Нюра же, слегка всплакнув, уже мирно посапывала в кресле. Расспрашивать ее дальше не было смысла. И так было видно, что беседа эта ее сильно утомила.
– Да, – многозначительно произнесла сестра, – толку мы от нее не добьемся.
– Ну, нет, она нам много интересного поведала. Правда на все пока приходится смотреть ее глазами, но ведь у нас других вариантов нет, – защитила я няньку.
– Постой-ка, Соня, – встрепенулась Сима, – тетя перед самой смертью что-то говорила о плане дома. Ты помнишь?
– Нет. Если честно, я тогда особенно не прислушивалась. Не знаю, как тебе, но мне было очень страшно сидеть рядом с ней на кровати. Я впервые в жизни была так близко от смерти. Ой, припоминаю, кажется, она что-то говорила о том, что мы инженеры. Я еще тогда подумала: к чему это она? Неужели это так важно для нее перед смертью? А ты что об этом думаешь?
– Об этом? А кто ее знает? – пожала плечами сестра. – Последние проблески сознания. Значит, что-то в это время пришло ей в голову. Человеческая психика еще до конца не изучена. Кто знает, что там происходит, особенно на закате? Все же жалко, что она не успела поговорить с нами обо всем раньше. Вот скажи, о чем она думала? Нормальная образованная женщина, прекрасно понимала, что жизнь уже совсем другая, все изменилось и никому нет дела в обществе до твоего происхождения или родственников за границей. Теперь этим уже никого не удивишь. Глупо. Оставила нам сплошные тайны и догадки. Зачем, скажи? Жизнь и так сложна своими сюрпризами, а тут еще голову нужно ломать над тем, о чем можно было прямо сказать. Зачем она, вообще, затеяла этот разговор? И ничего из того, что мы узнали, нам не даст в жизни, кроме лишней головной боли. В общем, как бы там ни было, тетя умерла и больше нам здесь делать нечего, – Сима грустно обвела взглядом комнату. – Столько воспоминаний детства связаны с ней. Другая жизнь, другой мир и щемящая боль. Страшно подумать, что это уже никогда не вернется.
Я тяжело вздохнула, полностью соглашаясь с сестрой. Эта небольшая квартирка тети вызывала у меня еще и другие болезненные чувства. Сима это сразу поняла.
– Соня, а, кстати, где может быть план этого старого дома? – спросила она уже другим тоном, чтобы не расслаблять меня. – Если мы инженеры, значит, не помешает на него взглянуть? Я отчего-то думаю, что тетя этого очень хотела. Иначе, зачем бы она нам о нем говорила?
– Не знаю, – растерянно ответила я. – Все документы тети – в ящике комода и датированы они уже советским периодом. Я их и раньше сто раз видела. Никакого старого плана там нет, и не было никогда.
– Может, его и вообще нет? Назовем это фантазией или лучше – призрачной иллюзией умирающей тети? Она на время обрела речь и чуточку сознания, вот и говорила, что попало, – рассуждала Сима. – Да и на кой нам, этот план, если хорошо разобраться? Хватит и остальных загадок. Мы санаторий весь еще с детства знаем, облазили все комнаты. Правда, интересно было бы взглянуть на прежнюю версию, чтобы сравнить с тем, что потом сделали с нашим домом. Подожди, если плана дома никто не видел, а бабушкин сундучок, по словам Нюры, существует на самом деле. Тогда, где же этот сундучок? – спросила она, оглядываясь по сторонам.
Я в ответ пожала плечами.
– Не знаю. Тут и искать негде. Две комнаты и коридор. Все стоит уже на своих местах сто лет. Сколько раз мы с детства наводили в этой квартире порядок, забираясь в каждый уголок, но ничего, даже отдаленно похожего не видели. Видно, Нюра что-то придумала или напутала. У нее с головой – не очень. Тут помню, а зам уже забыла. Как страшно, – подытожила я, – не дай Бог дожить до того, чтобы совсем из ума выжить. Однако, что мы имеем? Подведем итог. План дома – результат последних фантазий умирающей тети, а сундучок – плод воображения, выживающей из ума старой няньки. Не густо. Теперь осталось решить: нужно нам это или нет?
