Нет, совсем не случайно Сабину Огневу оставила она "на закуску", уже собрав для книги за год исчерпывающий материал о других женах когда-то своего мужа. Старой Мирре Леопольдовне очень хотелось нарыть и рассмотреть еще не слепыми глазами корни всем известного и всеми, в окружении Артема Басманова, признаваемого факта - Сабину он любил, как дышал - естественно и всю жизнь. Даже последнюю из жен - молоденькую Леночку - он выбрал не совсем за юный возраст и даже не совсем за сына Гришу, которым вчерашняя пэтэушница, не промахнувшись, сразу же осчастливила великого режиссера современности, а вовсе за другое - некоторое внешнее сходство Леночки с Сабиной. За беличий профиль, за татарский разрез глаз, за ровный, нежный, очень правильный овал лица, за неправильную, летящую - корпус вперед, все остальное сзади - походку Сабины взял в жены Артем Леночку. Последняя, сама по себе, была ничто, была тьфу, была лишь одной из массы претенденток на право подать стареющему режиссеру стакан воды на ночь и на вытекающее из первого права право на его наследство.
Особенно в движении Леночка была Сабиной, поэтому, только поэтому Артем любил наблюдать, как нянчит жена Гришу, как бегает по деревянной лестнице большого дома вверх-вниз, как играет в бадминтон и волейбол - игры его молодости, как не дает ему ночью заснуть, притворяясь страстной.
"Глупая, родная Леночка, чужая душа, - от имени Артема Басманова рассуждала Мирра Совьен по дороге в Любимский театр драмы. - Он все о тебе знал, - добавила она от себя, споткнувшись о корень выползшего из асфальта тополя. - Когда ты останавливалась и начинала говорить, мой бывший муж переставал узнавать в тебе другую и тут же, раздражаясь, просил: "Леночка, подай соль, передай чашку, пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что".
Споткнувшись еще раз, Мирра Леопольдовна в сердцах высказала невидимой Леночке свой взгляд на ее отношения с Артемом Сергеевичем:
"Да ничего ему от тебя не нужно было. Кроме одного - напоминать иногда Сабину".
Больше наговаривать на волжский воздух одну из заключительных глав книги "Между прошлым и небом" мадам Совьен не стала, побоялась упасть, запнувшись о корявую от корней набережную в третий раз. Да и вот он - театр, щедро намазанный в этот год белой штукатуркой, как престарелая модница пудрой, как артист японского Кабуки.
Взяв с "дурочки" из Любимска (и имя-то у нее какое-то дурацкое - страдальческое) верное слово помогать ей во всем, Злата Артемовна несколько расслабилась и позволила голосу совести, без которого хорошему режиссеру никак нельзя творить, обозвать себя свиньей. Славно похрюкав в ответ на справедливое обвинение туманному понятию, без которого жить на земле трудно, Злата спросила его, честно не догадываясь:
- Ты кто, совесть? Разум человеческий или душа моя?
"Использую этот вопрос в картине, - обрадовалась затем Злата. - Пусть зрители задумаются, запомнят, что задумались, глядя фильм режиссера Басмановой, а критики оценят философскую направленность моей первой полнометражной работы".
В предчувствии всероссийской славы Злата Артемовна широко и сладко потянулась, да, видимо, слишком резко: оттого чуть не упала с кресла.
- Ах, ты, сволочь, - грубо оживила Злата кресло и начала тузить его руками, как боксер, и ногами, как каратист, - сначала в шутку, потом все более входя в раж, распаляясь.
Наблюдать за ней сейчас никто не мог, поэтому в выражениях, сопровождающих битье "четырехногого", Злата могла не стесняться. Но она молчала, была сосредоточенна, наносила удары точно. Как насильнику, например, - в пах, в колени, в живот, достала и до горла с выпирающим у всех мужиков "адамовым яблочком".
- Убью, - выдохнула Злата под занавес и отправилась в ванную - под струи холодной воды.
Действительно, надоели уж эти репетиции, пора играть по-настоящему.
