- Значит, вы не из-за дочки такая грустная?
- Как вам сказать? Я ей обещала, что на днях появлюсь, объясню все… А теперь - все летит в пропасть по независящим от меня обстоятельствам.
- Что-то случилось?
- Нам срочно приходится уезжать из города.
- Вам с Сашей?
- Хорошо бы с Сашей! - начала я в запальчивости, но осеклась. - У Гриши. Помните, наш приятель? У него проблемы, надо его поддержать. Одним словом, мы сегодня ночью уезжаем в Петербург.
- С Гришей? - вытаращила глаза Ольга. - Да что он к вам привязался?!
- Ну кто ему еще поможет? - оправдывалась я. - У них с женой четверо детей. У нее совсем времени нет. Родители старенькие. Саша - единственный друг - по горло занят на работе.
- Все равно, это очень странно! - возмущалась Ольга. - И как он только отпускает вас?!
- Да, нам всем сейчас тяжело. Выбираем между плохим и худшим.
- Значит, - Ольга искала ключ к разгадке нашей шведской семьи, - эти неприятности каким-то боком затрагивают и Сашу?
- И Сашу, и меня - всех. - Я обрадовалась, что разговор опять входил в приличное русло.
- Но ехать надо именно вам, - не унималась Ольга. - И что у нас за мужчины такие? Один беспомощный, как ребенок, другой, видите ли, на работе занят!.. А как же вы это все дочке объяснили?
- В том-то и дело, что никак. И не представляю даже, с чего начинать…
- Знаете что, Лиза, - заговорила Ольга, немного помолчав, - я вам скажу по своему опыту: детям всегда надо говорить правду… Правда тоже разная бывает, иногда ребенок может быть шокирован. Но тогда… ситуацию надо приукрасить, смягчить. А вот обманывать, а тем более скрывать - нельзя точно.
- Что же делать?
- Позвоните ей. Расскажите обо всем, насколько это возможно.
- Может, не надо? - раздумывала я. - Зачем ей раньше времени забивать голову? Скоро занятия в школе начнутся…
- Не того вы боитесь, Лиза! Не того! Мы все хотим своим детям добра: чтоб они выросли здоровыми и выучились, знания получили. И большинству это удается: дети оканчивают университеты, становятся специалистами, зарабатывают деньги. Но в остальном… И главное, они привыкают к мысли, что вам от них ничего не нужно, даже участия.
- Как можно требовать участия? - удивилась я. - Оно или есть, или нет!
- Да, что касается всех остальных, вы правы. Но если речь идет о вашем ребенке… участие, сострадание, все человеческие чувства - их воспитывать надо. И материалом вовсе не обязательно должны быть жалостливые рассказы о животных. Вот вы, красивая, молодая женщина, явно переживаете кризис и боитесь поделиться горем с единственной, почти взрослой дочерью! А почему?
- Это все так сложно… она не поймет.
- А вы учите ее понимать. Я двоих детей вырастила и уверена: надо объяснять каждый шаг, каждую ситуацию, чтобы потом…
- Что?
- Не стать вдруг никому не нужной.
- Простите, Оля, вы так говорите, как будто о себе…
- Да! Угадали! О себе! Думаете, мне нужен этот проклятый антиквариат?! Временами я его просто ненавижу! А что еще делать? Сыновья выросли, у них своя жизнь. Звонят раз в неделю, раз в месяц заезжают и уверены, что выполнили свой долг. Им не приходит в голову, что матери может быть грустно, тяжело, одиноко - с детства я все скрывала от них. Не хотела голову ерундой забивать!.. Ну, звоните дочке!..
Ленка отозвалась мгновенно:
- Чего, мам?! Ты едешь?
- Нет, Лена. Пока я приехать не смогу.
- А я тут генеральный шмон к твоему приезду учинила и торт приготовила.
- Испекла?
- Нет, коржи мы с Настей купили. Зато начинку сделали сами: взбитые сливки, киви и свежая клубника.
- Ты где зимой клубнику достала?
- Секрет. Ну, когда приедешь?
- У меня проблемы, - начала я осторожно.
- С Александром Васильевичем?
- Нет, мои собственные. Сегодня я уезжаю из Москвы. В Питер еду.