– Ладно, поговорим об этом позже, – вздохнула Сима, – в данный момент нам нужно лишь одно: уехать домой и, как можно быстрее. Я не могу так долго отсутствовать на работе. Нюра тут сама управится, да и Борис со своей пышногрудой половиной поможет. Он теперь хозяин в этой квартире и, скорее всего, очень скоро ее продаст. Зачем она ему?
Упоминание о Борисе отозвалось тупой болью в груди. Мне сразу захотелось остаться. Я и сама, не осознавала, чего еще жду? На что рассчитываю? Но в одном была уверена точно: уезжать я сейчас не хотела.
– Ты хочешь остаться? – вопросительно прищурилась сестра, прочитав сразу все мои мысли.
– Нет, я поеду с тобой, – ответила я спокойно. – Мне здесь больше нечего делать, – сказала так, скорее, для себя, чем в ответ сестре.
– Ну-ну, – взгляд ее сделался подозрительным, – пойду, посмотрю машину. Не хотелось бы выезжать в ночь, так что собирайся.
Сима ушла, а я осталась. Эта квартира сейчас для меня была свиданием с прошлым, где все напоминало Бориса. Здесь мы были счастливы. И, сколько бы я ни старалась, забыть это невозможно. Наверное, это останется со мной до конца моих дней и будет при каждом воспоминании вызывать душевный трепет и боль незаживающей раны.
Я горько усмехнулась. Тотчас на память пришел мудрый и жестокий в своей категоричности совет: никогда не возвращайся туда, где была счастлива. И все же, я никак не могла побороть свои тайные ожидания. Больше всего на свете мне сейчас хотелось, чтобы Борис был рядом. Стоило ли так надолго уезжать, если ничего не удалось забыть? Я в отчаянии прижала ладони к вискам, стараясь справиться со шквальным потоком воспоминаний. Наверное, сейчас, впервые за много лет, я дала себе волю и позволила памяти вернуть меня в прошлое, где мы были вместе с Борисом.
Я помнила его руки, губы и прикосновения, которые до сих пор вызывали в моем теле тепло и сладостное томление. Мне хотелось, забыв обо всем на свете, заглянуть в его глаза, но еще больше – оказаться в его крепких объятиях.
– Надо же? Какой засохший, но все еще благоухающий букет незабвенных чувств, – задумчиво произнесла я вслух. – Неужели мне суждено всю оставшуюся жизнь…
– Ну, здравствуй, Соня, – услышала я знакомый бархатный голос, и замерла на месте, боясь оглянуться. Вот уж поистине, говорят: "…остерегайся, о чем молишься, ибо просьба твоя обязательно исполнится".
– Ты даже не хочешь поздороваться со мной?
Я оглянулась. Передо мной стоял Борис. Теперь, когда он был так близко и нам никто не мешал, я могла лучше рассмотреть его. Первые морщинки у прищуренных глаз, та же шапка светлых, немного поредевших волос. Выглядел он бледным и измученным. Похоже, этой ночью он так и не уснул. Острая жалость пронзила сердце, и я едва сдержалась, чтобы не потянуться к нему. Отступив немного, продолжала молча разглядывать Бориса. По всему видно, что жизнь не прошла мимо и изрядно успела потрепать его, хотя в целом, это его нисколько не портило. Он по-прежнему был хорош, еще как хорош. Кто-то мне нашептывал: "…беги, беги от него подальше, не позволяй ему снова завладеть твоими мыслями", но ноги мои будто приросли к полу.
– Здравствуй Борис, – ответила я, как можно спокойнее. – Мне жаль, но ты обознался, дружок. Я не Соня, а Сима. Считай, тебе не повезло, – сказала я первое, что мгновенно пришло в голову, и отступила еще дальше, спиной почувствовав стену.
Борис улыбнулся и шагнул ко мне. Я почувствовала его дыхание и легкий аромат мужской туалетной воды, но стена сзади была несокрушима.
