7. Украина. Весна. 1989 год
Через два дня Антон выписался из больницы и уехал в Чернигов к матери, которая никак не могла дождаться его возвращения, даже порывалась к нему приехать, что он ей категорически запретил, зная ее финансовое положение.
Выйдя из поезда на поразительно красивом вокзале в Чернигове, который выигрывал перед столичным изяществом и красотой линий, цветовыми решениями, почти домашним уютом, Антон испытал удивительное блаженное чувство, стало казаться, что вскоре должно произойти что-то необыкновенное. Спало мучившее его все эти дни напряжение. Он не стал добираться домой на транспорте, а пошел пешком, с каждым шагом удивляясь тому, что за его почти трехлетнее отсутствие ничего здесь не изменилось, словно время застыло. Позади остались война, смерть, к которой, возможно, он имел отношение, прошлое, скрытое за пеленой неизвестности.
"А может, это сама судьба сжалилась надо мной и лишила горестей минувшего, вычеркнув из памяти то, что способно навредить новой жизни?
Каждый дом, двор, даже деревья, попадающиеся на пути, были ему знакомы, оживали в памяти, и в нем зрело чувство, что он как будто и не уезжал никуда. Прошел мимо двухэтажного здания школы, которую не так давно окончил. Из двери на улицу выливался поток школьников, Антон всматривался в их лица, словно пытаясь обнаружить среди них знакомых.
Неожиданно кто-то сзади хлопнул его по плечу. Антон резко повернулся и увидел улыбающуюся физиономию Мишки, бывшего одноклассника. В школе они особенно не дружили, но и не враждовали. А сейчас увидеть одноклассника для Антона было равносильно чуду.
- Что, соскучился по школьным пенатам? Потянуло в родную? - улыбаясь, спросил Мишка.
- Ты прав, смотрю на школу и чувствую в ней что-то дорогое, близкое.
- Понятно, ностальгия замучила. Чтобы избавиться от нее, вспомни о двойках в дневниках, о том, как приводили к директору, как вызывали родителей в школу.
- Что-то не вспоминается плохое, а только хорошее и светлое.
- Вспоминай, если хочется. Смотрю, с чемоданом - куда-то едешь или приехал?
- Приехал. Из Афгана.
- Серьезно? Так ты что, только из армии? А почему не в форме?
- Да такая история случилась, слишком длинная, чтобы рассказывать на ходу. Как-нибудь потом расскажу, за пивом.
- Так в чем дело? Пошли, тут недавно одно кооперативное кафе открыли - там за пивком и посидим.
- Потом встретимся - к матери спешу, более трех лет не виделись.
- Ладно, беги. Хотя… ты баксы из Афгана привез? Доллары?
- Да нет.
- Шмотки: джинсы, дублон, аппаратуру? Вижу, что с собой нет, - может, в камере хранения оставил?
- Нет. Все, что есть, - со мной. А чемодан полупустой.
- Лопухнулся ты. В Афгане, говорят, этого добра до пупа.
- А зачем тебе доллары?
- Купил я приглашение в Югославию. Ездил в Киев, проторчал в очередях, но оформил по двести клиринговых долларов на себя, батю и мамашу.
- Ты что, с родителями собираешься ехать?
- Темный ты, Антоша, видно, что из Афгана. Поеду я сам, а на их клиринги там получу динары. Думаю автомашину прикупить, слышал, там за четыреста-пятьсот долларов можно "москвич" взять бэушный. С собой туда повезу электротовары: утюги, миксеры, дрели. Там продам, а обратно на автомобиле с радиоаппаратурой, сюда на продажу. А может, автомобиль и не буду брать, а только товар, чтобы деньги получить для оборота. Несколько раз съезжу, а там видно будет. Хотя страшновато, компаньон нужен. Не хочешь компаньоном стать? Приглашение я тебе за сотку сделаю, расскажу, что да как, вместе поедем.
- Подумаю. Так сразу не отвечу.
- Думай, только недолго. Где живу - знаешь, заходи. Наступают новые времена, надо нос держать по ветру, иначе отстанешь от поезда жизни, потом не догонишь. Сейчас многие этим занимаются, осваивают Польшу, Венгрию, Румынию. Сразу живая копейка и не надо горбатиться на производстве. Будь здоров!
