Я приехала в Анапу с Ленкой Дубровской и пришла в ужас от грязи и сутолоки на городском пляже, тесноты конуры, которую мы делили с двумя студентками из Ростова, длинных очередей в кафе и закусочных и от прочих "прелестей" дикарского быта. Ленка не замечала всего этого, потому что была без памяти влюблена в преподавателя английского, отдыхавшего в санатории "Анапа" с женой и маленькой дочкой. Она целыми днями торчала на санаторном пляже, похожем на большую клетку, и развлекала маленькую Лику, пока Святослав Сигизмундович и его узкобедрая длинноногая мымра заплывали в море. На меня самым гнетущим образом действовала безропотная Ленкина услужливость, покорность, с которой она сносила насмешки в свой адрес красиво развалившейся на топчане Алены, похотливые взгляды Святослава Сигизмундовича, которые он воровато бросал на Ленку и выпендрежных пляжных девочек.
- Как ты можешь так унижать себя? - спросила я у Ленки, когда мы пытались заснуть в похожем на душегубку сарайчике. - Эта кобра терпит тебя только потому, что ей лень нянчиться со своей капризной куклой, а твой Чайлд Гарольд сидит у ее ноги и украдкой любуется разными сучками. Давай бросим их на растерзание духов античной Горгиппии и махнем в Геленджик.
- Прости, Лорка, но я отсюда никуда не поеду.
Так продолжалось несколько дней. Однажды я проснулась с тяжелой, как зеленый арбуз, головой, пошвыряла в чемодан свои шмотки, натянула на обожженные плечи ковбойку и двинула в сторону автовокзала.
Билетов не было ни в каком направлении. Ни на сегодня, ни на ближайшую неделю. Я затолкала свой тяжеленный чемодан под лавку, которая стояла на солнцепеке, а потому была совершенно пустой, завалилась на нее и накрыла лицо соломенной шляпой.
Я даже не пошевелилась, когда почувствовала, что на меня упала чья-то тень.
- Если нам по пути, с удовольствием подброшу, - услыхала я приятный мужской голос.
Я встала, вытащила из-под лавки чемодан и сумку.
- Пошли! - Антон забрал у меня чемодан и направился в сторону пыльного "жигуленка" на обочине шоссе. Открыв для меня переднюю дверцу, сказал так, словно мы были знакомы много лет: - Сейчас захватим сестру с мужем - они навешали племянника в лагере - и двинем в Дюрсо. Возражения есть?
- А там тоже море? - поинтересовалась я, знакомая с географией не лучше Митрофанушки Фонвизина.
- И море, и звезды, и скалы. И даже вино. Ты любишь знаменитое массандровское вино? - И когда я неуверенно кивнула, добавил: - А главное, там совсем пустынно - заповедная зона. Думаю, пора представиться: Максимов Антон Васильевич, журналист, заместитель главного редактора областной газеты. Первый заместитель. Где и какой - в настоящий момент значения не имеет, потому что ты, судя по выговору, москвичка. Угадал?
- Да. И тоже журналистка. Правда, безработная.
Антон присвистнул и посмотрел на меня оценивающе.
- В таком случае мы вполне можем ужиться под одной крышей. Или у тебя неуживчивый характер?
Я неопределенно пожала плечами. Он казался мне самоуверенным, этот Антон Васильевич Максимов, но какая мне в сущности разница? В Москву возвращаться не хотелось, не говоря уж об Анапе. Дюрсо так Дюрсо.
- Грязный городишко. Да и публика здесь уж больно нереспектабельная, - заметил он, словно угадав мои мысли. - Ты впервые в Анапе?
- Да. Надеюсь, в последний раз.
Он улыбнулся.
- Что, занесло в чужую среду?
Я кивнула и отвернулась к окну, за которым тянулось однообразное бесцветное море.
- Это дело поправимое. Возможно, наша тебе понравится. Более того, я уверен, сестра просто-таки влюбится в тебя и свяжет на зиму носки - это у нее высший знак расположения. Ну а Сережка будет читать Блока и вздыхать от не выразимых словами чувств. Могу гарантировать, что скучать тебе с нами не придется.
