- А какая ты серьезная! Но обменявшись этой парой любезностей, давай, однако, на этом остановимся, если, как я полагаю, это именно то, чего ты хочешь.
Именно этого Конни не хотелось.
- Ник, я и раньше использовала людей, поэтому считаю своим долгом предупредить тебя, что постараюсь использовать и тебя в своих целях.
"Но иногда получается так, что тот, кого я использую, становится мне необходим, - подумала она, - я совсем запуталась".
Ее признание не стало для Ника откровением и не расстроило его. Он вынул лимонную дольку из своего стакана, раздавил ее и бросил на стол.
- Учитывая обстоятельства, я тебя отлично понимаю.
- Но ведь так поступать нехорошо!
- Нехорошо брать людей в заложники, нехорошо годами держать их в неволе и нехорошо судить людей. Я не сужу тебя, Конни. Ты должна быть верна тем, кого любишь. Я уж не буду говорить, как это твое качество восхищает меня и что значат для меня твои искренность и мужество.
- Ты умеешь говорить приятные вещи, Ник.
Он взял ее пальцы в свои и принялся их перебирать, а в ней снова проснулось желание, наполнив ее тело смутным ожиданием.
Ник касался ее так часто, что она уже перестала удивляться той быстроте, с какой ее тело отвечало на его прикосновения. Как будто испуганная стая пташек вдруг срывалась с земли, взмывала высоко в небо и парила там, подхваченная невидимыми воздушными потоками.
Конни решительно опустилась с небес, вспомнив, зачем она здесь.
- Ты так и не сказал мне, почему мы неожиданно сорвались и умчались из деревни. Я ожидала увидеть сзади нас джипы мятежников и услышать грохот выстрелов.
- Я был почти уверен, что так оно и случится.
Кровь застыла у нее в жилах. Неосознанно она крепко сжала его руку.
- Была опасность?
- Мы на полной скорости от нее ускользнули. Бегство в таком случае - самое верное средство.
Конни затрясло, она ощутила холодную пустоту в сердце.
- Тебя предупредила та женщина?
- Да, и без лишних слов.
- Она ничего не сказала об отце?
- Нет.
Ник по привычке старался попридержать язык и не особенно вдаваться в подробности. Годы, проведенные на дипломатической службе, научили его говорить не более, чем это было необходимо. К тому же он щадил Конни. Она делала все возможное для спасения человека, которого любила. Как жаль, что это был не он, Ник Этуэлл.
Он отставил подсвечник в сторону и наклонился к ней, сведя голос до шепота:
- Та женщина ясно намекнула, что мятежники поблизости.
Конни судорожно вцепилась в его руку, и Ник ощутил горячие токи, перебегавшие от нее к нему. Мысль о том, что любовь надо еще уметь заслужить, не оставляла его. Если нужно было бы рыскать по округе и выуживать крохи сведений, только лишь для того чтобы, в конце концов, заслужить ее благодарную улыбку, он бы с радостью занимался этим день и ночь.
- Мы были, должно быть, совсем близко от него, - сказала Конни, имея в виду своего отца.
Свет свечи отражался в ее глазах. Огромные черные зрачки в зеленом море радужной оболочки были островами, к которым он плыл, преодолевая волны и течения. Нику опять захотелось оказаться заложником вместо ее отца.
- На таком маленьком острове, как Лампура, твой отец всегда где-то рядом, но какое это имеет значение, если он пока не на свободе!
- Как ты думаешь? Не мог он нас видеть?
- Пожалуйста, Конни! Не давай преждевременным надеждам увлечь себя!
Она сжала плотно губы и кивнула согласно головой.
- Не ожидай сразу многого, пообещай мне это, - попросил Ник.
Она только пожала плечами, уставившись в темноту за окном.
- Я цепляюсь за каждую соломинку. Одной больше, одной меньше, какая разница!
Ник ободряюще сжал ее руку, вспомнив, как он впервые увидел ее в кабинете Уиткрафта и как мужественно она боролась тогда с охватившим ее отчаянием. Именно тогда он впервые почувствовал, как его сердце потянулось к ней. Именно тогда он понял, что ему не вызволить уже свое сердце обратно.
