Такой маленький, с красно-белыми огоньками. Он всегда выгуливает Пуса перед нашим общежитием.
Мы проходим сквозь стаю голубей, которых, похоже, совершенно не волнует, что мы можем на них наступить. Они квохчут, бьют крыльями, взлетают и сталкиваются в воздухе.
– Пуса?
– Бассет-хаунда.
Красная лампочка в голове выключается. Конечно же я их видела.
– Но что он хотел?
– Он интересовался, почему давненько не видел твоего парня. Сент-Клэра, – горько добавляет Мер, глядя на мое растерянное лицо. – Видимо, вы, ребятки, сходили вместе на пару фильмов?
– В прошлом месяце мы смотрели ретроспективу спагетти-вестернов .
Я ничего не понимаю. Этот мужчина решил, что мы с Сент-Клэром встречаемся?
Мер притихает. Ревнует. Но у нее нет никаких причин для ревности. Между мной и Сент-Клэром ничего – абсолютно ничего – не происходит. И клянусь, я совершенно спокойна по этому поводу. Я слишком волнуюсь за Сент-Клэра, чтобы воспринимать его как-то иначе, чем друга. Сейчас он нуждается в чем-то привычном, а Элли для него привычна.
Я тоже думаю о привычном. Я опять заскучала по Тофу. Скучаю по его зеленым глазам, по поздним вечерам в кинотеатре, когда он смешил меня до слез. Бридж говорит, он спрашивает обо мне, но мы давно уже не созванивались, потому что он очень занят. У "Грошовых ужасов" дела идут весьма неплохо. Музыканты наконец организовывают первый концерт. Это случится перед Рождеством, и я, Анна Олифант, буду там присутствовать.
Один месяц. Не могу дождаться.
Мы должны были увидеться на следующей неделе, но отец считает, что неразумно тратить деньги на перелет ради таких коротких каникул, а мама всю сумму не потянет. Так что я провожу День благодарения в Париже… одна. Ну, не совсем одна.
Я вспоминаю новости, которые Мер сообщила мне несколько минут назад. Сент-Клэр тоже не едет домой на День благодарения. А все остальные, включая его девушку, возвращаются обратно в Штаты. А это означает, что мы вдвоем проведем эти четырехдневные каникулы в Париже вместе. Одни.
Эта мысль тешит меня на всем обратном пути к общежитию.
Глава восемнадцатая
– Счастливого тебе Дня благодарения! Счастливого Дня благодарения те-ебе-е! Счастливого Дня благодарения, Сент-Клэ-эрр…
Дверь в его комнату приоткрывается, и Сент-Клэр окидывает меня хмурым взглядом. Он одет в простую белую футболку и белые пижамные штаны с синими полосками.
– Прекрати петь.
– Сент-Клэр! Какая счастливая встреча! – Я дарю ему самую широкую улыбку, на какую способна, ведь я никогда не забываю о дырке между передними зубами. – Ты в курсе, что сегодня праздник?
Сент-Клэр тащится обратно в кровать, но дверь оставляет открытой.
– В курсе, – ворчливо отвечает он.
Я решаюсь зайти. Его комната грязнее, чем в прошлый раз. Испачканная одежда и полотенца кучами валяются на полу. Кругом полупустые бутылки с водой. Из-под кровати выглядывает содержимое школьного рюкзака – смятые бумажки и чистые листы. Я подозрительно принюхиваюсь. Сырость. Это место пахнет сыростью.
– Как у тебя стало уютненько. И стильно. Прямо колледж-шик.
– Если ты здесь, чтобы критиковать, катись той же дорогой, которой пришла, – бормочет парень, уткнувшись в подушку.
– Да нет. Ты же знаешь, как я отношусь к беспорядку. Он открывает столько… возможностей.
Сент-Клэр протяжно вздыхает.
Я убираю стопку учебников с его рабочего стула, и из страниц вываливается несколько испачканных рисунков. Это черно-белые анатомические зарисовки человеческих сердец. До этого я видела лишь его дурацкие наброски, ничего серьезного. И хотя Джош действительно сильнее по части техники, эти рисунки прекрасны. Они исполнены чувства.