- Пока! Обязательно зайду.
После этой встречи у Антона исчезло восторженное настроение. Город казался теперь не прежним, а словно затаившимся, готовым сделать свой выбор, не зная, что за него уже выбрали.
Войдя в свой двор, отыскал взглядом знакомый турник, стоявший у старой вишни в глубине двора. Осмотрелся и, не найдя подходящего места при мартовской оттепели, подошел к парадному и поставил чемодан на лавочку с облупившейся зеленой краской. Подумал, снял с себя куртку и положил сверху на чемодан. Несмотря на грязь, пробрался к турнику, подпрыгнул и ухватился за перекладину. Турник заскрипел. Повиснув на руках, почувствовал тяжесть тела и неприятный холод металлической трубы, отполированной ладонями рук любителей спорта.
Подтянулся и сделал переворот, кусочек грязи с ботинка отвалился и попал ему на лицо, но он не оставил свою затею. Сделал пять раз подряд выход на правую руку, затем на левую, раскрутил "солнышко", остановившись, сделал "скобочку" и спрыгнул на размякшую от влаги землю, хлюпнувшую в разные стороны.
Настроение у него вновь улучшилось, несмотря на забрызгавшую его грязь и натертые металлом ладони.
Тяжело дыша, чувствуя, как кровь раскаленным свинцом пульсирует во всем теле, взял вещи, вошел в дом и поднялся на второй этаж. Мама сразу открыла, словно ожидала за дверью. На ней был новый цветастый передник, надетый на ее обычный темный наряд. Вещи у нее менялись, а цвет оставался прежним. Она расцеловала его, затем, сделав шаг назад, осенила крестным знамением.
- Я уже стала волноваться. Поезд пришел час тому назад, а тебя все нет да нет.
- Мишку Панькова встретил - зовет с ним в Югославию съездить. Говорит, что так можно хорошо заработать.
- Хватит уже - наездился. Слава Богу, что живой и здоровый вернулся.
- Ладно, мам, потом решим. Я человек взрослый, разберусь. Я тут на турнике чуть поупражнялся, вспотел, да и с дороги умыться надо. Вода есть?
- Только холодная. Горячая лишь изредка бывает.
- Нормально. Холодная в самый раз.
Он сбросил свитер, рубашку, прошел в ванную и, включив воду над слегка пожелтевшей ванной, облился до пояса.
- Я тут тебе чистое полотенце и рубашку несу, - сказала мама, входя в ванную, такую крошечную, что они вдвоем в ней еле поместились. Неожиданно она испуганно вскрикнула: - Ой, что это у тебя? - Она показала на предплечье, на котором были вытатуированы синей краской изображение волка и цифры - 1987.
- Не поверишь - не знаю. Многое из памяти ушло. Иногда снится что-то такое, словно вспоминаю прошлое, но в памяти не задерживается, сразу забываю. Врачи говорят, что, возможно, под гипнозом и вспомню. О татуировке узнал только в госпитале.
- Надо тебе попасть к Кашпировскому - он такие чудеса творит… А вечером по телевизору Алан Чумак проводит целительные сеансы, воду заряжает. Может, она тебе поможет.
- Слышал об этом Чумаке. Не верится мне в заряженную воду, думаю, шарлатанство это.
- Господи, спаси и сохрани! - сказала мама, перекрестив его и с ужасом глядя на татуировку.
8. Киев. Зима. 1997 год
- Антон, ну ты словно маленький - ничего невероятного не произойдет за неделю, пока ты еще будешь валяться в больнице. Если бы послушал умных людей, то и больницы не потребовалось бы. А теперь лежи - отдыхай, выздоравливай! - Мишка нервно заерзал на стуле, а в мыслях был явно далеко от этой крошечной палаты на два человека. Двойное бремя забот, проблем не давало ему возможности расслабиться и хоть на некоторое время забыть о работе.
- Масловозы приму - солью на металлобазе и все остальное сделаю по плану. Лежи, отдыхай!