- Мы не можем верить слухам. Нам нужна достоверная информация о его местонахождении, поэтому поиски могут отнять у нас много времени.
- Я не сдамся.
- Я знаю. Как раз это я и люблю в тебе, - Ник не заметил ее удивленного взгляда и продолжал: - Однако в тебе больше безрассудства, чем осторожности. Если за тобой не присматривать, ты можешь повязать голову платком и податься прямиком в горы. Как Рэмбо.
- Но ведь он там!
- Или в подвале, или на рыболовном судне у северной оконечности острова. Кто знает? Но мы узнаем, где он!
Ощущая на себе ее почтительный взгляд, Ник просчитывал в уме дальнейшие действия. Со стороны же все выглядело вполне безобидно: многозначительный взгляд, нежный жест - одним словом, ничем не примечательная сцена обольщения. Но между ними на самом деле уже существовала гораздо более глубокая эмоциональная связь, невидимая для посторонних.
- И еще кое-что, - Ник взял ее руку и начал целовать кончики пальцев, каждый в отдельности, восхищаясь ее округлыми, коротко остриженными ногтями без лака, однако, подумал Ник, они достаточно длинны, чтобы исцарапать мужчине спину. Ее ногти впились в его запястье, когда он, наконец, заговорил вновь: - Я знаю теперь наверняка, что твой отец жив.
У Конни перехватило дыхание.
- Только не надо, пожалуйста, волноваться, не надо слез.
Но Конни поняла, что не в состоянии выполнить его просьбу. Ее захватили очень сильные чувства. Ее отец жив! Она никогда не сомневалась в этом, но, услышав подтверждение, едва совладала с собой.
- Значит, кто-то определенно знает, где он? Могу я с ним встретиться?
- Не все сразу, дорогая. И попытайся не сиять так откровенно, а то люди подумают, что твоя блаженная улыбка предназначается мне.
Ее глаза смешливо заискрились и через секунду также быстро наполнились слезами.
- Спасибо, - сказала она тихо. - Как ты узнал это?
- Наблюдения четырехнедельной давности, - он не стал уточнять, опасаясь, что она может тут же вскочить в джип и умчаться в горы.
Да, они напали на след Билла Хэннесси. На ее ресницах блестели бусинки слез, когда она вдруг взяла его лицо в свои ладони и провела большим пальцем по его губам - жест, в смысле которого никто не стал бы сомневаться.
- Я тебе многим обязана, Ник, - она погладила ладонью его волосы и почесала своим коротким ноготком ему за ушком.
Ник закрыл глаза. Его напугали сигналы, которые его тело слало в мозг: стеснение в груди и участившееся сердцебиение. Остатки его идеализма и понятий о чести боролись с настоятельными требованиями тела. Он испортил жизнь себе, но не смеет портить ее Конни, убеждал он себя.
- Может быть, сегодня ты будешь спать наконец спокойно, - сказал он.
- Я не смогу сегодня вообще заснуть!
- Ты должна.
- Может, попытаемся сделать это вместе?
Ник молчал, но Конни не сдавалась:
- Нам еще кое-что нужно обсудить. У меня создалось впечатление, что ты казнишь себя за вчерашнее. В том, что случилось, вся вина лежит на мне.
- Я и слушать тебя не хочу! Джентльмен…
- Это слово как раз очень подходит тебе, Ник. Вчера, если бы… в общем, я была не против.
Ник был ошарашен. Сердце его медленно забилось, но так громко, что его глухие удары, он боялся, отдались не только у него в голове. Можно было подумать, что где-то в джунглях бьет барабан, но традиций барабанного боя не было в культуре лампурского народа.
- Я обещал тебе, что не воспользуюсь своим положением.
- Ты только говорил, что будешь помогать мне.
- Я делаю, что могу.
- Почему ты обращаешься со мной, как с ребенком?
"Потому что ты бесценное сокровище", - подумал Ник.
