* * *
Она отвергла его… Убийство ее доставило ему неповторимое сексуальное наслаждение. Это было ни с чем не сравнимое ощущение. Мысли о том, что скоро он сможет вновь пережить это удовольствие, сильно возбуждали его.
Женщины всегда были его силой и слабостью. С самого начала он почувствовал восторг и необычайный прилив сил, который никогда не испытывал прежде.
Его, двенадцатилетнего сироту, совратила в приюте в Бруклине Лайза. В ней текла кровь латиноамериканцев и индейцев, ей было всего пятнадцать. Она затащила его в кладовку на кухне сиротского приюта и спросила, хочет ли он потрогать ее. Вконец перепуганный, он дотронулся до груди, и она оказалась на удивление большой. Потом Лайза направила его руку вниз, к талии, а потом под юбку. Он улыбался. Они оба улыбались. Он весь напрягся, подчиняясь воле Лайзы. Вот так все и началось, а закончилось, когда их поймала воспитательница.
Потом он остался один. Сестра Мария Елизавета приказала ему собрать пожитки и… убираться, сказав при этом, что его не примет ни одно другое заведение. Он был слишком аморальный, слишком порочный.
Когда он уходил из приюта, Кэрри, черная повариха, дала ему два бутерброда с арахисовым маслом и жесткое яблоко. "Не говори сестре", - предупредила она. Потом она протянула ему два жетона на метро и пятьдесят центов.
В первую ночь на свободе он спал в вагоне, прячась от дорожной полиции.
Всех женщин, которые были после, он сравнивал с Лайзой. Каждая новая встреча лишь подогревала его аппетит и распаляла сексуальный голод. Он быстро понял, что для удовлетворения таких женщин нужны деньги. Он должен постоянно идти вперед, чтобы чего-то добиться.
Так он оказался в местной бруклинской банде, выполнял там разную работу, в основном занимаясь контрабандой для местного авторитета, Мики Финна, и с каждой ходкой совершенствовал свое мастерство. К четырнадцати годам он считал себя лучшим в этом деле. К нему обращались все крутые парни на городских улицах. Конечно, у него была своя "крыша". Здесь никто не посмел бы коснуться протеже другого, это бы означало уличную войну, демонстрацию грубой силы. Когда из-за его безопасности началась всеобщая война, он возгордился. Впервые за его жалкую, нищую жизнь люди посчитали, что он стоит того, чтобы за него бороться.
Он присоединился к тому, кто победил, к тому, кого не убили. Через шесть месяцев ему досталась часть дела - "Валентайнс", маленький бар в нижней восточной части Манхэттена. Во время сухого закона это был ночной клуб.
Поняв, что не одинок в своем жадном стремлении к женщинам, он сделал из "Валентайнс" место, где джентльмены могли провести время и потрогать красивых женщин - его женщин. И вскоре важные господа, политики, знаменитости, игроки, стали съезжаться со всего города полюбоваться девушками, которых он закабалил.
Всякий раз, когда он видел, как одна из его девушек завлекала мужчину, он представлял себе Лайзу. Как наркоман, который не может забыть свой первый кайф, он вечно пытался вернуться к тому чувству, которое так завело его. И, подобно любому наркоману, он понимал, что никогда не сможет испытать это ощущение. Как бы много женщин у него ни было, это лишь разжигало в нем огонь.
Казалось, никто не мог сравниться с Лайзой. Так было до тех пор, пока он не встретил Лану.
* * *
Кэссиди проснулась от стука в дверь. В комнату вошла Рей:
- Можно я принесу тебе чего-нибудь? Может быть, чашечку крепкого кофе?
Кэссиди протерла заспанные глаза, широко зевнула и, улыбнувшись, подумала, что билет в одну сторону до Нью-Йорка был бы в самый раз.
- Нет, Рей. У меня все хорошо. - Она поднялась на одном локте и сонно посмотрела на часы на тумбочке у кровати. - Черт, проспала. - Кэсс откинула одеяло и спрыгнула босыми ногами на холодный пол. - Я скоро спущусь, Рей. Мне нужно всего несколько минут, чтобы принять душ и накраситься. Джонатан уже внизу?
- Да, они с отцом только что сели завтракать.
- Отец? Но я думала…
- О, моя дорогая, это его первый выход вниз, с тех пор как он вернулся из больницы. Он сам спустился, и одному Господу известно, как мы потом поднимем его наверх. Он ни за что не стал бы встречаться с тобой в постели, он не хочет выглядеть больным и немощным.
Как только за Рей закрылась дверь, Кэссиди подошла к высокому, в полный рост, зеркалу возле туалетного столика. Увидев свое отражение, она покачала головой: "Да, понадобится не только душ и косметика, чтобы привести себя в нормальный вид".