– Брось, Сонечка, я узнаю тебя из тысячи близнецов, – он поднял руку и погладил мои волосы, как это делал раньше, отчего сердце мое упало, будто с высокой горы.
Мне вдруг показалось, что ничего не было: его измены, долгих лет разлуки и всего остального, что произошло за эти годы. Сейчас мы снова были вдвоем, как много лет назад, и все, что нас окружало, было таким родным и знакомым. Та же квартира тети Агнессы и улыбка Бориса. Его горячее дыхание и прикосновение. Сейчас он возьмет меня на руки, прижмет к себе, и я забуду обо всем на свете…
– А, что здесь происходит? – послышался недовольный голос Симы. – Нет, я не поняла? Борька, ты не меняешься. Оставь мою сестру в покое раз и навсегда. Понял? – Сима закрыла меня собой, бесцеремонно оттеснив Бориса.
– А, Сима? Здравствуй, – как ни в чем не бывало, улыбнулся он ей. – Девочки, давайте не будем ссориться. Мы же одна семья, – добавил дружелюбно. – Я приглашаю вас сегодня к себе. Посидим по-родственному, помянем маму, поговорим спокойно, как интеллигентные люди. А? Мы столько не виделись. Неужели нам не о чем поговорить?
Я молчала, пытаясь справиться с чувствами, что с новой силой клокотали внутри, и вдруг представила картину застолья интеллигентных людей, где присутствуют две жены: одна бывшая, со щемящей многолетней болью в груди, а вторая – настоящая, хозяйка дома и самого Бориса. Что тут скажешь? Мечта всей жизни и теперь это называют "по-родственному".
– Ах, как сладко ты поешь, – высокомерно улыбнулась сестра. – Только твои песни нам никчему. Мы сейчас уезжаем, и, надеюсь, теперь после смерти тети Агнессы у нас больше не будет никаких поводов для встреч. Хм, родственничек.
Бориса не смутило столь явное недружелюбие. Он снова улыбнулся и повернулся ко мне.
– А ты, Сонечка, тоже так считаешь? Я приглашаю от всей души. И с чистой совестью, поверьте.
– Ха-ха. Нет, вы только послушайте: "с чистой совестью". А она вообще у тебя есть, эта самая совесть? И не изображай тут из себя… Ну, это, черт знает что, – кипятилась Сима. – Мы с детства знаем тебя, как облупленного. Так что нечего нам тут втирать. Понял? И не дави на нас своим обаянием. Боже мой, Борис, ты не меняешься. Тоже мне, супермен из провинции. Как же, уже растаяли. Я смотрю, тебе по-прежнему нравится приводить в экстаз толпы глупых женщин и прочих молоденьких дурочек. Только таких среди нас нет. И даже не надейся, что при первом ленивом движении пальцев, моя сестра, опережая эту обезумевшую толпу, вырвется вперед, чтобы первой упасть у твоих ног вместо тряпки. А ты старательно, с душой, как и прежде, будешь вытирать об нее ноги.
Борис никак не реагировал на слова Симы. Он молчал и улыбался мне.
– Он еще улыбается. Да пойми же ты, наконец, что твоей заслуги в том никакой нет, оттого что Господу Богу нашему было угодно спрятать твою отвратительную сущность за такой неотразимой внешностью? – Сима презрительно сплюнула прямо на пол. – Тут он что-то недодумал. Ты слышишь меня, Борис? – она дернула его за рукав, пытаясь привлечь внимание. – Нечего бросать на Соню свой томный неотразимый взгляд. Сейчас тебе это не поможет, потому что всем уже давно известно, что в твоем арсенале разных взглядов и улыбок предостаточно на все случаи жизни. Но уж мы-то знаем истинную цену взгляда Иуды…
Сима хотела еще что-то добавить, но ее слишком возбужденная речь разбудила Нюру.
– Дети, что происходит? Еще не остыли ноги тети, а вы уже делите наследство? – спросонку поругала она нас и смачно зевнула, перекрестив рот. – Так нельзя. Агнессе бы это не понравилось.
