Шепот окутывал ее со всех сторон. Потом настал миг, когда ей показалось, что она умрет, если этот восторг продлится еще хотя бы мгновение. Кажется, она на самом деле умерла. Чтобы сразу же воскреснуть для наслаждения под поцелуями Адама.
- Прости. Прости меня. Я даже не спросил твоего согласия. Все получилось словно помимо моей воли. Ты изумительная, Ева.
Адам как одержимый целовал ее грудь.
- Это было так… волшебно. - У нее не было сил говорить. Она судорожно глотнула воздуха. - Что ты сделал со мной, Адам?
- Мне кажется, я только что вышел отсюда. - Адам накрыл своей горячей лодонью ее трепещущее лоно. - Это… это так чудесно - быть рожденным Евой.
Она крепко зажала ногами его руку и подтянула пятки к ягодицам.
- Адам, мы согрешили, да?
- Нет. То есть да. Но если это называется грехом, мне очень жаль праведников.
Она тихо рассмеялась.
- А если нас застанут? За этим грехом? Что с нами сделают?
- Не знаю. У меня плохо работает фантазия. Думаю, свяжут вместе и бросят на съедение акулам. Или побьют камнями и выгонят из дома. Я хочу сказать, из человеческого общества.
- И мы будем жить в пещере, Адам. Я буду ждать тебя у очага с охоты.
Адам приподнялся, встал на колени и, упершись ладонями в коленки Евы, с силой развел их в разные стороны. Он скользнул по ней взглядом и замер, поразившись красоте ее затаившегося в ожидании лона.
- Возьми же меня, Адам, - низким хриплым голосом произнесла Ева. - Всю, без остатка.
К вечеру того дня Адам появился на пляже. Он уже привык к затаенно восхищенным взглядам, которые бросали на него представительницы женского пола, особенно его сверстницы. Для них Адам был суперменом. Они были готовы откликнуться на первый его зов. Но Адам никого не собирался никуда звать - он пришел на пляж из-за Евы. Увы, он даже представить себе не мог, какому испытанию себя подвергает.
Ева сидела на клетчатом покрывале рядом с мужем. Его физиономия выражала неколебимую уверенность в том, что все принадлежит ему, лишь ему одному: жена, дочь, этот вечер, море - все настоящее, прошлое и будущее.
Ева скользнула по Адаму наигранно равнодушным взглядом. Потом еще раз и еще. Она замечательно играла свою роль. Ему было бы не так муторно, играй она чуть хуже.
Когда Адам вылез из воды, Ева сидела одна. В той самой позе - подбородок на коленях, - с которой, как он считал, между ними все началось. Она не смотрела в его сторону, хотя он знал, что она замечает каждое его движение. Зато стоявшая от нее в двух шагах девочка смотрела на Адама во все глаза. И не собиралась скрывать своего интереса к нему. Адам, конечно же, понял, что это дочка Евы, хотя она едва ли была похожа на мать. У девочки было капризное выражение лица. Адаму вдруг показалось, что сейчас она подойдет к матери и скажет, указывая пальцем на него: "Купи мне эту игрушку!" И даже топнет ногой.
Когда Адам обернулся, уходя с пляжа, девочка на самом деле что-то говорила Еве. Теперь они обе смотрели в его сторону. Они показались ему в тот момент слишком похожими друг на Друга.
Адам уединился в своей зеленой резиденции с "Портретом Дориана Грея". Он любил читать Уайлда в оригинале, хотя говорил по-английски неважно - лень было насиловать память из-за такого пустячного занятия, как подыскивание слов. Он не понял ничего из прочитанного, кинул книжку под кровать и уставился в свой провисший от дождя потолок.
Вокруг него ошалело стрекотали цикады. В небе светили далекие звезды. Мир остался таким же невежественным и равнодушным к человеку, каким был всегда. Теперь Адама выводило из себя его равнодушие. Еще вчера утром мир казался ему объемным и осмысленным. Теперь он был плосок и примитивен. Как площадка для игры в теннис. И ему еще целый месяц томиться здесь. А потом?.. Это "потом" казалось ему листом грязной оберточной бумаги на мокрой мостовой.