Так она приняла судьбоносное решение и, ни с того ни с сего, вдруг и резко ощутила зверское чувство голода. Чуть не подавившись огромными кусками помидоров и огурцов из наскоро наструганного, словно топором, салата, Злата Артемовна отрыгнула и попробовала объяснить себе, только себе, всегда себе, сей феномен. Вероятно, принятие судьбоносного решения потребовало у нее колоссальных энергетических затрат, которые, естественно, пожелали восполнения своего потенциала. Верно и другое. Из фильмов отца Злата знала: великое всегда соседствует с малым, на фоне последнего первое выглядит еще значительнее, еще грандиознее, еще великолепнее. Вот почему ей так примитивно захотелось кушать: осуществление решения, которое она только что приняла, было нестандартным для обыкновенного человека. Даже самой ей стало интересно - а как это жизнь распорядится? Поможет Злате или, отвергнув ее сценарий, напишет свой - по нему и сыграют люди роли? Правда, за подбор актеров режиссер Басманова отвечает головой.
Она посмотрелась в зеркало. Зеркало сказало, что Злата красива. Зеркало знало, что у нее высокий лоб, прямой нос, правильный овал лица, большой, как это сейчас модно, рот. Современными канонами красоты приветствуется и высокий рост, и стать, объясняемая прямой спиной, развернутыми плечами, ровной шеей, и больное место многих женщин, но не ее - ноги. Похудеть она никогда не хотела, потому что на всю физическую красоту, которая заключалась в ней, на все свое видимое совершенство глубоко плевала. Не женщина она по сути своей. По природе - да, иногда бывает. Но и в постели Злата Басманова не забывает: она - командир, лидер, легче сказать - режиссер.
"Все-таки интересное это дело - гены, - думала Злата, разрывая зубами плохо прожаренное в микроволновой печи мясо. - Не знаешь, когда дадут о себе знать по-настоящему".
К чему или к кому относилось высказывание творческого человека, поедающего мясо с кровью, Злата и сама теперь не знала. Кажется, она даже запуталась, потому что, как спать, то есть ближе к ночи, так косяком наступают на нее мысли о смерти. Причем видится и думается не только о знакомых покойных людях, но и о будущих мертвяках - тех, которые и сами еще не знают о своей близкой кончине. А ей, Злате, отчего-то это уже известно.
С ней и раньше, в пору юности, когда взгляд на мир не замылен, а остр, случалось такое. Идет она, например, по улице, смотрит на незнакомого или мало знакомого человека и задрожавшим нутром понимает - недолго музыке играть, то есть жить тому осталось. Через неделю, глядь, хвать, слышь, и подтверждается ее догадка - хоронят случайно встретившегося ей бедолагу, а всего лишь Златино предположение переходит в разряд предвидения. Ну, как не увериться в собственной исключительности? Как не попробовать смоделировать жизнь по-своему? Тем более и причина, по которой следует это сделать немедленно, есть - исключительная, архиважная для Златы.
"Игра стоит свеч, - думает Злата, когда берется за вишневый тортик. - Всех свеч, которые когда-нибудь зажгут в честь Златы Басмановой зрители. Так же, как они делали это на огромных стадионах Америки, Англии, Германии для рок-идола Фредди Меркьюри".
Не осилив весь вишневый тортик, Злата снисходительно улыбнулась - по отношению к себе, конечно. Что ж, и она бывает банальной, и ей, по инерции мышления, вспомнилась песня, прославившая "Куин". Кстати, под каждым словом припева Злате было не жалко и свою подпись поставить. Особенно сейчас, в предвидении будущего.
Кассандра Юльевна смотрела на модно одетую молодую женщину с любопытством. Для нее теперь, в силу возраста, все люди моложе шестидесяти были молодыми. Что-то ей все же подсказывало, что эта стильная дамочка на самом деле старше своего внешнего вида, но, сколько Кассандра Юльевна ни вглядывалась в пришелицу с улицы, понять, почему она так подумала, никак не могла. Одежду гостьи из системы доказательств, подтверждающих догадку Кассандры Юльевны, можно было сразу исключить. Голубой костюм с нежно-салатовым, воздушным платочком на шее, казалось, только что нарисовался в воображении модельера с именем, сшился в очень ограниченном количестве, в поток ширпотреба никогда не запустится, один из двух или трех чудесных летних экземплярчиков из льна, случайно или закономерно, оказался на гостье Кассандры Юльевны.
