"Клаас, судя по всему, является славным весельчаком и записным балагуром", – решил Лёнька. – "Хотя, сейчас выглядит очень озабоченным. И это понятно – дочка, как-никак, пропала…. Сооткин? Женщина, как женщина. Сразу видно, что очень добрая и покладистая. Только усталая. Видимо, приходится много работать…. Какие из Клааса и Сооткин, если что, получатся тесть и тёща? Поживём – увидим. Если, конечно, это самое – "если что" – случится…".
Через несколько минут повозка остановилась.
– Здравствовать вам, бродячие циркачи! – раздался мужской голос. – Хорошей дороги!
– И вам, мирные горожане, доброго дня, – ответил Тиль.
– Не видали ли вы возле канала молоденькую девушку с очень светлыми, почти белыми волосами?
– С ямочками на выпуклых щеках, как у меня? – дополнил звонкий женский голосок. – Это наша дочка.
– Видали, конечно. Даже разговаривали, – ехидно хихикнул невыдержанный Франк ван Либеке. – Она идёт по дороге. Немного отстав от нашего фургончика. Причём, не одна.
– С кем же?
– Похоже, что нашла себе женишка…
– Пошли, пока противный мальчишка не наболтал лишнего, – Неле втиснула свою крохотную ладошку в огромную Лёнькину ладонь. – Давай, обойдём повозку.
– Здрасте, – появляясь из-за фургона, буркнул Макаров. – Хорошая погода сегодня. Тёплая. Но особой жары пока нет.
– Хорошая, – покладисто согласился черноволосый мужчина, лицо которого было покрыто густой сетью морщин и морщинок. – Рад встрече, парни! Не видали ли вы поблизости молоденькую девушку с очень светлыми, почти белыми волосами? У неё ещё ямочки на щеках?
– Подожди Клаас. Помолчи немного, – пристально вглядываясь в спутницу Леонида (вернее – по сценарию – в спутника), попросила женщина, а ещё через две-три секунды спросила: – Нель, почему ты подстригла волосы? Для чего облачилась в мужскую одежду? Что это за бугай, который держит тебя за руку, словно имеет на это полное право?
– Неле? – запоздало прозрел мужчина. – Что происходит?
– Сейчас, уважаемые горожане, я вам всё объясню, – соскакивая с козел на землю, зачастил Даниленко. – Ничего страшного, клянусь августейшим Папой Римским, не происходит. Молодые люди сцепились ладошками? Не стоит заранее переживать. Это они от волнения. Мол, натерпелись всяких и разных страхов. Или там что другое, связанное с ночным девичьим гаданьем…. По поводу новой причёски и прочих элементах классического маскарада. Рассказываю…
И, понятное дело, рассказал – подробно, увлекательно и складно. То есть, как и всегда. Естественно – для пущей доходчивости – с элементами пантомимы и в лицах. Не забыв и о знаковом предсказании серебряной чаши с пеплом.
Иеф и Тит Шнуффий тоже приняли активное участие в этом красочном спектакле. То бишь, увлечённо бегали, прыгали и строили уморительные рожицы.
Только Франк ван Либеке изображал из себя капризного зрителя-пессимиста – беспрестанно морщился, кривился и изредка сплёвывал в сторону.
"Ему, скорее всего, Неле тоже приглянулась", – предположил Лёнька. – "Влюбился, понимаешь, с первого взгляда, причём, со всем юношеским сердечным пылом. А теперь слегка ревнует. Бывает, ясные венецианские зеркала…".
Наконец, повествование завершилось.
– Премонстранты – сволочи известные, – зло скрипнул зубами Клаас. – Ладно, перебедуем. Не впервой. Через недельку отвезу дочку к моему сводному брату Посту, проживающему на маленьком хуторе под Мейборгом. Он человек не бедный, Неле не будет ему в тягость. Поживёт два-три месяца и вернётся домой…. Спасибо вам, славные циркачи, за помощь! Извините, не знаю ваших имён.
– Я – ван Либеке, – с гордостью сообщил Франк. – А эти два клоуна – Тиль Уленшпигель и Ламме Гудзак. Да, те самые…. Надеюсь, не надо объяснять, кто есть кто?
