- Я читал твое эссе о Чайковском, - сказал он. - Чувствуется, что ты его любишь. А вот я, представь себе, на стороне Мусоргского и "Могучей кучки". Чайковский ближе к Западу. А мы все-таки Восток, православная Русь. Правда, я готов слушать по сто раз его Первый концерт, "Онегина". Но я не могу назвать это русской музыкой. А вот в "Борисе" Мусоргского каждая мелодия, каждая тема полна русского духа, как говорил Стасов.
- Настоящий художник должен быть гражданином мира, а не какой-то отдельно взятой страны, - возразила я. - По крайней мере он должен к этому стремиться. Иначе его искусство будет… местечковым.
В юности я отличалась категоричностью суждений. Как говорит мой отец, обходилась без пастельных тонов.
Я услышала, что он смеется. Меня это завело.
- От музыки твоего Мусоргского за версту несет лаптями и овчинным тулупом, - продолжала я. - И вообще он похож на расписную матрешку. Мне стыдно, что о нас на Западе сложилось какое-то лубочное представление. Твой Мусоргский в этот лубок прекрасно вписывается.
- Какое нам дело до того, как они нас себе представляют? Это их проблемы, а не наши. Почему мы должны ориентироваться на Запад?
- Ты русофил, и этим все сказано. Наш спор бесполезен.
- Ты права. Тем более что я тоже очень люблю тех же Байрона, Шопена, Ренуара. Ты необыкновенная, Саломея.
Я вздрогнула и чуть не выронила чашку.
- Почему ты не починишь пробки? - спросила я, пытаясь говорить спокойно и ровно.
- Свет отключили на всю ночь - тянут новую линию. Могу принести сверху керосиновую лампу. А могу почитать в темноте стихи.
- Не надо, - поспешно сказала я.
- Хорошо, не буду. Ключи от Антошиной квартиры у тебя?
- Мне Тамара их дала. Просила хотя бы через день туда наведываться. - Я помолчала. - Как ты думаешь, может, мне лучше переехать туда?
- Нет! Лучше дай ключи мне.
- Пожалуйста.
- Ты подумала, что я устрою там бордель?
- Я ничего не подумала. Да мне и без разницы.
- Неправда. Потому что мне тоже не без разницы, что происходит с тобой. Мы не сможем скрывать это долго.
- Я… я не смогу жить в обмане, - прошептала я, чувствуя, как внутри все обрывается и куда-то летит. - Мы с ней как сестры.
- Не мы придумали этот мир. - Сергей встал и сделал шаг в мою сторону. - В нем царят жестокие законы, согласен. Но со всем этим бедламом нас мирит любовь. Я люблю тебя. - Он протянул ко мне руки.
- Но я…
- Ты тоже любишь меня. Зачем ты врешь себе?
- Я не знаю, что это такое. Наверное, я действительно…
Он не дал мне договорить. Он стиснул меня так, что я задохнулась. Поцелуи его были нежными и сладкими. Сопротивляться было бесполезно, мне и не хотелось.
- Эта ночь создана для нас. Мы были бы большими грешниками, если б отвергли этот дар, - шептал Сергей. - Мне кажется, что это сон.
…На рассвете поднялся сильный ветер. Я слышала сквозь сон стук веток по окнам, скрип ставен.
Я открыла глаза и все вспомнила. Улыбнулась, потрогав еще теплую подушку рядом. На какое-то мгновение я почувствовала себя счастливой.
"Наверное, ушел к себе, - думала я. - Боже, ведь он муж Тамары!"
Вспомнив это, я почувствовала боль, но не раскаяние.
Я встала и надела халат. Увидела в зеркале, как блестят мои глаза. Ужасно хотелось пить.
Я вошла в столовую и увидела его с порога. Он клал на место телефонную трубку. Во мне вновь пробудилось желание. Я бросилась к нему, повисла на шее, прижавшись всем телом.
- В чем дело? - спросила я. - Ты… ты не хочешь меня?
Он положил руки мне на плечи. Они были холодные как лед и совершенно бесчувственные.
- Она упала в коридоре и сломала шейку бедра. А мы в это время…
Он оттолкнул меня почти грубо, бросился в мансарду. Через несколько минут спустился одетый. Я так и стояла у окна. Мне казалось, я окаменела.