Я вдруг вспомнила, как хорошо мне было в Дюрсо. В первый же вечер мы засиделись допоздна возле костра, который мужчины разожгли прямо у кромки воды. Мне казалось, я давно и очень хорошо знаю хрупкую, с лицом фарфоровой куколки Тамару, которая слегка припадала на одну ногу, но, несмотря на это, была жизнерадостна, кокетлива и дружелюбна. У Сергея, ее мужа, было ничем не примечательное, даже можно сказать, некрасивое лицо, каких тысячи в России, как выразилась Тамара, "самый заурядный скифско-угличский тип". Правда, в то время я к нему особенно не приглядывалась - мое внимание было сосредоточено на Антоне. Он тоже уделял мне все свое внимание, но это не было похоже на банальное ухаживание. Я считала всех троих своими сверстниками, хотя им было за тридцать.
В одном из первых разговоров Тамара сообщила мне, что они с Сергеем живут уже десять лет, а детей у них нет и никогда не будет. Из-за полиомиелита, которым она переболела в младенчестве. Она призналась, что сначала Сергей страдал от этого, а теперь смирился, ушел в свою науку, год назад защитил кандидатскую по Блоку. Тамара говорила это при нем - он сидел на песке и приводил в порядок рыболовецкие снасти. Я отметила про себя, что у Сергея ловкие красивые пальцы.
Когда в тот вечер мы заплыли вчетвером далеко в море, Сергей стал читать стихи Блока, Северянина, Гумилева и других русских поэтов, которые я, к своему стыду, плохо знала. Над темным бастионом скал небольшой бухты взошла большая янтарная луна. Все было сказочно прекрасно.
…Теперь я ехала к Антону, тому самому Антону, с которым мы бродили в сумерках среди скал, случайно касаясь друг друга локтями. К тому Антону, который будил меня по утрам и чуть ли не силком тащил купаться. Тамара и Сергей спали до девяти, мы же, вернувшись к завтраку, жадно набрасывались на молоко и мягкий деревенский хлеб, потом я досыпала в гамаке под грушей, а Антон уединялся с блокнотом и ручкой в саду за столом.
- Зажарила я вас? - спросила возникшая на пороге проводница. - Ну ничего, так оно лучше, чем зубами стучать. Ты только зря разделась, - обратилась она ко мне. - Через полчаса на месте будем, а у нас такие ветры, что до самой души пробирают. Тебя будут встречать?
- Должны.
"Конечно же, будут, - подумала я. - Антон подготовился к моему приезду - он любит делать все заранее". Если бы не он, я тогда не улетела бы в Москву - я все привыкла откладывать на последнюю минуту. Провожая меня в аэропорту, Антон продублировал свой служебный и домашний телефоны. На тот случай, если я их потеряю.
- Желаю тебе найти работу по месту жительства. Но если не получится, жду тебя к нам К себе.
Он поцеловал меня в щеку. Я оглянулась, прежде чем скрыться за дверью, увидела его стройную подтянутую фигуру, а главное - улыбку, как будто говорящую: "Все будет о’кей!" У меня заныло сердце, и на душе сделалось неуютно. Правда, в самолете я забыла об Антоне, ушла с головой в свои связанные с поисками работы проблемы.
Теперь это казалось таким далеким. И даже Антон, хоть я и ехала к нему. Нет, сказала я себе, ты должна настроиться на встречу, тем более что он прежде всего заговорит о своих чувствах. Он уже говорил о них этим летом, когда меня застигла врасплох прибойная волна и я на какое-то время очутилась во власти грохочущей стихии. Антон отвоевал меня у нее, а потом на берегу признался, что сам не знал, как я ему дорога…
За окнами уже мелькали новостройки. Быть может, в этом городе мне предстоит провести всю оставшуюся жизнь. "К чему такая патетика? - одернула я себя. - Не понравится - всегда можно сесть в самолет или поезд и отвалить в Москву, тем более что я еду не к Антону лично, а работать в редакции областной газеты. Ну а Антон Васильевич Максимов… Мало ли что было летом! Впрочем, ничего летом и не было".
Проводница собрала в охапку постельное белье и сказала, задержавшись в дверях:
- Сегодня вовремя прибыли. В прошлый раз на четыре часа опоздали. Домой к ночи добиралась: мне на трамвае через весь город ехать.