Незаметно для себя он задремал. Проснулся от пустоты во всем теле. Нудно подташнивало. "Лечу в самолете, попавшем в болтанку", - подумал он и снова заснул.
…Раздался какой-то звук, и Адам встрепенулся. Где-то поблизости хрустнула ветка. Адам приподнялся на локтях и огляделся. Там, за шатром ореховых веток, все было блекло подсвечено бледным лунным светом. Снова раздался хруст. Адам вскочил и, повинуясь неосознанному инстинкту, бросился в ту сторону.
Ева стояла возле персикового деревца. Она была в чем-то белом и длинном. Адаму показалось, что он свихнулся. Но тут Ева протянула к нему руки и сказала:
- Слава Богу! Я попала туда, куда хотела попасть.
Он подхватил ее на руки и понес в свой шатер.
Она вся дрожала.
- Одежда в комнате. Я ведь не собиралась к тебе, Адам, - говорила она, свернувшись калачиком у него на груди. - Вечером я дала себе слово выкинуть все из головы. Но это какое-то колдовство. Ты не Адам, а Мефистофель.
Адам пребывал в приятном опьянении, разлившемся по его телу. Ему не хотелось ни говорить, ни шевелиться, ни что-либо чувствовать.
- Ты ведь не осуждаешь меня, правда? Я сама себя не узнаю. Еще вчера утром я бы не поверила, что на свете существует такое.
- Я тоже.
- Это от Бога.
- Наверное.
- Он добрый. Он щедрый. Только потом…
- Что потом?
- Он заставит расплатиться за все.
- Пускай. За это можно заплатить. Ева… Может, это любовь?
- Может…
Он расстегнул пуговицы на ее рубашке, достал упругую душистую грудь и жадно впился в нее губами, зубами, всем ртом.
- Ты для меня все на свете, Ева. Все, чем может быть женщина, - прошептал он, оторвавшись на короткий миг от ее груди.
- Я только сейчас поняла, что не была настоящей матерью. Ты слышишь меня? Я играла в нее. Адам, я хочу быть твоей матерью. Только тогда все это будет называться кровосмесительством. Но ведь мы и так чего только не натворили… Грехом больше, грехом меньше - какая разница?
Он вдруг крепко стиснул ее бедра и заставил вытянуть ноги. Потом стал поднимать рубашку. Когда ее прохладные груди соприкоснулись с его телом, он испустил стон. Ему показалось, кожа на его собственной груди истончилась и соски Евы теперь касались каких-то нервов. Сладкая судорога распространялась во все без исключения части тела. Даже в кончики мизинцев на ногах.
- Адам, - прошептала Ева, - мне стыдно, но я… я хотела бы попробовать с тобой по-всякому. Я испорченная, да?
- Ты очень чистая, Ева.
- Правда?
Он лишь улыбнулся ей в ответ. Он просунул руки между их телами и взял в ладони груди Евы. И снова ее соски прожгли ему кожу и, коснувшись оголившегося нерва, передали по нему наслаждение каждой клеточке его существа. Он замер на несколько секунд. Потом рывком оттолкнул от себя Еву и приподнялся над ней на вытянутых руках.
- Мне страшно, Адам.
- Мне тоже.
- Ты все понял. Но ведь потом можно умереть. Лучше умереть, чем возвращаться туда.
- Лучше.
- Но ты еще совсем не жил, Адам.
- Без тебя не жизнь, Ева.
- Ну, а если нам придется… Нет, я этого не переживу.
- Нас никто не сможет разлучить.
- Ты уверен в этом?
Он не ответил, медленно входя в нее…
"Если бы можно было остаться там навсегда", - промелькнуло в подсознании у Адама.
Он проспал до полудня. Проснувшись и почувствовав голодные спазмы в животе, пошел на кухню и поел прямо из кастрюль и сковородок.