- А вернешься когда?
- Недели через две, может.
- Значит, торт можно съесть? - как ни в чем не бывало спросила Ленка. - Я Настю позову.
- Лена, - сказала я, как будто прыгнула в холодную воду. - У меня неприятности и плохое настроение.
Я вообще-то не очень умела жаловаться, а тем более собственному ребенку. Но Ольга права: порой из-за глупой, неуместной родительской деликатности дети вырастают чудовищами.
- А ты о неприятностях не думай! - Ленка неловко попыталась проявить душевность. - Вспоминай об Александре Васильевиче или… обо мне.
- О неприятностях забыть невозможно, их надо ликвидировать. Но ты действительно самое главное мое утешение.
- Я тебе каждый день звонить буду! - расчувствовалась дочь.
Мы распрощались.
- Ну, решили проблему? - Ольга с улыбкой слушала наш разговор. Я кивнула. - И выиграли качество! Это такое шахматное выражение, но муж любит его по разным поводам употреблять… А давайте выпьем немного.
Я видела, что Ольга хочет растормошить меня, и улыбнулась:
- С удовольствием.
В конце концов, от этой проклятой поездки все равно никуда не деться, и если жизнь дала мне возможность провести пару приятных часов, зачем я буду портить их себе и Ольге?
За бокалом токая Ольга рассказала, как после Швейцарии решила тряхнуть стариной - походить по книжным. Денег потратила много, а толку…
Сложись ее жизнь иначе и не встреть она Макара, Ольга запросто могла бы стать классным преподавателем литературы. Она рассказывает о книжных новинках так заразительного, что я тоже загорелась.
Чтобы не скучать в дороге, Ольга предлагает мне взять с собой июльский номер "Иностранной литературы".
- Не самый свежий, зато удачный. Знаете, этот журнал теперь стал очень нестабильным. Иногда и посмотреть не на что, а в этом - целых три вещи! - Мы уже вышли из кафе и переулками двигались к Лубянской площади. - Обязательно прочтите английский роман, в названии что-то про железо, и статью - перевод с французского. Ах, как я вам завидую! У вас будет время почитать спокойно. А мне уже завтра…
- Не завидуйте, - выговорила я почти на автопилоте. - В Петербурге нас не ждет ничего хорошего!
Я опять раскисла. И Ольга потащила меня в Пассаж, приговаривая что-то в том смысле, что только мужчины напиваются с горя, а настоящие женщины идут за покупками. Мы переходили из секции в секцию, разглядывая заурядные вещи по незаурядным ценам, пока я не наткнулась на этот ридикюль и, не подумав хорошенько, отвалила за него целый мешок денег. В оправдание скажу: я вспомнила, как потрясающе выглядела с таким же ридикюлем Ольга, когда я в первый раз увидела ее в аэропорту. Правда, одета она была в палевый каракульчевый жакет и длинную шелковую юбку. А к моей ржавой куртке и джинсам больше подойдет сумка из брезента, которая стоит дешевле во много раз. Особенно если на вьетнамском рынке покупать.
Тогда настроение у меня испортилось совсем. Зато теперь, разглядывая ридикюль, я с удовольствием осознавала, что купила замечательную вещь. "Тринадцатая" зарплата, как и любые шальные деньги, утечет сквозь пальцы, разойдется по мелочам. А так у меня будет красивая кожаная сумка. К тому же очень вместительная. Тоже достоинство. От Карташова останется сумка, от Самета - шубка и несколько платьев. Так постепенно к старости у меня соберется коллекция хорошей одежды и аксессуаров. Жаль, что сапоги до того времени не дослужат - развалятся. Хотя в старости и одеваться-то, наверно, не захочется. И вообще, до нее еще надо дожить, а памятуя о том, в каких я нахожусь обстоятельствах…
Мое внимание отвлекло металлическое позвякивание: некто в белой поварской куртке пробирался во мраке дремлющего вагона, звенел железной корзинкой и бормотал:
- Холодное пиво, чипсы, сухарики, холодное пиво…
- Две бутылки дайте, - заспанно попросили у меня за спиной.
