Почему "и то" - Адам сам не знал. Очевидно, потому, что давно привык считать себя мужчиной. То есть существом, во всех смыслах превосходящим женщин.
- Я думала: вот и конец пришел, - все так же улыбаясь, сказала девушка. - Но, видно, кто-то там, под землей или на небе, не захотел, чтобы я утонула.
Он вдруг понял, что тоже улыбается девушке. Тут в пещеру ворвался порыв холодного ветра.
- Пошли вглубь, - предложил Адам и протянул девушке руку. - Я знаю эту пещеру. В глубине теплей и суше.
Там на самом деле оказалось тепло, но почти совсем темно. Снаружи по-первобытному дико завывал ветер и ревело взбаламученное им море. Они сидели рядышком на собранных кем-то сухих водорослях и, как впоследствии признались друг другу, испытывали состояние, которое можно очень приблизительно выразить как тихое блаженство.
Девушка рассказала, что приехала в Крым с мужем и пятнадцатилетней дочерью.
- Сколько же лет вам? - недоверчиво спросил он.
- Будет тридцать шесть, - просто ответила она. - Летом я всегда хорошо выгляжу. Несмотря на загар, который, говорят, старит.
Адам стал рассказывать ей о себе, но очень скоро понял - рассказывать-то нечего. Она наконец сняла свою белую шапочку, и его обдало ароматом свежести, исходившим от ее волос.
Буря продолжала бушевать.
- Похоже, нам придется заночевать здесь, - сказал он, предвкушая подсознательно ночь вдвоем с этой женщиной на шуршащей, пахнущей морем охапке водорослей. - Меня могут не хватиться, даже наверняка не хватятся - я пользуюсь полной свободой. А вас?
- Меня наверняка хватятся. Если уже не похоронили. Обычно мы с мужем заплываем по очереди - не хотим оставлять без присмотра Асю.
Адам вдруг подумал о том, что по возрасту ближе к Асе, чем к ее матери, однако, окажись сейчас на ее месте дочь, он бы не знал, как себя вести. Вернее, знал бы, но не испытал ничего нового. У этих девчонок-подростков в возрасте так называемого полового созревания ощущения обострены до предела, плоть в своем развитии опережает разум, а иногда просто заменяет его, желание возводится в абсолют. Они непоколебимо верят: то, что они испытывают, происходит в первый и в последний раз в мире. Поди их в этом разубеди.
- Но ведь мы не виноваты, правда? - спросила она.
- Отсюда можно выбраться только по воздуху, но погода нынче не летная, - сказал он и покраснел, болезненно ощутив плоскость своей шутки, в любой другой компании наверняка бы прозвучавшей остроумно.
Она рассмеялась.
- Ночь в пещере с таинственным, посланным самой судьбой незнакомцем, которого она, быть может, ждала всю свою жизнь… - Она произнесла это игривым, но вовсе не насмешливым тоном. - А вы знаете, тут, я хочу сказать, в поселке, кто-то дивно играет на рояле.
Он затаил дыхание.
- И все мое любимое. Вы любите музыку?
- Наверное.
- А я ее очень люблю. Я уже нафантазировала себе про горящие свечи, страстный одухотворенный профиль, тонкие сильные пальцы. А главное про то, что человек, который так играет, в состоянии понять каждый порыв души, взгляд, вздох… Черт, слова так банальны! Даже пошлы.
Она замолчала. Ему показалось, она уплывает от него на облаке. Он видел в полутьме ее сильные, сложенные по-турецки ноги.
- Не хватало мне еще в моем возрасте безрассудно влюбиться. Но я сумела убедить себя, что на рояле играет старый горбун, компенсирующий музыкой то, чего ему недодала жизнь.
- И вам стало легче?
- Первое время - да. А когда я поверила в это окончательно, стало невыносимо. Из-за того, что не бывает красоты в чистом виде. Что она непременно должна уравновешиваться чем-то безобразным. Потом я увидела, как из того дома выходила симпатичная нафталиновая старушка. Это меня успокоило.
- Почему вы уверены, что играла именно она?
