Ребенок, разумеется, лежал в больнице. Врачи расспрашивали меня и Аретту, нет ли у нас в роду алкоголиков, наркоманов, больных диабетом и так далее. Мне кажется, особенно пристрастно они вели себя по отношению ко мне - я был родом из страны, о которой они ничего толком не знали. Мальчик развивался очень медленно. Вайолет Ли с каждым днем привязывалась к нему все сильней.
Однажды, когда я заехал за женой в больницу, меня пригласил в свой кабинет мистер Агню, врач-педиатр.
- У вашего сына обнаружена ВИЧ-инфекция, - сообщил он. - Кровь его биологической матери, а также ваша кровь вирусом СПИДа не инфицирована.
- Моей жене об этом известно? - спросил я.
- Мы поставили ее в известность еще утром.
- И какова ее реакция?
- Она сказала, что считает СПИД излечимой болезнью.
- Но откуда у ребенка может быть СПИД, если его родители здоровы?
Доктор смотрел на меня с иронией.
- Вы абсолютно уверены в том, что являетесь отцом ребенка?
Я промямлил:
- Да.
- Что ж, в этой жизни немало загадок. Медицина всего лишь часть нашей жизни.
Вайолет Ли молчала всю дорогу домой. Поставив машину в гараж, я прошел на кухню смешать для нас коктейли. Она подошла сзади и положила мне на плечо руку.
- Ты не откажешься от мальчика, верно? - спросила она.
Я, конечно, уже понял, что тот тип, которого Аретта выдавала за своего брата, на самом деле был ее любовником. И отцом ребенка. Девчонка все подстроила. Я вел себя как последний болван. Это была настоящая ловушка. Я выложил все это Вайолет Ли и добавил, чтобы эта мерзавка забирала своего выродка и катилась ко всем чертям.
- Никки, я успела привязаться к Сэмюэлю Виктору, - сказала она.
- Глупости. Он похож на препарированного лягушонка. Чтобы взять его в руки, тебе придется надевать скафандр и резиновые перчатки.
- СПИД передается через кровь и реже половым путем - так сказали мне в больнице.
- Но я не смогу жить под одной крышей с ВИЧ-инфицированным, - возразил я.
- Это предрассудки. - Вайолет Ли нежно массировала мою шею и верхние позвонки. - Ты же смог спать с девушкой, у которой был ВИЧ-инфицированный любовник. Аретта не заразилась от него лишь по чистой случайности.
- Но ведь я тогда не знал этого. Я был убежден, что до встречи со мной Аретта была девственницей.
- Брось! Я сразу поняла, что за штучка эта девчонка.
- Зачем же тогда ты заварила всю эту кашу? - Я был поражен. - Неужели ты с самою начала знала, что Аретта носит чужого ребенка?
Вайолет Ли пожала плечами и улыбнулась.
- Никки, я не такая уж и святая, как ты думаешь.
- В смысле?
- Если бы я была уверена в том, что это твой ребенок, я бы никогда не позволила Аретте жить в моем доме. Но так как я с самого начала предполагала, что ты послужил всего лишь ширмой, за которой можно спрятать грехи, мне доставлял удовольствие весь этот спектакль, в котором старый греховодник изображал из себя растроганного папашу, а хитрая развратная девчонка торжествовала преждевременную победу. Сэмюэль Виктор - это приз, который достался мне за мои прозорливость и терпение. От того, что у мальчика в крови нашли вирус этой ужасной болезни, он стал мне еще дороже. Предупреждаю тебя: не затевай тяжбы. У нас, американцев, очень в почете сострадание к слабым, больным и немощным. В этом мы видим искупление за жестокости, которые творили наши пращуры, приобщая к цивилизации этот дикий континент. Если даже суд присяжных решит, что правда на твоей стороне, тебя проклянут и изгонят жители нашего города. Ты навсегда останешься в их глазах прелюбодеем и развратником.