- Гриш, будешь пиво? - Я чуть потрясла Гришку за плечо. - И давай наши бутерброды доедим …
Глава 17
Морская улица - самый центр города. В десяти минутах ходьбы от нее я нашел подходящую гостиницу, маленькую, неприметную.
Войдя в номер, сразу повалился на кровать и уснул богатырским сном. В поезде мне не удалось поспать.
Проснулся только поздним утром. На телефоне был непринятый звонок от Лизы. Я тут же перезвонил.
- У нас дела такие, - оживленно говорила Лиза. - Теперь мы должны гулять по городу, смотреть достопримечательности, ходить по музеям и театрам. Пока все. Но тебе уже дважды звонил Дима Губанов. Я ему сказала, что ты отошел. Он просил - очень срочно.
- Сейчас перезвоню, - закончил я.
Если срочно звонил Губанов, значит, надо возвращаться. Хотя, в сущности, за два дня ничего здесь не изменится. Странное задание - ходить по театрам!
Но я все оттягивал разговор с Губановым. Перед возвращением на родину я решил немного проветриться, как говорили старые люди, прошвырнуться, и где-нибудь поесть.
Выйдя из гостиницы, я углубился в переулки. Однако мысль о Губанове и Москве досадно напоминала о себе. Я зашел в какой-то магазинчик, купил шпроты, мандарины, окорок и вернулся в номер. Поем и позвоню, решил я.
Но, к моему изумлению, мандарины оказались гнилыми, окорок - с сильным душком и даже с одного бока заплесневелым, а вместо шпрот я открыл труху в масле. Досадуя на все вокруг и на Губанова, я взял продукты и понес их в магазин.
- Ничего не знаю, - буркнула продавщица и раздраженно кивнула на дверь подсобки.
По липким ступеням я осторожно спустился вниз, пихнул дверь, обитую жестью, и оказался в заставленной коробками клетушке. За столом восседал солидный господин с бородкой и подписывал, не отрываясь, стопку накладных.
- Ба! Вот так встреча?! - В господине я не сразу признал однокурсника Антошу Докучаева.
- А-а, Аретов… - Антоша нехотя приподнялся, протягивая пухлую вялую руку. - Какими судьбами?
- Да вот - хотел поблагодарить за замечательные продукты.
Антоша лишь мельком взглянул на мой пакет, неожиданно юрко обежал стол, коробки и, выхватив его, скрылся на лестнице. Вскоре вернулся с другим пакетом и не глядя сунул мне - разговор закончен.
- Значит, ты теперь в торговле… - вздохнул я. - Все мы теперь в торговле.
- То-то и оно-то! Только вы распродаете свой талант, - Антоша вновь склонился над накладными, - а я талантливо продаю продукты питания. А кушать всем охота!
- Охота, - согласился я и вышел на волю.
В номере настырно пиликал не без умысла забытый мной сотовый. "Губанов"… - обреченно подумал я и взял трубку.
- Ну, здравствуй. Опять не могу тебя найти. - Это оказалась Глинская. - Много интересного узнала. Но по телефону не хочу. Завтра-послезавтра приеду. Но знаешь? Я почти уверена, что скитания нашего Гришки с Лизой в конце концов завершатся здесь, в Питере.
- Они уже здесь.
- А ты?
- Тут же. Но я сейчас уезжаю.
- Ничего, успеешь. Ты должен мне обстоятельно все рассказать. Садись немедленно в метро, доезжай до станции "Черная речка". Там выйдешь и жди меня.
Когда я был уже в вестибюле метро, опять загудел сотовый, на дисплее светился губановский номер. Нервы у меня сдали, я отключил телефон.
На "Черной речке" я простоял на сыром ветру минут двадцать, мучаясь тягостными видениями: беснующийся у телефона Губанов и хмурый Макар. Наконец, явилась Глинская:
- Рассказывай.
Я кратко пересказал то немногое, что знал о Лизе с Гришкой.
- А у меня новостей больше… - Глинская двинулась от метро.
- Мне ехать надо.
- Куда?
- На работу. Переделывать.
- А как ты собираешься переделывать? Топором и долотом?
- Каким топором?! Рисовать.
- У тебя в номере компьютер есть?
- Нет там ничего!