Антон уже неделю находился в больнице с двусторонним воспалением легких, что действовало на него, человека очень деятельного, крайне угнетающе. Фирма, которую они организовали три года назад, успешно развивалась, и была надежда, что из микроскопической со временем перейдет в разряд средних. Они занимались оптовой торговлей, но недавно организовали небольшой нарезочно-фасовочный цех для обслуживания супермаркетов и дополнительно создавали сеть торговых киосков. Всю полученную прибыль сразу вкладывали в развитие бизнеса, оставляя на жизнь необходимый минимум. Антон отвечал за сбыт продукции, Миша - за снабжение и производство.
- Спасибо, Миша, что пришел, а теперь вали на работу - хватит того, что я здесь прохлаждаюсь, - сказал Антон и хлопнул друга по плечу.
- Что тебе завтра принести?
- А что ты можешь принести, кроме фруктов, сока и колбасы?
- Ну, предположим, попросил бы супругу бульончик тебе сварить куриный…
- Это Лельку ты упросил бы мне курицу отварить? Ха-ха-ха. Три ха! Представляю, что она бы тебе сказала. Знаю, как она меня любит!
- Ты не прав. Просто она считает, что ты меня, человека семейного, толкаешь на авантюры, любовные приключения. Ревнует. Но кос в чем она права - тебе пора жениться!
- Спасибо - ты настоящий друг! Наконец дождался от тебя стоящего совета!
- Антоша, разве я не прав? Сейчас тебе два раза в день супруга тащила бы передачи с домашней снедью…
- А не друг и компаньон Миша - фрукты, соки и колбасу!
- Видишь, ты на пути к выздоровлению - понимаешь, что я даю дельный совет!
- Ладно. О'кей. Проваливай. Скоро должна прийти Верунчик.
- Тогда я за тебя спокоен, хотя не уверен в ее кулинарных способностях.
- Не хлебом единым сыт человек.
- Это твое дело. - Миша в очередной раз окинул взглядом крошечную палату. - Как твой сосед? Смотрю, он все время где-то путешествует, не надоедает тебе своим присутствием.
- Его уже не будет - он выписался. Я договорился, оплатил вторую койку, чтобы никого не подселяли. У меня тяга к одиночеству - ничье общество не переношу!
- А отделение переполнено. Уже и в коридоре коек понаставили.
- Очередь в бесплатные палаты. А здесь надо платить. Не всем это подходит.
- О времена, о нравы, - философски произнес Миша, снял с вешалки куртку и собрался выходить.
- Подожди, я с тобой. Пойду уколюсь до прихода Верунчика.
Они вышли из палаты, и Антон закрыл за собой дверь на ключ. Вдоль стены стояло пять коек, на которых лежали больные. Напротив двери в его палату на койке сидел старик-инвалид, рядом стояли костыли. Антон почувствовал себя неловко и постарался побыстрее пройти.
Этот старик поступил утром, у него практически не работали обе ноги, и на костылях он передвигался с трудом. У него был удивительный взгляд, который словно рентгеном пронизывал. В нем не чувствовалось враждебности, но и дружелюбия не было, казалось, он говорил: "Посмотрим, какой ты есть на самом деле". А может, это Антону только почудилось?
Они прошли по длинному коридору, и возле двери с табличкой "Манипуляционная" Антон остался, заняв очередь, а Миша направился к выходу. Больные развлекались разговорами о болезнях и лекарствах, сойдясь во мнении, что в манипуляционной на капельницах сегодня сестричка была "не очень" - не одному подпортила вены иглой. Тут подошел крупный толстый мужчина с одышкой, и все переключились на новую тему - у него кто-то из "залетных" украл мобильный телефон. Мужчина энергично живописал, что сделает, если поймает вора, а нестройный хор больных всячески поддерживал его и давал ценные рекомендации. Антону было скучно слушать это.
"Все эти слова не имеют под собой ничего реального - лишь пустой звук! Толстяк не найдет вора, а если даже найдет, то побоится сам что-либо предпринять, в лучшем случае обратится в милицию. Больные с подпорченными венами так же будут стоять в очереди в манипуляционную, дожидаясь, когда начинающая медсестра станет на них тренироваться, неумело тыча иглой. Лекарства будут покупать по-прежнему дорогие и много, по рецепту лечащего врача, давая тому возможность получить свой процент от аптеки. А в очередях на процедуры новые больные будут обсуждать болячки, лекарства и кражи".