- Я так хочу. А вдруг за роялем сидит кто-то такой же прекрасный, как музыка, которую он играет? Я ведь с ума сойду. И его сведу своей любовью.
Ее тон вполне можно было бы принять за ироничный. Но он понимал, что смеется она не над тем, что говорит, а потому, что могут посмеяться над ее словами.
Ему вдруг захотелось сделать с этой женщиной то, что он делал со всеми нравившимися ему девушками: коснуться обеими ладонями ее сосков, медленно соскользнуть ниже, еще ниже - до той самой точки, от соприкосновения с которой начинается блаженство… Он так бы и поступил, будь перед ним его сверстница, которая, как он знал, сама хотела бы того же. Но он не знал желаний этой тридцатипятилетней женщины, с которой так неожиданно оказался наедине.
Тут Адаму пришло в голову, что стихия разыгралась только ради того, чтоб они сошлись вместе. Что она лишь сила, которой велено исполнить волю Бога или Судьбы. Что они оба всего лишь пешки в чьих-то властных руках.
- А знаете, почему разыгралась буря?
Он с нетерпением ждал ее ответа.
- Кто-то рассердился на нас с вами за то, что мы до сих пор незнакомы. - Она рассмеялась чувственным смехом. - Меня зовут…
- Тебя зовут Ева, - неожиданно вырвалось у него.
- А тебя я буду называть Адамом.
- Не хватает костра и шкуры мамонта. Правда, еще рановато - Бог не успел отделить тьму от света, - тихо сказала Ева.
Тьма в пещере и в самом деле теперь была космическая. Дождь, похоже, прекратился, но ветер бушевал с утроенной силой. Море уже грохотало у самого входа в пещеру.
- К нам теперь можно попасть только из-под земли, - заметил Адам. - Раньше утра нам не выбраться. Но мы в полной безопасности - эту пещеру сможет затопить разве что всемирный потоп.
Как бы в ответ на его слова у входа с оглушительным грохотом разбился многотонный вал. Сперва до них долетели мелкие брызги, потом ступни ощутили холодное прикосновение воды.
- Стихия продолжает гневаться. Что бы это могло означать, Ева?
- Сперва нужно подыскать более высокое место и переселиться туда. А потом я непременно скажу тебе, Адам, что это означает.
Они встали и, вытянув руки, принялись ощупывать пещеру.
- Нашла! Иди сюда, Адам! Здесь выступ у самой стены. Наверняка хватит места для двоих. Давай перетащим сюда нашу перину.
Это оказалось нелегким делом - темень была такая, что каждый шаг казался шагом в неведомое. Между тем воды уже стало по щиколотку. Их перина оказалась подмоченной, от нее пахло гнилью и йодом.
- Ты обещала сказать, что это означает, - напомнил Адам, когда они сидели на своем новом ложе, поджав под себя ноги.
- Это означает, что старый мир умер. Да здравствует новый!
Он прикоснулся рукой к ее плечу - кожа была в пупырышках.
- Держу пари, Ева, что у тебя либо ветрянка, либо ты здорово озябла. Боюсь, последнее более вероятно. Если ты снимешь шкуру того мамонта, которого я убил на прошлой неделе, я укрою тебя теплым мехом черной пантеры. Не бойся - мои глаза пока еще плохо видят в темноте, - сказал Адам и тут же понял, что соврал.
Он слышал, как Ева стаскивает свой похожий на шкуру диковинного зверя купальник, видел, как обнажаются ее небольшие груди с торчащими в разные стороны сосками. Потом увидел с мелким - детским - пупком живот, темный треугольник волос под ним… Тело Евы матово светилось во мраке.
Адам не стал снимать плавки - он стыдился своей наготы. Мужское тело, по его мнению, вернее, определенная его часть, выглядит неэстетично. Это внушила ему мать. Она считала, что мужчинам, мальчикам даже, нагота противопоказана, что природе в данном случае явно изменило чувство прекрасного.
Еще одна гигантская волна обдала их ледяными брызгами. Ева ойкнула и вцепилась в плечо Адама. Он подался к ней всем телом, желая защитить, обнял за плечи, прижал к своей груди ее голову. Евины волосы щекотали ему нос и губы.