– Не надо, – понятливо улыбнулась Сооткин и, с интересом посматривая на Макарова, подытожила: – Никогда не думала, что моим зятем станет упитанный ягнёнок, до краёв наполненный добротой…
"Всё верно", – мысленно признал Лёнька. – "Ведь, "Ламме", в переводе с фламандского, означает – "ягнёнок". А "Гудзак" – "мешок доброты"…. В принципе, я не против – быть добрым. Но только по отношению к хорошим и правильным людям. А, вот, местные жестокосердные козлы в рясах и митрах? Не, ребята. Извините, но – в данном конкретном случае – доброта отменяется. Не дождётесь…".
Глава восемнадцатая
Сеновал и прерванный обед
Естественно, что к Дамме они отправились все вместе.
– Цирковой фургончик можете поставить в нашем дворе, – предложил-разрешил Клаас. – В сарае найдётся местечко и для вашей лошадки. И для ослика. А, вот, собака и ягуар пусть ночуют в фургоне. Пёс может устроиться и под фургоном. Спальные места для людей? В доме имеется парочка. А для желающих будет предоставлен сеновал. Да и клетку с ягуаром, так и быть, можете туда же отнести. Только это, – недоверчиво покосился на Леонида. – Попрошу безо всяких глупостей!
– До свадьбы – ни-ни, – заверил Макаров. – Чтоб мне кузнечного молота в руках больше никогда не держать.
– Так ты – кузнец?
– Есть такое дело. Скрывать не буду. Причём, если говорить начистоту, не из последних.
– Это очень хорошо! – обрадовалась хозяйственная и приземлённая Сооткин. – В Дамме дельных кузнецов нет вовсе. Да и в Брюгге их можно пересчитать по пальцам. Хорошее дело, денежное. А кузню можно будет оборудовать в овчарне – всё равно, мы сейчас овец не держим. Место там хорошее, сухое. Только крышу надо немного подлатать, да новую дверь навесить….
– И подлатаем. И навесим, – широко улыбаясь, заверил Клаас. – А, когда планируете свадьбу?
– Э-э-э…. Пока не знаю, – обменявшись мимолётными взглядами с невестой (с невестой?), признался Лёнька. – Мы пока ещё не решили.
– Поздней осенью, – объявил Тиль. – Раньше, увы, не получится.
– Почему? – огорчилась Неле. – Так долго ждать…
– Нам с Ламме надо сладить одно неотложное и важное дело. Очень-очень надо…. Сперва посетим славный Брюссель. Потом ненадолго наведаемся в загадочную Испанию. А, вот, когда вернёмся, можно будет задуматься и о делах семейных.
– И это правильно, – неожиданно поддержала Сооткин. – Зачем спешить? Во-первых, разлука, она очень хорошо проверяет чувства. Пусть жених и невеста ещё раз хорошенько подумают. Всё взвесят. Супружество – дело серьёзное. К предсказаниям серебряной чаши и пепла, конечно, в нашей Фландрии принято относиться с неизменным уважением. Но, всё же…. Во-вторых, надо – в любом случае – дождаться, когда подлые премонстранты покинут Дамме. В-третьих, пусть у Нель отрастут волосы. Невеста с мальчишеской причёской? Невозможное и неслыханное дело! Неслыханное…. Инквизиторы тут же, ни на мгновенье не сомневаясь, обвинят в ереси и потащат на костёр. Кого, спрашиваете, обвинят и потащат? Да, всех. И юную трепетную невесту, и её стареньких родителей, и жениха-здоровяка, и всех его цирковых друзей, включая четвероногих…. В-четвёртых, у нас так и принято – играть свадьбы по поздней осени. Урожай уже собран и помещён в амбары. Сезонный забой скотины и птицы завершён. Коптильни пыхтят последними ароматными дымками. Приближается зима – время отдыха. Вернее, короткая зима – время короткого отдыха. Тем не менее, сезон весёлых фламандских свадеб…
Клаас и Сооткин забрались в фургон, чтобы показывать дорогу до дома и не мешать молодёжи. Иеф и Тит Шнуффий беззаботно трусили рядом с повозкой. А Макаров – бок о бок с мечтательной Неле – сосредоточенно шагал вслед за фургончиком.