Все, кроме тетки, ушли на пляж. Тетка сидела на веранде у самовара и что-то вязала. Адам заставил себя поговорить с ней о погоде и еще о чем-то совершенно отвлеченном, но привычном. Он чувствовал, ему просто необходимо зацепиться за какой-нибудь бугорок реальности. Тетка отметила, что Адам похудел. Правда, она и раньше неоднократно говорила ему об этом. Обойдя два раза вокруг большого обеденного стола, Адам подошел к распахнутому окну. Бывало, усевшись на подоконник этого обращенного в сторону гор окна и впитывая в себя все краски, запахи и прочие ощущения, Адам думал о том, как бы хорошо продлить каждую минуту здешнего времени в три или, еще лучше, в пять раз. Но и тогда вряд ли бы он успел получить полное наслаждение от лета. Теперь каждая прожитая минута была для него вроде серой без начала и конца веревки, вдоль которой он все шел и шел…
Адам присел к пианино. Взял аккорд в ля-миноре и почему-то вспомнил свернувшуюся у него на груди калачиком Еву. Потом начал играть до-минорную фантазию Моцарта. Сегодня она звучала особенно трагично и безысходно…
"Пойду на пляж - может, ее увижу". Он не выразил это свое желание словами, но именно таков был его смысл. Провел рукой по щекам - колется. Бриться не стал, отложив это занятие на вечер. Неведомо откуда всплыла надежда на то, что сегодня ночью к нему снова придет Ева.
На пляже было солнечно, обилие тел навевало скуку. Адам прочесал взглядом каждый уголок. Евы нигде не было. На клетчатом покрывале, лежа на животе, загорала Ася. Она вдруг подняла голову и нашла глазами Адама. Адам быстро отвел свои, но успел заметить во взгляде девочки удивление и укор. Евин муж играл в карты с мужчиной и женщиной на соседнем покрывале.
Адам разбежался и кинулся в воду.
Ее голова в белой шапочке покачивалась на волнах около буйков. Поблизости было еще несколько голов, и Адам решил, что риск выдать себя не так уж и велик. Он поплыл под водой, изредка выныривая. Он уже видел впереди себя плавно колыхающиеся в прозрачной бирюзе ноги Евы, нижнюю часть ее туловища. Евино тело было ослепительно золотистого цвета. Оно преломляло солнечные лучи и посылало их в глубину. Набрав побольше воздуха, он опустился метра на два с половиной и, сделав рывок вверх, перевернулся на спину…
Ему казалось, что сквозь его уши продели острый шампур. Он открыл глаза. Вместе с резкой болью появилось видение лица Евы. "Наверное, я утонул, - промелькнуло в голове. - Это уже в другом мире…"
- Ты жив, жив, - услышал он над собой. - Боже мой, ты жив!
Он понял, что лежит на дне шлюпки, а голова его - на коленях Евы.
- Нельзя, чтоб они…
- Да-да. Но сейчас это не имеет значения.
Лицо Евы было залито слезами. Он пересилил боль и сел.
В тот же момент шлюпка ткнулась носом в берег. Тут уже собралась толпа людей. Адам попытался встать. "Только бы меня не вырвало у нее на глазах", - подумал он. И потерял сознание.
Прошло два дня, прежде чем Адам поправился окончательно и перебрался из дома в свою зеленую резиденцию. Ему сказали, что его спасла какая-то девушка, но она куда-то пропала, едва спасательная шлюпка с Адамом пристала к берегу, и до сих пор никак себя не обнаружила.
Адам молча выслушивал слова восторженной благодарности в адрес Евы. Адам знал, что Ева навещала его каждую ночь. У него не было никаких иных доказательств их ночных свиданий, кроме того, что под утро ему становилось необыкновенно хорошо и радостно. Ему казалось, он летает, обнявшись с Евой. Им даже не приходится махать руками-крыльями - они прижимаются все тесней и тесней друг к другу и, невидимые снизу, совершают облет цветущих полей и лугов. Адам чувствовал присутствие Евы, ее прикосновения были так волшебно легки, что он боялся дышать, чтобы не спугнуть счастье. Он стремился продлить это наслаждение, и в то же время ему казалось, у них с Евой пропасть времени впереди - и на реальность, и на мечты. Болезнь, а главное - процесс выздоровления обострили в нем жажду к самым изощренным наслаждениям. А что может быть тоньше и изощреннее реальности, переработанной фантазией страстного душой и телом молодого человека в некую близкую к божественной субстанцию?