Мы тут же забыли о своей перепалке и быстро переглянулись. Нюра была на своей волне. Однако Бориса всерьез заинтересовало то, что она сказала.
– О каком наследстве ты говоришь, Нюрочка? Уж не заболела ли ты? – спросил он, заботливо прикрывая няньку старым потертым пледом.
– Я-то, слава Богу, здорова, а вот вы ведете себя плохо.
– Мы больше не будем, – как в детстве, поспешно ответил Борис сразу за всех. – Так что там с наследством? Тебе приснился сон? Насколько я знаю, моя мама честно жила на свою мизерную зарплату. Все, что ей удалось скопить за долгую трудовую жизнь, она хранила на сберкнижке, а потом все проглотил дефолт. Так что наследство она, увы, не оставила.
Пауза затягивалась, а мы не отрывали глаз от лица старой няньки.
– Не знаю, о чем ты говоришь? Конечно, вы теперь грамотные, а я таких слов сроду не слышала. Зато точно знаю, что бедная Агнесса, упокой Господи ее душу, – перекрестилась Нюра, – к кладу не имеет никакого отношения. Это еще ваш прапрадед спрятал в доме все ценности, но никто до сих пор не знает, где этот его тайник. Думаю, что и Агнессе это было неизвестно, потому что не ей это предназначалось.
– Нюра, ты проснулась или все еще спишь? – Борис взял ее за плечи и тряхнул несколько раз. – Что-то бормочешь себе под нос. Кто спрятал в доме ценности? Ты о ком сейчас говорила?
– Отпусти сейчас же. Вот вцепился, – нянька оттолкнула его руку и, похоже, окончательно проснулась. – Про генерала говорю. Не мог же он оставить сына в столь смутное время да еще с детьми малыми без копейки за душой? Не по-божески это, а они были люди истинной веры и по-настоящему почитали Бога. Да и молиться в церковь ходили по воскресеньям и по праздникам, по велению души, а не так как теперь, – она в сердцах сплюнула. – Нынче в церковь ходят, как на концерт, сама видела: с накрашенными губами и в негодной одежде. Модно стало в церковь ходить. А ты спроси у них, зачем они туда пришли? Никто так и не объяснит толком, – Нюра зевнула. – Одно слово: конец света.
– Нюрочка, ты несколько отвлеклась. При чем здесь церковь? Ты помнишь, о чем начала говорить? – ласково спросил Борис.
– Конечно, помню, что ж я уже совсем без памяти? – обиделась она и засопела. – Я вам про прадеда рассказывала. Родители о нем позаботились, а он, бедняжка, так ничем и не сумел воспользоваться. Побоялся, видать. Сам тужился, жилы рвал, чтобы поднять семью, детей выучить и в люди вывести. Да и время было страшное, смутное. Куда бы он сунулся со своими сокровищами? Жизнь-то уже другая началась, где все были голодранцы. У него тут же бы все и отобрали воры или власти, а то и самого бы арестовали, да в тюрьму посадили, другим в пример, чтобы не прятал от голодной страны такое богатство. А, разве в его силах было всех накормить? Нет, он был умный человек и поступил правильно. Ему о детях нужно было думать, чтобы они без отца не остались, – спокойно рассуждала Нюра, глядя в стену. Со стороны казалось, она говорит сама с собой, как будто в комнате больше никого не было. – Думаю, он рассудил правильно и решил все оставить внукам или правнукам. Все же родная кровь. Хотя, кто ж его знает, о чем он тогда думал? Это были его мысли. А только богатство это все еще там лежит – в тайнике. Никто его еще не нашел и не смог воспользоваться. Дети, ведите себя тише, – вспомнила она вдруг о нашем присутствии, хотя мы и так почти не дышали, чтобы не помешать ее уже давно забытым воспоминаниям. – В доме такое горе… – добавила плаксиво и снова приложила платочек к глазам.
– Нюрочка, как-то сбивчиво ты все рассказываешь, – Борис наклонился к ее лицу. – Давай все сначала и по порядку. Опустим все, что касается истории и религии. Это мы все сами знаем, еще в школе учили. Ты лучше скажи, от кого ты слышала о кладе?
