- Это я уже слышала. Всего хорошего, - уже резко ответила Полина.
- Вам придется написать заявление об отказе от государственного адвоката.
- Прямо сейчас написать?
- Когда угодно. Можете завтра.
- Завтра напишу.
- Всего доброго. Желаю удачи.
Адвокат вышел. Некоторое время Пилюгин и Полина сидели молча.
- Зря вы так, Полина Ивановна, - наконец сказал майор. - Адвокат всегда может пригодиться, а дело у вас не простое.
- И вы туда же… - поморщилась Полина. - Я хочу только одного - чтобы все это поскорее закончилось.
- Вот этого обещать не могу, Полина Ивановна.
- А чего тянуть? Вину свою признаю полностью. Признание написала, обстоятельства изложила: как прошла, как захватила ваших сотрудников в заложники… Чего еще надо?
- Есть еще вопросы, Полина Ивановна, - вздохнул Пилюгин, вертя в пальцах карандаш, и повторил: - Есть вопросы…
- На все вопросы я ответила, кажется…
- Где взрывчатку взяли, Полина Ивановна?
- Я же вам говорила… и написала: купила на Даниловском рынке у какого-то кавказца. Я его больше не видела и не знаю даже, как его зовут.
- Значит, ходил такой красивый кавказец по рынку и предложил: "Купи, женщина, поллитру нитроглицерина"?
- Ну… почти так.
- Вранье, Полина Ивановна, - улыбнулся Пилюгин. - Наивное женское вранье.
- Другого вранья я вам не напишу. И не скажу.
- Скажете, - чуть нахмурился Пилюгин.
- Что, пытать будете?
- Законом запрещено.
- А то бы вы уж постарались бы…
- Да уж постарался бы… - Майор закурил и подвинул пачку к Полине. - Как в камере? Не обижают?
- Все нормально. Лучше скажите, как там мой Витька?
- Витьку забрал дед. Иван Витальевич, кажется, его зовут? Кстати, передачу он вам принес?
- Так это ваша работа? Прошу вас, больше этого не делайте, не нужно мне от него никаких передач. И вообще, поменьше лезьте в мою личную жизнь.
- Раз я ваш следователь, придется, - усмехнулся Пилюгин, закуривая новую сигарету. - Хотя мне ваша личная жизнь и вообще все это дело сейчас - как собаке пятая нога. Другим голова занята, Полина Ивановна… - и майор глубоко задумался, глядя отсутствующими глазами перед собой.
- И чем же занята такая светлая голова? - после паузы насмешливо спросила Полина.
- Что? - очнулся Пилюгин и взглянул на Полину. - Так у кого, все-таки, нитроглицерин купили, Полина Ивановна?
- Я же сказала.
- Поймите, на суде запирательство обернется против вас. Нежелание сотрудничать со следствием… лишних лет пять навесят.
- Я же сказала. На Даниловском рынке… ходила, спрашивала и, наконец, один кавказец предложил. Вот и все, - она продолжала улыбаться, глядя ему в глаза.
- Слушай, ты… - вскипел Пилюгин, - что ты мне глазки тут строишь? Что ты себя ведешь, как… Ты на допросе находишься, забыла?
- Да пошел ты! - тоже взвилась Полина. - Я вообще больше ничего говорить не буду.
- В камеру пойдешь! И будешь сидеть там, пока с тоски не завоешь. У тебя же сын на воле. Сама сказала, с дедом у него нелады - он же один там! Или тебе все равно? Мужа потеряла - теперь сына потерять хочешь? Или что, до сих пор меня ненавидишь? До сих пор отомстить мне хочешь? Отомстила уже, хватит - теперь о себе подумай!
Полина молчала, поджав губы и глядя в сторону.
- Во что ты играешься, не пойму… - Пилюгин погасил окурок и тут же прикурил новую сигарету. - Ты реально лет на шесть загремишь. Послушала бы соседок по камере - каково это на зоне сидеть. Про лесбиянок не слыхала? Нет? Ну, еще услышишь - времени хватит, а потом на своей шкуре испытаешь… и другие разные прелести…
- А ты меня от этих прелестей освободить можешь? - вдруг спросила Полина.
- Освободить не могу, но меньший срок получить можно, понимаешь? И не строгого режима, а общего.
