Проклятый Дункан Ланг! Все, что должно ее волновать - это как удачнее провести каникулы, а не сходить из-за него с ума. Он бесцеремонно вторгся в ее планы, мысли и даже чувства, и, по ее мнению, это было нечестно. Она, подобно ребенку, впервые переживающему восторг настоящего приключения, мечтала в одиночку побывать на Манхэттене и насладиться ощущением невиданной доселе свободы. А вместо этого - Дункан Ланг или его тень, которые назойливо преследуют ее днем и ночью, во сне и наяву.
Свобода - это нечто совсем другое. И какое ей дело до его семейства, рядом с которым гоблины кажутся невинными созданиями. И она ничем не может помочь ему в деле с кражей бриллиантов.
Подумать только, со вчерашнего вечера она грезит - именно грезит - о каком-то парне, вместо того чтобы писать песни, сочинять музыку или хотя бы подумать о своем будущем.
Они знакомы всего-то чуть больше двух дней - хорошо, пусть двух потрясающих дней, - и все ж он не смел так завладеть ее душой. Она ведь не какой-нибудь подросток - пустоголовый, косноязычный, с выплескивающимися через край гормонами, выпирающими ключицами и прыщавым лбом. Она - женщина. Свободная и независимая женщина, желающая как следует поразвлечься ближайшие полторы недели. И она не позволит Дункану Лангу запросто разрушить то, к чему шла так долго и трудно, а порой и рискованно. С этим надо покончить, и немедленно.
Харли купила билет на экскурсию и, удобно устроившись на втором этаже двухъярусного автобуса "Грейлайн", заставила себя сосредоточиться на рассказах экскурсовода о Геральд-сквере, Вулворс-Билдинг и Сохо, мимо которых они проезжали. К тому моменту, когда за окном зазеленел Бэтттери-парк, она напрочь позабыла о Дункане Ланге. Она имела все основания гордиться собой: у нее получилось выбросить его из головы. Прекрасный день снова был в полном ее распоряжении.
Поколесив по Манхэттену, автобус вернулся на станцию, и Харли зашагала по направлению к театру Сент-Джеймса, бросив на ходу несколько долларов в ящик для пожертвований. Ей надо было пройти всего-то с десяток кварталов, но, желая размять затекшие ноги, она двинулась по более длинной Седьмой авеню.
Здесь было на что посмотреть. Поздний июль из-за жары и повышенной влажности отнюдь не считается пиком туристского сезона в Нью-Йорке, но похоже кто-то забыл сообщить об этом тысячам приезжих, заполнивших тротуары. Харли шагала по улице, сливаясь с пестрой толпой и не обращая внимания на кошмарную толчею, упиваясь энергией, исходящей от людского потока - людей разного цвета кожи, возраста, облика, - мимо небольших забегаловок и роскошных фасадов отелей, варьете и театров.
"Мне нравится этот город", - прошептала Харли, пересекая Таймс-сквер и упираясь взглядом в высоченную афишу с изображением Трэвиса Гарнета, модной в последнее время звезды рок-н-ролла. Улыбаясь, она показала язык такой же высоченной Джейн Миллер, смотрящей на нее с соседней афиши.
Свернув на 44-ю Западную улицу, она подошла к театру и вошла в прохладное фойе, где находились билетные кассы.
- Мне, пожалуйста, один билет в партер на вечерний спектакль, - обратилась она к кассирше, открывая сумку.
Дункан просунул голову в окошко кассы из-за спины Харли и произнес:
- Точнее, два.
Харли отшатнулась, словно увидела привидение:
- Какого дьявола ты здесь делаешь?
Невинное выражение его лица вряд ли могло кого-нибудь сбить с толку.
- С момента премьеры я мечтал увидеть новую постановку "Как важно быть серьезным". Я слышал, Хью Грант там просто великолепен. Собственно, как и везде. Два, пожалуйста, - повторил он кассирше.
- Один, пожалуйста, - возразила Харли, сверкнув на него глазами. - Как ты смог найти меня здесь?
- Ты показывала мне свой график несколько дней назад.