Стало быть, Джонатан проснулся - это уже достижение. Если верить газетным сплетням, ее кровный брат проводит ночи напролет на вечеринках, а днем отсыпается. Даже подростком он любил поспать до полудня, если была такая возможность, так как наркотики и алкоголь брали свое. Кэсс постаралась припомнить, когда они виделись в последний раз. Еще до того, как он женился на той женщине… Как все незначительное, Кэсс стерла ее имя из своей памяти. Кажется, ее звали Барбара. Что бы ни было, сегодня она с ним увидится - с ее замкнутым, мрачным, немного пугающим братом. Встретится и с отцом. Что она ему скажет? Какой будет эта встреча спустя столько лет? И почему она больше не злится на него?
Странно, но в этот момент она подумала о своей первой любви, Томе. Перед ней явственно возникли картины последнего сна.
Ей исполнилось восемнадцать. Прошел месяц, как она закончила школу и повстречала Тома Глисона, второкурсника Лос-Анджелесского университета. Звезда футбольной команды, он был красив, умен. Его улыбка сразила Кэссиди наповал. Том был из состоятельной семьи и подавал большие надежды на то, что однажды займет место своего отца в престижной адвокатской фирме. Кэссиди же скрывала свое происхождение за недавно изобретенной фамилией Инглиш.
Все лето и осень их отношения бурно развивались, они устраивали друг другу романтические обеды в уютных кафе, воскресные прогулки и даже проводили ночи в Сан-Франциско. Кэсс наслаждалась обществом Тома и мечтала о том дне, когда сможет представить его своему отцу, который еще был в тюрьме. Том воплощал в себе все, что, по мнению ее отца, надо было искать в мужчине - добрый и внимательный, нежный, веселый, любящий.
Спустя три месяца после их первого свидания визит в женскую клинику подтвердил подозрения Кэсс: она была беременна. Нужно было что-то решать. Она рассказала все Тому, и он успокоил ее, сказал, что все будет хорошо. Он сообщит об этом родителям, когда вернется домой, и, независимо от их согласия, они с Кэсс поженятся.
На следующий вечер Кэсс встретилась с Томом в библиотеке университета. Он казался чужим, и, похоже, ее внезапное появление вывело его из себя. Это был другой Том с холодными глазами. Его стол был завален книгами, а это совсем было не свойственно ее Тому. "Я же сказал, что мне надо сегодня позаниматься. Ты думаешь, что можешь отвлекать меня, когда тебе заблагорассудится? Мне что, развлекать тебя? Тебе этого надо?" - зло сказал он.
Потом Кэссиди вспомнит этот момент, как продолжение холодного, осуждающего взгляда отца, когда его уводили в тюрьму. Эти два эпизода соединились, и Кэсс почувствовала холодную боль, новую, непроходящую боль.
"Том, я…" - Она пододвинула к столу стул и была готова сесть, но передумала. Ее испугали злые холодные голубые глаза Тома.
Но на следующий день Том, вероятно почувствовав вину, пришел к ней с извинениями. "Я просто испугался, Кэсс", - сказал он тихо. Его руки обхватили ее за плечи, он прижал ее к себе, чтобы успокоить.
"Все хорошо. - Она вытерла теплые слезы. - Я тоже боюсь. Но у нас все будет хорошо. Мы, поженимся, да? - Она продолжала: - Я имею в виду, что ты же не хочешь…"
Том поцеловал ее. Она расслабилась и прильнула к его такому родному телу. Она договорились встретиться в субботу, через два дня, в аэропорту Лос-Анджелеса.
"В семь пятнадцать есть рейс до Лас-Вегаса. Давай сделаем это красиво". - Вялая улыбка Тома согрела ее.
* * *
В ту ночь накануне субботы Кэссиди не спала и вертелась в постели, обдумывая их будущую прекрасную жизнь с Томом и малышом. Мальчик или девочка? Впрочем, это не важно. Это будет благословение Божье - вознаграждение за все тяжкие воспоминания. Она представила крошечные пальчики, правильные черты, выразительные голубые глаза, как у Тома, или, возможно, темно-синие, как у нее. А как он будет нежно, трогательно лопотать, ее малыш.
В пять утра, так и не сомкнув глаз, Кэсс встала и собрала чемодан. Она хотела оставить записку дяде Джефу и тете Бев, но решила не делать этого. Ничто не испортит ее поездки с Томом в Лас-Вегас, ничто не помешает их счастливому браку.
Она взяла чемодан и тихонько прошла мимо спальни тети и дяди. Выбравшись из дома, она села на шестичасовой автобус в аэропорт. Там она отыскала рейс 23, но Тома еще не было. Она приехала слишком рано. Кэсс села в одно из пластиковых кресел лицом к вестибюлю.