- Я никогда не забуду эту ночь. Я…
Голос его был хриплым. Хлопнула одна дверь, другая…
Не помню, как я одевалась, как ехала в автобусе. Пришла в себя в квартире Антона. Я стояла перед зеркалом и смотрела на свое отражение. У меня было трагическое выражение лица.
Потом я отыскала в баре бутылку с коньяком. Я сидела в ванне с горячей водой, пила коньяк прямо из горлышка и пьяно всхлипывала. Мне было никак.
К вечеру я решила смотаться на Бездорожную и забрать свои вещи. Я хорошо соображала, хотя ноги мои слегка заплетались. Больше всего мне не хотелось встречаться с Зинаидой Никитичной - ведь наверняка придется врать.
Я шла по знакомой улице. Ветер стих, снег ложился на землю бесшумно и мягко. Все вокруг казалось мне слишком красивым и нереальным.
Они сидели за столом. С порога я приняла Полю за Тамару. Я с трудом подавила готовый сорваться с губ радостный стон.
- Где ты пропадаешь, Ларочка? Я уже волноваться начала, - сказала Зинаида Никитична. - Садись скорей обедать. Поля вернулась, а то дом не на кого оставить, - оправдывалась она. - Нам с Сергеем теперь придется каждый день к Томочке ездить, а у него к тому же сессия началась. У Томочки дело плохо: боли сильные и температура подскочила. Сергей собирается к ней на ночь, а то она вскочит с кровати и еще бед натворит.
Я села на край стула, который выдвинул для меня Сергей, уткнулась в свою тарелку. Я старалась не касаться его далеко отставленного локтя. Он заметил это и убрал со стола руки.
- Ты что-то очень бледная, - сказала Зинаида Никитична. - И глаза ввалились. Не переживай, выходим мы Томочку! Правда, Сережа?
Он буркнул что-то неразборчивое, качнул стол, расплескав свой чай.
Молчание казалось мне невыносимым. Жалость к Тамаре боролась во мне с жалостью к самой себе, и когда последняя брала верх, на глаза наворачивались слезы обиды.
"Я тоже могу сделать очень больно, - разговаривала я мысленно с Сергеем. - Ты даже представить себе не можешь, как тебе будет больно".
- Зинаида Никитична, спасибо вам за все. Ваш дом стал для меня родным, - услыхала я со стороны собственный голос. - Завтра Антон вернется. Мы условились, что я переберусь к нему. Я решила сегодня вещи забрать - завтра и послезавтра мне будет некогда.
- Ларочка, родненькая, я так рада за вас! Я тебя давно дочкой считаю. Скучать мы все по тебе будем. Ты уж нас не забывай, пожалуйста. - Она закрыла лицо фартуком и заплакала. - Только куда ты на ночь глядя? Может, отложишь до завтра?
- Нет. Я сейчас уложусь, а на шоссе подхвачу такси.
- Сережа тебя проводит.
Я слышала это уже из коридора. В комнате я вытащила из-под кровати чемодан, который так и не разобрала до конца. Мои глаза были абсолютно сухими, в горле стоял отвратительный колючий ком. Запихивая в портфель разбросанные по столу книги, я порезалась о бритвочку, которая завалялась там, вероятно, со студенческой поры. Кровь потекла ручьем. Мне вдруг полегчало, комок в горле исчез. Носовой платок, которым я обмотала палец, мгновенно стал красным. Я направилась в кухню промыть рану холодной водой.
Поля выскочила оттуда с криком:
- Кровь! Там кровь!
Сергей вскочил, опрокинул стул, схватил меня за плечи и повернул к себе.
"У него лицо, как у актера-трагика, - мелькнуло в голове. - Думает, я сама что-то сделала с собой. Из-за него!"
Я злорадно ухмыльнулась, сказала вслух:
- Все это ерунда. Дай мне бинт. Жизнь на этом не кончается.
В воздухе уже чувствовалась весна, хотя природа еще не совсем пробудилась. Но ворвавшиеся в город стаи скворцов уже вынесли приговор зиме. Он вряд ли подлежал обжалованию, хотя на бульваре перед зданием редакции еще громоздились сугробы.