- И ты, конечно, все запомнил?
Дункан пожал плечами:
- Профессиональная привычка. Два билета, пожалуйста.
- У меня денег только на один билет, - заявила Харли.
- Ничего, у меня хватит денег на два, - спокойно произнес Дункан, протягивая кассирше две стодолларовые купюры. Та выдала ему два билета и три двадцатки сдачи.
- Ну что же, отлично, - радостно сообщил он, убирая в бумажник билеты и деньги, - где мы будем вечером - известно. А теперь ленч.
- Какой еще ленч?
- Наш ленч.
- Значит, ты уже все решил. А не слишком ли много ты на себя берешь? - раздраженно спросила его Харли, когда они выходили на улицу.
- Разве сейчас не полдень?
- Да.
- Разве ты не голодна?
- Да.
- Тогда вперед, на ленч.
- Но не с тобой, - упрямо заявила Харли. - Это мои каникулы, если помнишь. Не твои, не наши, а мои. Я сегодня играю соло.
- Но ты мой клиент, и я за тебя отвечаю.
- Я взрослая женщина и сама за себя отвечаю.
- Как мой клиент…
- Как твой работодатель, - Харли многозначительно помолчала, - я буду указывать тебе, что делать и что нет, и сейчас я тебе настоятельно советую подыскать себе другую компанию для ленча.
- Но мне необходимо переговорить с тобой.
- Ну так переговорим прямо здесь.
- В ресторане было бы удобнее.
Но Харли закачалась на каблуках, причем с видимым удовольствием, не двигаясь с места и не реагируя на его обаятельную улыбку:
- Здесь или нигде. Выбор за тобой.
Дункан тяжело вздохнул и достал из кармана куртки свернутую компьютерную распечатку.
- Вот что удалось узнать о твоих банковских счетах. Взгляни, все ли здесь в порядке.
Харли пробежала глазами бумагу, оказавшуюся детальным перечнем всех ее расходов, сбережений, трат по кредитной карте, срочных вкладов и множества иных счетов, защищающих ее по мере возможности от налоговых поборов.
-Да, по-моему, никаких расхождений с последним месячным отчетом нет.
- Включая два огромных вклада за этот месяц?
- Это доходы от турне. На первый взгляд, все как будто в порядке.
- Проклятие! Я надеялся, что Бойд уже здесь чем-нибудь поживился, и это сразу бы облегчило задачу.
- Я-то считала, что ты не ищешь легких путей.
- Это так. Но за вывеской "Бойд Монро" скрывается очень многое. Финансовые махинации стали бы лишь верхушкой айсберга, но хоть было бы за что зацепиться, а этого у нас как раз и нет.
- Уверена, ты что-нибудь откопаешь, - успокоила его Харли, - смотри, как легко ты изобрел предлог, чтобы подловить меня в самой середине моего пути.
Дункан вопросительно поднял бровь.
- Ты мог бы расспросить меня о моих финансовых записях во время вечернего контрольного звонка, - продолжала Харли. - Я, знаешь ли, долгие годы провела под постоянным наблюдением, меня защищали от жизни как хрупкую фарфоровую куклу, и симптомы этого я ни с чем не спутаю. Так вот: я могу позаботиться о себе сама, Дункан Ланг.
- А кто сказал, что не можешь?
- Не смей испытывать свои трюки на мне! Стоило мне только исчезнуть из твоего поля зрения, как ты немедленно засек меня в "Мэнни-Мьюзик", и сегодня, когда тебе есть чем занять свое время и мысли, ты бросаешь все дела, чтобы купить билет в театр и пообедать со мной. Говорю тебе, прекрати это!
Дункан тяжко вздохнул:
- Мне казалось, что я все так тщательно спланировал.
- О, да, ты ушел далеко вперед по сравнению с Бойдом Монро, но вряд ли это достойный пример для подражания.
- Вот это да! - покорно склонил голову Дункан. - Ну ты и штучка, Харли Джейн Миллер!
- Ты необычайно любезен.
Дункан склонился еще ниже.