Шагал и мысленно, практически беспрерывно, удивлялся: – "Что, собственно, происходит? Хрень какая-то, совершенно непонятная…. Часа три с половиной тому назад познакомился с симпатичной девицей. Поболтал с ней немного. Ну, нежную ладошку слегка потискал в своей. Перемигнулся пару-тройку раз. Не более того…. И? Уже считаюсь её официальным женихом. Даже невестины папенька и маменька не против предстоящего брака…. Бред бредовый! Разве так бывает, а? Получается, что бывает…. Самое интересное заключается в другом. Я почему-то не ощущаю от происходящего какого-либо душевного дискомфорта. То бишь, всяких там терзаний и сомнений. Наоборот, незримо присутствует необычайная лёгкость. Словно бы у меня на Душе – наверное, с самого рожденья – висел некий серый камень. А сейчас он, зараза холодная, куда-то пропал…".
– Что-то случилась? – встрепенулась девушка. – Почему, Ламме, ты всё молчишь и молчишь? Задумался о чём-то? О чём?
– Всё хорошо, моё нежное сердечко, – заверил Лёнька. – Всё просто замечательно. О чём я думаю? Конечно, о нас с тобой…. Ага, впереди показались какие-то строения, спрятавшиеся за полуразрушенной каменной стеной. Стена-то есть, а ворот нет…. Что это?
– Это он и есть, мой родной Дамме. Городская стена из камня? Она осталась ещё со старых Времён, когда местные графы и бароны любили повоевать друг с другом. А сейчас времена мирные. Это ещё покойный император Карл постарался, взяв-забрав все фламандские земли под свою тяжёлую длань. Вот, ворота и сняли – за полной ненадобностью…. Впрочем, отец говорит, что ворота всегда можно и обратно повесить. Если возникнет такая необходимость. Говорят, что в Восточных Нидерландах за городскими стенами (да и за воротами), следят по-прежнему. Почему? Опасаются нападений со стороны жадной Франции…
Городок оказался очень симпатичным, зелёным, уютным и живописным. Хотя, больше напоминал обыкновенную фламандскую деревушку – разнокалиберные дома и домишки, одинаковый некрашеный штакетник, разнообразные хозяйственные постройки, фруктовые деревья и кусты, свежий запах навоза. Ничего необычного и экстраординарного, короче говоря.
– Вот, это – городская ратуша, – увлечённо комментировала Неле. – А сейчас мы проходим по торговой площади. На ней проходят и суды Великой Инквизиции. Когда надо, из крайнего высокого амбара выносят судебный помост и ставят его вон под ту раскидистую старую липу. В амбаре хранится и плаха с топором. А также столбы и сухие дрова для костров, на которых сжигают еретиков…
– Что это за красивое и величественное здание по правую руку? – спросил Леонид. – Украшенное по полукруглому фасаду каменными фигурками разных Святых?
– Госпиталь Святого Жана. Его построили очень давно, в незапамятные Времена.
– А в честь кого поставлен этот помпезный бронзовый памятник, покрытый ярко-зелёной патиной?
– Какому-то доблестному фландрийскому барону. Имени его никто уже и не помнит за давностью лет…. Это – знаменитый трактирчик "Пьяный егерь". Говорят, что там подают самое лучшее пиво и самую ароматную колбасу в западной Фландрии…. Надо прибавить ходу. Заболтались мы. Фургончик скрылся за поворотом…
Сквозь далёкую туманную дымку проступили высокие шпили, тускло блестевшие в солнечных лучах.
– Там уже Брюгге, – сообщила девушка. – Самый высокий и красивый шпиль – Церковь Богоматери. В ней установлена очень красивая статуя, привезённая из самой Италии. Вон тот шпиль – старенькая Иерусалимская церковь. А этот – безымянная башня с курантами, расположенная на Центральной городской площади…. Раньше, когда я была ещё маленькой, мы с папой и мамой часто ходили в Брюгге на ярмарку. Я имею в виду, по праздникам. Теперь не ходим.
– Почему?