"А где буду жить я?" - мелькнуло в голове.
По телефону мы с Антоном этого вопроса не касались. Он сказал: "Обязательно приезжай. Я буду тебя ждать". Я была не готова жить у него. Нет, только не это.
Помимо сумки с книгами, у меня оказалась масса вещей: мама посоветовала взять лисий жакет и все наряды.
- Ты там будешь на виду, а потому не имеешь права ходить в чем попало. В провинции встречают главным образом по одежке, - со знанием дела сказала она.
Поезд медленно тащился вдоль перрона, и я приглядывалась к жиденькой цепочке встречающих, пытаясь отыскать в ней Антона. Хотя скорее всего он стоит на том месте, где должен остановиться мой вагон. Радостно забилось сердце в предвкушении встречи. Я провела щеткой по волосам, припудрила нос. Из зеркала на меня глянули лихорадочно блестевшие глаза.
Антон стоял на пороге купе и улыбался мне. Я робко протянула ему руку, которую он пожал крепко и в то же время с нежностью. Потом схватил чемоданы и понесся к выходу. Я едва поспевала за ним, волоча тяжеленную сумку с книгами.
- На Бездорожную! - бросил Антон водителю старенькой "Волги". - Ты уж извини, что не в собственной карете встречаю, - сказал он, наклоняясь ко мне. - Сцепление забарахлило, даже на работу опоздал. Знаешь, мы тут решили на семейном совете, что жить ты будешь - временно, надеюсь - у Тамары с Сергеем в нашем родовом особняке. Они очень рады тебе. Только, увы, там нет ванной, а потому купаться будешь ездить ко мне. Если захочешь, хоть каждый вечер. Кстати, я бываю у них очень часто: мама подкормит, глядишь, и с собой что даст. Есть возражения?
- Нет. Принято на "ура".
Я благодарно стиснула руку Антона.
Он осторожно обнял меня за плечи и притянул к себе.
- Ты даже представить себе не можешь, как я счастлив видеть тебя. - Он поцеловал меня в макушку. - Было бы глупо скрывать это.
Я смотрела Антону в глаза. Они у него были слегка испуганные.
- Да, я побаиваюсь тебя, - сказал он и отвернулся. - Потому что совсем не знаю.
- То есть?
- Ты не подходишь ни под один стереотип. Я вовсе не собираюсь подгонять тебя подо что-то знакомое, но мне было бы легче с тобой общаться, если бы в тебе… Ах, черт, не могу выразить это словами!
- Может, и не надо?
- Пожалуй, ты права. Но я бы очень хотел…
В этот момент машина остановилась возле деревянного дома с мансардой под черепичной крышей, и я так и не узнала, чего бы хотел Антон.
- Он только с виду такой убогий, а внутри книг целые горы и даже рояль. - Антон открыл передо мной калитку. - Правда, я все-таки сбежал в кооператив, но это уже издержки моей сумасшедшей жизни. У них тут патриархальные порядки и романтические отношения. - Он как-то странно усмехнулся. - Брошу тебя в их объятия, а сам - на летучку.
Мы вошли в длинные холодные сени. Антон поставил на пол чемоданы и вдруг обнял меня и поцеловал в губы. Я не смогла ответить на его страстный поцелуй, потому что боялась: откроется дверь и нас увидят.
- Ладно, ты права, сейчас не время.
Антон толкнул ногой дверь, и мы очутились в просторной жарко натопленной комнате.
…Вечером я чувствовала себя именинницей. Мы сидели за большим овальным столом, покрытым льняной скатертью в красную клетку, пили всякие наливки, ели кулебяки, салаты, болтали. Молчала только Зинаида Никитична, мать Антона и Тамары. Меня поразили ее глаза - уставшие, печальные.
Наконец все насытились, наговорились, и в комнате воцарилась тишина. Лишь в камине потрескивали поленья.
- А теперь слово возьму я, - сказал Антон и встал. - Лариса - мое открытие, я бы даже сказал, находка. Все мы тут свои, а потому будем совместно решать ее судьбу. - Он положил руку мне на плечо. - Я могу предложить тебе должность старшего литсотрудника в отделе литературы и искусства. Там как раз образовалась брешь в связи с уходом на пенсию одного сотрудника. Саша Березовский человек мобильный, но… этого еще мало. Мне кажется, ты будешь там на своем месте.