- Пещеру не затопит, - не совсем уверенно сказал Адам. - Мне кажется, она на одном уровне с набережной. Правда, я помню, три года назад волны перехлестывали и через набережную.
- Ты был здесь три года назад? - удивленно спросила Ева.
- Я бываю здесь каждое лето… - Он хотел было сказать "с восьмилетнего возраста", но поправился на "вот уже лет десять".
- Значит, ты был здесь три года назад? - повторила Ева. - Почему же мы тогда с тобой не встретились? Три года назад я была… совсем другой.
Адам промолчал. Три года назад он был совсем мальчишкой и находился под неусыпным оком матери.
- Тебе сколько лет, Адам?
- Восемнадцать, - тихо ответил он, впервые за всю свою взрослую жизнь не прибавив ни единою года.
- Я думала, тебе по крайней мере двадцать пять, - протянула она и приподняла лежавшую у него на груди голову. Но тут же снова прижалась к нему. - Это не имеет никакого значения, правда?
- Имеет… То есть нет, конечно же, не имеет, - поспешил поправиться он, почувствовав, как она вздрогнула. - Словом, я хочу сказать, что мы с тобой самые настоящие Адам и Ева.
Она было рассмеялась, но тут новая, окончательно обезумевшая в своей ярости волна, злобно грохнув о валуны у входа, ощутимо пополнила запас скопившейся в пещере воды.
- Придется что-то придумать, - сказал Адам. Ему очень не хотелось менять позу, снимать со своей груди голову Евы, но она сделала это сама. - Ты останешься здесь, а я попробую выглянуть наружу.
- Я с тобой! Не оставляй меня одну! - воскликнула Ева с интонацией насмерть перепуганного ребенка. - Я так боюсь, Адам.
- Пойдем.
Он вытянул руку и коснулся кончиками пальцев чего-то прохладного и упругого - груди Евы. В тот момент это нечаянное прикосновение не пробудило в нем никаких эмоций, он только удивился, что у нее такая приятная грудь, - его целиком поглотила мысль о грозящей им опасности затопления.
Она вцепилась обеими руками в его руку и решительно спрыгнула в воду.
"Ей вода почти что по бедра, хоть у нее и длинные ноги, - мелькнуло у него в голове. - Да, точно до этого места".
Где-то впереди брезжило. Они медленно продвигались в ту сторону.
- Каждая третья волна - бешеная, каждая девятая - сумасшедшая, - сказал Адам, когда они приблизились к выходу из пещеры. Им в лицо грозно задышало море. - Сейчас седьмая. Переждем. Держись, Ева.
Он схватил ее в охапку, и она прильнула к нему всем телом. Волна окатила их, попыталась свалить с ног, увлечь за собой, разжать объятия. Но они выдержали. Уже после того, как угроза миновала, они какое-то время стояли, тесно прижавшись друг к другу. Наконец Ева ткнулась лбом Адаму в подбородок и этим движением вывела его из непонятного, похожего на сон оцепенения.
Им удалось наконец выбраться из пещеры и вскарабкаться на выступ скалы над нею, куда долетали лишь отдельные брызги. Ева, неосторожно шевельнувшись, чуть было не свалилась вниз, и Адам подхватил ее под мышки. Он почувствовал, как часто бьется ее сердце. Еще он ощутил легкую тяжесть ее груди.
- Ой, я забыла в пещере купальник! - воскликнула Ева. - Что же теперь делать?
- Хочешь, я за ним сбегаю? - в шутку предложил Адам и тут же понял, что стоит ей этого захотеть и он отправится в пещеру искать ее купальник.
- Я умру от страха, если ты оставишь меня хоть на секунду. Но если нас найдут в таком виде… Нам надо самим добраться домой.
Адам кивнул.
- Сейчас я сориентируюсь. Где-то здесь должна быть тропинка. Чуть выше и левей. Вот уж точно ни зги не видно.