– Несколько лет назад в Брюгге обосновался епископ. А вместе с ним и целая куча инквизиторов. Им, подозрительным, лучше на глаза лишний раз не попадаться. От греха подальше. А ещё…
Неле испуганно замолчала и, вздрогнув всем телом, споткнулась – из ближайшего проулка неожиданно вышли два монаха-премонстранта. Те самые, утренние – чернявый и высоченный.
– Спокойно. Только не смотри на них, – не разжимая губ, прошипел Лёнька. – Идём по своим делам, как ни в чём не бывало. Всё будет хорошо, обещаю…
– Как дела, цирковые деятели? – состроив ласковую гримасу, поинтересовался чернявый монах.
– Хорошо и даже лучше, – усмехнулся Макаров. – Видимо, вашими молитвами, Святые отцы.
– Нашими, нашими, – сварливо пробормотал высоченный. – А скажи-ка, клоун. Тут недавно проехал ваш фургон…. Кто сидел на козлах рядом с твоим белобрысым приятелем? Часом, не угольщик ли Клаас?
– Он самый. А, что?
– Нет, ничего. Я просто так спросил…. Ладно, парни, идите своей дорогой. И не забывайте молиться почаще. Бог вам в помощь…
Дамме, действительно, был крохотным городком. Поэтому уже через несколько минут они подошли к нужному дому.
Цирковая повозка стояла за низеньким штакетником. Клааса и Сооткин нигде не было видно. Ослик и пёс увлечённо общались-знакомились с местными дружелюбными бело-серыми гусями. Франк ван Либеке сноровисто распрягал лошадку.
Из фургончика показался Тиль. Ловко спрыгнув на землю, он принялся раздавать ценные указания:
– Иеф и Тит Бибул. Вести себя мирно, не хулиганить, к местным аборигенам не приставать. С кормёжкой определимся чуть позже…. Франк. Пока не заводи кобылку в сарай, пусть подышит свежим воздухом. Просто набрось уздечку на бронзовый костыль, вбитый в стену. А на морду ей нацепи кормовой мешок, чтобы не нервничала на новом месте. Только овса много не насыпай, нечего баловать лишний раз. Она ночью вволю попаслась, а сегодня почти и не работала…. Друг мой Ламме, – заговорщицки и многозначительно подмигнул. – Мы с юным ван Либеке будем ночевать в доме. А тебе, пузан, придётся обосноваться на сеновале. Туда же перенеси все наши вещички и клетку с Филом, чтобы не украли. Будешь ночью, заодно, и охранять. Клаас говорит, что воровства в тихом Дамме почти нет. Но, как известно, бережёного Бог бережёт.
– А ты чем сейчас займёшься?
– Я? – на краткий миг задумался Даниленко. – Вот, несу наш утренний улов на кухню. Займусь готовкой, так как приближается обеденное время. Надо же поразить наших гостеприимных хозяев кулинарными изысками…э-э-э, знаменитой скандинавской кухни? Франк, когда разберёшься с лошадкой, то тоже подходи на кухню, – ещё раз подмигнул Леониду. – Будешь мне помогать с поварскими делами. Ну, и учиться, понятное дело. Ладно, влюблённые, я пошёл. Не скучайте…
Просторный сеновал примыкал торцом к коровнику. Здесь пахло летним полевым разнотравьем, парным молоком и – совсем чуть-чуть – коровьим навозом.
На перенос вещей и клетки с леопардом ушло минут десять.
– Очень странно. Откуда взялся этот объёмный узел-мешок? – удивился Лёнька. – Что, интересно, в нём? Не иначе, Тиль в Амстердаме накупил всякой ерунды…. Как тебе, Фил, данная квартирка?
– Мяу, – одобрил привередливый леопард, мол: – "Нормальное местечко, сойдёт. Если будете кормить от пуза, то и я буду вести себя соответственно. То есть, тихо и мирно…".
За тонкой перегородкой, видимо, почуяв зверя, тревожно и испуганно замычали коровы. Впрочем, уже через минуту-другую они успокоились, и на сеновале установилась чуткая тишина.
– Иди ко мне, – крепко прикрыв широкую дверь сеновала и пройдя вглубь помещения, шёпотом позвал Макаров.
– Зачем? – засмущалась Неле. – Пришло время поцелуев?
– Ага. Угадала. Иди.
