Он вжался спиной в холодную стену из шлакобетона и затаил дыхание. Он не знал, сколько простоял так, ему показалось, что вечность, виноград бы успел прорасти, подняться и обвиться вокруг его коленей. Потом крики стихли, и он услышал частое дыхание и еще какие-то звуки, похожие на звуковые помехи. Тогда он увидел забытый на скамье переговорник, а рядом на полу металлическую корзину для белья, в которой спала малютка, может, чуть старше года. Девочка открыла глаза, и он взял ее на руки, а она его обняла за шею. От нее пахло детским стиральным порошком и молоком. Потянувшись, она взяла из корзины своего мягкого игрушечного кролика. Он ее знал: в бассейне она всегда была в надувном жилете, который мать надевала ей, даже если она не совалась в воду. Иногда, когда они, возвращаясь из магазина, шли за руку через холл, на полу за ней оставалась цепочка из кукурузных колечек. И вот теперь по каким-то причинам, которые он даже не пытался понять, она оказалась у него на руках, не спросив, нравится это ему или нет.
Он подхватил из корзины несколько подгузников и понес девочку, уже на лестнице обнаружив, что она тяжелее, чем кажется. Но что ему было делать? Оставить ребенка в прачечной, бросить на лестнице, отнести в квартиру, где только что раздавались ужасные крики? Во дворе он прямиком направился к фикусам, где усадил ее на землю, чтобы освободить руки. Потом откопал коробку и бросил под крышку кольца. Это было необходимо. Иначе все бы узнали, что он их стащил. Наверное, ему следовало уповать на милость и идти домой, но он ни у кого не заслужил доверия. Родная мать и та подумала бы только плохое.
Он действовал по наитию и потому, услышав шорох вращавшейся двери, не колебался ни секунды. Он подхватил ребенка и кинулся прочь, оглянувшись только на середине парковки. Тогда он увидел мужчину, а тот, заметив их, торопливо пошел к машине, и мальчишка свернул на незаметную тропинку, которую они нашли вместе с Лэдди в конце Лонгбоут-стрит. Машине там было не проехать, и по ней он добежал до дренажной канавы вдоль обочины федерального шоссе. Он знал, что у него есть все причины бояться. Игрушечный кролик колотил его по груди, рукой он чувствовал, что подгузник промок. Но он рискнул выбраться из канавы и позвонить в 911 только возле площадок для гольфа. С девочкой на руках он зашел в телефонную будку, дождался ответа и сказал офицеру полиции, хорошенько прикрыв трубку ладонью, что в квартире 8 "С", похоже, совершено убийство. Тут он трубку повесил, и голос у него сорвался, так что он не может до сих пор говорить даже шепотом. Каждый раз, когда он хочет что-то сказать, горло перехватывает, и он начинает кашлять.
Девочка, кажется, ничего не имеет против отсутствия у него голоса. Сама она не крикливая, у нее хороший сон. И она крепко спит до тех пор, когда над прудом начинают летать стрекозы, а в небе прорезывается полоса жемчужного света. Девочка спит, зажав своего кролика в сгибе локтя и ерзая под боком у плохого мальчишки. Просыпаясь, она всякий раз хваталась за его джинсы. Сначала он пытался ее отцеплять, но она оказалась упрямой, так что он смирился с этим, постоянным, как гравитация, ощущением тяжести на ноге. Он даже собрался с духом и поменял подгузник, хотя сначала думал, что у него кишка тонка. Про кишки он старается не вспоминать. Раньше он всегда смеялся над бойскаутами и всякими любителями природы, а теперь не прочь бы вспомнить, что в лесу съедобного. Стебли сахарного тростника, мальки, которых можно поймать рукой, недозрелый инжир в ветках над головой. Не нужно и говорить, что, проснувшись, девочка хочет есть. Она крепче вцепляется в джинсы и начинает хныкать. Еще немного, и ему нужно будет как следует подумать, что делать дальше. В таких случаях у человека должен быть план. Полиция наверняка уже нашла его тайник, где лежат краденые деньги и сигареты и колечко с зеленым камнем, которое он спер у одноклассницы перед уроком физкультуры. Сколько нужно наловить стрекоз, чтобы приготовить завтрак? Как их ловить, чтобы не свалиться в воду? Если бы у него был голос, он приказал бы себе не бояться, но голоса у него нет, и он молча достает из рюкзака сэндвич с арахисовым маслом, аккуратно делит его на четыре равных куска, а потом смотрит, как девочка съедает их все, до последней крошки.