Увидев в его глазах проблеск нежности, Конни вдруг страстно захотелось укусить его мизинец, что она и сделала. Ее страшно позабавили испуг и смущение Ника, прежде всегда такого сдержанного и невозмутимого.
Конни радовалась, что она нашла наконец человека, способного на искренние порывы, но ее озадачивало, зачем он всегда их сдерживает.
- Ник, так прости ж меня за вчерашнее. Очень прошу! - последние слова она произнесла так выразительно, что Ник Этуэлл убрал руки со стола и на его лицо легла тень сомнения.
- Прогнать тебя? - продолжала Конни. - Это самое последнее, что может прийти мне в голову.
Он натянуто рассмеялся.
- Меня можно прогнать от тебя, только взяв в руки крепкую палку с заостренным концом.
- Ник, до сих пор я была одинока в своих поисках, но теперь обрела человека, который чувствует так же, как я, и которому небезразлична судьба моего отца. Но я не понимаю, почему ты многим рискуешь, помогая совершенно для тебя чужому человеку. Почему тебя волнует, что станет с Биллом Хэннесси?
"Потому что я хочу заниматься любовью с его дочерью", - подумал Ник.
- Кажется, я догадываюсь, - сказала Конни, и Ник настороженно замер, испугавшись, что она прочитала его мысль. - Тобой руководят высокие мотивы! Ты хочешь, чтобы восторжествовала справедливость.
Ника передернуло, а лицо исказилось забавной гримасой. Он окончательно погряз в любви к мисс Хэннесси и не знал никаких других более высоких мотивов.
- Женщины легко влюбляются в таких, как ты, - тем временем продолжала Конни. - Женщины любят героев.
Ее взгляд порхнул по поверхности стола и остановился на манжете его рубашки. Она обвила пальцами его запястье, ощутив глухие и тяжелые удары пульса, и посмотрела ему прямо в глаза.
- Из всего я заключаю, что если ты принимаешь близко к сердцу судьбу моего отца, может быть, ты неравнодушен и ко мне?
Ник судорожно сглотнул слюну, а Конни тут же почувствовала, как резко участился его пульс.
- Мне начинает казаться, от тебя ничего не скроешь. Счастье, что мы с тобой заодно.
Она рассмеялась, и ее смех, прошелестев, как ночной ветерок, успокоил его.
- Мы могли быть бы более, чем заодно, - сказала она.
- Если бы я вчера себе что-нибудь позволил, то потом себе этого никогда б не простил.
- Да, я могла быть еще не готова. Вчера.
Он почувствовал, как ее рука крепче сжала его запястье, и все пространство перед ним заполнилось навязчивыми образами, зрительными, осязательными, слуховыми: шипение и плеск льющейся воды, скрип влажной кожи, прилипающая к телу мокрая одежда, губы, прильнувшие к губам, ее глубокий вздох, приблизивший ее груди к его ладоням…
- Я побоялся тогда обидеть тебя, боялся, что тебе будет неприятно, если…
- Последние десять лет меня только и делают, что обижают.
- У тебя есть кто-нибудь? - спросил Ник и осекся: это чересчур уж! не его дело! - Мне страшно подумать, что тебе одной пришлось все эти годы нести тяжелый груз.
- Моя мать не щадила себя, стараясь, чтобы у меня было все, как у всех. Она настаивала, чтобы я ходила на свидания, вечеринки, одним словом, делала бы все, что обычно делают в шестнадцать лет. Но это была двойная жизнь. Только на поверхности она была, как у всех, хотя мама изо всех сил старалась оградить меня от напастей этого мира. Я уже тогда многое понимала: что жизнь коротка, мир жесток, люди лживы… Если находился человек, на которого я могла положиться, я цеплялась за него, как утопающий за соломинку. Будь в нашем распоряжении много времени, я бы, конечно, подумала, прежде чем сказать тебе все это.
К несчастью, времени у них уже не оставалось. По паркетному полу зала, ласково улыбаясь, к ним направлялся Джордж Каннингэм. Конни торопливо высвободила его руку из своих пальцев, и Ник тут же воспользовался ею, чтобы поднять свой стакан.