Я подбираю их с пола:
– Поразительно. Когда ты это нарисовал?
Молчание.
Я осторожно возвращаю рисунки обратно в учебник по основам государства, стараясь не заляпать их еще больше.
– Итак. Сегодня мы с тобой будем отмечать праздник. Ты ведь единственный, кто у меня остался в Париже.
В ответ ворчание:
– Не так уж много ресторанов, где можно найти фаршированную индейку.
– Мне не нужна индейка, просто какое-нибудь подтверждение того, что сегодняшний день особенный. А здесь об этом… – я указываю на окно, хотя Сент-Клэр даже не смотрит туда – даже не подозревают.
Он еще плотнее закутывается в одеяло:
– Я из Лондона. И не отмечаю День благодарения.
– Ну пожалуйста. В первый день ты сказал, что ты американец. Помнишь? Нельзя менять национальность, как костюм, по необходимости. Сегодня в нашей стране едят пироги и жаркое, и нам следовало бы присоединиться к празднованию.
– Хм…
Все идет не по плану. Пришло время сменить тактику. Я сажусь на край кровати и толкаю ногу Сент-Клэра:
– Пожалуйста! Ну пожалуйста-пожалуйста!
Молчание.
– Ну давай. Мне хочется повеселиться, а тебе нужно куда-нибудь выйти из этой комнаты.
Молчание.
Чувство разочарования усиливается.
– Ты ведь понимаешь, что мы оба сегодня оказались в дерьме. И ты не единственный, кто здесь застрял. Я бы отдала что угодно, лишь бы оказаться сейчас дома.
Молчание.
Я делаю глубокий вдох.
– Прекрасно. Хочешь знать, что происходит на самом деле? Я беспокоюсь о тебе. Мы все о тебе беспокоимся. Блин, да мы уже несколько недель только об этом и говорим, и я единственная, кто открывает рот! То, что произошло, дерьмово, но еще дерьмовее, что мы не в состоянии что-то сказать или сделать, чтобы изменить ситуацию. Я хочу сказать, что ничего не могу поделать, и это меня бесит, потому что я не могу видеть тебя в таком состоянии. Но знаешь что? – Я встаю. – Не думаю, чтобы твоя мама хотела, чтоб ты убивался по поводу того, что нельзя изменить. Она не хотела бы, чтоб ты опускал руки. И думаю, она будет счастлива услышать как можно больше приятных новостей, когда ты приедешь домой в следующем месяце…
– ЕСЛИ я приеду домой в следующем месяце…
– КОГДА ты приедешь домой, ей будет приятно видеть тебя счастливым.
– Счастливым? – Сент-Клэр выходит из себя. – Да как я могу…
– Хорошо, не счастливым, – быстро поправляюсь я. – Но в таком виде она тебя видеть точно не захочет. Она не порадуется, узнав, что ты забросил занятия, что ты опустил руки. Она ведь мечтает увидеть твой аттестат, забыл? Ты так близок к цели, Сент-Клэр. Не сдавайся.
Молчание.
– Прекрасно. – Это несправедливо, неразумно так на него злиться, но я не в силах с собой справиться. – Будь тряпкой. Забей на все. Наслаждайся своим жалким растительным существованием. – Я иду к двери. – Возможно, ты не тот человек, каким я тебя представляла.
– И каким же ты меня представляла?
– Парнем, который встает с кровати, даже когда дела его плохи. Парнем, который звонит своей матери, просто чтобы пожелать счастливого Дня благодарения, вместо того чтобы избегать разговоров с ней, чтобы не услышать чего-нибудь страшного в ответ. Парнем, который не даст своему отцу-ублюдку победить. Но, видимо, я ошибалась. Это все… – Я обвожу рукой комнату, хотя Сент-Клэр продолжает лежать ко мне спиной, не меняя позы. – Похоже, тебя все устраивает. Удачи. Счастливых каникул. Я ухожу.
Дверь уже захлопывается, когда я вдруг слышу:
– Подожди…
Сент-Клэр резко распахивает дверь. Мутный взгляд, дрожащие руки…
– Я не знаю, что сказать, – наконец произносит он.
– Так ничего не говори. Прими душ, надень что-нибудь теплое и приходи ко мне. Я буду в своей комнате.