- Тогда я тебе, так уж и быть, одолжу свой ноутбук. Ты нарисуешь и пошлешь им.
Точно! - радостно мелькнуло в голове, и можно пока не ехать. Я включил телефон, и он тут же разразился губановскими позывными.
- Алексан, это ты?! А это я, Губанов! Сегодня к нам в контору приезжал заказчик с Пятницкой! Устроил бучу! Он понарисовал тут такого!.. Репин, блин, голимый! Фуфел… Короче, Алексан, все тебя ждут!
- А ты пришли мне его художества…
- Это зачем? Нет, ты сам приезжай!
- Пока я буду ехать - глухая ночь настанет. Сейчас метель на трассе. А так - к утру отошлю уже готовый проект. Ради скорости.
Губанов задумался:
- Говорил же я тебе… Ладно, сейчас вышлю. Глинская, хохоча, подхватила меня под руку:
- Идем. Я замерзла как собака. Здесь неподалеку кафешка есть - тебе очень понравится.
Кафе называлось "Осиновый кол". В полутьме пустого зала горели керосиновые фонари. Мы сели за столик у разбитого зеркала во всю стену. Мое отражение было с единственным глазом на лбу, Глинская оказалась вовсе без глаз. Привидение в белом саване принесло нам меню:
ВАРЕНЫЕ МУХОМОРЫ (грибная солянка)
ЖЕРТВА ПОВАРА (шашлык из баранины)
КРОВЬ ЛЮБИМОЙ ЖЕНЩИНЫ (телятина в остром соусе)
МОЛОКО ЛЮБИМОЙ ЖЕНЩИНЫ (свинина в белом соусе)
КОЖА ВУРДАЛАКА (холодный шашлык)
ГОСПОДАРЬ ВЛАД (нарезка мясная)
МЕРТВЫЙ ГРЕК (брынза, овощи, салат, оливковое масло)…
Над нашими головами болталась удавка. За соседним столиком, завернувшись в черный плащ, сгорбился вурдалак с мертвецки-бледным лицом. Он злобно косился на нас.
- И что же может тут понравиться? - возмутился я. - Эту станцию мы давно проехали.
- Неужели? - Глинская лукаво улыбнулась.
- Ты это имела в виду, когда говорила, что нашла много интересного? - буркнул я.
Неслышно вернулось привидение с "молоком и кровью любимых женщин".
- И это тоже, - засмеялась Глинская. - Ну, слушай. Марины действительно нет в живых. Умерла она два месяца назад. Однако очень странная кончина. Отравилась рыбой.
Я сразу вспомнил Антошу и его гнилые шпроты.
- И много ты съел таких рыб? - поинтересовалась Глинская.
- Даже не притронулся.
- Вот! А Марина - две банки! Но дело в другом. Оказывается, она давным-давно развелась с военнослужащим и его детьми, как ты говоришь: проехала эту станцию. Жила одна как перст в однокомнатной квартире, здесь неподалеку. С соседями не зналась. Часто путешествовала. И поэтому ни у кого не вызвало подозрения, что ее давно не видно…
К нам попытался подсесть скелет в треуголке.
- Потом, потом… - отмахнулась от него Глинская и продолжала: - И только когда потянуло тлением - сообщили в милицию. Взломали дверь и в комнате на полу обнаружили уже разложившийся труп. Не за столом будет сказано: ее буквально лопатами отскребали от паркета.
У меня и без того кусок в горло не лез.
- А на столе, - продолжала Глинская, - стояли открытые консервные банки с тухлой рыбой.
- Ужас. - Я представил свой сегодняшний стол с Антошиными продуктами питания.
- Однако они могли протухнуть потом. Главное - труп сгнил, и никакое вскрытие… - Глинская остановилась, заметив мою тошноту. - Может, выйдем на воздух?
- Говори тут.
- А вскрытие этим рыбешкам никто не делал. В общем, зафиксировали причину смерти - отравление рыбой. И дело закрыли. Нет, нам нужно выйти.
На улице начинало темнеть.
- Где твой ноутбук? - Я с удовольствием вдохнул морозный воздух.
- У меня на квартире. Не люблю гостиниц.
- А квартира где?
- На Васильевском острове. Тебе определенно нужно проветриться. Пройдемся немного пешком.