Саша Березовский распахнул окно, и в провонявшую табачным дымом и типографской краской комнату ворвался свежий влажный воздух, полный радостного птичьего щебета.
На душе было смутно. В тот день нам с Антоном предстояло ехать на Бездорожную - на семейный вечер по случаю шестидесятипятилетия Зинаиды Никитичны. С самого утра меня терзали сомнения, предчувствия, страхи. Мы не виделись с Сергеем с того дня, когда я забрала с Бездорожной свои вещи. Правда, один раз я видела его из окна редакции - он шел по бульвару. Мы ни разу не встретились с ним в больнице, хоть я нередко навещала Тамару. Странно, но она о нем почти не говорила. Тамара еще больше похудела. Ее дела шли на поправку. Антон как-то обмолвился, что Сергей пишет книгу о Блоке.
- Совсем парень оторвался от реальности, - сказал Антон. - Попросил я тут его написать статью к юбилею Ерасова. Не последний поэт на Руси, тем более и при власти пока - как-никак редактор толстого журнала. Так этот обалдуй отказался!
Я постаралась изобразить на лице полное равнодушие.
- Отказался и мне еще целую лекцию прочитал. На тему морали. Как его только студенты терпят!
- Я бы тоже не стала писать об этом Ерасове. Графоман Графоманыч. Еще и жену свою в Цветаевы тянет. Телефон оборвал, пока подборку ее стихов не напечатали. А я бы ими даже задницу не стала подтирать.
- Ты стала так выражаться, Лорка. Но мне, между прочим, нравится. Мне вообще нравится в тебе то, что в других женщинах вызывает раздражение.
- Например?
- Твой максимализм.
- От него остались рожки да ножки. - Я невольно вздохнула. - Но это, возможно, к лучшему. По крайней мере я худо-бедно вписываюсь в реалии современной жизни. Разве не так?
- Все не можешь простить мне эту Алку? - по-своему истолковал мои слова Антон.
- Будем считать, что да. Хотя я про нее давно забыла.
- Она на самом деле никудышная актриса. Просто ты тогда вела себя надменно и неприступно. Однако разлука пошла нам на пользу и…
- А это правда, что юбилейную статью о Ерасове взялся написать ты? - спросила я, чтобы прекратить этот не совсем приятный для меня разговор.
- Правда. И я даже рад, что Сережка дал отбой. Осуждаешь, мисс Правильность? Или снисходительно прощаешь?
Он обнял меня и поцеловал мне руку. Он сделал это в присутствии Саши Березовского. Антон тоже здорово изменился в последнее время.
Дом на Бездорожной показался мне меньше. Он словно нахохлился и осел на один бок.
- А вот и мы! - Антон обхватил Зинаиду Никитичну за плечи и поцеловал. - Какой стол! - воскликнул он, жадно шевеля ноздрями. - Давненько мы не собирались по-семейному. Все дела, дела…
Меня усадили на прежнее место, на месте Тамары сидела тетя Маша, старшая сестра Зинаиды Никитичны. Первый бокал - за здоровье именинницы - пришлось выпить до дна. Не дожидаясь, пока скажется действие шампанского, я смело глянула Сергею в глаза.
"Ты здесь, и мне больше ничего не надо", - сказал мне его ответный взгляд.
"Не сердись на меня за то, что я сделала".
"Я тоже перед тобой виноват".
"Мы все рабы чего-то".
"Мы просто люди, а не боги"…
Я опустила глаза в тарелку. Мне хотелось смеяться и плакать. Это было странное чувство. С ним было невозможно жить так, как живут обычно. Оно должно было найти какой-то выход, иначе… иначе со мной могло случиться что-то непредвиденное.
Я выпила еще полбокала. Постаралась вникнуть в то, что происходило вокруг меня. Увы, мне это не удалось. Я снова посмотрела на Сергея.
"Я тебя люблю", - сказал его взгляд.
"И что мы будем делать?" - спросил мой обреченно.
"Не знаю. Решай сама. Но я без тебя не могу".
- Ты прости меня, Антоша, я уже старая совсем и наверняка от жизни отстала, но все равно скажу то, что думаю, - пробил завесу наших с Сергеем чувств голос Зинаиды Никитичны. - А думаю я, что вы с Ларой не по-людски живете.