"Я наконец-то буду счастлива". Шесть пятнадцать… "Мы с Томом будем жить в маленьком домике с белым палисадником…" Шесть тридцать… "Я буду готовить вкусные обеды для мужчины моей мечты…" Семь часов… "А когда родится ребенок, я буду рассказывать ему прекрасные истории о его отце…" Семь пятнадцать… Тома не было. Кэссиди испуганно осматривала терминал. "Может быть, он заблудился? Возможно, я чего-то не расслышала. Он действительно сказал семь пятнадцать или восемь пятнадцать?" Она начала паниковать. Она позвонила ему в общежитие, но там никто не отвечал.
"Он в пути, просто опаздывает. Ничего, мы можем сесть на другой рейс", - уговаривала себя Кэсс.
В девять вечера она вернулась домой на такси. Почему она поверила, что Том отправится в Лас-Вегас? Спустя годы она поняла, что он просто хотел пошутить, подразнить ее, дать ей понять, что у него нет серьезных намерений. Об этом можно было догадаться и раньше, но она не думала, что он так труслив.
Когда она приехала домой, дядя Джеф стоял в холле, сложив руки на груди, тетя Бев стояла рядом. Кэсс почувствовала, что они давно уже ждут ее. Джеф и Бев не хотели неприятностей с ее отцом.
"Где ты была? - произнес дядя Джеф. Обычно он редко повышал голос, но теперь почти зарычал, уставившись взглядом на ее чемодан. - Что это значит, Кэссиди Турмейн?"
Прежняя Кэссиди Турмейн, та, которая покинула этот дом до рассвета, возмутилась бы, что с ней говорят таким тоном. В той Кэссиди было немало от Роджера Турмейна. Но эта новая женщина, рожденная за тяжелые часы в аэропорту, не знала, что делать, и поэтому рассказала все как есть.
Слова сыпались сами по себе: "Я… совсем одна… мой ребенок… я ждала… он обещал…"
Кэсс на два дня заперлась в своей комнате, прислушиваясь к тому, что происходило внизу.
- Брат просто рассвирепеет. Он подумает, что я его предал, - нервничал Джеф.
- Ты ни при чем. Глупая девчонка сама виновата, - успокаивала его Бев.
- Через два дня он будет звонить. Страшно подумать, что он сделает, если узнает.
- Он ничего не должен узнать. Мы можем все уладить.
На третий день Кэссиди наконец попыталась одеться и спуститься к завтраку, но она еще не знала, что ожидает ее внизу. На кухонном столе лежала "Лос-Анджелес таймс", развернутая на светских сплетнях. Заголовок гласил: "Том Глисон, сын известного адвоката Адама Глисона, и его невеста Мари Ли Вильсон на премьере нового фильма Мартина Скорсезе". Там была еще фотография Тома. Он улыбался, одной рукой обнимая за талию хорошенькую брюнетку, а другой приветствуя фотографа. На его лице светилось счастье.
На следующее утро в восемь Кэсс, вопреки ее воле, под чужим именем отвезли в госпиталь и немедленно дали ей валиум, чтобы она успокоилась.
Сознание вернулось в виде страшной, рвущей, пульсирующей боли. Она пыталась закричать, но голос пропал. Она чувствовала невыносимую сухость во рту. Руки ее были привязаны к металлическим планкам кресла, ноги подняты, пятки закреплены в тисках, колени раздвинуты. Свет над головой бил в глаза, все тело пронизывала невыносимая боль. Медсестра дала ей еще успокоительного, но Кэсс отчаянно сопротивлялась наступающему сну. Надо было бороться, чтобы спасти ребенка. Слезы заливали ее опухшее лицо, но рыданий не было. Глаза врача над зеленой хирургической маской казались добрыми и усталыми. Затем боль между ног и в животе повторилась, на этот раз пульсируя. У боли есть свой ритм - удар, затишье, удар, затишье. Кэссиди закрыла глаза и попыталась представить, что она где-то далеко отсюда. Но изменение внутри ее тела было слишком сильным - и она возвратилась в реальность. Что-то произошло, она это чувствовала. Потом все куда-то пропало, она больше ничего не помнила.
Поздно вечером Кэссиди проснулась и увидела у своей кровати белую фигуру в жесткой накрахмаленной белой шапочке поверх тугого пучка волос. На фоне флуоресцентных ламп холла это существо казалось нереальным.
- Что произошло? - прошептала Кэссиди.
- О, ты проснулась. - Существо уставилось на Кэсс поверх своих очков. - Я мисс Карпентер, твоя медсестра.
Затем она рассказала своей юной пациентке, что у нее была перфорация матки во время "процедуры" и потребовалась команда из семи врачей, чтобы за четыре часа остановить внутреннее кровотечение и спасти жизнь Кэссиди.
