоверных во время молитвы, где бы они ни находились, она вновь оказалась в ослепительном блеске солнца. Прищурилась и увидела шеренгу улемов и хатибов, приветствовавших ее глубокими поклонами, и детей знатнейших родов мекканских, сметавших страусиными перьями невидимую пыль с прекрасных ковров, расстеленных, чтобы она ступала по ним, направляясь к лектике. Она остановилась, поблагодарила за оказанную честь и сказала:
– Хочу оставить добрую память о себе в священном городе ислама, чтобы Аллах был милостив к детям моим…
Священнослужители обратились в слух, и на обширном дворе Заповедной Мечети воцарилась тишина. А могущественная султанша Мисафир произнесла:
– Отыщите источники хорошей студеной воды, как бы далеко от этого святого места они ни располагались, а я построю каменные арки и желоба водопроводов в пустыне, и именем мужа моего султана Сулеймана – да продлится в веках слава его! – Мекка никогда больше не будет знать недостатка в свежей воде!
Еще мгновение площадь молчала в оцепенении от дара, о каком прежде не помышлял ни один халиф или султан на свете. А затем все присутствующие пали на землю перед нею, как перед святой. И вынесли из мечети серебряные литавры и ударили в них. И сбежались все жители Мекки и все паломники. Из крепости над городом загремели трубы, ударили пушки, и неистовая радость овладела людьми. И не было никого здесь, кто не узнал бы о невероятной щедрости султанши Мисафир, и все благословляли следы ее и следы детей ее.
3
А вечером того же дня волшебный аромат чампаки – драгоценного эфирного масла из цветов магнолии – заполнил высокие покои султанши Мисафир. Но и он не мог успокоить ее встревоженные мысли, а благодетельный сон все не шел. И хотя уже стояла глухая полночь и в улицах Мекки не было ни одного дома, где светилось бы окно, покои Эль Хуррем оставались ярко освещенными.
Это приметила ночная стража, охранявшая Каабу. А утром обеспокоенные священнослужители уже поджидали ее в приемной резиденции, отведенной султанше, чтобы выяснить, не захворала ли она.
И действительно: представ перед собравшимися, первым делом она спросила имамов и улемов, нет ли у них на примете хорошего лекаря, но такого, который умел бы врачевать не только тело, но и душу. Те ответили, что такой лекарь имеется. Тогда султанша попросила привести его к ней, но в ответ ей было сказано, что это невозможно, поскольку сей врачеватель не покидает своей пещеры в пустыне, где посвятил себя Богу как дервиш, и только там можно его увидеть.
После трех бессонных ночей султанша Мисафир наконец-то решилась посетить дервиша-отшельника.
Путь оказался неблизким. Когда же она со своей свитой прибыла на место, то велела сопровождающим оставаться в трехстах шагах от пещеры, а сама направилась туда и увидела внутри молившегося старца. Выглядел он почти так же, как и тот дервиш, который некогда предсказал рождение ее сына Селима в годовщину взятия турками Цареграда.
Войдя в пещеру, она скромно приветствовала отшельника и спросила, опустив глаза долу:
– Ты ли тот старец Божий, что исцеляет недужное тело и больную душу?
– Бог исцеляет. А я только советую людям, что им делать, чтобы обрести милость его.
– Тебя предупреждали, что я приду просить твоего совета?
– Никаких предупреждений я не приемлю, ибо верю, что лишь Аллах направляет стопы человека к покаянию и искуплению, если не оставил надежду их исправить. Присядь, дочь моя.
Он указал на каменную скамью. Султанша опустилась на нее, и с минуту в пещере царило молчание.
– Ответь мне, старец Божий, – наконец спросила она, – почему величайшая святыня ислама совершенно пуста внутри?
Старец внимательно взглянул на султаншу и ответил:
– Чтобы открывать всю глубину веры тем, кто с покорностью вступает в нее.
– Почему же она мне ничего не открыла?