- Опять ты за старое! - раздраженно бросил Антон. - Хоть бы сегодня помолчала ради собственного праздника.
- Была бы мне Лара чужой, а я ведь ее как дочку полюбила. Да и все мы. Правда, Сережа?
Он согласно закивал головой и подмигнул мне. Кажется, этого никто не заметил.
- Почему ты не потребуешь у Ирины развода? - гнула свое Зинаида Никитична.
- Объяснял я тебе сто пятьдесят раз. Повторю еще. Первое: Якова Михайловича в нашем городе уважают и даже любят, и пока я формально числюсь его зятем… - Антон посмотрел на меня, потом перевел взгляд на мать. - Словом, мне это здорово облегчает жизнь. Второе: Ирина в моей квартире не прописана, а потому на этот счет никаких осложнений быть не может.
- При чем тут квартира и прописка? - не унималась Зинаида Никитична. - У Лары вся жизнь впереди, а ты ее на птичьих правах держишь. Устроим вам пышную свадьбу. Помнишь, Сережа, какая у вас с Томочкой свадьба была?
- Люблю я свадьбы, ой как люблю! - подала голос Поля. - Жених с невестой такие серьезные и нарядные сидят. Им при всех можно в губы целоваться. А то другие украдкой целуются, как воры. Не люблю я воров. Ой, не люблю!
Ее никто не слушал. Я посмотрела на Антона и подумала: "А что, если он на самом деле захочет на мне жениться? Как и чем я объясню свой отказ?"
- Мы с Антоном не раз обсуждали эту тему, - себе на удивление заговорила я. - Развод наверняка испортит ему карьеру, а ведь это куда важней какой-то печати в паспорте.
- А как же свадьба? - ныла Поля. - Хочу, чтоб жених с невестой в губы целовались. И чтоб на них все смотрели и радовались.
- Помолчи ты, Поля! - в сердцах прикрикнула на сестру Зинаида Никитична. - Не понимаю я вас, дети, не понимаю. Глядите, сами себя не обманите.
"Ты молодец!" - кричал взгляд Сергея.
Вдруг он выскочил из-за стола и бросился к лестнице. Быстро вернулся, держа в руке листок бумаги.
- Антоша и все остальные, послушайте, какое удивительное письмо написал Блок Любе Менделеевой, когда она была его невестой.
"…Мне так хорошо и спокойно, - читал он взволнованным голосом. - Хочу только, чтобы Ты совсем не боялась и помнила, как мы прочно, неразрывно и несомненно связаны. Мы бесстрашны и свободны, и вчера я говорил то, что Тебе не нравилось, не от страха и не от рабства. Будь спокойна и тиха, я с Тобой все время. Ничего дурного мы не сделали и не можем сделать. Если бы ты знала, с какой уверенностью я это пишу и как я близок к Тебе, Ты минуты не боялась бы и не сомневалась. С Тобой, моя Белая Невеста, я думаю, дышу и живу".
Сергей опустил листок и обвел глазами всех, скользнув поверх моей головы.
- Ты неисправим, Сережка. - Антон вдруг прищурил глаза и посмотрел на меня внимательно и чуть удивленно. - Твой Блок в некоторых делах плохой советчик - сам дров наломал порядочно.
Мы засиделись допоздна за чаем и разговорами. Наш с Сергеем мысленный диалог больше не возобновился, хоть мы и часто поглядывали друг на друга. Однажды он улыбнулся мне совсем так, как когда-то в Дюрсо, - я даже точно помнила, когда: он читал начало из "Песни о Гайавате" в бунинском переводе, вдруг забыл строчку и виновато улыбнулся. Мы сидели вдвоем на берегу. Тамара с Антоном катались на водном велосипеде.
"Все началось еще тогда, - осенило меня. - Не только у него, а и у меня тоже. Но я не отдавала себе в этом отчета. Я боялась в это поверить. Но больше я не смогу. Да, я не смогу заниматься любовью с Антоном, спать с ним в одной постели… Но что же делать? Что делать?"
- Томочка сказала мне вчера, что, если бы не Сергей, она давно бы наглоталась снотворных или вены бы вскрыла, - долетел до меня обрывок разговора Зинаиды Никитичны с сестрой. - Он так заботится о ней…
- Что, пора на боковую? - услыхала я голос Антона. Я видела, как внимательно глянул на Антона Сергей и тут же отвел глаза. У него был виноватый и растерянный вид.