Маникюр, педикюр, макияж, стрижка - все, о чем старая, нищая провинциальная актриса на пенсии могла лишь мечтать, даже не мечтать, а только догадываться, что все это существует и на чье-то благо, на поддержание чьей-то красоты работает постоянно, все это в гостье, естественно, присутствовало и тоже ничего плохого не могло сказать о настоящем возрасте Мирры Совьен.
- Зовите меня просто Мирра, - сказала неизвестная в голубом простуженной от вечных сквозняков Кассандре Юльевне и обнажила великолепную, вот уж точно не свою, челюсть.
Все зубы у новой знакомой были на месте. Кассандре Юльевне стало завидно. Она захотела захлопнуть входную дверь, но, услышав, зачем к ней пришла дама Мирра, несколько повеселела. За подробный рассказ о сестре, она не упустит возможности, сорвет куш - неплохую добавку к пенсии, раскулачит красавицу без возраста.
- Наше семейство, папа, рано умершая мама, я и Сабина истово и честно служило театру. Я выступала под псевдонимом Радлова, отец, - Кассандра Юльевна лихо закатила глаза, - о-о-о, какой это был артист, - с придыханием, которое ей отец и ставил, когда она была еще начинающей актрисой, простонала беззубая старушенция. - Какой герой-любовник! Весь город плакал и стоя аплодировал, когда он умирал в заключительной сцене драмы "Кровь и слезы". Не слыхали о такой пьесе? Написанной, между прочим, нашим, местным, очень талантливым автором. Как же была его фамилия? - Кассандра Юльевна повернулась к мадам журналистке профилем, который в молодости называли точеным, выдержала паузу, как учил ее папа, и томно вздохнула: - Не помню.
Желая насладиться произведенным ею эффектом, бывшая статистка посмотрела на гостью и вернулась из рая грез и воспоминаний на землю: у дамы лицо искривилось. Кассандра Юльевна растерялась и потеряла нить разговора. Мирра, продолжая кривиться, то ли смеясь, то ли ужасаясь, сухо сказала:
- Все это, конечно, очень интересно, но я заплачу вам только за сведения о Сабине Огневой. Даже не за рассказ о ней, пестрый от вашего личного отношения к сестре, а исключительно за факты ее биографии. Это вы в состоянии сделать? Если нет, я поищу других людей, хорошо знавших актрису и человека Огневу.
Жирная рыба хотела выскользнуть из сетей, и голодная Кассандра Юльевна заплакала. Опять она делает то, за что ругал ее отец, - переигрывает.
- Ду-у-ра, - страдальчески восклицал папа, наблюдая младшую дочь в роли. - Где ты видела, чтобы человек так смеялся? Так говорил? Зачем ты все время машешь руками? Душой работать надо. Пошла вон со сцены. Сопочка, - голос отца менялся, становился уважительным, - покажи ей, как правильно страдать.
Об этом Кассандра Юльевна не расскажет - ей, несмотря на возраст, перед гостьей стыдно. И обидно, да-да, обидно, что лучшие куски жизни достались Сабине.
"Все Сопочке", - опять забрюзжало в душе неудавшейся актрисы, ничьей жены, матери тоже никакой - Кассандры Юльевны.
- А вы, собственно, кто? - догадалась наконец спросить она пришелицу из совершенно другого мира Мирру. - По какому такому поводу моей родной сестрой интересуетесь, как милиционер?
Совьен объяснила, а Кассандра Юльевна, закрыв глаза, поняла, что дождалась. Пришел посланец из семейства Басмановых. Ей ли, Кассандре, не знать, кто такой ярчайший представитель княжеского и творческого рода - Артем Сергеевич. Ей ли не знать?
- Значит, вы говорите, что Сабина была четвертой женой Артема, а вы - третьей? - насмешливо спросила старуха Мирру. - Понятно.