- Добрый вечер, Джордж!
- Этуэлл, мисс Хэннесси, добрый вечер! Я слышал, вы предприняли прогулку по нашему милому острову.
- Да, на джипе, - сказала Конни, одарив его такой сияющей улыбкой, что можно было подумать, в мире нет женщины более счастливой.
- Вы правильно сделали, что прихватили мистера Этуэлла в качестве гида. Он знает все здешние горячие точки.
- Вот именно! Поэтому я и прихватила его с собой, - Конни бросила быстрый взгляд на Ника, крепившегося, чтобы не рассмеяться.
Он допил последнюю каплю и крикнул официанта.
- С мятежниками не пришлось вам столкнуться? - последовал вопрос Каннингэма.
- Нет, нам встретилось лишь несколько патрулей по дороге, - вежливо отозвалась Конни.
Ник, тем временем занятый своим блюдом, неожиданно нахмурился. "Что я сказала не так?" - удивилась Конни.
- М-да, - промычал Джордж. - Вам следует опасаться и тех, и других. Солдаты правительства уподобились мятежникам и жмут на курок и по поводу, и без повода.
- Ничего страшного, - успокоил его Ник. - Выезжающие на лоно природы любовники не вызовут ни у кого подозрений.
Джордж что-то пробормотал и откланялся:
- Счастливого вечера!
- Тебе тоже, старина.
- До свидания, - Конни подождала, пока Каннингэм растворится в одной из полутемных ниш ресторана и спросила: - Я сказала что-то не то? - ее глаза блестели. - Но ты сказал, что мы любовники! Желаемое - за действительное?
Нику страшно захотелось, чтобы эта улыбка Моны Лизы исчезла с ее лица. Почему? На оригинале улыбка живет уже четыреста лет. Четыреста! Наверное, столько же лет он смог бы любить эту женщину и не насытиться.
- Ты сказала, что мы были на территориях, контролируемых мятежниками. Джордж может сделать соответствующие выводы.
- Он, кажется, на нашей стороне.
- Он на стороне британского посольства. А это не одно и то же. Возможно, нам с тобой на самом деле придется вступить в контакт с мятежниками.
- Ты думаешь, он что-нибудь заподозрил?
- Он бы не был Джорджем Каннингэмом, если б это было не так. Он подозревает всех и во всем.
Они продолжили ужинать уже молча, Ник смутно чувствовал за собой какую-то вину. И неловкость. И неудовлетворенность. И раздражение. Ему становилось все труднее и труднее выдерживать дистанцию, особенно когда она продолжала вот так ему улыбаться.
- Я не святой, - заявил он. - Окажись мы снова наедине, я за себя не ручаюсь. Но мне не хотелось бы, чтобы моя выдержка подвергалась такому испытанию.
Конни допила свой напиток, мятой салфеткой вытерла губы и живо вообразила себе, каким испытаниям мужчины, подобные Нику, подвергают себя. Нервное напряжение в ее теле спало, сменившись спокойствием. Она полной грудью вдыхала и выдыхала знойный воздух ночного острова. Ее соски щекотал черный шелк платья, в котором она была на приеме и которое вновь надела сегодня.
Ник живет двойной жизнью, размышляла Конни. И она сама хорошо знакома с двойной жизнью. Конни недоумевала, почему другие не замечают, как трогательно Ник цепляется за юношеские идеалы, которые, пожалуй, единственное его достояние, и никто не ценит идеалы так, как он. Окружающие видят, что он избегает людей, что он одинок, и они уверены, что именно поэтому он и нашел утешение в алкоголе.
Никто, кроме нее, не смог за вынужденным внешним прикрытием разглядеть человека, живущего внутри Ника. Конни осенило, что, наверное, это и есть любовь. Теплое чувство, шевельнувшееся у нее в сердце, подтвердило: да!
Большим пальцем Ник теребил в задумчивости свою нижнюю губу.
- Я знаю, что я на втором месте, - сказал он хрипло. - Но я согласен и на это. Пока.