Антон, зайдя в процедурную, обменял шоколадку на уколы и поспешил обратно в палату. Закрывая за собой дверь, он на мгновение встретился взглядом с инвалидом, и это не улучшило ему настроение. Лег на койку и попробовал почитать детектив, но не читалось.
Палата была крошечная, в нее помещалось лишь две кровати с продавленными сетками, две тумбочки и умывальник в углу. Закрытое пространство давило, смутно напоминая о чем-то нехорошем в его скрытой, забытой прошлой жизни. Внутри него стало нарастать раздражение, ни на что конкретно не направленное, но требующее выхода. В такие минуты он был зол на весь окружающий мир. Хотелось дать волю отрицательной энергии, которая клокотала в нем.
Лежа на койке, прикрыл лицо детективом, словно спрятался от мыслей, от серого потолка в паутине трещин, от давящей на психику ограниченности пространства, от больных в коридоре и особенно от старика-инвалида, преследующего взглядом. Внезапно Антон понял, что не может вспомнить, какого цвета у инвалида глаза. Взгляд помнит, а цвет глаз - нет.
"Сдались они мне, чтобы знать их цвет! Нервы ни к черту!"
В дверь постучали, и она тут же широко распахнулась, пропуская Верунчика. Девушка энергично вошла, чмокнула в губы принявшего сидячее положение Антона, повесила на вешалку дубленку. В сапогах на высоченных каблуках-шпильках, в короткой шерстяной кофточке салатового цвета, расстегнутой на три верхние пуговицы, информирующей, что с грудью у нее все в порядке, и подчеркивающей узкую талию, в коротенькой, расширенной книзу темной юбке, обтягивающей округлые бедра, она выглядела богиней соблазна. Ее длинные темные волосы, собранные в фантастическую ракушку, чудесно гармонировали со слегка продолговатым личиком, с остатками египетского загара, озорно блестевшими громадными глазищами цвета небесной выси и свеженарисованными итальянской помадой сочными губами. Она была красива, сексапильна и явно успешна в жизни.
- На что и на кого будем жаловаться? - весело спросила она и начала доставать из сумки мандарины-апельсины, пакет с апельсиновым соком.
- На недостаток внимания со стороны сексуальных особ, которые за работой забывают о бедных, несчастных больных.
- Антоша, не будь букой - на работе цейтнот. Сегодня еле вырвалась. Со следующей недели…
- На следующей неделе думаю покинуть это гостеприимное учреждение.
- Это класс! А то я так соскучилась по тебе… Да и выбрал ты себе больницу - надо ехать через весь город, а везде такие пробки… Таксисты просто звери - гонят бешеные цены!
- Ладно, можешь больше не приезжать.
- Не обижайся, правду говорю - на работе цейтнот! Начальство зверствует, а поздно вечером уже нет сил тащиться в такую даль. Но я придумала, как не оставить тебя без внимания! Моя подружка Светка живет не так далеко от тебя. Ты ее прекрасно знаешь. Она завтра к тебе придет, обещала принести из дому что-то вкусненькое, собственноручно приготовленное.
- Ты сама как пирожное, очень вкусное! - Антон потянулся к ней, его руки по-хозяйски прошлись по телу. Девушка тихо ойкнула и поинтересовалась:
- А ты что - сам в этих палатах?
- С сегодняшнего дня сам. Сосед выписался, - подсаживаясь ближе к девушке, сказал Антон.
- Не надо, кто-то может войти… Дверь открыта!
- А мы ее закроем! - Антон быстро поднялся и повернул ключ в замочной скважине. Так же быстро вернулся, обнял девушку.
- Я по тебе очень соскучился! - прошептал он, а руки уже ласкали ее тело.
Она слабо сопротивлялась, шепча:
- Я тоже соскучилась… Но ты с ума сошел! Здесь не место, я боюсь…
Но чем напористее он был в своих действиях, тем слабее она сопротивлялась, ее дыхание стало прерывистым, глаза полузакрылись.