- Ты скоро поправишься, дорогая, - мягко произнесла мисс Карпентер и, улыбнувшись, добавила: - Опасность миновала, тебе повезло, что ты выжила.
- Нет, - глухо сказала Кэсс. - Лучше бы я умерла…
Только потом она поняла, что просто ее время еще не пришло. Горе от потери Тома, невыносимое чувство пустоты внутри и страшное ощущение полного одиночества переполняли ее душу. С этого момента Кэсс знала, что никогда больше не позволит себе влюбиться.
Спустя два дня Кэсс выписалась из больницы вопреки настоянию врача и с двумя сотнями долларов в кошельке села на автобус до Нью-Йорка.
ГЛАВА 8
Как одеться для папы, которого ты не видела более двадцати лет? Кэссиди рассматривала вещи, привезенные из Нью-Йорка. Все это никуда не годилось. Она покачала головой: ситуация показалась ей смешной. Наконец она выбрала светло-голубой кашемировый свитер, бежевые брюки из мягкой шерсти "Дольче и Каббана" и черные туфли на низком каблуке. В последний момент она надела короткое жемчужное ожерелье и сережки - те, что принадлежали Лане. Она подумала, вспомнит ли отец, ведь это был его подарок Лане на день рождения Кэссиди.
Подойдя к столовой, она встретилась глазами с Рей, которая, как ей показалось, стояла у дверей, чтобы поддержать ее. Рей тепло улыбнулась Кэссиди и кивнула головой. Кэссиди кивнула в ответ, и ей стало легче. Она не хотела плакать. В конце концов, он был всего лишь ее отцом.
Затем она увидела Джонатана. У ее брата была слишком длинная стрижка, закрывающая большую часть лица. Когда он взглянул на нее, она так и не смогла увидеть его глаза.
- Привет, - произнесла она еле слышно, все еще продолжая смотреть на Джонатана.
Теперь заговорил отец.
- Ну, ну… - Он улыбался. - Прости, что я не встаю.
Взглянув на отца, Кэссиди увидела все тот же гордый лоб, пронзительные голубые глаза, острые скулы, которые она так хорошо помнила. Волосы стали серебряными, но это был все тот же отец. Его голос, его мягкий баритон, она слышала в своих мечтах. Роджер указал на стул справа от него, стул слева уже был занят Джонатаном.
С высоко поднятой головой Кэссиди прошла через комнату, стараясь идти, чтобы не оступиться. Она хотела показать этим мужчинам, которые были ее семьей, что она вполне владеет собой.
Сев рядом с отцом, она аккуратно положила на колени льняную салфетку и взглянула прямо на отца.
- Доброе утро, папа, - спокойно произнесла она.
Роджер улыбнулся и сказал:
- Доброе утро, Кэссиди. Я рад, что ты пришла. - Затем посмотрел на Джонатана и прибавил: - Мы очень рады, что Кэссиди с нами, не так ли, Джонатан?
Джонатан бросил взгляд на Кэссиди и произнес с той же интонацией, что и отец:
- Конечно, я рад тебя видеть, Кэсс. Сколько времени прошло.
Кэссиди отпила кофе из чашки, что стояла перед ней.
"Как изысканно", - подумала она, взглянув на стол. Яичница из взбитых яиц, бельгийские вафли, свежие фрукты и домашние круасаны на серебряных тарелках. Стол был сервирован посудой из тонкого китайского фарфора.
Встреча не обещала быть задушевной, Кэсс сразу же почувствовала какой-то холодок. Что касается ее брата, то она была слишком зла на него, чтобы думать о примирении. Отец казался сегодня мягким, даже несколько усталым.
- Ты выглядишь почти так же хорошо, как я себя чувствую. Врачи советуют не принимать все близко к сердцу, поменьше думать о работе. На самом деле они хотят приковать меня к постели. - Он взмахнул рукой, словно отгоняя все неприятности. - Я не согласен. Я чувствую себя бодрым и здоровым. Не знал, что ты любишь, поэтому велел приготовить всего понемногу.
- Этого достаточно, чтобы накормить целую армию, - ответила Кэсс.
В комнате повисла тишина. Спустя минуту Роджер и Джонатан продолжили свой разговор, насколько поняла Кэссиди, они обсуждали фильм "Опасные желания". Все было так мирно, будто они, как обычная семья, завтракают втроем каждый день.
Они говорили о новом директоре, которого рекомендовал глава "Колоссал" Джек Кавелли.
- Очень уж он несерьезный. Достаточно посмотреть на его ранние картины, - сказал Роджер.
- Согласен. Все знают, что он мошенник, совершенно полоумный. Но именно поэтому Кавелли и назначил его.