Дама в голубом внезапно показала зубы, но не в улыбке. Разозлилась, видать.
- Что вам понятно?
- Ну, мне понятен ваш пыл узнать о более удачливой сопернице побольше, - съязвила Кассандра, казалось, наплевав на обещанное вознаграждение. - Если бы меня муж бросил, я бы тоже захотела убить обоих… печатным словом. Хотя столько лет прошло…
- Что ж, - сказала дама, вставая, одергивая идеально сидящий на ее стройной фигуре костюмчик. - С вами мне все ясно. Спасибо, что сразу не выгнали.
- А я не знала, кто вы, - улыбнулась беззубым ртом гарпия.
Мирра Совьен ничего не ответила выжившей из ума старухе, которая по возрасту была младше ее, пошла на выход молча.
Следуя законам гостеприимства, Кассандра Юльевна, покряхтев, тоже встала и, двигаясь вслед за обидевшейся на правду "писательницей", принялась, пока горячо, ковать железо, вести свою игру, играть сцену, в которой - ее выход.
- Получила я вчера пенсию, - сообщила она Мирре важную новость, от которой даму в голубом передернуло. - Пенсия маленькая, но на две котлетки на сегодняшнее утро я все-таки потратилась. Да вот беда, - Кассандра Юльевна почмокала старушечьими губами, - подгорели котлетки, забыла я про них. И Мишаня бы их жрать не стал, - вспомнила бабушка про сдохшего песика.
- Всего доброго, мне пора, - попробовала опять вырваться из сетей жирная рыба Мирра.
- Так на кухне от жареного так воняло, так воняло, - продолжала рассказывать о котлетах Кассандра, не слыша прощальных слов дамы в голубом. - На всю квартиру. И сейчас воняет. Понюхайте.
"Меня сейчас вытошнит", - "ответило" Кассандре лицо Мирры Совьен.
Бабушка Яга, какой наверняка казалась Кассандра Юльевна Мирре Леопольдовне, поводила по воздуху носом, пошмыгала, принюхиваясь, перестала паясничать и посмотрела на злую писательницу умно.
- У меня насчет Сабины и Артема такой жареный факт имеется, что, если вы о нем напишете, вашу книгу с прилавков сметут. Только я сейчас о нем не расскажу, - добавила она прямо в открытый рот гостьи. - И условия, на которых мы с вами поработаем, не назову. Вы сколько в Любимске пробудете?
- Два дня, - ответила гостья, не зная, впрочем, как реагировать.
Прикинув что-то в уме, бабушка сказала:
- Через неделю - я вам расскажу.
- Я сказала, через два дня уезжаю. - Мирра повысила свой красивый низкий голос, как будто Кассандра Юльевна была глухая.
Хозяйка покачала головой - поставила в споре точку.
- Через неделю. Придется вам задержаться, - она открыла замок. - Поверьте, вы не пожалеете, узнав некий факт совместной биографии Сабины и Артема.
- Какой он вам Артем? - недовольно спросила Мирра, перешагивая через порог и раздражаясь от слова "совместной", а также оттого, что, как о хорошем знакомом или, упаси боже, о родственнике, говорит почти неизвестная ей сестра любовницы ее мужа. И не имеет значения, что любовница потом стала четвертой женой, свергнув с супружеского трона третью.
Кассандра Юльевна подумала: "А поменяю-ка я в своей будущей санаторной комнате занавески, а повешу-ка я вместо розовых нежно-салатовые - под цвет ее шарфика". Она молодо рассмеялась.
- Да такой уж он, отец моей дочери.
- Что? - коротко, но уже растерянно, хотя и не поняв, о чем это она, Баба-яга, говорит, спросила Мирра и чего-то испугалась. Вероятно, чужой тайны.
Баба-яга захлопнула дверь.
В полной растерянности, в смятении духа спустилась Мирра Леопольдовна по лестнице с первого этажа.
"Не пришлось бы менять название книги, - подумала, - на другое, типа "Не будите спящую собаку". Если старуха не врет".