- Да пошел ты… - вздохнула Полина и вновь отвернулась.
- Ну, все, с меня хватит, вали отсюда! - Пилюгин нажал кнопку под столом и приказал конвоиру: - Уведите подследственную.
Полина встала и вышла из комнаты, а Пилюгин все еще сидел за столом, курил и смотрел на чистые листы бумаги…
Нина кормила малыша из бутылочки, а Галка стояла почти вплотную и, приоткрыв рот, смотрела, как ее маленький братик сосет соску, как его круглые щечки и нос-пуговка при этом забавно двигаются, а большущие глазенки сосредоточенно смотрят перед собой.
- Ну, что ты здесь торчишь? - тихо спросила Нина. - Ты уроки хоть сделала?
- Успею. Мне кажется, он плохо ест.
- Он нормально ест. Уйди, не мешай, Галя…
- Не уйду, - упрямилась Галка. - Вы скоро уедете, а мне с ним возиться.
- Да я бы давно уехала, если б не знала, что его сразу в гроб загонишь, - усмехнулась Нина. - Думаешь, у меня дома дел мало?
- Смотрите, у него молочко обратно течет! - с тревогой перебила ее Галка. - Его тошнит, что ли?
- Ничего не тошнит - просто наелся, - Нина отложила бутылочку, стала салфеткой утирать ротик Мишке. - Да уйди ты, ради бога, Галка! Ну, что стоишь над душой?
Галка выпрямилась и вышла из комнаты, со злостью хлопнув дверью. Малыш захныкал.
Глава 6
Иван Витальевич прихлебывал чай и наблюдал, как внук ест, управляясь одной рукой. Витька сосредоточенно уплетал жареную картошку с колбасой, глаз от тарелки не поднимал. Кожаный колпачок, закрывавший искалеченную руку, был уже совсем грязным.
- Колпачок на руку мать сшила или купили?
- Соседка сшила, тетя Вероника, - ответил Витька. - Она напротив живет.
- Н-да-а… - вздохнул Иван Витальевич и забарабанил пальцами по столу. - Ну, и как мы с тобой, брат, жить будем?
- Не знаю… - Витька доел картошку и подвинул к себе чашку с остывшим чаем.
- Ты ведь даже и посуду помыть не сможешь… - размышлял вслух Иван Витальевич. - Шнурки-то на ботинках завязывать тоже не умеешь?
- Умею, - прихлебывая чай, ответил Витька. - И пуговицы на рубашке одной рукой застегивать могу.
- Это хорошо… - Иван Витальевич думал о своем, и Витька догадывался, о чем именно.
- Ты не беспокойся, деда, - сказал Витька. - Живи себе в деревне, а я тут буду…
- Чтобы ты квартиру спалил или взрыв газа устроил? Да я потом до смерти не расплачусь! - едва сдерживая раздражение, ответил Иван Витальевич. - Кто тебе еду будет готовить? Кто смотреть за тобой будет? Одежду стирать? Ты же… однорукий! Ты - инвалид!
- Мама говорила, мне пенсию будут платить по инвалидности, - сказал Витька.
- Какая пенсия, Витя, курам на смех! Наломала дров твоя мама, а мне теперь расхлебывать! Мне теперь из-за тебя свою жизнь ломать придется. А ведь мне жить в городе нельзя - врачи запретили. Только в деревне! У меня сердце, давление… я в городе задыхаюсь, понимаешь?
- Ну и живи в деревне, что я тебе, запрещаю?
- Я вижу, с тобой бессмысленно разговаривать, - махнул рукой Иван Витальевич и вдруг спросил: - Слушай, Витя, а ты в детском доме пожить не хочешь? Там большой коллектив, тебе интересно будет…
- Не хочу, - решительно ответил Витька.
- Почему?
- Там плохо. Я по телевизору передачи смотрел про детские дома… там плохо…
- Глупые передачи ты смотрел! Тысячи мальчишек и девчонок живут в детских домах и - ничего, вырастают, прекрасными людьми становятся!
- Мама все равно скоро вернется, - сказал Витька.
- Кто тебе сказал? Когда она вернется, ты будешь уже взрослым парнем! Пройдет много лет, понимаешь?
- Нет, - упрямо не согласился Витька. - Дядя Миша сказал, мама скоро вернется.
- Какой дядя Миша?