– И тебе, дочь моя, пустая Кааба навеяла мысли, столь же полные мудрости, как виноградная гроздь полна соком своим. Да только ты не постигла их.
– Каковы же эти мысли, и как их постичь?
– Как хвостатая звезда в небе и как бездомный ветер, блуждающие без цели, – так без цели блуждает всякий человек, если отвернется он от правды слов Аллаха, от заповедей его. Здесь, в пустой Каабе, можно увидеть все, что может дать тебе жизнь, если покинешь правый путь Аллаха. Пусты и безвкусны будут плоды ее. Такой человек, пойдя кривыми тропами, скоро вступит и на иные – красные, на которых слышен плеск крови. Умрет без Бога в нем радость и надежда исчезнет, а под конец покинет его и страх перед Богом, начало и конец разума людского на земле. А выйдя из Каабы, человек видит солнечный свет и осознает, что может унаследовать нечто большее, чем может дать ему земля: блаженную милость Божию.
Издалека в пещеру долетала приглушенная перекличка стражников, которые следили за тем, чтобы никто не приближался к пещере старца.
Султанша задумалась и спросила:
– Знаешь ли ты, кто я и где мой род и дом?
Старец долго всматривался в нее. Затем ответил:
– Ты – давно предсказанная… султанша Мисафир… Твой дом так далеко отсюда, что там в холодную пору дождевая вода и вода в реках становится твердой, как камень, и ее можно резать пилой и долбить долотом, словно мрамор. Вижу тихую реку… и сад над нею… И маленькую мечеть пророка нессараг… Домик отца твоего… А ты еще маленькая, бегаешь по комнатам…
– А что было со мной дальше? – спросила султанша, затаив дыхание.
– Ты растешь… стройная, как пальма… веселая, как быстрая вода… Тебя одевают… в белое платье, в зеленый венок… Ты идешь в мечеть пророка нессараг… с юношей… нет – он уже мужчина… и видишь свечи… восковые, золотистые…
– А потом?
– Потом ты… бежишь… рядом с конями… дикие, мохнатые… фыркают на тебя, раздувают ноздри… а ременная петля у тебя на шее… сыромятный кнут рассекает твою кожу… слышу свист его… вижу твою ногу… она в крови… и влаги жаждут иссохшие уста твои…
– Что же было дальше?
– Вижу туман над морем… и город над ним… минареты сияют… муэдзины поют… вижу тебя в школе, и учителей твоих… поднимаешься на галеру… на черный корабль… а на руках твоих заклепывают цепи… и гонят на берег, на Авретбазар…
В этот миг султанша, на чьих глазах выступили слезы еще тогда, когда старец напомнил ей о родном доме, заплакала, и слезы градом покатились по ее щекам. Через минуту, справившись с волнением, она мягко спросила:
– Что же потом случилось со мной?
– В лучшую минуту твоей жизни ты молилась Богу… в предутренних сумерках… за решеткой конюшни у самого базара… И глубокая вера в его премудрость… она била из твоего сердца, как из родника… Ты сказала эти слова: "Да будет воля Твоя!"…
Слезы султанши высохли. Она пристально всмотрелась в полузакатившиеся в экстазе глаза удивительного старца. Из ее губ вырвался тихий шепот:
– Ты не дервиш… Ты монах нессараг!..
Старец либо не услышал ее, либо не пожелал слышать то, что она сказала. Продолжал говорить, уже не ожидая ее вопросов:
– Солнце заходило за купола Айя-Софии, когда тебя продали на Авретбазаре… И уже сумерки пали, когда ты вошла… в дом Сулеймана… Великого Султана… которым Бог благословил свой народ… и тяжко покарал… народы нессараг… Вижу белый жасмин… светит яркая луна… встречаются две пары молодых глаз… твой первый жених тебя… благославляет… потому что ты не отвергаешь… святой для тебя знак… не хочешь менять его на сигнет султанов Османов… в ту минуту влюбился в тебя Сулейман…
– О старец Божий! Скажи мне правду: он не перестанет… любить меня?