"Конечно, врет", - попробовала успокоить себя мадам Совьен, выходя из подъезда, окунаясь в душный воздух лета, но, отлично зная уже, что никуда она из Любимска через два дня не уедет.
"Мне ли его не знать?" - глядя на обшарпанную временем входную дверь, снова подумала Кассандра Юльевна, хотела усмехнуться, да что-то не получилось.
Как всегда, в тяжелых случаях (последний был с ней недавно, когда ей неправильно пересчитали пенсию) Кассандра Юльевна крепко пожалела, что не умеет курить. Сначала отец не велел - дескать, голос испортишь, потом и сама поняла: прав папа. Да и привыкла уже справляться с невзгодами собственными силами, без красивой затяжки.
А как бы уместно смотрелась она сейчас с сигареткой в руке - вся в прошлом.
Кассандра Юльевна порылась в комоде, нашла ручку без пасты, засунула в рот, "закурила". Слишком серьезными вещами предстояло ей сейчас заниматься - воспоминаниями.
Молодого красивого Артема Басманова она увидела живьем не важно сколько лет назад. Одно слово, много. Тогда она еще цвела на сцене Любимского драматического театра никем не сорванной розой. Она и ее старшая сестра, всеми признанная прима Сабина Огнева.
"Это ты врешь, про себя - про розу-то, - осудила себя за ложь старая Кассандра Юльевна. - Гордым цветком казалась восхищенным зрителям Сопочка, не ты - бледное, полевое растение".
Согласно рангу и букеты люди дарили Сабине Огневой - роскошные, тяжелые, свежесрезанные розы - с капельками влаги на ярко-красных или бордовых лепестках, Кассандре Радловой - все, что попроще: гвоздички, василечки, ромашки. Через цветы, переданные не по назначению - не в те руки корзина с розами попала, - и случилось великое происшествие в жизни всегда второй - и по возрасту, и по удаче - сестры, великое чудо - любовь.
В тот памятный день - век прошел, а не забывается - Сабина Огнева внезапно, перед самым выходом на сцену, занемогла. Отец сказал второй своей дочери:
- Это твой шанс. Сыграй вместо сестры. Пошла.
В профиль Кассандра была похожа на конкурентку по сцене - на это и расчет делался в начале спектакля. Когда еще провинциальный, неискушенный в театральном деле, зритель поймет, что его, грубо говоря, "кинули" - не ту актрису "подсунули". А может, надеялся папа, и сыграет хорошо от страха и неожиданности его младшая, не талантливая дочь.
Спектакль она не сорвала, кое-как побарахталась, собралась с творческими силенками, главную роль вытянула. Помогла ей в этом отнюдь не способность к перевоплощению - дар божий, а две привычки. Одна, врожденная - к любопытству, другая, приобретенная - быть наблюдательной. Стоя за кулисами все репетиции, на которых Сабина постепенно входила в образ главной героини, Кассандра, оказалось, "намотала на ус", запомнила, вобрала в себя внешние атрибуты колоссально талантливой сестринской игры - жесты, походку, вибрации голоса, поняла сверхзадачу роли - ту самую, решения которой требовал от актеров Станиславский. Аплодисменты зрителей Кассандра Радлова принимала почти заслуженно, а когда ей в гримерную принесли корзину с роскошным букетом роз, и вовсе уверовала в свою, внезапно засиявшую над Любимскими подмостками, звезду. Совсем немножко ей подпортила настроение записка, адресованная блистательной исполнительнице главной женской роли - Сабине.
"Вчера я смотрел спектакль с вашим участием, - писал мужчина сестре. - Восхищен. Простите за то, что сразу же не послал вам цветы. Их, достойных вашей красоты и таланта, я искал вчера, сегодня утром, днем. Наконец нашел, посылаю, но сам от восхищения вами заболел. Мой адрес такой-то".
И подпись, которую Кассандра сочла гениальной.
"Шучу: известный в нашей стране и за рубежом режиссер Артем Басманов".
Кассандра понюхала записку. Запах одеколона ей понравился. Он был дорогой, как и мужчина, использующий такой запах для обольщения.