- Отец Галки Пилюгиной.
- Ах, этот майор… Да врет он тебе, Виктор! Не знаю зачем, но врет! Вот он как раз и засадил маму в тюрьму. И папа из-за него в тюрьме умер. Ему неловко перед тобой, вот он и врет! - Иван Витальевич заходил по кухне. - Все мы врем, когда нам неловко… Ах, черт, у меня же цветы третий день не политы! Крыжовник осыпается! Яблоки на сеновале перебрать надо! Картошку… Ладно, Витюша, собирайся и поедем ко мне. Квартиру закроем и поедем. А с утречка будем с тобой крыжовник собирать. Помнишь, ты ел у меня варенье из крыжовника, говорил, что очень вкусное? Соберем крыжовник, будем варить варенье…
- А в школу? - спросил Витя.
- Да черт с ней, со школой! Ну, пропустишь недельку - какая трагедия? А вечером по видику что-нибудь посмотрим, будем чай с малиной пить… По утрам - на речку купаться. И с удочками посидеть можно будет. Поехали? - лицо Ивана Витальевича стало радостным, глаза засветились надеждой.
- Поехали… - неохотно согласился Витька.
Уже смеркалось, когда Пилюгин возвращался домой. Он поставил машину на стоянку, достал с заднего сиденья два больших полиэтиленовых пакета, один с продуктами, другой с бутылочками со всякими смесями и соками, и пошел через двор к своему подъезду. На спортплощадке в сумерках виднелись фигуры парней и девушек, бренчала гитара, слышался смех. Хрипловатый голос пел, несколько голосов подхватывали припев:
- Еще не осень, но уже не лето,
Как много видел, как много спето,
И кто мне скажет, кто мне скажет, где мой дом?
Он на этом берегу или на том?
Проходя мимо, Пилюгин невольно замедлил шаги, слушая песню. На лавочке сидела Галка, перед ней стояла коляска, в которой спал маленький Мишка.
- Я думал, он давно спит, - сказал Пилюгин, присаживаясь рядом и ставя на скамейку пакеты.
- А он спит. Только еще и гуляет.
- Так, может, домой пора?
- Ты иди, мы еще с Мишенькой погуляем, - хмуро ответила Галка.
- Опять с тетей Ниной поругалась?
- Пап, я с этой тетей Ниной больше не могу. Она меня совсем задолбала!
- А может, ты ее? - устало ответил Пилюгин. - Вы что, сговорились, что ли? Хором из меня кровь пить будете? Может, ты ее ревнуешь? К родному брату? Ведь он без нее погибнет и - все, не понимаешь, что ли?
- Не погибнет! А я для чего? Я все умею! И пеленать, и купать, и кормить умею! - Галка вскочила и стояла перед Пилюгиным, сжимая кулачки. - У нее руки корявые, как грабли! Она Мишеньку дергает за ручки и ножки, как куклу какую-то!
- Она троих своих выкормила, - устало возражал Пилюгин.
- Вот именно - своих! А Мишенька для нее чужой!
- Какой чужой? Он ее родной племянник! И ты ей племянница. У меня с вами крыша уже едет, елы-моталы! - Пилюгин решительно встал, повесил пакеты на ручку коляски и покатил ее к дверям. - Пошли домой!
- Я еще погуляю, - Галка пошла от подъезда к спортивной площадке.
Ранним утром джип Валеры Чистова вкатил во двор дома, в котором жили Александр, Полина и Витька Ивановы. В трех подъездах часто хлопали двери - люди спешили на работу. Валера не спеша направился к крайнему и столкнулся с Муравьевым, державшим собаку на поводке.
Вертя ключи от машины на пальце, Валера остановился, словно вспомнил что-то, и встретился с веселым взглядом Муравьева:
- Нравится машина?
- Какая машина? - не понял Валера.
- Машина для убийства! - Муравьев потрепал пса по холке. - Машина - супер! Абсолютно бесстрашен, мертвая хватка. Если за горло, то конец наступает через тридцать секунд.
- А тебе-то он нравится? - спросил Валера.
- Спрашиваешь! Никакого охранника не надо! Как говорится, против лома нет приема… - и Муравьев рассмеялся, поглаживая собаку.
- Окромя другого лома, - улыбнулся Валера и пошел к подъезду. Но скоро вышел - в квартире Ивановых никого не оказалось.