- Ты и представить себе не можешь, от чего отказываешься. Мне никогда в жизни не приходило в голову кого-то опекать. Это в первый и последний раз. У тебя будет что рассказать своим внукам.
Харли вздохнула, наморщив лоб. Ну вот опять он лезет ей в душу.
- Взрослым женщинам опека ни к чему, а я на удивление быстро взрослею, - взмахом руки она отмела протесты, уже готовые слететь с его губ. - Хочешь быть внимательным - пожалуйста, я готова ценить это, но чрезмерная опека для меня непереносима и оскорбительна.
Дункан нахмурился.
- Это означает, что мне не увидеть вечером "Как важно быть серьезным"?
Харли почувствовала, что ей не устоять и она безнадежно проигрывает. Но ее чувства по этому поводу меньше всего походили на огорчение.
- Ну отчего же, естественно, ты можешь пойти на спектакль.
Она снова знаком руки не дала разойтись его красноречию:
- Встретимся в вестибюле театра без четверти восемь.
А в половине седьмого Харли сидела одна за столиком на двоих в "Радуге" и таращилась на улицы с высоты шестьдесят пятого этажа. У нее закружилась голова, и, чтобы прийти в себя, она принялась изучать приглянувшийся ей изящный интерьер ресторана в стиле "ар деко" в ожидании того, как вот-вот на круглой танцплощадке появится парочка Джинджер и Фред. Впрочем, удовольствия ей все это не доставляло.
Она ужинает в одиночестве за столиком на двоих - а вот чего бы ей действительно хотелось, так это чтобы напротив сидел Дункан Ланг, разглагольствующий о романтике сыскной работы, или рассказывающий какую-нибудь забавную историю о ком-нибудь из многочисленных знакомых, или просто смотрящий на нее тем взглядом, от которого замирает дух и в котором прямо угадывается желание затащить сидящую перед ним женщину, то есть ее, в постель - и не единожды.
Она стиснула в руках стакан с водой, вдруг ясно осознав, что вся ее женская натура подсознательно желала того же с самой первой их встречи.
И что теперь? Она сидит в знаменитом на весь мир ресторане, вокруг нее воркуют, смеются или танцуют парочки, в ней проснулась чувственность, она впервые в жизни ощущает себя настоящей женщиной - и отнюдь не уверена, что сможет с этим справиться. Страсть и желание не значились в ее планах. Ей хотелось расправить крылья, но не кидаться очертя голову в мимолетный роман. Харли нахмурилась. Дункан не скрывал того, что таких романов у него было немало, но ей-то нужно совсем другое. Она и сама не понимала до конца, чего, собственно, хочет от Дункана, но уж точно не такого романа.
- О черт! - пробормотала она. - Угораздило же меня влюбиться в этого ловеласа.
А то, что она влюбилась, Харли не сомневалась. Вот только от этой влюбленности она не ожидала ничего хорошего.
В целом, решил Дункан, день был совсем не плох. Конечно, теперь он главный подозреваемый в краже бриллиантов на миллион долларов, семья отвернулась от него, а почти восемь часов изучения банковских операций Бойда Монро обернулись пшиком. Но ведь его не арестовали, родные не выкинули его на улицу, да и расследование было все-таки интересным. А теперь его ожидал прекрасный вечер: ему предстояло сидеть рядом с Харли и смотреть пьесу, которая входила в число пяти его самых любимых.
День был отличный!
Дункан вошел в фойе театра Сент-Джеймса за пятнадцать минут до начала спектакля. И тут же люди, толпившиеся вокруг него, просто исчезли. Он видел Харли, только Харли, которая стояла в глубине, справа у стены. На ней было голубое вечернее платье без рукавов, облегавшее ее великолепную фигуру.
- Само совершенство, - пробормотал Дункан. Оказалось, что надо пробраться сквозь людское море, чтобы добраться до нее. А когда он добрался, то с удовольствием отметил, что реагирует каждым нервом на взгляд ее небесно-голубых глаз, на ее улыбку, от которой возникает ощущение почти физической ласки.
Никогда женщины на него так не действовали!
- Привет, - сказала она как-то смущенно.