- Это что, уже решено на редколлегии?
- Такими делами занимаюсь лично я.
- Он у нас большой начальник, хоть с виду такой доступный и демократичный. Смотри, еще наплачешься от него, - сказала Тамара и подмигнула мне.
Антон метнул в нее недовольный взгляд.
- Ладно, не буду низвергать авторитеты. Молчу и ложусь на дно. Какой же ты, Антошка, сухарь! - не удержалась она от упрека.
- Томочка, все гораздо серьезней, чем тебе кажется, - подала голос Зинаида Никитична.
- Откуда ты знаешь, мама, что мне кажется? Ты умеешь читать мысли?
В голосе Тамары чувствовалось раздражение.
- Деточка, я просто хотела сказать, что Антоша должен…
- Мне совсем не интересно, что ты хотела сказать! - оборвала ее Тамара.
Возникла неловкая пауза. Я обратила внимание, как сидевший рядом Сергей наклонился и что-то шепнул ей на ухо.
- Я не заставляю ее топтаться у плиты. Она сама так хочет. - Голос Тамары смягчился и даже потеплел. - Мамочка, посуду мы собственными силами одолеем. Можешь отчаливать на свою перину, - сказала она Зинаиде Никитичне, собиравшей со стола грязные тарелки.
- Итак, будем считать вопрос решенным, - заключил Антон, обращаясь ко мне.
- А в какой-нибудь другой отдел ты не можешь меня определить? Хотя бы просто литсотрудником, не обязательно старшим. Мне надоело общаться с интеллигенцией. Такое впечатление, что у всех нас мозги не просто набекрень, а еще и с козырьком.
- Браво! - Тамара захлопала в ладоши. - Прошу считать меня единомышленницей. Твоя находка, Антон, просто цены не имеет. Ларочка, дай-ка я тебя поцелую! - Она обежала вокруг стола и чмокнула меня в щеку. - Просись в сельхозотдел - там заведующий вылитый Костолевский. Редакционные бабы от него кипятком писают.
- Все-таки серьезные вещи надо решать вне семейного круга. - Антон легонько ударил ладонью по столу. - Пойми, Лара, в сельхозотделе одни просмоленные амбалы сидят, но и они стонут, поскитавшись по бездорожью и пожив в клоповниках с удобствами под кустом. К тому же у них в комнате стоит такой мат, что даже мои уши вянут.
- Мои не завянут, не бойся.
- Дело не только в этом. Тут у нас подрабатывала внештатно одна девчушка. Послали мы ее как-то сделать беседу с передовиком-трактористом. Он ей такого наговорил, что наши редакционные циники целый месяц ржали. С нашим уважаемым народом общаться могут только те, у кого, как говорится, свои рога хорошо бодают.
- Ты глупость сказал, Антон! - воскликнул Сергей. Щеки его ярко вспыхнули. - В тех людях, которыми ты пугаешь Ларису, возможно, спасение нации. Не в нас же, пустозвонах.
- Ну, началось. Лариса Николаевна, вы присутствуете при судьбоносном событии, то бишь душеспасительном разговоре за чайным столом в пользу бедных, - сказал Антон со злой иронией.
- Не паясничай, братишка. Серый, а ты любитель пересыпать песок из одной ладони в другую. - Тамара погладила мужа по щеке. - Давайте лучше почитаем стихи. Как бывало в Дюрсо. Господи, как же я скучаю по Дюрсо и нашим выходкам!
- Сперва пусть Антон извинится за свою глупость, - сказал Сергей.
- Перед кем? - искренне удивилась Зинаида Никитична. - Мне кажется, у Антоши и в мыслях не было кого-то оскорблять.
- Ладно, с меня хватит. - Антон вскочил, громко двинув стулом. - Россия не нуждается в спасителях. И во всех этих, как ты выразился, пустозвонах. Главное, не мешайте - и мы сами выйдем на широкую дорогу.