Есть мамаши, которые будут клятвенно уверять, что их сыночек всю ночь безмятежно спал рядом с ними на диване, даже если им предъявить фотографию, где он застигнут на месте преступления. Они скорее вздернут его собственноручно на подоле его же футболки, чем отдадут полицейским. Они верят сердцу, а не глазам. Но если мать всю ночь не спала, если забыла закрыть окно, впустив в дом тяжелый ночной воздух, от которого началась такая мигрень, что не помогает никакое лекарство, тогда она может поверить, что ее ребенок в чем-то виноват. Это не значит, что она не станет за него драться, как дерутся лебеди-трубачи, раскрывая свои огромные белые крылья при любой опасности, мнимой или реальной, готовые заклевать насмерть всякого, кто приблизится к их птенцам. Разница между ними одна. Когда птенец родится больным - с исковерканным крылом или с поврежденным позвоночником - мать убивает его сама, чтобы не страдал. В конце концов, лебеди-трубачи видят все в черно-белом цвете.
В начале шестого утра, в третий день мая месяца, перебрав про себя все возможные причины исчезновения сына, Люси наконец звонит Эвану. Она знает, что он немедленно обвинит ее во всем, и он с этого и начинает.
- Господи, Люси! Ты что, совсем за ним не смотришь? Ты хочешь сказать, что он встает, когда захочет, а потом то ли идет в школу, то ли нет, а ты, черт возьми, даже понятия не имеешь, где он?
- Это твоя идея, чтобы он ехал домой, - не остается Люси в долгу. - Твоя.
- Да, он хочет приехать летом, - парирует Эван. - Очень. А почему бы и нет?
Люси вспоминает о календаре в стенном шкафу Кейта, где последний день занятий обведен красным кружком, а вокруг нарисованы бомбы. Там неровным почерком сына написано слово "Домой".
- Люси, - зовет Эван.
Зря он всегда ее во всем обвиняет, и она, наверное, поэтому не могла ему рассказывать о том, что у них случалось за это время. Но если она не могла сказать о кражах в школе, об отстранении от уроков, то как теперь объяснить, откуда в коробке, которую они с Кейтом зарыли вместе, оказались два золотых кольца, принадлежавших убитой женщине? Люси вдруг вспоминает, как ее притянул к себе Джулиан Кэш. Двадцать лет подряд Эван верил каждому ее слову. Люси всегда думала, что Эван ее толком не знает, потому что она сама этого не хочет, но теперь уверенность ее пошатнулась. Джулиан Кэш угадывал ложь каждый раз, прежде чем Люси успевала раскрыть рот.
- Я прилечу сегодня же, - говорит Эван.
Он работает архитектором в крупной фирме, и пока они были женаты, у него всегда не хватало времени. После развода он стал свободнее. Он не ездит в офис по пятницам, соглашается взять менее важных заказчиков, проектирует летние домики в Беллпорте и перестраивает гостиные.
- Я могу прямо сейчас поехать в аэропорт.
- Нет, - говорит Люси. - Не нужно. Он, может, как раз сейчас едет в Нью-Йорк.
- Господи, - говорит Эван. - Ты права. Я остаюсь. Черт побери, - добавляет он. Голос у него несчастный. - Послушай, давай не будем винить друг друга во всем каждый раз, когда с ним что-то случается. Нельзя же так.
- Мы всегда так делали, - произносит Люси тихо.
- Ну, тогда у нас все было в порядке, - мягко говорит Эван. - Мы были женаты.
Он говорит с ней так ласково, что это невыносимо, а еще невыносимей сидеть дома и ждать, пока Кейта отловят. Ей хочется взять ситуацию в свои руки, хоть немного.
- Я позвоню тебе сразу, как только что-нибудь узнаю, - говорит Люси Эвану, и ее слова звучат весьма убедительно.