- Привет, - ответил Дункан. Он не мог удержаться и позволил себе провести пальцами по ее каштановым волосам. Как же ему нравилось к ней прикасаться! Она действовала на него как наркотик. - Отлично выглядишь. Ну что, идем?
- Да, уже дали первый звонок.
Дункан был на седьмом небе. Он сидел рядом с ней в театре, наслаждаясь ее звонким смехом и буквально пропитываясь им. Она - сама жизнь, сладостная, бьющая через край жизнь. Ее смех был заразителен. Она восторгалась блистательными диалогами Оскара Уайльда, и от этого знакомые слова пьесы обретали еще больший блеск и искрометность. Она здесь, рядом, вся лучится от счастья, и он окунулся в него с головой. Слишком долго держал он свои чувства взаперти.
- О, как чудесно! - воскликнула Харли, когда после прощального поклона артистов занавес опустился и в зале зажегся свет. - Мне хочется посмотреть ее еще раз.
- Отлично, только на сей раз билеты берешь ты, - согласился Дункан и взял ее за руку, чтобы протиснуться к проходу. Как ему нравилось держать ее ладошку в своей руке. За последние несколько дней это стало для него просто необходимым условием для нормального самочувствия. - Устала? - заботливо спросил он, когда они прорвались наконец в проход и влились в медленно текущий поток людей, продвигающийся к выходу из театра.
Она покачала головой, и ее короткие волосы колыхнулись шелковистой водной в приглушенном мерцающем свете фойе.
- Скорее зарядилась, - возразила Харли. - Теперь я должна пересмотреть на Бродвее все.
Они прошли сквозь вестибюль и окунулись в теплый ночной воздух 44-й Западной улицы. Людской поток увлек их вправо, и они не спеша двинулись к Бродвею.
- Мне как-то не верится, что, живя в Нью-Йорке, ты до сих пор не посмотрел "Как важно быть серьезным", - сказала Харли, испытывающе взглянув на него. - Чем, интересно, ты занят вечерами?
- Даже в сумерках он разглядел заливший ее румянец. - Извини, я не собиралась лезть в твои дела и критиковать твой образ жизни.
Он с трудом удержался от смеха.
- Ладно, ладно. Не правда ли, у тебя богатое воображение? - не отказал он себе в удовольствии поддеть ее. - Однако, к моему прискорбию, реальность куда более прозаична. Я или допоздна на работе, или на бесконечных семейных обедах, или на этих тоскливых матушкиных светских раутах. А то еще хуже - принужден сопровождать надоедливых барышень - дочек противных приятельниц в варьете, рестораны, клубы и благотворительные собрания.
- Сочувствую, я-то считала, что если кому и выпали тяжкие годы, то именно мне.
Дункан расхохотался. За каких-то пару дней, неведомо как, ей удалось заставить его забыть о последних двух тяжелых годах, избавить от скуки и тревог. Интересно, представится ли ему когда-нибудь шанс вернуть ей долг.
- Боже мой! - они только что вывернули на Бродвей, и потрясенная Харли застыла как вкопанная. - Боже мой! - прошептала она едва слышно. - Здесь круглый год Рождество.
Быть может, виной всему был ночной воздух, быть может, просто Дункан чувствовал себя на редкость бодрым, а может, причиной всему был Оскар Уайльд, но когда Дункан вынырнул из облака счастья, витавшего над головой Харли, он увидел ее как будто заново. Она была поистине великолепна, она манила и зачаровывала.
Харли доверчиво коснулась его руки, выводя Дункана из состояния задумчивости.
- Тебе нравится?
- О-о-очень, - запинаясь, прошептал он, глядя на Харли сверху вниз и с трудом переводя дыхание. Она была восхитительна. И даже более того. Только сейчас он до конца осознал, какой опасной для него становится Харли Джейн Миллер. Он был потрясен. Нет, это невозможно - он… и она…
Ее ладонь легла на его руку:
- Я рада.