Сент-Клэр заходит минут через двадцать, и я замечаю, что волосы у него еще влажные. Он принимал душ.
– Проходи. – Я усаживаю его на полу возле кровати и беру полотенце, чтобы высушить его темные волосы. – А то простудишься.
– Это всего лишь предрассудки, не знала?
Но так легко от меня не отделаться. Спустя одну-две минуты он слабо вздыхает, словно от облегчения. Я методично продолжаю вытирать ему голову.
– Куда пойдем? – спрашивает он, едва я заканчиваю. Его растрепанные волосы все еще влажные.
– У тебя прекрасные волосы, – говорю я, сдерживая желание запустить в них пальцы.
Сент-Клэр фыркает.
– Я серьезно. Знаю, тебе постоянно об этом говорят, но у тебя действительно хорошие волосы.
Я не вижу выражения лица Этьена, но его голос становится тихим:
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста, – любезно отвечаю я. – Честно говоря, я понятия не имею, куда мы пойдем. Мне казалось, мы просто выберемся и… где-нибудь приткнемся.
– Что? – восклицает Этьен. – Никакого плана? Никакого поминутного расписания?
Я бью его полотенцем по голове:
– Осторожней со словами, а то придумаю что-нибудь.
– Боже, нет. Что угодно, только не это.
Сначала мне кажется, что парень говорит серьезно, но потом он оборачивается. На лице у него кривая ухмылка. Я снова его бью, но, честно говоря, эта ухмылка приносит мне такое облегчение, что я готова заплакать. За последние несколько недель это впервые.
Сосредоточься, Анна.
Я надеваю кроссовки, хватаю зимнюю куртку, шапку и перчатки.
– А где твоя шапка?
Сент-Клэр смотрит на меня с прищуром:
– Мер? Это ты? Наверное, мне понадобится шарфик? Я не замерзну, мамочка?
– Ладно, можешь окоченеть до смерти. Еще посмотрим, кто из нас будет беспокоиться.
Сент-Клэр вытаскивает свою вязаную шерстяную шапочку из кармана куртки и натягивает на голову. На этот раз его улыбка широка и ослепительна, и она застает меня врасплох. Сердце замирает.
Я удивленно смотрю на Этьена до тех пор, пока улыбка не сползает с его лица, сменяясь недоуменным взглядом.
На этот раз мой голос едва слышен:
– Пошли!
Глава девятнадцатая
– Вот оно! Таков мой план.
Сент-Клэр смотрит вслед за мной в сторону массивного купола. Фиолетово-серое небо, привычное для Парижа с приходом холодов, подавляет его, лишая купол золотистого сияния, но я все так же им очарована.
– Пантеон? – осторожно спрашивает Сент-Клэр.
– Знаешь, я здесь уже три месяца и до сих пор не знаю, что это такое.
Я выскакиваю на пешеходный переход прямо напротив гигантского здания.
Сент-Клэр пожимает плечами:
– Это Пантеон.
Я останавливаюсь, окинув его выразительным взглядом, но парень подталкивает меня вперед, чтобы я не попала под колеса голубого туристического автобуса.
– Ну конечно. Пантеон. И как я сама не догадалась?
Сент-Клэр косится на меня уголком глаза и улыбается:
– Пантеон – это место захоронения знаменитостей, известных людей, которые сделали нечто важное для нации.
– И все?
Я слегка разочарована. Здание выглядит так, словно там по меньшей мере короновали нескольких королей… или что-то в этом роде.
Этьен приподнимает бровь:
– Я хочу сказать, здесь повсюду памятники и могилы. Что особенного в этом здании?
Мы поднимаемся по ступеням, и вблизи высота колонн оказывается поистине ошеломляющей. Я никогда не подходила так близко.
– Не знаю, – продолжает Этьен. – Наверное, ничего. Что-то второсортное, в любом случае.
– Второсортное? Ты, наверное, шутишь.
Теперь я оскорблена. Нет, мне Пантеон нравится. Даже не так, я ЛЮБЛЮ Пантеон.
– Кто здесь похоронен? – требовательно спрашиваю я.