Положив трубку, она включает автоответчик, потом одевается, умывается холодной водой. В темных очках, чтобы скрыть распухшие глаза, она садится за руль и едет в "Сан гералд". Искать Пола ей не приходится, он сам подходит к ней из-за спины, когда она запирает машину.
- Беда с твоим мальчишкой, сочувствую, - говорит он.
Люси резко поворачивается. Он тоже в темных очках, так что преимуществ нет ни у кого. Асфальт под ногами горячий, и жар поднимается вверх прозрачными змейками.
- С таким послужным списком рано или поздно он все равно кинулся бы в бега, - говорит Пол. - Если верить статистике.
Люси догадывается, что у нее, наверное, отвисла челюсть, потому что Пол добавляет с ухмылкой:
- Откуда я знаю, что он сбежал? - Он постукивает себя по лбу с таким видом, будто там у него секретное оружие. - Послушай, да не волнуйся ты, - советует он Люси. - Ну, дернул он в Атланту, или в Сан-Франциско, или к отцу. Могу поспорить.
Люси улыбается ему; мысль о том, что ее сын сбежал не один, а в компании с тем самым ребенком, следы которого ищет Пол, приносит ей странное, горькое удовлетворение.
- Расскажи мне о Карен Райт, - просит Люси, шагая за Полом, когда он идет к своему припаркованному невдалеке "вольво".
- На самом деле это не ее имя, - отвечает Пол. - И цвет волос не ее, и возраст, и автомобильные права тоже.
Вдруг он поворачивается.
- Зачем тебе? Что ты о ней знаешь?
- Ничего, - говорит Люси.
Она отступает на шаг и поправляет на носу темные очки.
- Если ты хочешь когда-нибудь писать не только некрологи, учись обращать внимание на детали, - говорит Пол.
- Ты прав, - говорит Люси и прикусывает губу - слегка, не до крови.
- Ты в лифте с ней сталкивалась? - говорит Пол, рывком открывая дверцу машины.
- Ну да, - признается Люси.
- У бассейна сидела в соседнем шезлонге? Просила у нее крем от загара?
- Кажется, да, - говорит Люси.
- Тогда, если бы ты обращала внимание на детали, ты знала бы о ней минимум десять вещей, которые навели бы нас на след.
"Вольво" исчезает в конце Западной Мейн-стрит, а Люси так и стоит на дороге в сизом облаке выхлопов. Она снимает очки, надевает их на макушку. Стоит в свете яркого, окрашенного лимонным солнцем утра, еще и не позднего и по-настоящему не жаркого, и до нее постепенно начинает доходить, что она, Люси, знает о своей соседке намного больше, чем Пол мог бы мечтать. Знает, например, в какой парикмахерской та стриглась, и не только в Верити, но и раньше, в той, прежней жизни. В Нью-Йорке.
- Детка, ты тут изжаришься, - говорит ей Китти Басс.
Люси так пугается звука ее голоса, раздавшегося у самого уха, что шарахается в сторону. На мгновение ей кажется, будто это голос Карен, нежный, ровный и очень далекий.
Китти обнимает ее за плечи, чтобы удержать.
- В любом случае здесь тебе делать нечего. Ты должна сидеть дома и ждать Кейта. Вопрос не в том, вернется он домой или нет, а в том, наорешь ты на него или нет. И прекрати думать о своей убитой соседке.
- А о ком я должна думать? - спрашивает Люси. - О Джулиане Кэше?
- Ты серьезно? - говорит Китти. - Слушай, я расскажу тебе про него все, что тебе следует знать. - Она взмахивает рукой, и два серебряных браслета у нее на запястье стукаются друг о друга, звякнув, как колокольчики. - Первое: держись от него подальше.
- Я бы с радостью, - говорит Люси. - Но именно он ищет Кейта.
- Вот и хорошо. Свое дело он знает, - говорит Китти. - Когда-то, миллион лет назад, Джулиан Кэш сделал несчастной мою Джейни. Тогда мы все думали, что ему прямая дорога в ад, но он попал не в ад, а в армию.
Люси обещает Китти отправиться домой, непременно что-нибудь съесть, а потом лечь на диван и положить на лоб мокрую салфетку. Но вместо этого она едет на угол Западной Мейн-стрит и Седьмой, и ей даже удается найти место для парковки возле парикмахерской.