Она ухватилась за меня обеими руками, и мы поскользили к Васильевскому острову.
- Смотри дальше, - продолжила Глинская. - Сразу после ее смерти "Обелиск" начал подбираться к Гришке. Связь? Быть может, наследство?
- Какое наследство?! - удивился я. - Она была медработником, лаборантом. К тому же постоянно путешествовала. Вряд ли скопила что-то.
- Так, - согласилась Глинская. - И обстановка в квартире это подтверждает. Но может быть, сама квартира?
- Выходит, - возразил я, - Иннокентий позарился на эту однушку, ужасно пропахшую и на отшибе. И ломовые бабки вбухивал и вбухивает в Гришку ради нее?! Сейчас Лиза с Гришкой живут в суперотеле на Морской. Там номер в сутки стоит…
- Верно, - кивнула Глинская. - Не нужна Иннокентию однушка. Он и без однушки хорош.
Она поскользнулась, и мы вместе упали.
- К тому же, - Глинская сидела на льду и не собиралась вставать, - такие люди, как Марина, очень редко составляют завещание. Почти никогда. И почему Гришке? Скорее уж его отцу. Но она ни с кем из них не общалась… И тогда о каком завещании может идти речь?
Я помог ей подняться. Мы двинулись дальше.
- А Гришкин двойник?! - вдруг вспомнил я.
- Очень хорошо, - одобрила Глинская. - Ты настоящий детектив. Что теперь у нас получается?
Мы миновали какую-то реку и шли уже старыми улицами.
- Тебе нравится Питер? - спросила Глинская. - Он напоминает наши места.
- Мое место в Бутове.
- Нет, где ты раньше жил, Замоскворечье: Обводной канал, набережные Москвы-реки, переулки… Похоже, правда?! Нас тоже оттуда скоро выселят. И тоже в Бутово. Так что же у нас выходит?
- Что Гришкин двойник, возможно, общался со "своей" теткой.
- Завтра же это необходимо выяснить. Но тогда возникает вопрос: что за наследство?
Я молчал.
- Не знаешь? - улыбнулась Глинская. - Ведь у нас есть ключ ко всей этой истории. С чего все началось?
- С блокадного периода, - догадывался я.
- Да. И ответ именно там! Иннокентий останется верен себе во всех жизненных извивах. Какова была роль Марины в период блокады? Отвечай!
- Кричать: агу, - ответил я.
- Что-что? А ну-ка, повтори!
Не успел я рта открыть, как Глинская смахнула снег с оконного карниза, запорошив меня с ног до головы.
- Повторяй-повторяй! - смеялась она.
- Агу-агу, - повторил я, отряхиваясь.
- Теперь давай на машине кататься! - Глинская сделала серьезное лицо. - Вон на той… - Она кивнула на первый попавшийся на глаза "жигуленок" с холмиком снега на крыше.
- Открывай.
- Что? - дурашливо возмутилась она. - Думаешь, не открою?
Она, глядя на меня, вытащила из своей сумки длинный пульт и, наставив его на машину, пощелкала кнопками. И к моему удивлению, "жигуленок", пикнув и мигнув фарами, отомкнул дверь.
- Прошу, - дурачилась Глинская, - на водительское кресло. Как проводки зажигания соединить, надеюсь, знаешь?
Она шагнула к "жигуленку".
- Стой! - Я поймал ее за плечо. - Закрой машину. И пошли отсюда.
- Не за тем я ее открывала! - Глинская скинула мою руку. И вдруг обернулась, глядя на меня торопливо и мучительно, точно пытаясь запомнить перед долгой разлукой.
Мы перешли еще одну замерзшую реку и вскоре были у Глинской. Эта ее квартира странным образом походила на московскую. Мы сидели в комнате, также беспорядочно заставленной старой мебелью. Глинская разливала чай, а я скачивал на ее ноутбук лист за листом художества Репина…
- …Блин, голимого, - смеялась Глинская.
Работы оказалось больше, чем я думал. "Фуфел" и в самом деле "понарисовал" - почти везде внес изменения, но особенно в туалеты.
После чая я сел за работу. Глинская ушла в дальний угол комнаты.