- Я тоже сошла с ума! Соскучилась… Я хочу тебя!
Возьми меня! - И она стала помогать освобождать себя от одежды. - Бери меня, бери!
Тут Антон, к своему ужасу, почувствовал, что не готов. Мгновение назад был готов, а теперь нет.
- Что ты медлишь? Возьми меня! Возьми! - настоятельно требовала девушка, дрожа всем телом от возбуждения.
- Я… не могу… Наверное, ты права - не та обстановка!
- Ты, с ума сошел! Завел меня, и теперь - ничего?
- Извини, по-моему, глаза у инвалида нехорошие. Сглазил он меня.
- Извини? Какой инвалид? Ты понимаешь, что меня завел и теперь бросаешь? Может, это ты сам инвалид?
- Ты что…
- Я что… Это ты - что!
- Но я ничего не могу с этим поделать. Давай помогу одеться…
Минут через пятнадцать она почти пришла в себя. Девушка сидела на его кровати, он - на койке напротив, грустно смотрел на нее и не знал, что сказать. Она сжалилась и заговорила первой:
- Может, это лекарства, которые ты принимаешь… влияют… Но это пройдет… Должно пройти.
- Молодец, заметила, что я болен… - горько и иронично произнес он. - Но ты права - я выздоровею, обязательно выздоровею.
- Конечно, ведь ты не импотент! - почти весело сказала девушка.
Но лучше бы она промолчала… Кровь бросилась Антону в голову, он задрожал мелкой дрожью, глаза стали безумными - он вспомнил ту ночь, в другой больнице, с другой женщиной, и это страшное слово - импотент!
- Что с тобой? - испугалась Верунчик. - Тебе плохо?
- Мне хорошо! Уходи! Мне надо побыть одному!
- Я что-то не так сказала?
- Нет, все в порядке. Мне надо на укол - видишь, дрожу, реакция такая!
- А-а, понятно… А то я уже подумала.. - Ладно, я пошла - завтра пришлю Светку. Будь умненьким, благоразумненьким, хорошо себя веди, к медсестрам… Пока, бай-бай! - Она слегка чмокнула его в неживые губы и выскочила из комнаты, успешно справившись с замком.
Антон свалился на постель, прикрыл глаза детективом и затих.
Через час он вышел из палаты. Инвалид лежал на койке, устремив взгляд в потолок, никак не реагируя на его появление. Антон минуту постоял, наблюдая за ним, - тот оставался в той же позе. Но когда Антон пошел по коридору, физически ощутил его взгляд, однако не стал оборачиваться.
Он нашел дежурного врача, который смотрел старенький телевизор в ординаторской.
- Что у вас? Кому плохо? - спросил врач, с сожалением оторвавшись от импортного "ужастика".
- Вы знаете, сегодня мой сосед по палате выписался, и я остался один. Заплатил за обе койки.
- Да, и что? - Врач с недоумением посмотрел на больного.
- Я хочу, чтобы на освободившуюся койку перевели инвалида, который сейчас лежит напротив двери в мою палату.
- Зачем вам это надо? Вы ведь заплатили за то, чтобы вам никто не мешал.
- Я заплатил за койку, а будет она свободна или кто-нибудь будет на ней лежать, - это мое дело.
- Хорошо, делайте как хотите. А я зачем вам нужен?
- Я знаю этот тип людей, к которому принадлежит инвалид. Он расценит это как милостыню с моей стороны…
- Не милостыню, а добрый поступок.
- Узнав о моей доброй воле и о деньгах, которые плачу за койку, он откажется переходить. Естественнее будет выглядеть, если вы направите к нему медсестру, она скажет, что его переводят ко мне в палату по распоряжению заведующего отделением.
- Хорошо. Помогу вам, но, по-моему, вы все усложняете. Ну, дело ваше. Идите в палату, я подойду с медсестрой.
Через час удивленный инвалид оказался в палате рядом с Антоном. Вблизи Антон рассмотрел глаза инвалида - ничего особенного, они были серого цвета и уж никак не черные.