Глава 12
Лука открыл дверь коттеджа и включил свет. Студия заиграла яркими красками.
Он часто приходил сюда, пока искал Грейс, особенно одинокими ночами, когда в душе царил лютый холод. Он изучал каждую картину, как сыщик, отыскивающий нити, пытаясь увидеть нечто, объясняющее причину ее ухода.
К тому же в такие минуты Лука чувствовал себя ближе к Грейс. В картинах неизгладимо запечатлелись личность и характер его жены. Если закрыть глаза, можно было представить, что Грейс стоит перед мольбертом, склонив набок голову, сосредоточенно сведя брови.
Лука опускался на колени и перебирал картины. И, делая это, наверное, в сотый раз, наконец начал понимать.
Ее первые работы были яркими и праздничными. Она рисовала Луку, его семью, работников поместья.
Их брак становился старше, и картины начали меняться. Постепенно и незаметно… Последние работы были выполнены в приглушенных тонах, словно чувства Грейс потускнели, затуманились.
Особенно рьяно пытался Лука понять самое последнее полотно, которое она оставила на мольберте. Грейс нарисовала летящую в вязком тумане черную птицу.
Почти год он вглядывался в эту картину, пытаясь разгадать, что она означает, и теперь увидел то, чего прежде увидеть не мог. То, что Лука принимал за туман, оказалось куполом, и птица пыталась выбраться из-под этого купола. Птица знала, что совсем близко большой, бескрайний мир, но сама она была пленницей.
Эта картина тоже была портретом. Точнее, автопортретом Грейс.
Она – птица. Купол – он, Лука.
Он с трудом поднялся на ноги и почувствовал, что комната плывет перед глазами. Стены словно наступали на него со всех сторон.
Лука несколько раз вздохнул, но легкие не желали впускать воздух.
Боже, что он наделал?!
Он поймал красивую, полную жизни птицу и лишил ее свободы, отнял у нее радость.
Потом он поймал ее снова, но вместо того, чтобы усвоить урок и сделать выводы, окончательно связал ей крылья.
Неужели это то, о чем он мечтает? Чтобы крылья Грейс навсегда разучились летать? И того же он хочет для Лили, прекрасного птенчика? Жизни, полной запретов и страха?
Ему снова вспомнился отец, к которому он то и дело мысленно обращался в последние дни.
Грейс была совершенно права, вынося свой приговор. Отец ужаснулся бы, увидев, в кого превратился его сын. Не говоря уже о ситуации с Грейс, отец весьма опечалился бы тем, что Лука приветствовал все то, что сам он в последние годы жизни решительно отвергал и от чего пытался уберечь сыновей.
Как же случилось, что Лука вступил на этот путь? В глубине души он с самого начала знал, что совершает ошибку. Вместо того чтобы вовремя выйти из игры, он прельстился блестящим ореолом гламурных заведений и вложил деньги в ночные клубы.
Франческо презирал своего отца и питал отвращение к торговле наркотиками и контрабанде оружия, однако он явно перенял у Сальваторе кое-какие приемы.
Лука вспомнил, как они в первый раз поймали человека, пытавшегося жульничать в казино. Люди Франческо избили его до полусмерти, но за что? Тот человек всего-то надеялся выручить пару сотен евро.
Почему же Луку сразу не возмутили избиения?
Он не отвергал применение силы, если оно диктовалось крайней необходимостью. Многие из тех, с кем он имел дело, другого языка просто не понимали. Но из-за двухсот евро? Достаточно было тычка под ребра.
Той ночью он вернулся поздно и, осушив стакан шотландского виски, отправился в студию жены. Он нашел Грейс крепко спящей и, забравшись под одеяло, привлек ее к себе. После сцены насилия, которую ему пришлось наблюдать, его разум пребывал в смятении, сердце ныло. Лука надеялся в объятиях жены найти временное облегчение и забвение.
После того, первого, случая он передал службу охраны в руки Франческо, взяв с того обещание не преступать последнюю черту.
Уверенный, что теперь никого не лишат жизни от его имени, вначале он стал спать спокойнее.