- Люси, у меня все расписано, - говорит при виде ее Ди. - Возьми номерок. У меня будет время только после обеда.
Она отходит от кресла, обмотав голову клиентки полотенцем и оставляя ее сидеть перед зеркалом.
- Я слышала, у тебя сын сбежал, - мрачно говорит Ди.
Она достает из кармана рабочего халата пачку легкого "Кента" и нашаривает коробок спичек.
- Слава богу, мои уже выросли и живут отдельно. Запросто могут свести с ума, без проблем.
Ди протягивает руку, берет в пальцы прядку волос Люси, рассматривая цвет.
- Все-таки я считаю, тебе надо слегка подкраситься, - говорит она. - Нужно меняться.
- Это ведь ты стригла Карен Райт? - спрашивает Люси.
Ди делает глубокую затяжку и кивает.
- Веришь? - говорит она. - Она была тут у меня всего две недели назад. Теперь буду на ночь запирать дверь на два замка.
- У нее был друг или кто-нибудь, с кем она была близка? - спрашивает Люси.
- Со своей дочкой. Вот с кем она была близка. Она держала ее на коленях, даже когда я ей голову мыла. Даже думать не хочу, где теперь девочка.
- Она не работала?
- Она работала матерью на полную ставку, - говорит Ди. - Некоторые теперь, когда это слышат, реагируют так, будто это преступление. - Ди гасит окурок в пепельнице. - Вообще-то она, конечно, не рвалась на работу, - признает Ди. - Не то чтобы я хотела сказать что-то против. По-моему, у нее заканчивались деньги. Она никогда не расплачивалась ни кредиткой, ни чеком, хотя мне это удобнее. Только наличными. А когда была на мели, то смеялась, мол, пора опять в Хартфорд-Бич.
Люси явно не понимает смысла этой фразы, и Ди добавляет:
- Тебе, значит, не приходилось бывать на мели.
- Пока нет, - говорит Люси.
- В Хартфорд-Бич ломбард. Обручальных колец там полно - когда долги за квартиру, все едут туда.
Пятнадцать минут уходит у Люси на то, чтобы добраться до Хартфорд-Бич, хотя теперь на перекрестках она останавливает свой "мустанг" на красный свет; потом еще пятнадцать минут колесит по городу, разыскивая "Ломбард Хэллета". Когда она наконец выключает зажигание, система охлаждения выходит из строя, и в радиаторе вскипает вода. Люси выскакивает из машины, распахивает капот и отскакивает назад, увернувшись от струи горячего пара. Она вспоминает Нью-Йорк, где цветут кизил и азалии. Здесь, в Хартфорд-Бич, стоят поблекшие от жары лаймы, вонючие, как дешевый крем после бритья. Люси идет по улице в поисках бензоколонки, и туфли ее увязают в горячем асфальте. По правую руку она видит ломбард, "Макдоналдс" и "Сан банк". Слева - патрульная машина из Верити, до того заляпанная грязью, что Люси не сразу удается прочесть надпись "К-9". Из машины выходит Джулиан Кэш и, облокотившись о капот, разминает поясницу. В руке, которой он приветствует Люси, он держит банку теплой колы. Все стекла в патрульной машине опущены, из окошка высовывает голову Лоретта.
- Удивительно, как могут собаки выдерживать такую жару, правда? - говорит Джулиан, когда Люси подходит ближе. - Кажется, вот-вот спятит и кинется на первого встречного.
- Глазам не верю, - говорит Люси. - Выследили за мной.
- Вы мне солгали, - говорит Джулиан. - Вы не сказали, что обувную коробку зарыл ваш сын, так что, по-моему, я вам ничем не обязан.
- Разве? - говорит Люси. - А по-моему, вы обязаны заниматься розысками моего сына. Вам это и поручено.
- Я всего лишь хотел убедиться, что вы не знаете, где он.
Джулиан допивает колу, внимательно наблюдая за Люси, и она это видит.
- Я не знаю, - говорит она.
- Теперь верю, - отвечает ей Джулиан. - Вы слишком интересуетесь погибшей девушкой.
- Женщиной, - говорит Люси.
- У нас тут всех называют парнями да девушками, - говорит Джулиан. - Будто взрослеть - это беда.