- Я не хочу еще. Подышу воздухом, покурю с Сергеем. - Я смотрела Антону в глаза. В них что-то блеснуло, погасло, снова блеснуло. - Мне нужно время… Я так сразу не могу, - бормотала я.
- Как хочешь. А я - на боковую. - Антон направился в мою бывшую комнату, где, как я знала. Зинаида Никитична уже приготовила постель.
Я бродила одна по темному саду, лишь изредка поднимая голову и глядя на окно кабинета Сергея, в котором горела настольная лампа под зеленым абажуром.
"Спасибо тебе, - посылала я Сергею свои мысленные токи. - За то, что поднялся к себе и не позволил превратить это в дешевую мелодраму. Я не забуду тебя. Прощай".
Поезд мчался сквозь ночь, рассекая надвое предвесеннюю степь. Притворно-сердито рокотал в вышине первый в этом году гром.
"Утром я буду в Москве, - думала я. - Книжка прочитана и закрыта. Продолжения не будет".
"Не будет, не будет", - громким стуком отзывались колеса подо мной.
"Он знает мой адрес и телефон. Но он не позвонит мне и не напишет. По крайней мере в ближайшем будущем. Потом боль утихнет, и мы будем вспоминать о том, что было, без горечи. Сейчас мне плохо, зато потом…"
Я лежала в кромешной тьме и думала, вспоминала, анализировала.
Я знала, что поступила так, как должна была поступить.
Еще я знала, что буду ждать от Сергея письма. И вздрагивать от каждого телефонного звонка.
Я точно это знала.
4
Мне всегда казалось, что моя кузина Вика молча осуждает мой ненавязчиво красноречивый девиз: "Свобода, свобода и еще раз свобода". Мне казалось, она осуждает меня за то, что я к своим тридцати так и не стала серьезной, то есть замужней женщиной, мне казалось, она иной раз даже смотрит на меня с состраданием, смешанным с брезгливостью. Дескать, не знаешь ты, милочка-голубушка, прелестей спокойной семейной любви, хоть ты в этом и не виновата - не всем же так везет в жизни, как, скажем, мне. Ну и в том же духе. Вообще мне много чего казалось, пока однажды поздно вечером, уже после "Династии", не раздался телефонный звонок.
- Лорик, мне нужно поговорить с тобой. Неотложно.
- Валяй, - сказала я, с облегчением захлопывая надоевший до тошноты очередной "шедевр" Даниэлы Стил.
- Понимаешь, это сложно сделать по телефону. Это очень интимно.
- Мне кажется, телефон как раз таки и придумали для интима.
- Думаешь? - Вика вздохнула. - Нет, все-таки я хотела бы с глазу на глаз. Может, махнем ко мне на дачу?
- Послезавтра я должна сдать перевод. Я и так слишком затянула удовольствие.
- Да?..
В голосе Вики было такое разочарование, что я поспешила ее утешить:
- Но мне осталось страниц двадцать, а потому я вполне могу уделить тебе две с половиной минуты.
- Сейчас приеду. И… можно я останусь у тебя?
- Можно, - машинально брякнула я и, уже положив трубку, поняла, что случилось нечто вроде космической катастрофы - Вика была домоседка и примерная семьянинка. С тех пор, как она вышла замуж, даже тетя Лена, ее мать, и та не могла заставить Вику остаться у нее заночевать - она всегда сломя голову спешила к своему драгоценному Вадику.
Вика прибыла минут через двадцать. Я не видела ее месяца три с половиной. Она похорошела за это время. Я бы даже сказала, очень похорошела.
- Прости за позднее вторжение. - Вика кинула свой роскошный жакет из каракульчи с норкой на диван и плюхнулась в кресло. Я обратила внимание, что она подстриглась и сделала супермодную прическу. - У тебя не найдется сигареты?
Я сунула ей пачку "Мальборо лайтс". Судя по всему, катастрофа имела вселенские масштабы - Вика, сколько я помню, не уставала клеймить позором курящих женщин.
- Только не смотри на меня так сурово, ладно?
Вика ловко справилась с зажигалкой, и я поняла, что это далеко не первая в ее жизни сигарета.