– Руссо, Мария Кюри, Луи Брайль, Виктор Гюго…
– Парень, написавший "Собор Парижской Богоматери"?
– Тот самый. Еще Вольтер. Дюма. Золя.
– Вау. Вот видишь? Разве не впечатляюще? – Имена кажутся знакомыми, хоть я и не в курсе, чем знамениты все эти люди.
– Я бы не сказал. – Сент-Клэр достает бумажник и оплачивает входные билеты.
Я пытаюсь расплатиться сама, ведь изначально это была моя идея, но он возражает.
– Счастливого Дня благодарения, – улыбается парень, протягивая мне билет. – Давай поглазеем на пару мертвяков.
Нас окружает невообразимое число куполов, колонн и арок. Все огромное и круглое. Стены украшают фрески, изображающие святых, воинов и ангелов. Мы прогуливаемся по мраморному залу в благоговейной тишине до тех пор, пока не натыкаемся на кого-то вроде Жанны д’Арк или святой Женевьевы, покровительницы Парижа. По словам Сент-Клэра, святая Женевьева спасла город от голода. Я думаю, что она была реальной исторической фигурой, но слишком стесняюсь спросить. Рядом с этим парнем я ощущаю себя совершенно необразованной.
С самой высокой точки центрального купола свисает качающаяся медная сфера. Ладно, об этом я уже не могу не спросить.
– Что это? – удивляется Этьен.
– Ну и ну. А я-то думала, ты знаешь все, – смеюсь я.
Наконец Этьен находит табличку:
– Маятник Фуко. О! Ну конечно. – И он с восхищением смотрит наверх.
Табличка написана на французском, поэтому я жду объяснений. Как оказывается, зря.
Сент-Клэр указывает на кольцо измерений на полу:
– Это демонстрация вращения земли. Видишь? Плоскость колебаний маятника меняется каждый час. Знаешь, это забавно, – говорит он, с интересом разглядывая потолок. – Хотя и незачем было строить такой огромный маятник, чтобы доказать свою точку зрения.
– Как это по-французски.
Парень улыбается:
– Ладно, пойдем посмотрим крипту.
– Крипту? – Я замираю. – Прямо настоящую крипту?
– А где, ты думала, еще хранят мертвые тела?
Я закашливаюсь.
– Правильно. Конечно. В крипте. Идем.
– Если только тебя это не пугает.
– У меня ведь не возникло проблем с кладбищем?
Сент-Клэр напрягается, и у меня душа уходит в пятки.
Поверить не могу, что напомнила ему о Пер-Лашез. Надо переключиться. Ну конечно, необходимо сменить тему! Я говорю первое, что приходит в голову:
– Давай, кто первый! – И бегу к ближайшему входу в склеп.
Топот моих ног эхом разносится по всему зданию, на нас даже оборачиваются туристы.
Я. Умираю. От. Стыда.
А потом Этьен проносится мимо меня. Я хохочу от удивления и мчусь еще быстрее. Мы бежим ноздря в ноздрю и уже почти у цели, когда перед нами появляется рассерженная охрана. Сент-Клэр пытается остановиться, и я налетаю на него, но ему вовремя удается меня поймать. Все это время охрана ругает нас по-французски. Мои щеки краснеют, но, прежде чем я успеваю принести извинения, Сент-Клэр делает это за нас обоих. Охранники сменяют гнев на милость и отпускают нас после минутного выговора.
Прямо как в Пер-Лашез. Сент-Клэр гоголем ходит.
– Тебе все что угодно сходит с рук, – улыбаюсь я.
Он смеется. И даже не возражает, потому что это правда. Но едва в поле зрения появляется лестница, как его настроение резко меняется. Винтовая лестница, ведущая в склеп, крутая и узкая. Мое раздражение сменяется беспокойством, когда я замечаю страх в его глазах. Я совсем забыла, что он боится высоты.
– Знаешь, мне вовсе не обязательно смотреть склеп, – говорю я.