Джип Валеры, переваливаясь на ухабах, медленно полз по лесной дороге с глубокими, полузаросшими колеями. Дорога эта вскоре вывела его на огромную поляну, где стояло длиннющее приземистое строение из металла и стекла. Оно казалось совершенно безлюдным, окна во многих местах были выбиты, вокруг строения валялись обломки, битое стекло. Все это напоминало заброшенный завод или лабораторию.
Подъехав к разбитому подъезду, Валера выбрался из машины и направился внутрь цеха. Под ботинками хрустело стекло. На огромном пространстве не видно было ни одного человека. Всюду мерзость запустения - какие-то полуразрушенные или вовсе разломанные агрегаты, станки, разбитые трубы, мотки проводов, рефлекторы, трансформаторы, битое стекло, и все поросло зеленоватым мхом. В центре цеха в полу был квадратный люк с металлическим кольцом. Валера раза два надавил ногой на кольцо, и где-то в глубине, под полом, раздались звуки, напоминающие звонок в квартиру. Крышка вздрогнула и стала медленно подниматься. Снизу, из открывшегося подземелья, хлынул яркий электрический свет. Вниз вела довольно крутая лестница.
Валера спустился в огромное светлое помещение. Длинные ряды столов убегали вдаль к стене, которую даже не было видно. За столами сидели десятки людей, мензурками отсыпали в цилиндрические, круглые и кубические картонные патроны серое сыпучее вещество, похожее на порох, потом капали из пузырьков какую-то тягучую жидкость, сыпали разноцветное конфетти, мелкие шарики. Другие добавляли блестки из фольги, еще какие-то мелкие непонятные предметы, третьи заворачивали патроны в промасленную бумагу, четвертые - в плотную материю, пятые перетягивали шпагатами. Готовые изделия паковали в коробки, складывали в штабеля. На коробках было множество наклеек, изображавших ракеты и шутихи в виде драконов, тигров, волков и медведей. Примечательно было то, что среди рабочих было много китайцев. Остальные - обычные гастарбайтеры - узбеки или таджики.
Навстречу Валере быстро шли двое, тоже китайцы, невысокие, крепко сложенные, в синих спортивных костюмах.
- Здравствуй, Валера, - издали поздоровался старший. Он хорошо говорил по-русски, хотя и с заметным акцентом.
- Здорово, Ван, - широко улыбаясь, Валера поздоровался с ним за руку, потом пожал руку второму, помоложе.
- Ты привез товар?
- В машине. Пусть ребята заберут, - Валера протянул ключи Вану, тот передал их своему молодому помощнику, который, молча кивнув, быстро пошел в глубину цеха.
- У тебя все нормально? - спросил Ван.
- Не все. Канал в Нальчике погорел. Последнюю партию привезла крыса - пришлось ее замочить.
- Это плохо. Компоненты сейчас очень нужны - объемы продаж возросли, будут большие убытки, - говорил китаец. - Ты должен что-нибудь придумать, но компоненты должны поступать регулярно. Я не могу остановить производство. Куда я дену столько рабочих? - Ван указал на длинные столы.
- Я что-нибудь придумаю.
- Придумай, пожалуйста, Валера. У тебя же точно есть друзья в других подобных местах, я уверен, что есть. Кроме Нальчика, такие склады во Владикавказе, в Махачкале… там ведь тоже работают те, с которыми ты служил.
- Я что-нибудь придумаю, - повторил Валера.
- Мы с тобой уже два года работаем, и все было очень хорошо. Я тебе верю, Валера. Через три недели компоненты у нас кончатся - мы не сможем выпускать продукцию. Так что у тебя есть три недели.
Появился молодой китаец, молча протянул Валере ключи от машины и, взглянув на Вана, чуть заметно кивнул.
- Я уже знаю, зачем ты пришел, Михаил Геннадьевич, - проговорила судья Блинкова, мужеподобная женщина с огромным бюстом и толстыми сильными руками. Сигарета в ее пальцах казалась спичкой.
- Так это же замечательно, Алевтина Петровна, легче разговор пойдет, без прелюдии, - улыбнулся Пилюгин, присаживаясь и кладя тонкую картонную папку на колени.