Наутро второго дня болезни Адам почувствовал такую тоску по Еве, что его еще слабые ноги понесли его к дому Евы. Он увидел через забор Еву, ее дочь и мужа за столом в саду. Ева тоже его увидела. Эгоистичное желание сейчас, сию секунду прикоснуться к Еве одержало верх над всем остальным. Он перемахнул через забор, упал перед Евой на колени, схватил ее руку и впился в нее губами.
Ева застенчиво улыбалась ему. Евин муж смотрел на него, как на родного брата. Евина дочь изо всех сил старалась привлечь к себе его внимание.
"Какой-то испокон века знакомый сюжет наизнанку, - подумал Адам. - Сколько раз в мечтах я спасал хорошеньких девчонок".
"Это так банально", - услышал он чей-то голос.
"Но все равно я куда естественней чувствовал бы себя в роли спасителя, чем спасенного, - возразил Адам. - Все-таки я мужчина".
Он поднял глаза на Еву и понял, что она страдает.
Он встал с колен, виновато улыбнулся и учтиво попрощался, пообещав зайти еще.
- Вы не обманете? - серьезно спросила дочь Евы. - Вы правда придете?
Упав с облаков грез на затоптанную лужайку бытия, Адам потащился домой и заполз в свой зеленый шатер зализывать раны.
"Почему так больно? - спрашивал он себя. - Ведь я же знал с самого начала, что у нее есть…"
Он не хотел даже мысленно произносить это отвратительное слово - "муж". Он вдруг почувствовал, что ему не хочется видеть Еву сегодня ночью. "Неужели она может быть с кем-то вот так же, как со мной?"
Он задохнулся от этой мысли. Ему захотелось вскочить, бежать… Куда? Некуда ему было бежать!..
Он вышел к столу для того, чтобы наговорить родственникам кучу гадостей и тем самым разрядиться. Разумеется, он не планировал это заранее - все случилось само собой.
Сестра, в адрес которой был сделан выпад на больную для нее тему волосатых ног, показала ему язык, нос и сказала:
- А я знаю, кто эта твоя русалка. Думаешь, какая-нибудь пикантная мадемуазель со стрижкой "гаврош" и в американском бикини? А вот и нет! Обыкновенная советская женщина. При муже и ребеночке. Муж у нее лы-сый. Ой, мама, он дерется!
Адам запустил в сестру арбузной скибкой, хотя раньше никогда не позволял себе подобного хамства по отношению к кому бы то ни было, а тем более к женщине, и выскочил из-за стола.
Выйдя за калитку, он направился куда глаза глядят. Неподалеку от дома он столкнулся с Асей.
- А я иду к вам, - сообщила она, глядя Адаму в глаза. - Только я не знаю, хорошо это или плохо.
- Здравствуйте.
Адам с трудом нашел подходящее для данного случая слово.
- Так вы думаете, это хорошо? Я только хотела отдать вам письмо и уйти. Но сейчас мне вдруг захотелось побыть с вами хотя бы пять минут. Можно?
- Можно, - буркнул Адам. - А где письмо?
- Вот.
Ася извлекла откуда-то из-под оборок сарафана белый квадратик.
- Оно…
- Нет, мама тут ни при чем. - Ася с ехидным пониманием поджала губы. - Письмо от меня.
Адам стал машинально разворачивать его, но Ася сказала:
- Прочитаете через пять минут. Когда я уйду.
- Хорошо.
Адам сунул письмо в нагрудный карман сорочки.
Он шел рядом с девочкой, стараясь не прикасаться к ней. Он чувствовал интуитивно, что девочки пятнадцати лет все случайное возводят в ранг предопределенного неведомой высшей силой.
- Быть может, вы проклянете меня, когда прочитаете письмо, - заговорила Ася. - Что ж, я к этому готова.
Адам хотел было сказать ей что-то вежливо-безликое, как Ася вдруг схватила его за локоть и потащила в сторону скамейки в кустах.
- Вон моя мама, - прошептала она. - Она не должна видеть нас вместе.
Они сели на скамейку и оказались в завидном положении тех, кто все видит, оставаясь при этом невидимым.
На Еве была широкополая шляпа и открытый сарафан из той же самой материи, что и Асин, но такого волнующего фасона, что у Адама дух захватило. Рядом с Евой шел молодой человек спортивного телосложения и нес ее соломенную сумку.
