Дикие, напуганные глаза девушки медленно повернулись и сфокусировались на мне. Затем у нее начались следующие схватки, и она свернулась в кольцо и закричала снова. Я никогда не делал ничего подобного до этого и был вынужден придумывать план практически находу. Я продолжал посылать волны спокойствия, комфорта, утешения к ней, пока я отчаянно искал в моем репертуаре заклинаний что-нибудь, что может помочь ей. Правильно, давай, Найэл, вытащи его из своей шляпы. Я шагнул ближе к кровати и увидел то место, где она была промокшей от ее отошедших вод. Агх. Я хотел убежать из комнаты. Вместо этого, я отвернулся и начал рисовать печати над кроватью, бормоча заклинания забирающие боль, заклинания для успокоения, заклинания чтобы помочь ей расслабиться, отпустить, разродиться.
Девушка издавала резкие задыхающиеся звуки, аа, аа, аа, но не спускала глаз с моего лица. Как будто во сне, я медленно протянул руку и коснулся ее мокрых волос, похожих на черные шелковые нити под моими пальцами. Как только я коснулся ее, я получил ужасную волну боли, как если бы кто то пропустил мачете через мои кишки, и я ахнул и тяжело сглотнул. Девушка завопила снова, но ее плачь был уже менее интенсивным, менее испуганным. Она попыталась откинуть мою руку, но я увернулся и остался соединенным с ней, посылая немного моей собственной силы и энергии в нее, передавая некоторые из моих сил. В течении полуминуты она прекратила делать усилия, перестала так сильно корчиться. Ее следующая схватка прервала нашу связь, но я восстановил ее, коснувшись ее виска и закрыв свои глаза чтобы сосредоточится. Бедная девочка подросток не могла понимать, но глубоко-укоренившаяся, первобытная женщина внутри нее могла откликнуться. Сосредоточившись, я настроился на мысль, что женщины в цикле природы, обновления, рождения. Я послал знание, что схватки не были болью от травмы или повреждения, а просто знаком удивительной силы ее тела, силы, которая была в состоянии принести ребенка в мир. Я почувствовал самосознание ребенка внутри нее, почувствовал, что он был сильный и здоровый, девочка. Я улыбнулся и посмотрел вверх. Моя водитель и акушерка были рядом. Акушерка обтирала лоб девушки и поглаживала ей руку. "Дочка" сказал я улыбаясь. "Ребенок девочка. Она довольна".
На этом, девушка встретила мои глаза снова, и я увидел, что она понимала, что она была достаточно спокойна, чтобы слышать и понимать слова. "Дочка" сказал я ей мягко снова. "Она довольна" я пытался придумать слова для здоровья, но не смог. "Ей хорошо" было все, что я смог придумать. Акушерка улыбнулась, а также женщина которая привезла меня, и я почувствовал, что начинаются другие схватки.
На этот раз я протянул руку и взял девушку за руку, и когда ее мышцы начали свои ужасные толчки вниз, их интенсивное концентрическое давление, я старался проецировать чувство, что эти схватки были тем, что просто ее тело прилагало все усилия, чтобы сделать что-то. Это было то, что она должна была сделать, чтобы получить своего ребенка наружу; она должна была избавиться от страха и позволить своему телу взять все на себя. Ее тело, как и тела женщин с начала времен, знало что делать и могло сделать это хорошо. Вместе мы одолели волну ее схваток, сжимая наши руки вместе когда она достигала пика, и затем, я думаю, мы оба задыхались, когда ее сила ослабевала и ее мышцы расслаблялись снова.
"Да, да" пробормотала акушерка. Она была в конце кровати, прижимая колени девушки, и что-то, чего я не хотел знать. Я стоял в изголовье кровати, глядя в бездонные черные глаза девушки, держа ее руку, посылая успокаивающие волны. Ее глаза были гораздо спокойнее и более присутствующие; она выглядела скорее как личность.