Джулиан достает сигарету, прикуривает и потому замолкает. Он и сам не знает, с чего это он так разговорился; будто кто-то нажал у него внутри на кнопку, вот он и болтает, чего в жизни не болтал. Даже знать не знал, что думал о таких вещах.
- Китти Басс вам обо мне наверняка наговорила. Но знаете, у Китти есть одно прозвище. - Он и впрямь не может остановиться; может, инфекция такая есть, и он ее подхватил. - Китти Длинный Язык, - произносит он. А когда Люси одаривает его ледяным взглядом, то прибавляет: - Как вы понимаете, не я это придумал. Просто вспомнил. Лично я Китти очень уважаю.
- Вы и дальше намерены за мной следить? - спрашивает Люси.
Лицо у нее красное, а платье взмокло от пота и липнет к телу, как змеиная кожа.
- Нет, - говорит Джулиан. - Я намерен позвонить Марти Шарпу, чтобы он прислал эвакуатор, пока вы тут будете выяснять, что отдавала в залог ваша соседка. А потом поеду домой за другой собакой.
Вид у Люси такой, будто она изо всех сил сдерживается, потому что если даст себе волю хоть на секундочку, то разрыдается прямо тут на тротуаре.
- Мы с Лореттой выехали из дома в четыре утра и вернулись ни с чем. Второй пес у меня работает по ветру. То есть в смысле, что у него сверхчутье.
Джулиан треплется и треплется, так что уже язык заболел. Он даже вдруг думает, что если еще постоит тут немного, то может произойти катастрофа вполне в духе мая месяца, короче, из тех, что меняют жизнь навсегда.
- Ладно, идите, - говорит Джулиан. - Сейчас я вам вызову эвакуатор.
Джулиан звонит на станцию и просит связать его с Марти, после чего садится в свою машину, внутри которой такая жара, что у человека вполне может вскипеть кровь. Он смотрит на витрину ломбарда; зеленый тент над входом тот же самый, что много лет назад. Когда Джулиану было тринадцать, он прибежал сюда из Верити, двенадцать миль туда и двенадцать обратно, чтобы купить охотничий нож. Он не думал, в какое отчаянное положение нужно было попасть, чтобы заложить за гроши нож с настоящей костяной рукояткой. Нож этот потом Джулиан не один год хранил за отодранной доской в кладовке мисс Джайлз, а чистил его спиртом и шлифовал мягкой фланелькой. Едва в дверях появляется Люси, Джулиан сразу же понимает, что она там что-то выяснила; у нее та же торопливая походка, как у Лоретты, когда та берет след. Люси огибает свою машину и неохотно подходит к патрульной машине. Она садится на пассажирское место, а Джулиан старательно не отводит глаз от витрины ломбарда.
- Ну? - спрашивает Джулиан.
- Я была бы вам очень признательна, если бы вы подбросили меня домой, - говорит Люси. - Если вам не по пути, я вызову такси.
Расстояние между ними меньше двадцати дюймов, поэтому Джулиан отодвигается к своей дверце.
- Я не сказал Уолту Хэннену, что в "девять-один-один" звонил ваш сын. Мы-то с вами знаем, что это был он. И что аллигатор в коробке не жертвоприношение в духе вуду, тоже не сказал. По-моему, мне можно рассказать, что она там заложила.
Пока Люси обдумывает его слова, он успевает включить зажигание, тронуться с места и развернуться в обратную сторону.
- Ожерелье с сапфирами, две с лишним недели назад, - наконец произносит Люси.
- Значит, у нее были деньги, - говорит Джулиан.
- Были, - говорит Люси. - До развода.
Она смотрит в окно на дорогу; машина движется на восток, к Верити.
- Он не виноват, что аллигатор умер, - наконец говорит она. - Он пытался его накормить латуком, но тот все равно умер.
- Я и не говорил, что он виноват, - говорит Джулиан.
- Он умер сам у нас в ванне.
- Ладно, он умер сам. А когда вы его хоронили или бог знает что вы там с ним делали, вы положили в коробку два золотых кольца, так?
Люси кладет ногу на ногу и отодвигается на сиденье, повернувшись к дверце спиной.
- Нет, - сознается она. - Колец не было.
- Все понятно, - говорит Джулиан.