– Так это… бабушка Агнессы, а ваша, выходит, будет прабабушка. Вот она и говорила. Перед смертью все больше вспоминала и плакала. Много чего такого рассказывала про семью, про своих родителей и про родителей мужа, про его брата, который пропал где-то, может, сгинул, а, может, как она считала, сбежал за границу. Про клад говорила, что нужно его найти и отдать детям. Боялась она, что умрет, а клад найдут другие или отберут власти, а детям так ничего и не достанется. Все беспокоилась за всех, – вздохнула Нюра, – наверное, чувствовала, что уже недолго осталось, и хотела рассказать правду про все, что скрывала много лет. Муж-то ее намного раньше умер. Он уже совсем солидным был, когда на ней женился. Наверное, это он ей и приказал детям отдать сокровища. Если бы кто ее слушал тогда, может, давно бы нашлось это семейное богатство. Все бы в дело пошло. Она, видать, и место его точное знала, тайник этот. Но все считали, что она умом тронулась и придумывает сказки, как малое дитя, – продолжала нянька, слегка оттолкнув от себя Бориса. – Не перекрывай мне воздух. И так дышать тяжело. Накурился. Ох, некому тебя выпороть, как следует.
– Нюра, а ты знаешь, где спрятаны сокровища? – нетерпеливо спросил он, не обратив внимания на ее замечание, и наклонился к ней еще ближе. – Вспомни, может, она еще что важное говорила?
Та задумалась и долго молчала.
– Может, и говорила, но я не очень ее слушала. Да и какая теперь разница? Тогда ей никто не поверил, а теперь и тем более, никто не знает, где этот клад, раз до сих пор его не нашли. Сколько лет прошло, уже дети их поумирали и внуки. Так что унесла бабка тайну эту в могилу. Может, так оно и лучше, – она, охая, поднялась с кресла. – Пойду к себе, полежу, что-то у меня голова кружится, а потом буду собираться вслед за Агнессой. Путь-то неблизкий, а ей никак без меня нельзя.
Мы с Симой переглянулись. Можно ли верить рассказу старой няньки, у которой и без того в голове все давно путалось, а тут еще такой стресс, связанный со смертью тети. Правда, несомненно, проблески сознания ее еще посещают. Вот это-то и заставляет задуматься о правдивости этого рассказа.
Борис заметил наше замешательство.
– Вы что-то знаете? Ей можно верить? А, девочки? – оживился он.
– А тебе-то что? – вызывающе спросила Сима таким тоном, что мне стало стыдно за нее. – Ты кто такой? И какое ты отношение имеешь к кладу нашей семьи? Слышал, что сказала Нюра? Прадед оставил его для своих по-том-ков. А ты никаким боком к ним не подходишь. Ладно, нам пора. Соня, что ты стоишь, как столб, давай, поехали.
Я подхватила сумку и молча, не прощаясь, вышла за ней. Так состоялась наша встреча с Борисом, спустя двенадцать лет.
Как показало время, в одном Нюра оказалась права. Ее прогноз, относительно себя, полностью оправдался. Жаль только, что никто не воспринял всерьез тогда ее слова. Не прошло и сорока дней после смерти тети Агнессы, как она ушла следом. Спокойно и незаметно, так же, как и прожила свою нелегкую жизнь, полностью посвятив ее другим.
Похоронили Нюру тихо и быстро, а потом все так же быстро разошлись с кладбища, бросив прощальный взгляд на скромную могилу со свежими венками. У всех были свои дела.
На время мы забыли о рассказе старой няньки, принимая его за одну из ее сказок. Их она знала много и всегда рассказывала нам с большим удовольствием.
Зима закончилась. На смену ей пришла весна и принесла с собой много забот. Я строю себе дом. Это будет дом мечты. Холодными зимними вечерами я представляла, как все вокруг засажу цветами и превращу большое подворье в цветущий сад. Я очень люблю солнце и тепло.