"Это случилось" пробормотала акушерка, и лицо девушки искривилось, и быстро, быстро я послал образы раскрывающихся вещей, цветущих цветов, рождения потомства, всего, что я мог придумать в моем паническом состоянии. Я представил релаксацию, концентрацию, чувство страха, отдаляющееся от ее собственного тела. Когда я посмотрел на нее, ее глаза были очень широкими, ее рот приоткрыт, она сказала "А, а, а, а" пронзительным голосом, и тогда неожиданно показалось, как будто она опустошена. Я сделал ошибку, взглянув чтобы посмотреть как акушерка вынимает темно красного, эластично-выглядящего ребенка, еще соединенного со своей матерью пульсирующей голубой пуповиной. Пот выступил у меня на лбу, моя кожа похолодела, как если бы я вот вот упал в обморок. Ребенок открыл свой крошечный ротик, сделал вдох, и завопил, звуча как крошечный разъяренный щенок.
Лицо моей пациентки смягчилось, и она инстинктивно вытянула свои руки. Акушерка, сияющая сейчас, завернула брыкающегося, визжащего ребенка в чистое полотенце и передала ее матери, пуповина тянулась позади нее. Как будто всего эпизода ужаса и разрывающей боли некогда не было, девушка смотрела на своего ребенка и восхищалась им. Чувствуя тошноту, я посмотрел на ребенка, этот конечный продукт того, что двое людей занимались любовью 9 месяцами ранее. Ее лицо было красным и выглядело влажным. Она имела шапочку длинных, прямых черных волос, которые были приклеены к ее маленькому черепу чем-то, выглядящим как вазелин. Ее кожа была испачкана кровью и белой липкой противной массой, и неожиданно я почувствовал как будто мне не хватает свежего воздухи, я хотел бы умереть.
Я встал на ноги и рванулся из комнаты, через гостиную и из передней двери. Снаружи, я сделал большой глубокий вдох ледяного воздуха и немедленно почувствовал себя лучше. Несколько смущенный, я вернулся, чтобы обнаружить, что некоторые другие женщины вошли в спальню. Они улыбались, и я чувствовал их волны облегчения и радости. Они восхваляли девушку, которая теперь устало сияла, держа свою новорожденную дочь вблизи. Акушерка была еще занята, и когда я взглянул, она перевязывала пуповину, так что я быстро отвернулся.
Я никогда не видел человеческих родов до этого, и надеялся, что никогда не увижу этого снова. Да, это было чудо, да, это было воплощением богини, но все же. Я бы много отдал, чтобы просто сидеть в пабе, опрокидывая кружку пива и смотря футбол по телевизору.
Девушка подняла голову и увидела меня, и она улыбнулась широко, почти застенчиво мне. Я был поражен как хорошо она выглядела, как по-девичьему, какой гладкой была ее мягкая смуглая кожа, какими белыми были зубы. Контраст с тем, какой она была, когда ломалась от боли и страха, был поразительным. Я улыбнулся в ответ и она указала на ребенка в ее руках.
"Посмотрите на нее" пробормотала она, поглаживая щеки ребенка. Малышка повернула свою голову к ней и открыла свой розовый ротик, изучая.
Быстро я сказал "Она очень красивая, очень красивая. Вам повезло." Затем я загнал в угол женщину, которая привезла меня и взял ее за руку. "Я должен ехать домой".
Мы были прерваны другой женщиной, поблагодарившей меня серьезно, обращаясь ко мне со сдержанной благодарностью, затем обернувшейся, со всем теплом и улыбками, к девушке. Они знали, что я помог девушке, но также знали, что я был ведьмой и что мне вероятно нельзя доверять. Я испытывал смешанные чувства. Конечно, девушка настолько молодая не должна иметь ребенка. Глядя вокруг, я мог видеть, что у этих людей нет денег, кто знает как много из них жило в этом 4-х комнатном домике? Но видя как женщины обступили девушку, хваля ее, любуясь ребенком, стремящихся к нем обоим, было ясно, что девушка была в безопасности здесь, что она будет под хорошим присмотром и о ее ребенке позаботятся. Тут была любовь и признание. И часто, это почти все, что было нужно.
Я постучал руку водителя снова - она ворковала над ребенком, который теперь покушался на медсестру. Я неизменно отвел свои глаза от того, что я считал половыми органами (Я был единственным кто так думал - было по меньшей мере 5 человек в комнате). "Я должен ехать домой" сказал я снова, и она посмотрела на меня с раздражением, и затем - пониманием.
"Да, да. Вы устали."
Правильно. Какая разница. Я посмотрел на мое пальто и пожал плечами. Моя правая рука болела от того, что была сжата так крепко. Я неожиданно почувствовал усталость, психологическое и физическое истощение, и я стыдливо осознавал, что из всех нас я проделал меньше всего работы. Мужчины могут иметь бОльшие мышцы, бОльшие сердца и легкие, но женщины имеют выносливость, обычно больше решительности, и некоторое упорство, неуловимую железную волю, которая позволяет делать тяжелые вещи. Именно поэтому большинство ковенов являются матриархальными, поэтому линии в моей религии обычно идут от матери к дочери. Женщины обычно проводят самые трудные, наиболее сложные обряды, те, что длятся несколько дней, и те, что требуют определенной жестокости.
Я вздохнул и понял, что я пробивной, мое плечо задело дверную раму, когда я прошел. Ночной воздух разбудил меня, заставляя меня моргать и делать глубокие вдохи. Я застонал неслышно, когда увидел мое возмездие, синий пикап из ада. Женщина, имя которой я никогда не слышал, быстро зашагала к нему и протиснулась на сидение водителя. Я забрался на сидение пассажира, закрыл дверь и рефлексивно схватился за ручку двери.
Затем дверь дома открылась и резкий прямоугольник света наклонился через темный двор. "Подождите!" закричала женщина и подошла к нам. Она указала мне опустить стекло, но оно не опускалось, поэтому я открыл дверь. "Большое, большое спасибо сэр колдун" сказала женщина застенчиво. Я увидел, что это была пожилая женщина, которая была на кухне.
Я улыбнулся и кивнул, чувствуя себя некомфортно от того, что был открыто идентифицирован как таковой. "Не за что".
"Нет, нет. Вы помогли моей внучке" сказала она, и протянула мне пакет.
Любопытный, я раскрыл оберточную бумагу и обнаружил теплый каравай домашнего хлеба, а под ним что то вроде новой мужской фланелевой рубашки. Я был невероятно тронут. Тут же я отломил кусочек хлеба и надкусил его. Это было невероятно, и я закрыл глаза, откинулся на сидение грузовика и застонал. Женщина засмеялась. "Это очень, очень хорошо." сказал я с чувством. Затем я развернул рубашку и посмотрел на нее, как если бы для оценки ее качества. Наконец я кивнул и улыбнулся: она была более чем приемлемой. Женщина казалось испытывала облегчение и даже гордость от того, что я думал что ее подарок был прекрасным. "Я благодарю вас" сказал я формально, и она кивнула, затем накинула свою шаль на плечи и побежала в дом.
Не говоря ни слова, мой шофер завела двигатель и помчала нас вниз по грунтовой дороге, которую я даже не видел, но она очевидно знала наизусть. Придерживаясь одной рукой за дверную ручку, я был еще в состоянии разорвать куски теплого хлеба другой и съесть их. Я был счастлив - я проделал хорошую работу днем - и затем я вспомнил, что был там только потому, что Отца не было.
"Дэниел часто вам помогает?" спросил я, безжалостно искажая французскую грамматику.
Темные глаза женщины, казалось, стали более сдержанными.
Я двигался обратно в дом. "Как это?" Как это?
"Как это и не только" сказала она неуслужливо.
"Вы говорите по английски вообще?" спросил я, разочарованный.
Она наклонила на меня взгляд, и я подумал, что увидел проблеск юмора, промелькнувший на ее лице, как я вздрогнул, подпрыгнув на выбоине.
"Немного".
"Так Дэниэл помогает вам иногда?" спросил я своим нейтральным голосом Сикера. Как будто ответ не имел значения. Я смотрел из моего окна на темные деревья, которые мелькали, освещенные на время неровными фарами грузовика.
Кожа между ее бровей слегка нахмурилась. "Иногда". Она колебалась, затем, казалось, решилась. "Не так много сейчас. Не так много. Хорошие люди только тогда, когда в таком отчаянии. Как сегодня".
Каждый инстинкт Сикера ожил во мне. "Хорошие люди?"
Она отвернулась, потом сказала голосом, который я едва слышал над шумом двигателя, "Люди, которые не ходят в свете - они идут к колдуну гораздо чаще".
О, Богиня, пробормотал я про себя. Это не звучало хорошо. Мы оба молчали остаток пути. Она остановилась напротив дома отца, но не выключила двигатель.
"Благодарю" сказала она тихо, не улыбаясь. "Она моя дочь, вы помогли".
"Добро пожаловать". Тогда я вышел из грузовика, зная что я, вероятно, никогда не увижу ее, ее дочери, или ее новой внучки снова. Ее шины закрутили снежную грязь позади меня, когда я поднялся по ступенькам на крыльцо. Внутри, мой отец был там, в кухне, и ел мясо, поджаренное мною несколько часов назад. Он посмотрел, как будто удивился, увидев меня все еще здесь.
"Мы должны поговорить" сказал я.
8. Ответы
За время, что я провела здесь, мне пришлось в полной мере оценить нетронутую и суровую красоту зимы. 5 лет назад только весна оживляла мои чувства, неукротимая энергия и возрождение жизни. Сейчас это кажется таким наивным. Для меня зима является кульминацией природной красоты, зима, которая демонстрирует совершенство, голые кости мира в котором я живу.
Сегодня я прогулялась на милю, до Drandfather's Knee. Воздух был колкий и холодный, как нож, и к тому времени, как я достигла вершины, каждый вдох опалял мои легкие. Я чувствовала себя живой, полностью связанной со всем вокруг меня. Звук растрескивания люда на солнце, редко, испуганный полет птицы, случайное падение снега с кончиков веток деревьев - все эти вещи наполняли меня, будя мои чувства, пока я не почувствовала почти болезненную радость, болезненный восторг. Я упала на колени в размягченный солнцем снег и благословила Богиню и Бога. Вся моя жизнь чувствовалась как песня, песня которая достигала пика.
Когда я опустилась на колени там, я была поражена вспышкой дымчато белого - зимнего зайца, безумно прыгающего зигзагами через луг, бегущего так невероятно быстро, что я с трудом могла уследить за ним глазами. Он был прекрасный, немного темнее чем белый снег, созданные чтобы бегать его сильный и уверенным ноги. Секунду спустя я увидела причину его побега: красного ястреба, с размахом крыльев более 4 метров, приближающегося к нему. Не успела я моргнуть, как ястреб качнулся ногами вниз и вверх, и уже бил по воздуху крыльями, направляясь к небу со своей добычей.
Я не думала. На это не было времени. Инстинктивно я начертила печать и крикнула "srathtac! Srathtac!".
Как будто от выстрела, ястреб дрогнул в воздухе, кренясь на один бок, его крылья бились неритмично. Я послала сообщение "Брось его. Отпусти". И в следующий момент заяц падал как мягкотелый камень на землю. Я была уже на ногах и бежала.
Заяц лежал оглушенный, при смерти, его глаза были широко открытыми и еще невидящими. Его темный мех был с прожилками крови от когтей ястреба; я чувствовала его тяжелое дыхание, его боль, панику, которая выходила за рамки страха. Он моргнул раз, другой, и затем его жизнь начала убывать прочь. "Сассен" пробормотала я, не касаясь его. Его маленькие бока перестали вздыматься для дыхания. "Сассен" сказала я мягко, чертя некоторые печати в воздухе над ним, зовя его обратно. "Сассен" пропела я ласково, и затем заяц моргнул, его глаза приобрели новое понимание. Он дышал глубоко, его бархатный носик подергивался. Я смотрела, как он поднялся на ноги плавным движением и поскакал к низкому кустарнику.
Я знаю, что некоторые могут сказать, что я сегодня была не права, что это будет вмешательство в природу, которая должна быть свята. Но я верю. что как ведьмы мы должны иметь возможность использовать наши собственные решения. Ничего из того, что я сделала сегодня не нарушит баланса во вселенной. Ястреб будет ловить больше добычи, заяц умрет рано или поздно. Оба пойдут по жизни, не подозревая о том, что я сделала.
Животные невинны. Люди - никогда.
- Ж. К.
Я рассказал Отцу про то, как помог девушке из "Первой нации" родить. Он казался заинтересованным, глядя на меня, когда закончил есть. Я дал ему небольшой кусочек хлеба, который оставил, и он съел его тоже, хотя казалось с некоторым усилием.
"Похоже ты справился хорошо, сын" сказал он своим странным, скрипучим голосом. "Хорошо для тебя".
Мое сердце вспыхнуло, и мне стало унизительно известно, что части меня все еще хотелось произвести на него впечатление. Произвести впечатление на него, эту бледную имитацию моего отца.
"Отец", начал я, наклоняясь вперед. "Я должен поговорить с тобой о том, как ты помогаешь людям в этой районе. Я Сикер, и ты должен знать, что некоторые из вещей, которые я видел и слышал, волнуют меня. Я должен понять, что ты делаешь, какую роль ты играешь, как ты сделал это безопасным быть известным открыто как ведьма".
На мгновение я думал, что он может на самом деле попытаться ответить, но затем он поднял одну руку в побежденном жесте и дал ей упасть снова. Он взглянул на меня, выдавил слабую смущенную полуулыбку, затем встал и направился в свою комнату, просто так.
Я откинулся в кресле, необоснованно ошеломленный - почему я ожидал чего-то другого? Может быть потому что когда я был ребенком, мой отец никогда не уворачивался от ответов на вопросы, не важно насколько тяжелых, насколько болезненных. Он давал мне их прямо, не зависимо от того, действительно ли я хотел ответа или нет. Мне пришлось принять, что отец - он ушел навсегда. На его месте был этот новый человек. Он был тем, с кем я должен был работать.
Этой ночью я лежал на бугорчатом диване, не способный заснуть и не жалая делать успокаивающие заклинания, пока я все не выясню. Я был Сикером. Каждый инстинкт, который у меня был, был в состоянии боевой готовности. Мне нужно было узнать, во что мой отец был ввязан. Мне были нужны ответы на некоторые вопросы. Если мой отец не может мне их дать, я найду эти ответы сам. Затем я должен буду принять решение: уведомлять об этом Международный Совет Ведьм или нет.
В среду я проснулся рано с новым решением. Я собирался проследить за отцом сегодня. Все, что я должен был сделать, это подождать пока он встанет, затем отслеживать его, в этом я был особенно хорош.
Однако в тот момент когда я проснулся, мои сенсоры подсказали мне, что дом был пуст, за исключением меня. Я нахмурился и свесил ноги с дивана. Более сильное сканирование не выявило других людей вокруг. Как такое могло быть? Это было не возможно для отца встать и уйти так, чтобы я не знал. Я спал чутко всегда, а диван пыток только усилил это. Тогда мне пришло в голову: это было невозможно для отца выйти незаметно для меня. Это означало что мой отец заколдовал меня, чтобы я спал. Я вскочил, сжимая руки от злости. Как он смеет? Он заколдовал меня без моего ведома. Этому не было оправдания, и это только подчеркивало, каким темным его занятие должно было быть.
Ругаясь про себя, я сунул ноги в ботинки и завязал их отрывистыми движениями. Я натянул фланелевую рубашку, которую я заработал, схватил свое пальто и выскочил наружу.
Снаружи, я увидел, что было еще очень рано, и воздух пах как будто приближался снег. Большая куча черных мешков с мусором заполняла угол двора, и тонкий, полупрозрачный слой снега был испещрен моими следами. Не было ни следов, ведущих от дома, ни направляющихся в лес. Очевидно, отец скрыл свой след.
Я протоптал небольшой круг на снегу и вошел в него. Прошло несколько минут прежде чем я смог отпустить свой гнев, призвать терпение внутрь себя и открыть себя для вселенной. Наконец-то я был в приличном состоянии, и я начал творить разоблачающие заклинания.