Но постепенно сон снова пропал. Едва ли не каждую неделю ловили воришек или нахалов, грубо пристающих к танцовщицам. Еще приходилось бороться с торговцами наркотиками, которые норовили заняться своим бизнесом в его заведениях. Лука не возражал, чтобы с этими подонками разбирались по всей строгости. Это были опасные типы. Он и сам с удовольствием собственноручно врезал бы им по физиономии.
Эту публику необходимо было учить, для острастки других.
Так он допустил применение насилия. Позволил проливать кровь, крушить кости и твердил себе, что защищает свой бизнес. Обычно он делал это со стаканом виски в руках.
Но если он полагал, что в этом нет ничего плохого, почему не делился своими проблемами с Грейс? Лука понимал, что она ужаснется.
Он не хотел увидеть в ее глазах осуждение.
Он не хотел признаться жене – даже больше, чем себе самому, – что пошел по неверному пути и забрел так далеко, что не видел выхода.
Лука боялся, что, узнав правду, Грейс повернется и уйдет навсегда.
И она ушла.
Три года назад у него было все – жизнерадостная красавица жена, которая его любила и понимала. Процветающий бизнес. Деньги…
Впрочем, бизнес и деньги по-прежнему оставались при нем, но главное он упустил.
Любовь Грейс – самое лучшее, что у него было, а он разрушил все своим тщеславием и эгоизмом. Он привнес в их жизнь насилие и опасность – более реальные, чем угрозы, исходившие от Сальваторе.
Лука медленно подошел к большому зеркалу, которое Грейс установила рядом с мольбертом и в которое рассматривала свои картины под разными углами. И он взглянул на себя под другим углом.
Тот набросок, который она сделала с него спящего, был пугающе реален. Грейс права: он сущий дьявол. Злобное чудовище. Груз реальности сдавил ему грудь, кожа похолодела, желудок свело судорогой. Хрипло вскрикнув, Лука сорвал зеркало с подставки и бросил на терракотовый пол.
Тяжело дыша, он смотрел на осколки, усеявшие все вокруг. Его искаженное лицо отражалось теперь в каждом из тысячи крошечных кусочков.
Разве этого достаточно, чтобы заставить демонов, вопящих в его голове, заткнуться? Во всем мире не хватит зеркал, чтобы он смог очиститься. Впрочем, он не заслуживает очищения.
Лука впервые после смерти отца ощутил беспомощность и безысходную пустоту внутри.
Раздавшиеся позади шаги заставили его обернуться.
– Лука? – Грейс медленно направилась к нему. – Что ты здесь делаешь?
Он не смог выдавить ни звука. Под ее зимними сапожками захрустели осколки, и она замерла, глядя на беспорядок.
– Я везде тебя искала. Что случилось?
Он не заслуживает, чтобы она о нем беспокоилась.
– Пожалуйста, Лука, – попросила она и сделала шаг к нему, хрустя осколками, – скажи что-нибудь!
Сколько раз Грейс просила, чтобы он поговорил с ней, и сколько раз он отмахивался, не желая признаться ни ей, ни себе, что у него проблемы.
Что он может сказать ей сейчас? Разве словами можно выразить переполняющие его чувства или загладить все то, что она вынесла по его вине?
Лука обхватил ладонями ее лицо. Ореховые глаза вспыхнули, но Грейс не сделала попытки высвободиться. Она пристально смотрела на мужа, словно пыталась проникнуть в его сокровенные мысли.
Ему придется отпустить ее и Лили. Он не смеет навязывать Грейс эту чуждую ей жизнь, этот постылый брак. Но…
Прежде чем он отпустит ее, в его силах хотя бы частично компенсировать то, что он натворил.
Он закрыл глаза, прильнул к губам Грейс и замер, вдыхая головокружительную сладость ее дыхания и ожидая, что она вот-вот вырвется. Но она вскинула руки, стиснула его свитер и прильнула к нему всем телом.
Лука ждал только этого сигнала. Обняв жену, он крепко поцеловал ее. Она выпустила свитер и обвила руками его шею, не менее пылко отвечая на поцелуй.
– Идем наверх, – проговорил он, подхватывая Грейс на руки.
Он много раз пытался отнести ее на руках в спальню, но на полпути оба начинали хохотать, и заканчивалось все безумными ласками прямо на месте.
Но на этот раз Лука проделал путь до конца. На лице Грейс не было ни тени улыбки – только всепоглощающая страсть.
В спальне было очень холодно. Он положил Грейс на кровать, затем подошел к окну и, задернув шторы, включил обогреватель. А пока не станет тепло, он, Лука, согреет ее жаром своего тела.
Грейс не сводила с него глаз.
– Лука… – заговорила было она, но он прижал палец к ее губам.
– Подожди.
Он скинул ботинки и лег рядом, а место пальца заняли его губы. Она обняла Луку и отвечала на поцелуи с откровенной необузданной страстью, что всегда приводило мужчину в восторг. Губы их сливались, языки сплетались, тела соединялись.
Губы Луки скользили по ее лицу, не пропуская ни миллиметра шелковистой кожи. Ее тихие стоны действовали на него, как бальзам на рану.
Почувствовав, что комната немного согрелась, он отстранился.
– Оставайся на месте. – Это распоряжение Лука скрепил еще одним поцелуем.
Грейс покорно вздохнула и, заложив руку за голову, посмотрела на него.
Одним быстрым движением он стянул с себя свитер и бросил на пол. Затем, не сводя с нее глаз, скинул рубашку, брюки и белье. Лука испытывал небывалое, не изведанное прежде возбуждение.
Обогреватель еще не заработал в полную силу, однако мужчина не чувствовал холода.
Встав на колени в ногах кровати, он расстегнул сапожки Грейс и снял их вместе с шерстяными носочками. Ее ноги были ледяными, и он растер их ладонями, а потом принялся целовать по очереди пальчик за пальчиком.
Потом Лука не спеша раздел ее. Вскоре ее джинсы и свитер лежали на полу рядом с его одеждой.
Он был уверен, что видит Грейс нагой в последний раз. И прежде, чем дать волю губам, жадно оглядел ее тело, намереваясь поцеловать и просмаковать каждый его дюйм. Начав с нежных губ жены, Лука перешел к шее и двинулся вниз – к плечам и ключицам. Ладони его тем временем привольно странствовали по ее гладкой коже.
Прошлой ночью, когда они занимались любовью во Флоренции, их страсть была слишком яростной, они оба слишком торопились, чтобы уделить время любовным играм.
Теперь Лука собирался наверстать упущенное в полной мере. Чем дольше он целовал и ласкал Грейс, тем больше перемен замечал в ее теле. Ее соски загрубели, а груди, судя по тому, как она ахала и изгибалась, когда он брал их в рот, стали более чувствительными. Пониже пупка тянулись красные полосы, приметы того, что она недавно вынашивала ребенка. Его ребенка. Лука благоговейно поцеловал каждую, борясь с внезапным жжением в глазах, грозившим прорваться наружу слезами, стоило ему представить, как Грейс в одиночку справлялась с проблемами беременности и родов.
Как же он мог ненавидеть ее за то, что она защищала своего ребенка?
С ее губ срывались тихие стоны, а когда он спустился вниз, к лону, она запустила пальцы ему в волосы.
Лука мягко развел ее бедра. Стоило ему прижаться губами к пухлым долькам, как Грейс ахнула и попыталась сесть. Он удержал ее, положив ладонь на живот, и принялся ласкать сокровенные места, вдыхая восхитительный мускусный запах.
Стоны женщины стали протяжнее. Она напряглась и выгнула спину, стремительно приближаясь к высшему блаженству. Лука продолжал ласкать каждый ее дюйм, разжигая пламя наслаждения. Потом поднялся выше и покрыл живот и груди Грейс новой волной поцелуев, подбираясь к губам.
Щеки ее пылали, глаза горели. Обвив шею Луки, она рывком заставила его припасть к ее губам, а другая ее рука спустилась по его спине к ягодицам.
Наконец он вошел в нее и испытал небывалое облегчение.