Конни пожалела, что его руки не лежат по-прежнему на столе и она не может их коснуться, но предательский внутренний голосок прошептал ей, что она ведет себя, как дура.
В таком случае она ведет себя именно так с того момента, когда впервые пришла в британское посольство. Неожиданно все ее чувства и мысли вылились в простенькую формулировку: "Ник, так же, как и ее отец, тот человек, за которого стоит бороться".
На нее нахлынули воспоминания, и она принялась облекать их в слова:
- Когда-то я была упрямой девчонкой и спорила с отцом, если он мне что-либо запрещал. А потом…
Ник улыбнулся:
- Могу себе представить.
- Я бросала на землю теннисную ракетку, если проигрывала, - она покраснела, став от этого еще привлекательней. - Наверное, гормоны подросткового периода! Я втюрилась в своего тренера по теннису, а когда отец посадил меня на неделю под замок, я все-таки удрала на корт.
Она и тогда была такой же увлекающейся и лишенной благоразумия, решил Ник. Он откинулся на спинку сиденья, представив себе Конни сумасбродной, упрямой девчонкой, которая хотела все делать по-своему.
- Тебя поймали?
- Нет, поймали моего отца. Три человека в масках схватили его, когда он вылезал из машины. Он кричал мое имя. Он звал меня. Потом он понял, что это за люди и какая судьба ему уготована. И тогда он снова стал звать меня.
- Ты все это видела?
- Да, все случилось из-за меня и у меня на глазах.
Его рука с грохотом опустилась на стол. Плевать, что на него смотрят!
- В том, что творит кучка головорезов, нет твоей вины!
Конни уставилась в потолок.
- Размышляя о случившемся, я всегда прихожу к одной мысли: если бы он в тот момент не оказался там, если бы я не убежала на корты…
- Они могли схватить его где угодно! Ты же знаешь методы работы этих негодяев! Жалкие ублюдки! - он смял салфетку и, едва осознавая, что делает, сунул ее в нагрудный карман, затем фыркнул, потому что до него дошло, что салфетка - не носовой платок, и он вынул ее из кармана и отбросил в сторону.
Конни искренне рассмеялась, она решила, что весь этот фарс был разыгран специально для нее. Глупый Ник!
- Все в порядке, Ник! Я знаю, нелепо думать, что все это случилось из-за меня. Я не должна винить себя, тем более публично каяться.
Ее глаза уже не смеялись, а волосы, спадавшие на плечи, светились теплым оттенком красного цвета.
Ник не мог отделаться от мысли, что все эти десять потерянных лет ее жизни он мог бы быть с нею рядом. Думать так было столь же нелепо, как и винить ее в судьбе отца. Но все равно он не мог вынести этот тоскливый, каящийся взгляд и слышать горечь в ее голосе.
Ник ничего не сказал. Слова "я сделаю для тебя все, что в моих силах" колючей проволокой застряли в горле.
Конни заговорила тихим голосом, в котором он уловил надежду:
- Может быть когда-нибудь, когда мой отец будет на свободе, когда моя жизнь войдет в свое нормальное русло…
- Ты вернешься в Америку.
- Фу, какой ты прямолинейный!
- Та старая туземка сказала, что мятежники затевают новое наступление. Где и когда, я не знаю, но они готовятся нанести удар.
У Конни екнуло сердце.
- Об этом ты мне ничего не говорил.
- Об этом я сказал послу и Джорджу.
- Джордж тоже…
- Джордж не болтлив.
Ее сердце бешено заколотилось, а тело стало липким от пота.
- О, Ник! Каждый раз, когда власть захватывает очередная группировка, моему отцу грозит страшная опасность. Да, его могут освободить, но могут и…
Ник тряхнул головой:
- Все это еще может оказаться или ложным слухом, или дезинформацией. Но действовать нам будет в десять раз тяжелее, если начнут стрелять. Пока я не хочу затевать то, что мы будем не в состоянии завершить. Для одной женщины вполне достаточно потерять одного близкого ей человека. И если мятежники нанесут удар…