О Господи, она без сомнения была опасна. Он был не в силах оторвать от нее глаз. Какое-то особое магнитное поле с каждой минутой обволакивало их все плотнее. Сердце гулко стучало в груди Дункана: никогда еще он не хотел женщину так одержимо, как желал Харли - здесь, теперь, прямо посреди заполненного толпой тротуара.
Все было будто знакомым, но его не оставляло ощущение, что он попал в какое-то неведомое пространство. Женщины и раньше привлекали его, и если притяжение было взаимным, они немедленно оказывались в постели.
Но чувство, испытываемое к Харли, не исчерпывалось обычным чувственным влечением, уводя Дункана нехожеными тропами в неизведанные края, в мир, недоступный его пониманию, в мир, который он не стремился и не хотел познавать.
- Уже поздно, - едва смог вымолвить он. - Я провожу тебя в гостиницу.
Дункан оглядел улицу в тихом отчаянии и, обнаружив свободное такси, вызвал его, похоже, одним лишь усилием воли. Харли - тяжелая обуза. И нужно поскорее скинуть ее с плеч.
Обратного пути в "Миллениум" ему хватило, чтобы решительно вернуть себя в обычное состояние разумного и здравомыслящего джентльмена. Он непринужденно беседовал с Харли о пьесах Оскара Уайльда, когда двери лифта открылись на тридцать седьмом этаже. Молча проводил ее до двери номера и дождался, пока она вставила магнитную карточку и благополучно открыла дверь.
- Спасибо за чудесный вечер, - проговорил он, пожимая ей руку.
Он считал, что мгновением позже будет наконец в безопасности.
Как всегда, он ошибся…
Ее пальцы, задрожавшие в руке Дункана, буквально пронзили током все его существо, излучая мощный импульс, пламенеющим огнем проникший до глубины мозга и рассыпавший по всему телу искры желания, столь неуместные сейчас. Он стоял в коридоре отеля и, не отрывая взгляда от расширенных глаз Харли, целовал ее теплую, мягкую ладошку.
- Дункан!
Это был едва уловимый шелест губ, почти стон. Он сулил осуществление слишком многих его фантазий.
Дункан со стоном прижал Харли к своему пылающему телу; одной рукой обнимая ее, он другой слегка приподнял ее голову, устремляясь ртом к приоткрывшимся с легким вздохом губам. Желание переполнило его.
Харли, будто обжегшись, оторвалась от его губ. Она подняла на Дункана небесно-голубые глаза - в них отразилось такое же потрясение, которое испытал и он сам.
- Остановись! - выдохнула она с отчаянием в голосе, словно борясь сама с собой, и тотчас обвила руками его шею, приникая к нему долгим поцелуем, податливо изогнувшись всем телом и ошеломляя его легким прикосновением языка.
Дункан чувствовал, что теряет над собой контроль. Харли извивалась в его объятиях, ее горячие, нетерпеливые губы возвращали ему жаркие поцелуи, которые заставляли трепетать каждый мускул его напряженного тела.
- Это не так-то просто, - выдохнул Дункан.
- Да, - произнесла Харли, и огонь, все еще полыхающий в ее глазах, поколебал его решимость. Дункан тяжело вздохнул.
- Я всегда стремился избегать всяческих проблем.
- Как и я.
Она была в нескольких дюймах от него - прекрасная, желанная, пылающая от страсти. Как же он мог остановиться?
- Значит, мы должны остановиться?
- Совершенно верно…
- Тогда спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
И ни один из них не двинулся с места.
Мысли Дункана витали где-то высоко в облаках. Хотя в эту минуту трезвый рассудок был ему, в принципе, не особо нужен.
- Я не хочу этого, - проговорил он.
- Я тоже, - повторила Харли, и он разглядел в ее взгляде ту же искреннюю беспомощность, которую чувствовал сам. Откуда-то пришла мысль отступить на шаг назад. Это ему немного помогло. Он наконец-то смог перевести дух.
- Мы оба взрослые люди и знаем, как справиться с разбушевавшимися гормонами.
- Думаешь, все дело в этом? - мягко спросила Харли.
- Нет, - ощущая, что теряет почву под ногами, ответил Дункан, - дело совсем в другом.
- Меня все это пугает.