– Хорошо. Как скажешь, Ламме…
Поцелуй длился и длился.
"Очередная загадочная странность", – мысленно удивился Лёнька. – "Я, вроде бы, взрослый и много повидавший в жизни мужчина. Целовался – чёрт знает, с каким количеством вертихвосток женского пола. Но таких нежных и сладких губ, честное слово, ещё не встречал…. Скорее всего, я для этого и "перенёсся" в этот средневековый Мир. То есть, для того, чтобы встретиться здесь с моей Неле. Видимо, так решили Наверху. Счастливые браки, как известно, заключаются на Небесах…".
– Ламме, не давай воли рукам, – попросила-проворковала девушка. – Впрочем, давай. Только в меру…
Сколько прошло времени? Трудно сказать, уважаемые мои читатели и читательницы. Практически невозможно…
– Что это вы делаете, негодники бесстыжие? – раздался где-то рядом гневный женский голос. – Ну-ка, развратники, отошли друг от друга подальше!
Леонид, неохотно выпустив Неле из объятий, оглянулся. Возле распахнутой настежь двери стояли Сооткин и Даниленко.
Сооткин грозно хмурилась, но сразу же становилось понятным, что она это делает "якобы", с трудом сдерживая улыбку. А наглый Тиль улыбки и не скрывал, демонстрируя – всему окружающему Миру – тридцать два белоснежных зуба.
– Что это вы надумали? – картинно сложив руки на груди, поинтересовалась потенциальная тёща. – День свадьбы ещё не назначен, а они уже милуются вовсю. Стыд-то какой!
– Ничего страшного, собственно, и не произошло, – благородно взял на себя роль адвоката Даниленко. – Ну, поцеловались чуток. Слегка пообжимались. Дело-то молодое и насквозь житейское. Бывает…
– Бывает, чего уж там, – ностальгически вздохнув, подтвердила Сооткин. – Ладно, забыли…. Пошли, молодёжь, в дом. Праздничный стол уже накрыт. Покушаем, выпьем, поговорим. Нель!
– Да, мамочка?
– Пуговицы застегни на рубашке, ветреница! Ну, надо же, а ещё скромницей прикидывалась…. Эге! А это что такое?
– Где?
– Да, на твоей шее.
– Н-не знаю…
– Свежий засос, – со знанием дела констатировал Тиль. – То бишь, классическое последствие страстных лобзаний…. Ладно, выручу ещё раз. Снимаю свой шейный, почти чистый платок и вручаю его Неле. Пользуйся, отроковица, на здоровье, благо ты сейчас находишься в "мальчишеском образе"…. И не надо, тётечька Сооткин, ругать бедную девочку. Она-то здесь причём? Это нетерпеливый верзила Гудзак во всём виноват. У, Ламме, морда озабоченная…. Люби умеренней, и будет длиться твоя любовь. Кто слишком поспешает – опаздывает, как и тот, кто медлит…. Ну, готовы? Тогда – за мной!
В столовой-гостиной было прохладно и чистенько. Пахло свежим тестом и недавно помытыми полами.
"Совершенно обыкновенная горница", – решил Лёнька. – "Стены и потолок чем-то оштукатурены и старательно побелены. Пол? Трудно сказать однозначно – по причине наличия многочисленных полосатых половичков – каков он из себя. Скорее всего, каменный…. Окна – по тёплому летнему времени – распахнуты настежь. Мебель? Обыкновенная средневековая фламандская мебель. На громоздком сундуке, придвинутом к стене, стоит неуклюжая масляная лампа…. Обеденный стол, окружённый массивными деревянными табуретками. Дубовыми? Сомневаюсь. Наверное, какая-нибудь "фруктовая" древесина. Например, груша. Или же грецкий орех…. Стол покрыт тонкой льняной скатертью светло-серого цвета. Посуда тоже самая обычная и непритязательная, то бишь, глиняная, стеклянная и керамическая. Из "металла" присутствует только низенькая серебряная соусница, заполненная чем-то светло-кофейным, да оловянные ложки. Вилок, естественно, не наблюдается. Они, надо полагать, ещё не вошли в широкое обращение. То бишь, являются эксклюзивной прерогативой продвинутой европейской аристократии…".