Закрыв глаза, Лука глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. Эту последнюю их близость нужно лелеять и продлевать.
Однако у Грейс на этот счет было свое мнение. Она приподняла бедра, устремляясь ему навстречу, ее губы требовали новых и новых поцелуев.
Лука прилагал титанические усилия, чтобы сдерживать ее. Ему хотелось, чтобы и Грейс смаковала каждое мгновение и, вспоминая их самый последний раз, думала о нем если не с любовью, то хотя бы без ненависти.
Стоны Грейс возобновились, она выкрикивала его имя, сжимая ладонями его ягодицы. Когда Лука почувствовал, что ее тело напряглось, он позволил и себе освободиться…
Он, наверное, лежал на Грейс целую вечность. Наконец побежавшие по спине холодные мурашки заставили Луку шевельнуться.
Он натянул на них обоих одеяло и привлек Грейс к себе. Последняя ночь вместе с ней, а потом…
Внезапно она села:
– У твоей мамы наверняка лопнуло терпение!
Она хотела выскочить из постели, но Лука схватил ее за руку:
– Что за беда?
– Я уложила Лили и попросила твою маму за ней приглядеть, пока буду искать тебя. Я не предполагала, что все так затянется.
– Мама будет только рада, – успокоил он жену.
– Нет. Она измучилась. Я думаю, Лили всю ночь не давала ей спать. – Грейс все-таки вырвала руку и встала. – Я сказала ей, что вернусь через минуту.
– Почему ты меня искала?
– Ты не пришел, когда я укладывала Лили. Я не могла тебя найти, и на звонки ты не отвечал. – Она криво улыбнулась. – Может, и твой телефон запрограммируем на слежение?
Лука поморщился. Он это заслужил, но все равно было больно. С тяжелым сердцем он смотрел, как одевается Грейс. Она почувствовала его взгляд, и ее рука замерла на застежке джинсов.
– В чем дело?
Ему очень важно было получить ответ на один вопрос, прежде чем она уйдет навсегда.
– Почему ты перестала рисовать?
– Я… – Грейс запнулась. – Сама не знаю. Вероятно, игра с тобой в прятки отнимала много времени.
– Прости, что я так и не купил тебе галерею.
– Ты правильно поступил: за пределами поместья ты вряд ли чувствовал бы себя в безопасности. Я собиралась купить ее сама.
– Правда? На деньги, которые я давал тебе на расходы и которые ты копила?
Грейс кивнула:
– Они лежали в банке без толку.
– Странно, что ты ими не пользовалась.
– В этом не было необходимости. Я в них вообще не нуждалась.
– Тогда зачем ты их брала у меня?
– Я согласилась на это во время медового месяца, потому что не хотела тебя расстраивать. Однако незадолго до того, как уйти от тебя, я стала задумываться: а почему бы не купить галерею? Деньги мои, и я могу поступить с ними, как пожелаю.
– Но ты же знала, что я этого не одобрю.
Грейс печально улыбнулась:
– Ничего я не знала. Ты не вдавался в объяснения, просто уклонялся от обсуждения каждый раз, когда я заговаривала о галерее. Но догадываться, конечно, догадывалась.
– И все равно ты готова была поступить по-своему.
– Я понимала, что открытие собственной галереи без твоего ведома означает войну. Но я надеялась, что мы сумеем это преодолеть. – Она закончила одеваться и взглянула на часы. – Мне правда надо бежать к твоей маме. Ты идешь со мной?
– Нет. Я уберу осколки, а потом нужно заняться кое-какими делами…
– Тогда ладно. – Грейс закусила нижнюю губу, словно собиралась что-то сказать, но передумала. – Пока.
Убедившись, что она ушла, Лука упал ничком на кровать и сжал голову руками.
Глава 13
Грейс ждала Луку, но дверь на их половину ночью так и не отворилась. И Лили плохо спала. Женщина могла поклясться, что дочка тоже ждала возращения отца.
Что-то мучило Луку, и у нее ныло сердце.
То, что произошло между ними сегодня… Он был не просто нежен… Его глаза… Чувство, которое она увидела в его взгляде… Странно, но у Грейс создалось впечатление, что Лука прощался с ней.