- Давай без прелюдий, - сказала Блинкова и выпустила густую струю дыма. - Я знаю, зачем ты пришел, а ты знаешь, что я тебе отвечу. Может, на этом и закончим, чтоб время даром не терять?
- Я по поводу подследственной Ивановой, Полины Ивановны… террористки.
- Про нее я тебе и ответила… Вообще-то, какая она террористка? - Алевтина Петровна усмехнулась, повернулась в кресле, и большие груди заколыхались, как футбольные мячи, грозя порвать кофточку, обтягивавшую мощное тело судьи. - Дура недоделанная… таких дур не сеют - сами родятся.
- Вот и я про то же, - обрадовался Пилюгин. - Закурить у вас можно, Алевтина Петровна?
- Нельзя, - отрезала судья и закурила новую сигарету. - Тут и так дышать нечем.
- Вот я и говорю… - упавшим голосом повторил Пилюгин. - Дура и есть дура. И пусть до суда под подпиской ходит. Ну, куда денется? Был бы опытный злобный преступник - тогда, конечно, надо в СИЗО держать. А эту Иванову - на кой черт она в СИЗО нужна? И так камеры переполнены, - майор достал из папки лист бумаги, положил на стол перед судьей.
- Что это? - не читая, спросила Блинкова.
- Это я представление написал. На освобождение под подписку о невыезде.
- Забери. Не выпущу я ее под подписку.
- Почему?
- Следствию мешать будет. Жаловаться куда-нибудь побежит. Я в принципе никого под подписку не выпускаю, неужели не знаешь?
- Знаю, - обреченно вздохнул Пилюгин.
- Знаешь, а бумажки приносишь. А я считаю - раз посадили, значит, сиди и не рыпайся! Преступник в камере вину свою острее чувствует, и следователю с ним работать куда как легче. Я же тебе помогаю, Михаил Геннадьевич!
- Вы всегда нам помогаете, это правда, Алевтина Петровна. Потому я и пришел к вам с этой просьбой. Я ведь в этом деле еще и потерпевший - она меня застрелить хотела.
- Потому и удивляюсь, что ты за нее просишь.
- Я уже допрашивал ее… подробно разговаривали… - Пилюгин почесал в затылке. - Ну поймите, Алевтина Петровна, она же несчастная женщина. Сын один остался, одиннадцать лет, да еще инвалид - собака ему левую кисть руки отхватила. Родственников никого… дед, правда, есть, но что он есть, что его нету - толк один…
- Это ее муж в тюрьме от сердца умер? - уже заинтересованно спросила Алевтина Петровна.
- Ее, ее… Ну, почему под подписку до суда не выпустить? Куда она сбежать может? На каких свидетелей давить? Я к вашему доброму сердцу обращаюсь, Алевтина Петровна…
- Ну, ты не перегибай палку-то, Михаил Геннадьевич, не перегибай, - нахмурилась судья, но было видно, что обращение к ее "доброму сердцу" ей понравилось.
- Мы же не первый год друг друга знаем, Алевтина Петровна, - Пилюгин проникновенно смотрел на нее. - К другому судье я и просить не пошел бы, а к вам… Ей-богу, правильное дело сделаете!
- Ох, Пилюгин, и как ты ментом стал, убей бог, не пойму, - шумно вздохнула Блинкова, погасила окурок в пепельнице, подвинула поближе к себе бумагу и взялась за авторучку.
- По недоразумению, Алевтина Петровна, исключительно по недоразумению.
- Смотри, как бы тебя не вышибли… без всякого недоразумения, - сказала судья, подписывая бумагу.
Ранним утром Иван Витальевич тащил за руку сонного Витьку на речку. В другой руке дед держал спиннинг. Потом он побежал трусцой, а Витька шел не спеша, поеживаясь от утреннего холодка. Иван Витальевич все время оборачивался, покрикивал:
- Не отставай, Витя, не отставай!
На речке дед делал зарядку, а Витька сидел, съежившись и обняв руками плечи. Смотрел на реку - не широкую и не глубокую, с тихими заводями, с пологими песчаными отмелями. Иван Витальевич пыхтел, приседая и размахивая руками, приговаривал:
- В здоровом теле здоровый дух, Витя! Ты попробуй, знаешь, как сразу настроение поднимется!
- Оно у меня и так поднятое, - пробурчал Витька, щурясь от раннего солнца.