- Кто это? - громко вырвалось у Адама.
- Тс-с. Это Вольдемар. Папин кузен. Я была чуточку влюблена в него прошлым летом.
- А твоя мама? - спросил Адам, не глядя на девочку.
- Мама ни о чем не догадалась А, вы хотели узнать, как относится к Вольдемару моя мама? - дошло до Аси. - Думаю, он ей тоже немножко нравится. Он очень тонкий ценитель женщин. Так говорит мама. Но пустой как мячик.
- Это тоже ее слова?
Ася мельком посмотрела на него и промолчала.
Ева о чем-то увлеченно беседовала с Вольдемаром. Вдруг она глянула в сторону кустов, за которыми стояла их скамейка. Адам мог поклясться, что их глаза встретились. Ева испуганно отвела свои.
- Куда они идут? - Адам едва удержался от того, чтобы выскочить из своего убежища и преградить им дорогу.
- Обыкновенный светский променад. Убивают курортное время. Но мне совсем неинтересно говорить про них. - Ася капризно наморщила нос. - Никогда не поверю, что вас может интересовать, чем живет пожилая женщина.
- А уж тем более то, чем живут девчонки. До свидания.
Адам резко встал.
- Постойте! - Ася повисла на его руке. - Вы многого лишитесь, потеряв мою любовь. К тому же я умею мстить.
- Забавно.
Адам впервые посмотрел девочке в глаза. В них сверкали золотые искорки.
- Думаю, до этого у нас дело не дойдет. Но вы сперва прочитайте мое письмо. Вы поймете, что так, как я, вас никто никогда любить не будет. Прощайте!
На набережной Евы не было. Расстроенный Адам зашел в кафе-террасу. Здесь, как всегда, было многолюдно. Он взял двести граммов коньяка и сел в угол. Ему не хотелось читать Асино письмо, но перед ним зияла пустота времени. Он сделал глоток коньяка и развернул бумажку.
"Я увидела вас и сразу поняла, что дни моего никчемного существования кончились. Что в этой жизни все-таки есть смысл, только его почти невозможно найти. Но я нашла, нашла…" - читал Адам строчки, написанные совсем не детским почерком.
Дочитав письмо, которое оказалось длинным и перенасыщенным идеальной, выдуманной любовью, Адам поднял глаза и увидел сидевшую через столик от него Еву. Она потягивала из бокала вино и оживленно болтала с Вольдемаром, а он время от времени касался рукой ее плеча.
"И никто, никогда не посмеет прикоснуться ко мне живой и мертвой тоже, поскольку мое чувство к вам создает вокруг меня силовое поле такой необычайной мощи, что убьет насмерть любого другого, посмевшего войти в него", - вспомнились Адаму строчки из Асиного письма.
Неожиданно Ева повернула голову и помахала ему рукой. Адам в мгновение ока очутился за их столиком.
- Я испытываю необычайную нежность к этому мальчику, - сказала она и улыбнулась. - Как ты считаешь, Вольдемар, это противоестественно?
- Ни Боже мой, - покровительственным тоном сказал Вольдемар. - А как его зовут?
- Понятия не имею, - беспечно ответила Ева.
- Пойду принесу еще вина.
Вольдемар встал.
- Завтра мы должны уехать куда-нибудь. Иначе я больше не выдержу. Куда угодно, - быстро говорила Ева, сохраняя игривое выражение лица. - Приходи в девять тридцать на причал.
- А как же наше… инкогнито?
- Будь что будет. Тем более что все стихии на нашей стороне. И в первую очередь морская. Поплывем куда-нибудь морем. Оно укроет нас. Подскажет, что нам делать.
К столику приближался Вольдемар с бутылкой вина и шоколадкой. Адам опустил голову - он боялся, что его глаза все выдадут.
- Будь я хотя бы на десять лет моложе, я бы влюбилась в тебя по уши, - говорила Ева слегка заплетающимся от напряжения языком. - Преследовала бы тебя на каждом шагу, писала бы тебе любовные письма…
- Лучше в меня влюбись, - сказал Вольдемар. - Я с удовольствием разделю все твои причуды.