Утром, накормив и переодев Лили, она решила прогуляться. Может, бодрящий воздух развеет меланхолическое настроение?
Побродив около часа по лесу, обогнув виноградники, Грейс повернула назад все в том же смятении, в каком пребывала до прогулки.
По крайней мере, свежий воздух пошел на пользу Лили, и малышка крепко заснула.
Грейс вынула ее из коляски и отнесла в их крыло. Лили не проснулась даже тогда, когда мать снимала с нее теплый комбинезон. Уложив дочку в колыбельку, она вернулась в свою комнату и увидела лежащий на подушке паспорт.
– Я, наверное, окончательно спятила, – пробормотала Грейс и, взяв паспорт в руки, обнаружила под ним какой-то конверт.
Нет, она определенно сходит с ума. После возвращения из Флоренции она убрала паспорт в верхний ящик комода. Грейс выдвинула этот ящик и увидела паспорт.
Она открыла паспорт, который обнаружила на подушке, взглянула на фотографию.
Это был паспорт Лили.
Как он оказался здесь?
Прижав документ к груди, Грейс вышла в коридор. Супружеская спальня оказалась пустой. Дверь в кабинет была закрыта. Она толкнула ее. Лука сидел за столом в той же одежде, в которой был вчера. Вид у него был ужасный. Волосы торчали во все стороны, подбородок покрывала густая щетина. Глаза были обведены красными кругами.
Грейс протянула ему паспорт дочки:
– Я его нашла в моей комнате.
– Это я его туда принес, – выдавил он.
– Ты? Зачем?
– Разве тебе не понятно?
– Не совсем.
Он провел рукой по лицу:
– Ты можешь уехать и забрать Лили с собой.
Грейс почувствовала, что ноги ее подгибаются, и прислонилась спиной к двери.
– Так неожиданно?
– Грейс, пожалуйста. Можешь укладывать вещи. Я распоряжусь, чтобы водитель отвез тебя, куда ты захочешь. Как только соберешься, скажи, и мы обсудим финансовые дела. Полагаю, сумма на чеке устроит тебя для начала?
Она беспомощно смотрела на Луку, и он нахмурился:
– Я выписал чек на твое имя и оставил вместе с паспортом Лили.
– Я не открывала конверт.
Он взъерошил волосы, тяжело вздохнул:
– Если решишь, что этого мало, я выпишу другой чек. Или переведу деньги на твой счет.
Свобода внезапно замаячила перед ней. Но разум отказывался что-либо понимать. Поворот был неожиданным и застал ее врасплох.
– Зачем ты это делаешь?
– Потому, что ты птица из другой стаи. Ты никогда не была здесь своей. – Лука бросил на Грейс тоскливый взгляд.
– Ты старался, – сказала Грейс, ощущая потребность защитить мужа от него самого, – ты очень старался сделать меня счастливой.
Он побоялся приобрести для нее галерею вдали от поместья, зато подарил чудесную студию. Те часы, которые они проводили там вдвоем, были незабываемы. Далеко не все мужчины готовы мириться с тем, что жена то и дело покидает супружескую постель, потому что ей вздумалось порисовать среди ночи.
– Пожалуйста, не ищи мне оправданий. – Лука стиснул кулаки. – Я заслужил твое презрение. Мы оба знаем, что ты в любом случае ушла бы от меня, даже если бы не забеременела.
– Ничего мы не знаем…
– Я знаю. Рано или поздно ты решила бы, что с тебя хватит. Ответь: ты согласилась бы жить здесь, если бы тебе предоставили выбор? Захотела бы, чтобы здесь росла Лили?
Грейс покачала головой, сожалея, что не может солгать. Но почему же ей не хочется прыгать от радости? Ведь Лука дает то, о чем она мечтала, – свободу. Ей и Лили.
– Вы с Лили будете счастливы вдали от Сицилии. Тебе нужно место, где нет ограничений, зато много простора, солнца и людей искусства. А я, кроме солнца, ничего не мог тебе дать.
– Но…