В разрыве между туч показался кривой лунный лик. Его болезненно бледный свет выхватил из мрака черные контуры скал, омываемых бурлящей водой, профиль Евы, полуприкрытый гривой волос, подбородок, уткнутый в согнутые колени. Она показалась Адаму воплощением юности недавно сотворенного мира. Он залюбовался ею, как любуются картиной или живым пейзажем, вовсе не думая о том, что от этой красоты можно получить что-то иное, кроме духовного наслаждения.
- Ты очень красивая, - прошептал он. - И очень…
Он хотел сказать "молодая", но вовремя понял, что этим можно Еву обидеть - ведь она не зря откровенно призналась, сколько ей лет.
- Ты тоже. - Она лукаво улыбнулась. - И я тебя не стесняюсь. Наверное, потому, что ты - Адам.
Она протянула ему руку. Он осторожно взял ее в свою и, повернув ладонью кверху, поцеловал едва ощутимым прикосновением губ запястье. Он так никогда не целовал и даже не знал, что можно так целовать. Она тихо рассмеялась, откинув назад голову.
- Ты нежный. И очень мужественный. Настоящий Адам. Ты уже нашел свою Еву?
Он не знал, что сказать. А она ждала ответа.
Адам коснулся губами губ Евы. Она высунула кончик языка и провела им по внутренней стороне его губ. И тут же отстранилась. Он судорожно прижался губами к ее губам, крепко обнял ее, чувствуя, как уперлись ему в грудь острые коленки Евы.
- Как хорошо! - выдохнула она, когда они оторвались друг от друга, чтобы набрать в легкие воздуха. - Хочу еще.
До сих пор поцелуи вызывали у Адама желание, которое, зарождаясь где-то в низу живота, посылало токи по всему телу. От этого поцелуя у него закружилась голова и куда-то поплыло тело. Девчонки, целуясь, скользили руками все ниже и ниже, пока они не достигали той точки, где рождалось желание.
Евины руки висели безжизненными плетьми, но она так страстно отдавала ему губы, что он чувствовал - Ева вся без остатка принадлежит ему.
Его сверстницы не умели и не хотели отдаваться до конца, предпочитая как можно больше наслаждаться самим. Адам не осуждал их за это - его помыслы в этот момент были направлены на то же самое. Но девчонки не понимали, что, отдаваясь до конца, женщина получает наивысшее наслаждение. Он представил на мгновение, что это за наслаждение. По-видимому, в каком-то другом своем воплощении он испытал его, но почти забыл.
Теперь оба хватали ртами воздух, как рыбы на суше.
- Прости, если я был груб, - прошептал Адам. - Можешь ударить меня.
Ему вдруг захотелось, чтобы Ева ударила его как можно больней.
- Ты… ты будто знаешь, как я хочу. Как чувствую. Откуда? - лепетала Ева.
- Ведь ты сделана из моего ребра, - сказал он первое, что пришло на ум. И тут до него дошел смысл этой фразы.
Они смотрели друг другу в глаза. Адаму хотелось лечь рядом с Евой, прижаться к ней всем телом. От одной мысли о том, что за ощущение он испытает, голова пошла кругом. "Если я вдруг окажусь с ней в одной постели, наверняка опозорюсь - мне хочется только лежать рядом и наслаждаться близостью ее тела".
- Ты знаешь, о чем я сейчас думала? - спросила Ева.
Он едва заметно кивнул головой.
- Я думала о том, что сам так называемый акт любви, быть может, не самая главная составная часть наслаждения, которое могут получить мужчина и женщина. Согласен?
- Ты умница. Настоящая Ева.
- Нам пора домой. Иначе… кто-нибудь увидит нас и поймет все совсем не так, как нужно, - сказала она.
Они взялись за руки. Адам карабкался впереди. Он то и дело оглядывался на Еву и сильно - до хруста - сжимал ее ладонь в своей.
Прежде чем выйти на шоссе, Адам наломал мягких веток диких маслин, которыми Ева со всех сторон обложила свое туловище, а он стянул ее талию шнурком из своих плавок. Потом они распределили ветки так, что получилось некое подобие купальника без бретелек.
- Я расскажу, как было. Иначе все равно попадусь. Из меня никудышная лгунья. - Ева опустила глаза. - Но то, что это был ты, я не скажу. Ни за что на свете. Прощай.
Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Адама в щеку.
- Я провожу тебя.
- Нет. Ты - сам по себе, я тоже.
У Адама упало сердце. Неужели Ева может так думать после того, что они пережили и перечувствовали вместе?
- Для всех остальных, разумеется, - добавила она и грустно усмехнулась. - Прощай, Адам.
Он видел, как она спустилась на дорогу и растворилась во мраке. Снова припустил дождь. Адам вдруг подумал, что он больше никогда не увидит Еву. Он бросился за ней.
Он нагнал ее возле самого поселка. Она стояла с протянутыми в его сторону руками.
- Адам, я забыла сказать тебе… Садовая, семнадцать. А у тебя?
Он назвал свой адрес. Она охнула, закрыла лицо ладонями. Потом повернулась и зашагала к домам.
Адам не стал ее окликать.
"И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце ее - силки, руки ее - оковы; добрый перед Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею".
Так сказал Екклесиаст. Он тоже был мужчиной.
Дома Адама не хватились - в последнее время он приучил всех близких к тому, что не отчитывался перед ними, где и как он проводит время. Адам прямиком направился в свою зеленую резиденцию, благо несколько дней назад смастерил над ней надежную крышу из плотной клеенки, залез под одеяло и заснул как убитый.
Ему ничего не снилось, если не считать отрывочных видений отдельных частей тела Евы. Главным образом грудей с торчащими в разные стороны сосками, к которым ему хотелось припасть ртом - ему представлялось, что в них заключена какая-то могучая сила, без которой он не сможет жить дальше.
Появление Евы скорее можно было назвать воскрешением из мертвых - оно сопровождалось обычными в таких случаях радостными восклицаниями, в которых чувствовались слезы. Ева рассказала все, как было: про то, как чудом была вынесена на берег, как нашла укрытие от ветра и дождя в пещере возле самого берега и, чтобы не замерзнуть окончательно, сняла мокрый купальник, как пещеру стало затапливать водой, но она сумела все-таки выбраться наружу, как соорудила свой первобытный наряд. Потом заявила, что очень хочется спать, накрылась с головой одеялом, но так и не смогла заснуть. Она проваливалась на короткие мгновения в густую тьму, кишащую чудовищами. Она открывала глаза, слышала, как о гранит набережной ухает очередной вал, и, откатываясь назад, злобно шипит - "ппсшоу".
"Зачем я спешила домой? - думала она. - Пускай бы нас затопило в той пещере… Вода прибывает, а мы тесней, тесней, еще тесней сливаемся друг с другом. Там мы были мужчиной и женщиной, Адамом и Евой. В обычной жизни он - мальчишка, а я женщина в годах. Так, как было там, уже не будет никогда. Не будет… Больше вообще ничего не будет. Иначе это позор… Не будет, не будет, не будет", - мысленно клялась себе Ева.
И тут она вдруг вспомнила, как Адам - ведь это был он - играл си-минорную сонату Шопена. Вспомнила, как присела в траву возле забора и испытала жгучее наслаждение, блаженство, восторг, экстаз, в котором участвовало все ее существо - от кончиков ногтей до самых сокровенных уголков души. Как обессиленная и вконец вымотанная душой и телом едва доплелась до дома и полдня провалялась в постели. Ей снились волшебные сны.
Ева снова очутилась в кишащем чудовищами мраке…
Утро было на редкость безмятежным и тихим. Как будто ей все приснилось… Она нежилась в постели на веранде, откуда ей был виден кусочек голубого неба сквозь виноградные листья, и прокручивала в памяти свой "сон". Муж с дочкой ушли на пляж. "Спать, спать, - велела себе Ева. - Может, все снова приснится…" Она погружалась в безмятежное состояние, фоном которого был солнечный свет сквозь листья винограда и затихающий шум морского прибоя.
- Тс-сс… - Адам стоял над ней, приложив к губам палец. - Я хочу к тебе.
Она инстинктивно подвинулась. Ее тело было сухим и горячим и пахло сеном - резко, жарко, дурманно.
- Я люблю тебя, Ева. Я люблю тебя… Люблю тебя… люблю…