Отец замолк и тяжело вздохнул Я обрати та внимание, что его пальцы, нервно теребящие салфетку, подрагивают.
- Мур-Мурзик, ты тоже считаешь меня дурным человеком?
Он посмотрел на меня взглядом побитой собачонки.
- Нет. Ты всего лишь наивным искатель приключений, который забыл, что мы живем в конце двадцатого века. Нынешний мир полон изощренных опасностей и циничного порока. Кстати, где теперь твоя Аретта?
- Она провожала меня вместе с Вайолет Ли - жена поехала потом на заседание попечительского совета в поддержку детей, инфицированных СПИДом.
- Ты хочешь сказать, Вайолет Ли ладит с Ареттой?
- Похоже, что да. И не только с Ареттой, а и с отцом Сэмюэля Виктора, которого они ввели в этот свой совет. Понимаешь, Мурзик, американцы стремятся занять себя деятельностью любого рода и тем самым доказать себе, что у них нет свободного времени на всякие глупости вроде любви, ревности и прочие атрибуты обычной человеческой жизни.
- И ты, отец, вдруг оказался лишним.
Он кивнул.
- Пойми меня правильно, Мурзик: я ничего не имею против Сэмюэля Виктора, но когда этот заведомо обреченный на гибель ребенок, влачащий жалкое существование в барокамере, вдруг становится центром мироздания для целой группы серьезных взрослых людей, я со своими до неприличия прямолинейными взглядами на жизнь вдруг начинаю чувствовать себя, как слон в лавке, где торгуют елочными украшениями.
- Но я поняла, что вы с Ареттой остались друзьями.
Отец задумался.
- Это так, Мурзик. Девчонка еще не до конца испорчена их придурковатой цивилизацией. Разумеется, в ней полно всяких вывертов, но она по крайней мере понимает, что если женщина послушна мужчине ночью, то и днем она должна хотя бы прислушиваться к его советам. Библейская мудрость.
- Вижу, ты разочарован американским образом жизни. Оставайся в России. Здесь, мне кажется, цивилизация еще не покинула пещеры.
- Ошибаешься, Мурзик. Цивилизация в России находится на самом высочайшем уровне.
Я хмыкнула.
- Кстати, а тебе известно, на чем она зиждется? Вовсе не на достижениях науки, техники и культуры и не на так называемом образовательном цензе. К тому же она никак не зависит от уровня прожиточного минимума, вопреки утверждениям социологов.
- Ты заинтриговал меня, отец.
- Знаю. - Он подмигнул мне и улыбнулся. - Цивилизация прежде всего зиждется на взаимоотношениях мужчины и женщины.
- Хочешь сказать, они у нас идеальны?
- Именно. Помнишь, я как-то показывал тебе ключи от нескольких квартир?
Я кивнула.
- Я даже не забыла номера некоторых телефонов, что ты мне давал.
- Помню, неделю я жил у Светланы. Потом брал себе выходной и проводил его в компании друзей. Затем ехал к Татьяне. Снова выходной. И наконец я появлялся у Тамары. А дальше, как ты поняла, возвращался к началу. Я не делал из всего этого секрета. Если женщина начинала упрекать меня в неверности или распущенности, я возвращал ей ключи. Мне не стоило труда найти замену. Женщины дорожили мной.
- В Америке подобное невозможно вообразить. Ты это хочешь сказать, отец?
- В Америке мужчина перестал быть центром мироздания. Им может стать кто угодно: кошка с двумя хвостами, женщина, родившая семерых детей, зараженная ВИЧ-инфекцией обезьяна, но только не мужчина. Мне кажется, их уже не спасет никакая сексуальная революция.
- Поживешь на родине, немного расслабишься. Я могу съехать к маме - они с Игорем собрались на пару недель в Испанию.
- Спасибо, Мур-Мурзик, да только завтра днем я улетаю в Новосибирск.
- Что ты там забыл? - изумилась я.
- Дело в том, что фонд, в совет директоров которого входит Вайолет Ли, списался с энтузиастами из Новосибирска, которые жаждут создать совместное детище. Вайолет Ли передала со мной кучу всякой документации, а также облачила меня полномочиями официального представителя фонда. Так что, Мурзик, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают.
- И надолго ты в Сибирь?
- Нет. Через неделю мне нужно быть дома. Вайолет Ли хочет, чтобы я присутствовал на открытии памятника жертвам ВИЧ-инфекции в Биллморе. Для нее это очень важное событие - если бы не она, этого монумента не было бы. Она очень энергичная и самоотверженная женщина. Последнее время она спит не больше четырех часов в сутки и питается для скорости сэндвичами и кофе. Дело в том, что на юге Америки существует несколько фондов в поддержку ВИЧ-инфицированных детей, которые Вайолет Ли мечтает объединить под своим началом. Это замечательная идея, и я полностью ее поддерживаю. Понимаешь, Вайолет Ли совершенно справедливо полагает, что…
Я больше не слушала отца. Я думала о всех тех женщинах, ключи от квартир которых отец когда-то носил у себя в кармане. Некоторых из них я знала в лицо, других по голосам. Когда-то я жалела их и, честно говоря, считала закомплексованными идиотками, которые больше всего на свете страшатся одиночества. Возможно, они такими и были, но…
Я знала Вайолет Ли достаточно хорошо, чтобы понять: эта женщина умна, раскованна, свободна. Было время, когда я очень завидовала Вайолет Ли. Господь свидетель, оно кануло в Лету.
2
- Тут такое щекотливое дело, Мурзик. - У мамы был более чем растерянный голос.
- Что случилось?
Отреагировала я не слишком уж горячо - звонок застиг меня, пардон, в туалете.
- Умерла эта женщина. Ну та, с которой твой дядя Боря был связан весьма загадочными узами. Она написала в предсмертной записке, что просит его присутствовать на ее похоронах. Ее мать придает всем этим ритуалам большое значение.
- Ему нужно срочно сообщить, мама.
- Ну да. И я бы хотела, чтобы это сделала ты.
- Но я с ним, можно сказать, незнакома. Даже лица не помню. Он постригся в монахи, когда я еще под стол пешком ходила. Это вы были в доверительных отношениях.
- Да, Мурзик, я, как ни странно, очень люблю этого непутевого человека. Но мне сейчас не хотелось бы ехать туда. Понимаешь, последнее время Игорь стал таким…
- Я съезжу, мама. Только я забыла, каким именем нарекли его при постриге.
- Иоанн. Мурзик, съездить нужно сегодня.
Я поехала в Загорск на автобусе. Два года назад я была там на экскурсии, но дядю, разумеется, не видела. Честно говоря, я уже забыла о его существовании. Сейчас я думала о том, что, затворясь в монашеской келье, дядя Боря хотел, чтобы о нем забыли. Увы, этот мир никогда не оставит тебя в покое.
Дядя Боря был младшим братом моей матери по отцу. Дедушка Вениамин ушел от бабушки вскоре после рождения моей матери и завел новую семью. К слову, умер он при загадочных обстоятельствах: вывалился из задней двери троллейбуса и угодил под бензовоз. Нет, я хочу сказать, его смерть была довольно прозаичной и банальной. Загадочным было то, что, имея служебную машину, он почему-то оказался в переполненном троллейбусе.
Из обрывков разговоров матери с бабушкой и тетей Леной я смогла кое о чем догадаться, кое-что подфантазировать. У дяди Бори была любовная история с какой-то девушкой, мать которой была категорически против их брака. Это оказалось той самой преградой, через которую они либо не смогли, либо не захотели перешагнуть. Дядя Боря закончил университет, прожил полгода в Лондоне, куда попал в порядке обмена одаренными аспирантами-лингвистами, блестяще защитил диссертацию по английскому театру эпохи Возрождения, издал поэтический сборник, вступил в Союз писателей - и вдруг ушел в монастырь. Со слов тех же родственников я сделала вывод, что его регулярно проведывали и его возлюбленная, и ее мать, причем поодиночке. Потом дядя Боря ушел из монастыря и два года неизвестно где скитался. Когда он вернулся в монастырь, его, кажется, больше никто не проведывал. Два раза в году - на Рождество и Пасху - он писал матери, то есть моей бабушке, открытки.
- Я не поеду. Нет.
Мы сидели на лавке под могучей липой.
- Ты потом об этом пожалеешь.
Я смотрела на благородный тонкий профиль дяди. Он совсем не отвечал моим представлениям о монахе. Казалось, в этом высоком красивом человеке с густыми темно-каштановыми волосами еще не отбушевали земные страсти.
- Я буду жалеть, если поеду.
- Как хочешь. - Я взглянула на часы. Мой автобус отходил через сорок минут. Мне хотелось успеть заглянуть в храм. - Тогда до свидания, дядя.
- Постой. - Он взял меня за локоть. Руки у него были сильные и по-мужски изящные. - Хочу попросить тебя об одолжении. - Из складок своей широкой хламиды он извлек тетрадку и протянул мне. - Перепечатай, пожалуйста. И отошли по почте по адресу, что на первой странице.
- Хорошо.
Он впервые за время нашего свидания посмотрел на меня внимательно. И тут же смущенно отвел глаза.
- Ты очень привлекательная девушка. Пока не замужем?
Я отрицательно покачала головой.
- Если не выйдешь в ближайший год-два, потом будет очень трудно это сделать. Почти невозможно. Я вижу над тобой венец безбрачия. Это за грехи твоего деда.
- А что он такого сделал? - недоуменно спросила я.
Лицо дяди исказилось злобной гримасой.
Это так не вязалось со смиренным монашеским обликом, который я рисовала в своем воображении.
- Он бросил одну женщину ради другой. Потом и той, другой, стал изменять. Бог покарал его за это.
- Мне казалось, Бог не способен карать.
- Это неверная концепция, - горячо возразил дядя. - Ее придумали люди, чтоб оправдать свои грехи.
Я решительно встала со скамейки.
- Мне пора. Сделаю все, как ты сказал.
Он тоже встал, повернулся ко мне лицом и взял меня за руку.
- Не осуждай меня, дитя.
В церкви было безлюдно. Я всматривалась в светлый лик Христа в отблеске горящих свечей. Неужели этот человекобог способен причинить кому-то зло? Мне очень не хотелось в это верить.
В автобусе я раскрыла тетрадку. Почерк был мелкий, но на редкость красивый и четкий. Создавалось впечатление, будто тот, кто писал это, получал удовольствие, выводя каждое слово. Я погрузилась в чтение, с каждой страницей все больше и больше загораясь интересом к личности дяди и его удивительной судьбе. Он изменил имена, но факты, я была уверена, воспроизвел со скрупулезной точностью.
Он рос вполне благополучным ребенком. В школе его всегда ставили в пример другим - и в поведении, и в учебе. Мать говорила родным и знакомым: "С сыном у меня нет никаких проблем. Я спокойна за его будущее".
После школы Адам поступил в университет. Правда, не на химфак, как хотели родители, а на филфак. Он сделал так, чтобы пойти наперекор родительской воле, хотя и не сразу это осознал. И все его дальнейшие поступки диктовались именно этим самым "вопреки": вопреки матери, не любившей классическую музыку, он часто играл Моцарта и Шопена; вопреки отцу, вынуждавшему сына стричься каждые две недели чуть ли не наголо, отпустил роскошную шевелюру; вопреки заведенному в доме порядку ложиться спать в половине одиннадцатого укладывался после полуночи, хотя по утрам от недосыпания часто ломило в затылке. Подобных примеров можно было бы привести немало. Но, несмотря на это, Адам очень любил своих родителей и желал им добра и долголетия.
С музыкой у него были отношения, как у двух влюбленных, чья страсть после каждой разлуки вновь крепнет. В раннем детстве мать отдала его в музыкальную школу, как водится, не спросив на то согласия ребенка. Он учился в школе лучше всех, хотя педагоги и твердили в один голос, что мальчик не реализует и половины своих возможностей. Без всякого напряжения Адам сдал экзамены в музыкальное училище.
В шестнадцать он познал физическую любовь, как говорят нынче, секс. Это случилось естественным образом и никак не повлияло на его психику. Ему понравились эти сексуальные забавы - они оказались в ряду тех же приятных, бодрящих тело ощущений, что и утреннее купание в реке, езда верхом, катание на коньках в морозный день и тому подобное. Девчонки, с которыми он занимался сексом, были в основном его ровесницами и смотрели на эти регулярные экзерсисы примерно так же, как смотрел на них он, - без тени романтических иллюзий. Не было ни ревности, ни пылкости чувств, ни каких-либо других страстей, зато были приятные ощущения физического характера, после которых лучше циркулировала кровь, приливали силы, переставала кружиться голова. Словом, физическая сторона любви не была для него той вожделенной тайной за семью печатями, на разгадывание которой многие устремляют все силы и чувства.
В то лето семья жила в Крыму, снимая дачу у двоюродной сестры матери Адама. Житье было вольное, усадебное - просторный дом, затененная зеленью терраса с плетеной мебелью и настоящим самоваром, довольно большой сад за высоким забором. А в придачу тетушка - с буклями, в неизменных кружевных воротничках, с рассказами о старинной жизни, в которых почерпнутое из книг причудливо переплеталось со стародевичьими фантазиями.
Он спал в саду под старым орехом, представлявшим собой обособленный мир веток, веточек и листьев, на допотопной кровати с высокими деревянными спинками. Рядом с ней стоял стул. Адам называл свое обиталище зеленой резиденцией. Он почти не бывал в доме, если не считать проведенного у пианино времени. Обычно это были часы, когда все, за исключением пожилой тетушки, уходили на пляж. Сам он купался рано утром и поздно вечером - не хотел делить обожаемое море с кем-то еще.
В тот день жара была особенно удушливой, на горизонте со стороны Турции теснились тучи. Он играл "Токкату" Равеля и, соблазненный журчанием звуков, решил освежиться. Пляж кишел лоснящимися от пота и кремов телами отдыхающих. Море шумно вздыхало, накатывая на берег огромные волны. Адам быстро вошел в воду и поплыл. В ту сторону, где тяжелые низкие тучи то и дело вспарывали ветвистые молнии.
Буря налетела внезапно. Высокие волны не представляли опасности в открытом море для тех, кому вода была родной стихией, зато там, где эта стихия обрушивалась на сушу, началось настоящее светопреставление.
Его сносило вправо, прямо на большие валуны, о которые с яростью ударялись волны. Однако шанс выбраться на берег был.
В очередной раз высоко поднятый гребнем многобалльной волны Адам заметил под собой чью-то голову в белой купальной шапочке, в следующую секунду голова оказалась высоко над ним.
Очутившись наконец на твердой земле и немного придя в себя, он поискал глазами Белую Шапочку.
Ее нигде не было. Тогда он влез на ближайший камень и огляделся по сторонам.
Белая Шапочка сидела слева от него за валуном и тоже кого-то искала глазами.
И тут на землю обрушился ливень. Адам крикнул что-то между "скорей" и "эй" и стал карабкаться наверх. Неподалеку, он знал, был вход в пещеру.
Через полминуты Белая Шапочка уже стояла рядом. Это была длинноногая девушка в пестром черно-белом купальнике. Она дружелюбно улыбалась ему.
"Похоже, она совсем не испугалась, - подумал он. - Я и то в какой-то момент струхнул".