Сент-Клэр бросает на меня убийственный взгляд, и я закрываю рот. Он решительно касается грубой каменной стены и медленно спускается вниз. Шаг. Шаг. Шаг. Лестница не слишком длинная, но сам спуск мучителен. Наконец ступеньки кончаются, и из-за наших спин выплескивается толпа нетерпеливых туристов. Я начинаю извиняться, было глупо вести Сент-Клэра сюда, но он меня перебивает:
– Она больше, чем я думал. Крипта, я имею в виду. – Голос у Этьена напряженный и уставший. Он не смотрит на меня.
Меняем тему. Хорошо. Намек понят.
– Знаешь, – осторожно говорю я. – Я только что услышала, как кто-то сказал, будто крипта занимает все пространство под зданием, и, конечно, тут же представила бесконечные катакомбы, украшенные костями, но все не так уж плохо.
– Никаких черепов или бедренных костей, по крайней мере. – Этьен неестественно смеется.
На самом деле крипта хорошо освещена. Немного прохладно, но чисто и просторно. На тюрьму совсем не похоже. Но Сент-Клэр все еще смущен и взволнован. Я подхожу к статуе:
– Эй, смотри! Это Вольтер?
Мы идем дальше сквозь тоннели. Я удивлена, как здесь голо. Столько пустого пространства, комнат для будущих захоронений. Спустя какое-то время Сент-Клэр опять расслабляется, и мы болтаем о мелочах, вроде контрольной по математике на прошлой неделе и экстравагантной кожаной куртки, в которой недавно появился Стив Карвер. Мы были лишены нормального общения не одну неделю. Такое чувство, словно все стало как прежде. И в этот момент позади раздается скрипучий голос:
– Не стоит за ним идти. А то застрянем здесь на весь день.
Сент-Клэр напрягается.
– Лучше бы дома сидел, раз так боится пары ступенек.
Я начинаю оборачиваться, но Сент-Клэр сжимает мою руку:
– Не надо. Он не стоит того.
Этьен проводит меня в следующий коридор, и я пытаюсь прочесть высеченное на стене имя, но внутри такая злость, что перед глазами все расплывается. Сент-Клэр ушел в себя. Нужно что-то сделать.
Я щурю глаза до тех пор, пока надпись не становится четкой.
– Эмили Золя. Всего лишь вторая женщина, которую я здесь увидела. Что же это такое?
Но, прежде чем Сент-Клэр успевает ответить, я вновь слышу знакомый скрипучий голос:
– Не Эмили, а Эмиль. – Мы оборачиваемся и видим самодовольного парня в толстовке с логотипом Евродиснейленда. – Эмиль Золя – мужчина.
Мое лицо вспыхивает. Я пытаюсь взять Сент-Клэра за руку, чтобы уйти отсюда, но Сент-Клэр уже рядом с американцем.
– Эмиль Золя был мужчиной, – поправляет он. – А ты грубиян. Почему бы тебе не заняться своими делами и не оставить ее в покое!
"Оставить ее в покое, покое, покое!" – эхом разносится по крипте. Удивленный этой вспышкой гнева Евродиснейленд пятится назад и наступает жене на ногу. Та взвизгивает. Все остальные смотрят на нас открыв рты. Сент-Клэр хватает мою руку и тянет меня к лестнице. Я жутко перепугана из-за того, что могло произойти. Раздосадованный Сент-Клэр быстро преодолевает всю лестницу, но затем, когда до него наконец доходит, что произошло, он резко останавливается и опасно наклоняется назад.
Я успеваю его поддержать:
– Я здесь.
Этьен сжимает мои пальцы мертвой хваткой. Я осторожно веду его наверх, пока мы вновь не оказываемся в просторном холле первого этажа. Сент-Клэр отпускает мою руку и оседает на ближайшую скамейку. Он наклоняет голову так, словно его сейчас вырвет. Я жду, когда он заговорит.
Но он молчит.
Я сажусь рядом. Мы возле мемориала Антуана де Сент-Экзюпери, написавшего "Маленького принца". Он погиб при крушении самолета, и поэтому, наверное, останков для захоронения в крипте просто не нашлось. Я смотрю, как люди фотографируют фрески. Вижу охранника, который недавно на нас накричал. Только на Сент-Клэра стараюсь не смотреть.
Наконец он поднимает голову и откашливается. Его голос спокоен:
– Может, поищем индейку на ужин?