- …ведущую прямехонько в капиталистический ад, - подхватил Сергей. - Для нас этот путь не подходит.
Зинаида Никитична переводила умоляющий взгляд с сына на зятя, потом повернулась к Тамаре, как бы прося у нее помощи. Но Тамара явно была на стороне мужа. В ее глазах я увидела восторг и обожание.
Спорили долго и горячо. Я всегда была далека от политики, а следовательно, и всяких гражданских раздоров. Наверное, потому, что принадлежу, как выражается мой в прошлом довольно политизированный отец, к генетически уставшему поколению. Я так и не смогла понять, на чьей стороне мои симпатии: меня привлекала и вроде бы убеждала крепко сколоченная теория Антона, согласно которой мы должны стать частью европейского сообщества, но стоило взять слово Сергею, и я была на его стороне: да, у нас, русских, своя судьба.
- Ну, будет, мы затронули вечную тему, - наконец сказал Антон. - Теперь что касается твоей, Лора, просьбы. Будешь числиться в отделе литературы и искусства, но иногда мы будем посылать тебя в народ. Ты не огорчайся, если лубок окажется грубым и аляповатым - Сережка пройдется по нему шкуркой и покроет лаком. Все, все, ухожу.
Антон обнял меня и крепко, почти грубо поцеловал, никого не стесняясь. Мы вышли на крыльцо его провожать.
- До завтра, любимая, - сказал он и быстро зашагал к калитке.
- В лунном свете и сухарь становится другим, - сказала Тамара и обняла меня. - Но ты на самом деле очень красивая, Ларка. Если бы и была мужиком, ты бы про этих хлюпиков и думать забыла. Серый, правда, Ларка у нас красивая? Что молчишь? Говори, пока твоя жена пьяная и добренькая.
- Да, - сказал Сергеи, не глядя на меня. И добавил: - Красивая и беззащитная. Очень беззащитная.
- Ну, это ты брось. Я за Ларку кому угодно гляделки выцарапаю, даже брату родному. Ему в первую очередь. Потому что он ходок Он недостоин тебя, Ларка, хоть и пыжится изо всех сит Ты ему так сразу не поддавайся, поняла? За нос поводи и вообще, пускай знает, что и нас не пальцем делали. А то они привыкли, что мы им сами на шею вешаемся. Правда, Серый?
Я не слышала, что ответил Тамаре Сергей, - Зинаида Никитична включила в тот момент телевизор, и я чуть не оглохла от визга какой-то эстрадной дивы из родных пенатов.
- Убери! - закричала Тамара. Она схватила с дивана подушку и швырнула в экран, потом затопала ногами и упала на ковер.
Я смотрела на нее в испуге. Сергей спокойно выключил телевизор, положил на место подушку и лишь тогда подал Тамаре руку. В мансарду они поднимались в обнимку.
- Спокойной ночи, - сказала Тамара, обернувшись с середины лестницы. У нее было безмятежно спокойное выражение лица.
Я долго вертелась на скрипучей кровати с расшатанными спинками. В этой комнате жил раньше Антон. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами, у окна - письменный стол, на котором лежала аккуратная стопка бумаги и стоял деревянный стакан с карандашами и ручками. Я вслушивалась в незнакомую тишину старого дома, пытаясь разобраться в своих чувствах и впечатлениях.
Они были очень противоречивы. Да, я была рада, что слиняла из Москвы, так сказать, сменила декорации. Мне хотелось работать по специальности, а не просиживать днями возле компьютера в каком-нибудь рекламном агентстве. Я пыталась думать об Антоне, но мои мысли перескакивали с одного на другое, пока наконец не остановились на Сергее.
"Как странно, но я совсем не знаю его, хоть мы и прожили почти месяц под одной крышей, - думала я, лежа с открытыми глазами. - Раньше он мне казался спокойным, даже апатичным. Правда, в Дюрсо мы не касались так называемых вселенских тем. Мололи всякую чепуху, сидя у костра, читали стихи".
Я вздохнула. Как и Тамара, я скучала по Дюрсо.
Я вспомнила, как однажды мы с Тамарой забрались на скалу, нависшую над морем, и любовались закатом. Она рассказывала о своем детстве, родителях. Потом вдруг сказала: