- Ну, как? Полегчало? Вылетела дурь из головки? - голосом сатаны, которому вот-вот надоест притворяться человеком, спросила подруга любовника. - Хочешь, чтоб я сама это сделала? А если она окажется сильней меня, нас поймают и посадят в тюрьму?
- Нет, Ира, нет! - вскрикнул влюбленный, будущий убийца. - Только не это. Дай мне пять минут подумать, в себя прийти.
- Пять минут думай, - согласилась жестокая Ирка, вышла из машины, оперлась на переднюю дверь, закурила. Славик перестал трястись, принял решение.
- Спасибо, - сказала ему Ирка Сидоркина, оказавшись в автомобиле ровно через пять минут. - "За то, что меня не предал", - добавила бы она, если б умела складно говорить. Усмехнулась: - Зато я умею многое другое.
Глядя на решительное мужское лицо Славика, похожего на молодого, красивого "морского орла" из американского фильма "Скала", ей захотелось своего "орла", натуральным образом, изнасиловать. Вот какая острота чувств охватила ее перед давно планируемым убийством Катюши.
- После, - сладко, как пантера, знакомая Славику, потянулась Ирка в автомобиле, повернула ключ зажигания, послушала, как мотор работает.
Мотор работал хорошо, тихо. Так же тихо они сейчас откроют дверь Катюшиной квартиры дубликатами ключей, сделанных Славиком заранее - слепки были сняты пластилином с ключей уже почти мертвой, засыпающей от снотворного Катерины Ивановны Зиминой, - дождутся прихода Катюши (которая обо всем догадалась, которая доказательства причастности Славика к убийству своей бабушки имела: стакан и пузырек с идентичными отпечатками, могла Славика посадить на несколько лет в тюрьму) и спокойно, как мотор работает, потому что все отрепетировано, Катюшу задушат и повесят. Никакой крови, от которой Славика может вытошнить, ничего особенного. Все просто - задушат и повесят Катьку, как куклу, на которой они дома все отрепетировали. Только и разницы, что кукла сейчас будет больше.
Электричка из областного города, куда Катюша добралась на такси этой ночью, от перрона вокзала до Москвы отошла вовремя. Маслова сидела в углу у окна. Отсюда ей были видны обе двери, в которые входили и выходили пассажиры. Пока милиционеров среди них она не заметила.
Голова сильно болела, но не раскололась орехом из рекламы шоколада "Баунти". Голова оказалась сильнее ореха. А может, Катюшу нарочно так ударили, не до смерти, чтобы спустя какое-то время она пришла в себя. Так и случилось вчера в двадцать один тридцать. Катюша посмотрела на отъезжающую от электрички большую вокзальную башню с часами, поняла, что не соображает, сколько времени часы показывают, догадалась только, что это не часы на башне от нее отъезжают, это электричка собралась наконец в Москву и поехала. И ее с собой повезла.
Катюша чувствовала себя загнанной в угол. Не было желания жить, не было сил сопротивляться. Она давно бы сама сдалась милиции, но мысль о том, что и в тюрьме ей придется за себя бороться с сокамерницами, пугала Катюшу, заставляла сидеть в углу электрички, неизвестно чего дожидаясь. Она была в бегах, как преступница, как человек, опасный для общества. Наверное, ее уже ищут с автоматами. Наверное, если найдут, откроют огонь на поражение. О Раскольникове она даже не думала. Человек, загнанный в угол, имеет смутное представление о любви. Любовь ему только мешает трезво мыслить, самостоятельно искать доказательства своей невиновности, надеяться лишь на себя. Достаточно и того, что сегодня утром, перед тем, как уехать в Москву, она позвонила Раскольникову с вокзала областного города и сообщила ему о четырех трупах по двум адресам.
- Ключи от моей квартиры лежат в почтовом ящике, - добавила к рассказу Катюша и быстро положила трубку.
Катюша не знала, кто в ее собственной квартире, доставшейся ей от бабушки, убил Ирку Сидоркину и Славика, выстрелив им в животы, из которых вытекло много крови. Кто убил Мирру Совьен, с которой Катюша накануне убийства вечером беседовала в гостинице, спрашивая о дискете, но не упоминая имя Златы Артемовны - по просьбе самой режиссерши. Кто убил неизвестную старуху по адресу, куда Мирра Совьен носила продукты? Кто ударил по голове ее, Катюшу, в собственной квартире, куда она прибежала из квартиры, где Мирру убили. Кто ей, потерявшей сознание, вложил в руку пистолет, будто это она Ирку и Славика, а возможно, и Мирру с неизвестной старухой, убила. На все эти вопросы, больше похожие на утверждения, Катюша ответить не могла. Но одно она знала твердо: Злата Артемовна Басманова - тот человек, который может, должен Катюше помочь.
Вот приедет она к Злате, расскажет обо всем случившемся с ней по ее, Златиной, милости, спросит, что было на дискете, как она оказалась в квартире по адресу, где, кроме трупов, Катюша ничего не заметила, кто еще мог знать о том, что дискета находится там?
"А была ли эта дискета?" - вдруг осенило ее, но она прогнала эту мысль, потому что понимала: не подтверди Злата ее алиби в милиции, и Катюше - такой, какой ее все знали, конец придет. Кончится Катюша Маслова. Пополнятся ряды арестантов.
- Я в тюрьму не пойду, - выглянув в окно, сказала Катюша рельсам.
Их, железных, в пригороде большого областного города было много. Рельсы то бежали рядом, то начинали пересекаться, то, поссорившись, разбегались парами кто куда. Одни - на север, другие - на юг, одни - в Москву, другие - на Колыму. Рельсов было много, Катюше хватило бы одной рельсины. Ночью, когда поезд пугает встречными огнями темноту и неожиданным, протяжным гудком спящих на окраине леса птиц, Катюша выйдет из того места, где пряталась и долго думала о своей жизни, положит голову на блестящую холодную поверхность рельсы, послушает, как громко и больно для ушей стучат колеса приближающегося поезда. Вот, в общем-то, и все.
Пистолет "ТТ", захваченный Катюшей с места преступления, мирно дремал в сумочке.
"Зачем так страшно?" - подумала Катюша о рельсах, поезде и своей отрезанной голове, когда вспомнила о "ТТ" - теперешнем своем друге.
"Если Злата Артемовна не скажет мне всей правды, я убью ее, - спокойно решила Катюша, - за все, что она со мной сделала".
Наконец-то пришла осень - любимая пора всех творческих людей, и режиссера Златы Басмановой - тоже. Посмотрев отснятый материал, ее дядюшка, почти такой же известный, как ее отец, хотя и не такой знаменитый, Василий Сергеевич Басманов-Маковский, поздравил Злату и взглянул на племянницу очень внимательно. Как будто только что понял, какого она полета птица.
- Вам правда понравилось? - заволновалась Злата о своем детище, о первом своем полнометражном, цветном, широкоэкранном фильме.
И хотя знала ответ заранее, понимала, чувствовала - не может такое не нравиться, получилось, что хочет услышать от авторитетного человека подтверждение своего знания, чувств.
- Ты - талантливый человек, Злата, - тяжело вздохнул родной брат ее отца. - Я должен тобой гордиться, - добавил.
Но чуткая Злата - тонкая душа - уловила в последних словах Василия Сергеевича едва заметную фальшь. Тем не менее расстались они душевно - обнялись, лобызнулись в щеки.
Проводив дядюшку, она, как добрая мать, поспешила к фильму.
"Что же ему не понравилось? - думала, не могла понять Злата, просматривая кадр за кадром придирчивым взглядом - как будто фильм был не ее, а ее конкурента. Все было просто прекрасно - игра актеров, время монологов и диалогов, музыка, свет, картины природы, в качестве детали - корзина антоновских яблок. - Что же ему не понравилось?"
"А может быть, дело не в фильме?" - вдруг подумала она.
Наконец-то дошло до нее маленькими шажками - дело не в фильме.
Она уже ехала домой на своей желтой, совершенно отличной от других, машине по ровному шоссе, когда поняла то, что поняла.
Небо казалось необычным. Будто кто-то взял несколько красок: синюю, голубую, серую, немного черной, совсем чуть-чуть белой - нарисовал драконов. Синих на голубом, голубых на черном, серых - на каком цвете бог послал. Драконы уплыли в направлении Златиного дома. Туда же и она поехала. Но всю дорогу трехцветное небо разливалось над ней, вокруг нее беспокойным морем, следило за Златой, волновало душу, говорило: "Посмотри на меня. Это - ты". Чистого, белого не было видно, и Злата почувствовала себя обделенной, напряглась, словно вокруг крылась опасность.
Фальшиво ответивший Василий Сергеевич был не первым человеком, заставившим Злату поволноваться. Первой была Надежда, жена статиста Коли, того загорелого парня, любовника Златы на день.
Имена обоих - Надежды и Коли - были простые, дурацкие. И сама ситуация, в которую попала Злата, неожиданно узнавшая, что у статиста имелась беременная жена, не вписывалась в режиссерский сценарий. Жизнь стала кроить все происходящее по-своему. Даже то, что уже случилось со Златой и с другими людьми, с ней чем-то связанными, потребовало от жизни кардинального пересмотра, проверки фактов. Этого Злата и побаивалась, когда придумывала генеральный план не жизни вообще, а своей, личной жизни на ближайшее будущее. Но и тогда, месяц назад, сильный человек Злата знала - за неудачу она ответит головой.
- Зачем вы купили в подарок моему мужу машину? Зачем вы уехали с ним на ней отдыхать? Где мой Коля? - рыдая, спрашивала Злату Артемовну некрасивая, пятнистая, беременная на седьмом месяце жена загорелого статиста. - Я напишу заявление в милицию обо всем. Пусть ищут, пусть разбираются.
- Понятия не имею, где этот, как его… Коля, - спокойно ответила на все вопросы следователя режиссер Басманова. - И ничего я ему не дарила. С какой стати? Да, я его припоминаю. Он снялся у меня в двух незначительных эпизодах. Но таких молодых людей на студии моего отца вертятся сотни. Я вообще не понимаю, о чем, собственно, речь?
Работник МУРа вздохнул, понял, что дело заявительницы Надежды, попавшее ему в руки, попадает в разряд "глухарей", на всякий случай показал госпоже Басмановой фотографии сгоревшей в соседней области машины с чудом сохранившимися номерами и обгорелым трупом Коли (это уже было точно установлено) внутри остова. Судя по некоторым остаткам мягких тканей трупа, в момент смерти статист был смертельно пьян.
Злата пожала плечами, показав, что чужие фотографии ее не волнуют. У нее, между прочим, работа, съемочная группа, извините, простаивает.
- Зачем же вы распустили группу на недельные каникулы? - скучно, для протокола, поинтересовался работник МУРа.
- Отдыхала, думала, готовилась, - не вдаваясь в подробности, объяснила Злата. - Дома, - сказала она с нажимом, вставая.
- Докажите, что вы там были, - сморозил глупость следопыт. Потому что не имел права ей такое говорить.
- Это вы докажите, что меня там не было, - усмехнулась Злата и ушла работать, а не баклуши бить, как некоторые, сидящие на зарплате, делают.
Это неправда, большое человеческое заблуждение, что все люди рождаются на свет одинаковыми, как младенцы в роддоме. Одни уже рождаются глупыми, другие - умными, одни - талантливыми, другие - гениальными. Никакая среда не сделает чудо, не воспитает простого человека, как необычного. На заре человеческой эры таланты, возможно, и закладывались кем-то, кого называют богом. Сейчас - все проще объясняется и передается. Исключительно гены предков не дают необычному человеку жить, чувствовать, воспринимать мир так, как ощущают его разные другие люди. Бывают сбои в этом вечном ряду общепризнанной закономерности, некие символы случайных, необъяснимых пока парадоксов, прекрасные исключения из правил, но к Злате Басмановой это не относится. Могло бы относиться, если бы она не подсуетилась, если бы не расставила все по своим местам, если бы не перехватила инициативу у обстоятельств, если бы не взяла в руки "ТТ". Злата всем и себе, в первую очередь, доказала, что она - не прекрасное исключение, похожее на Леночку Басманову, она - закономерный итог пятивекового рода Басмановых - бояр, дворян, творческой интеллигенции, всегда возвышающихся в истории страны каменным утесом. О него разбиваются волны житейских бурь, отовсюду он виден.
Желтая машина, казавшаяся под грозовым небом нереальной, абсурдным пятном, кляксой на холсте неврастеника, давно уже сбавила скорость: ехала по шоссе медленно. Помогая Злате думать, из динамиков лилась и лилась, уже - проливным дождем, вечно юная и простая музыка "Аве Мария".
Домой Злате ехать не хотелось.
- К нам в гости едет генерал Половцев, - с порога своего кое-как обставленного кабинета, "обрадовал" Раскольникова полковник Сыроежкин.
Сам час назад "обрадовался", когда генерал позвонил ему прямо домой, вытащил из теплой постельки, и всех подчиненных решил огорошить.
"Радуйтесь. Дождались. Накликали беду на свою и мою голову".
Первым из очереди огорошенных полковник вызвал Раскольникова.
- Где Маслова? - спросил того строгим голосом, не сулящим подчиненному ничего хорошего.
Услышав короткий ответ: "Ищем", запросил подробности дела, чтобы в курсе его быть перед лицом грозного начальства. Слушая Раскольникова, с тоской "ласкал" взглядом пустые стены кабинета - с такими работниками недолго ему здесь сидеть осталось. Так полковник Сыроежкин понял, почему кабинет начальника УВД некрасивый, неухоженный, не жилой. Некогда было его предшественникам заниматься благоустройством своего рабочего места. Только кого посадят сюда, глядь, и нет уж его. Кто на пенсию вышел, кто далече - чего плохого не подумай - на повышение пошел.
"Если пронесет меня на этот раз, - загадал желание полковник Сыроежкин, - приведу кабинет в порядок. Украшу картинами, портретом президента и генерала Половцева, велю секретарше принести цветов. Скажу: "Волоки, откуда хошь, толстозадая. Хватит чаи распивать, важным делом займись". В новом, ухоженном кабинете и работать буду по-новому, зуб даю. Только бы удержаться сейчас, только бы меня этот москвич не подвел".
Кличка Москвич прицепилась к подполковнику Раскольникову сразу же, пять лет назад, как только покинул он Первопрестольную из-за ссоры с тамошним начальством, но в глаза так его никто не называл: еще обидится, а человек он - хороший, а следователь просто замечательный, ас.
- А я-то надеялся, что убийца и террористка уже тюремную баланду лопает, - разочарованно протянул Сыроежкин, когда из доклада подчиненного узнал, что еще и неизвестно, где Маслова находится в данную минуту, когда вот-вот генерал Половцев зайти в кабинет может, чтоб справиться, как они тут работают, не зря ли свой хлеб едят.
- Понял вашу задумку, - не этими, другими словами попытался убрать Раскольников со лба неплохого начальника, полковника Сыроежкина, тень сомнения по поводу своего профессионализма. - Разрешите отъехать мне в командировку.
"Какой хитрый, - обиделся на подчиненного Сыроежкин, - меня совсем за дурака принимает. Сам уедет, а я отвечай перед генералом, расхлебывай кашу, Москвичом сваренную. Да что они там, в Москве, все с ума посходили?" - задал глупый вопрос в никуда, потому что давно уж Раскольников, пять лет, в Москве не живет, снимает квартиру в Любимске.
- Ехай за Масловой, - сказал Сыроежкин подчиненному, потому что дело хорошим работником раскрыто, осталось виноватую во всем Маслову обнаружить и заковать в кандалы, тьфу, в наручники.
"А пока ты ездишь, - подумал полковник, - я генералу Половцеву сам расскажу о раскрытом деле. Пусть он меня не ругает".
"По всему выходит, она виновата, - думал Раскольников о Катюше. - Где ты, моя навсегда все равно?"
В устах следователя по громким убийствам - скоро и такую должность в милиции придумают - "моя навсегда" звучало как приговор. Но сейчас на Родионе не было формы, заслуженных погон подполковника, а только та самая джинсовая, чисто выстиранная рубашечка, в которой он познакомился с Катюшей - своей новой второй половинкой. Первая у Раскольникова уже давно, так давно, что он почти и не помнил, была в Москве. Осталась она там сначала, не поехала с мужем в Любимск, а потом половинкой быть перестала.
С дочерью важного государственного человека, чиновника Аистова лейтенант Раскольников познакомился в МГУ на юридическом факультете. Там оба они учились, там и сыграли на последнем курсе свадьбу. В семье молодых, перспективных юристов родилась дочь Алена. Жизнь, по большому счету, обещала быть беспроблемной. Такой она и была поначалу - Родион служил на Петровке, его половинка - в маленькой, но перспективной адвокатской конторке. Конторка оказалась настолько перспективной, что через пять лет после рождения дочери в семье начался процесс непонимания по поводу неравномерных доходов мужа и жены. Половинка Родиона взбунтовалась, ее поддержал папа - важный чиновник Аистов. Семья затрещала по всем швам. Чтобы не травмировать ребенка, Раскольников и его жена долго не разводились. Да и сидеть с Аленкой, следить за ее успехами в школе, готовить ей завтрак, обед и ужин на неделю вперед, кроме папы, было некому. Как-то так получалось, что мама Аленки все время ездила по командировкам - сначала в пределах страны, потом, с подачи чиновника Аистова, нажавшего нужные кнопки в министерском механизме, помогающем не всем, а только своим людям, и - в разные страны мира.
Домохозяйкам, гувернанткам и няням, нанятым женой, Раскольников не доверял. Он всех их выгонял, рассчитывал, как только жена отбывала в очередное "путешествие". Так он сам как-то и вырастил дочь. Но девочка есть девочка - ей всегда ближе мать. Тем более если мама - человек известный в обществе, на "ты" с молодыми корифеями российского бизнеса. Раскольников на дочь не обижался. Он знал, что ничего от своего ребенка не может требовать. В конце концов, в словах молодых есть сермяжная правда - когда они говорят: "А я не просил, чтобы вы меня рожали". Раскольников просто выполнил свой долг перед природой - вырастил потомка, выучил в институте - конечно же, на адвоката, на кого же еще при такой-то маме учиться его Аленке.
Посмотрев из толпы родителей на взрослую красавицу-дочь, получающую диплом с отличием и уже знающую, что она и сама в этой жизни не пропадет, Раскольников собрал чемодан, оставил на столе подарок - золотые часики с надписью "Будь хорошей, дочка. От папы" (вот невидаль для нее, ну и пусть) и уехал в город Любимск. Давно у него на работе назревал конфликт с начальством, да Раскольников все тянул, не рыпался, боялся Аленку одну оставить. А теперь, после выпускного в престижном институте, собрался с духом, написал рапорт о творящихся безобразиях в органах МВД, и, как результат, - был "сослан" в Любимск с мотивировкой - передавать опыт отстающим. Встретив Катюшу, Родион понял, что все, что случилось с ним тогда, случилось к лучшему: лишь для того, чтобы появилась в его жизни новая половинка, настоящая, - Катюша Маслова. Ее и себя он в обиду не даст. Достаточно они оба настрадались.
Поезд до Москвы стучал колесами равномерно. Никакой паники в его однообразных звуках не было: ни в стуке колес, ни в скрипе покачивающегося вагона, ни в мерном позвякивании ложечки о стакан с дежурным чаем. Никакой паники - и в мыслях влюбленного в "преступницу" Раскольникова. Такая же, как чай - дежурная, дежурная по вагону, в котором в прошлый раз он и Катюша ехали, вчера оказала следователю неоценимую помощь: зло усмехнувшись, в присутствии своего начальства (так Раскольников нарочно придумал ее допрашивать, чтобы не вздумала вздорная бабенка обманывать) припомнила, на какой станции рано утром, пока подполковник спал, его "подчиненная" сошла одна, в какую сторону направилась.