И совсем не в мире мы, а где-то
На границе мира, средь теней…
Или за границей - я не помню, но, похоже, это про меня… А вечером в ресторан ходили и напились!
- Правда? - Он улыбается.
- Правда. Собирались сегодня в Летний сад, а попали в Русский музей.
Саша обнимает меня за плечи:
- Это не важно - Летний сад или Русский музей… А вот и моя гостиница.
Опять гостиница! Крошечный номер, пестрые обои… Не снимая куртки, я присела на кровать, покрытую линялым гобеленом. Где мы с ним только не встречались: на конспиративной квартире, в замке, у него дома. И теперь вот в этом приюте. Комната казалась мне такой заброшенной, такой неуютной, и было грустно представить его одиноко сидящим здесь.
- Что ты делал тут все это время?.. И почему не сказал мне, что ты в Питере?
- Я ведь сюда приехал на крайний случай. А пока ничего не происходило.
- Но ведь обязательно произойдет! Мы здесь затем и оказались.
- Больше не могу ждать! Заказчики…
Какие-то смешные люди - персонажи анекдота про новых русских - и примкнувший к ним Губанов. Саша должен мчаться на их зов. Дальше нельзя откладывать.
- Но здесь остается Глинская. Тебе нужно записать ее телефон.
Глинская… Он уверяет, что на нее можно положиться. Она разузнала бездну нового. Гришка почти наверняка наследник своей дальней родственницы Марины, умершей два месяца назад при загадочных обстоятельствах, а говоря проще, не своей и очень страшной смертью. Кого-то ее наследство живо интересует… Саша расстегивает мою куртку, обнимает меня:
- Если только что-то начнется, сразу звони Глинской!
Я откидываюсь на несвежий гобелен и думаю о том, что звонить Глинской не буду. Пусть Гришка звонит. Из нас двоих он заинтересован больше. Я почему-то не хочу ей звонить. А может, просто я не хочу о ней думать. Сейчас, рядом с ним.
- Саша, ты мой единственный, реальный человек! Господи, я так устала! Гришка - это партнер по фарсу. Один его вид вызывает у меня нервное напряжение. Остальные… Ты не представляешь: здешний Карташов в миллион раз ужасней того, московского… В первый день он подошел ко мне в коридоре отеля и так грубо говорил со мной… Извини, я больше не буду тебя грузить, ты и так из-за меня… А еще музеи, картины… Мне иногда кажется, на портретах очень страшные лица. Я в детстве читала такую сказку: девочка разглядывала фарфоровую расписную тарелку, любовалась играющими на лугу детьми. И вдруг один из них, мальчик-сверстник, позвал ее к себе. И это оказалось очень просто - надо было только руку ему протянуть. Они сначала играли все вместе, а потом он пригласил ее в гости. Она согласилась, но ей уже стало страшно, потому что, пока они играли на лугу, до ее комнаты было рукой подать. А дом мальчика стоял за лесом, и, когда они пошли туда, комната начала уменьшаться и пропала.
В его доме был камин, а у камина сидел прадедушка, "глаза которого горели недобрым огнем". Представляешь, я на всю жизнь эту фразу запомнила, слово в слово! И теперь, когда смотрю на картины, особенно на портреты…
Он смеется:
- Тебе кажется, что эти люди мечтают заманить тебя к себе?
- Да. - Я тоже смеюсь. - Мне так кажется!
- Это ничего, - отвечает он почему-то вполголоса. - Это все пройдет…
И так за этими сбивчивыми разговорами в ранних зимних сумерках, за короткими объятиями, взрывами отчаяния и смеха пролетают отведенные Судьбой часы.
Из гостиницы мы выходим порознь. В какой-то мере и сама эта прогулка в гостиницу - настоящее безрассудство!
Он едет на вокзал, я - в музей.
Три часа я прожила в настоящей реальности. За это время окончательно стемнело, на улицах зажгли фонари, Гришка обошел Русский музей и дважды пролистал альбом с иконами. А для меня это было сто восемьдесят минут непрерывного счастья.
Глава 19
Мне повезло - на вокзал я успел к отходу поезда. Купив билет и пробежав опустевший перрон, я уже запрыгнул в тамбур, но тут позвонила Лиза:
- Саш, я случайно узнала от портье, что наш номер забронирован только до завтрашнего вечера. Завтра в 21.00 все кончится. Мне страшно…
Я вышел из вагона.
- Передумали, что ль? - насмешливо кинула мне проводница.
- Чайник на плите не выключил, - машинально ответил я.
- Хорошо хоть вспомнили.
"Завтра в 21.00… - думал я, бредя по вокзальной площади. - Гришка, видимо, получит какое-то наследство. И тогда с ним что-то сделают, с Гришкой… А с Лизой? Чем реально я могу им помочь? Мы очень долго ждали: когда же все кончится?! И вот завтра, может быть, все кончится. Чем?"
Я позвонил Глинской. Я предполагал, что она удивится или обрадуется, и еще обидится на мое бегство. Но Глинская сказала устало:
- У нас хлеба нет. Купи по дороге.
За хлебом оказалась длинная очередь. И в этой очереди мне позвонил Губанов:
- Алексан, ты не уехал еще? И слава труду. Пацифиздеры в своем инкубаторе теперь стену продолбали!..
- Что-что? - переспросил я, но вспомнил, что на майках круглого семейства был знак "Гринпис".
- Короче, Алексан, заказчик с Пятницкой выломал стену одного сортира, а вместо ванны установил душевую кабинку. И теперь просит переделать. Там, Алексан, немного. Я тебе уже выслал. Ты нарисуй - и сразу мне. Я буду ждать.
Потом мы с Глинской пили чай. Я делился с ней тревогой о завтрашних 21.00. А она слушала меня с неопределенной какой-то улыбкой.
- Все понятно, - меланхолически вздохнула она. - Но ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Ну, разбогатеет этот Гришка. Ну, отпустят эту Лизу на все четыре стороны. Или не отпустят. Тебе-то что до них?
Мне было неприятно слушать ее рассуждения.
- То есть ты теперь помогать нам не будешь?
- Вам? Я помогаю тебе. И только тебе! Ты живешь в чудовищных иллюзиях. Что такое Гришка? Дурак набитый. Что такое Лиза? Мелкий осведомитель идиота Карташова. А чем она занималась до этого? Ты толком и не знаешь! И вот их ты называешь мы?! Да ни один приличный человек…
- Ну, хватит! - Я направился к выходу.
Она больно вцепилась мне в руку.
- Подожди, мы все сделаем, спасем их. Я знаю, - горячечно зачастила Глинская. - Мы вместе. А хочешь, пойдем гулять? И потом ты будешь рисовать, как вчера?
- Что нам нужно делать? - Я остановился.
- Сейчас. Зайди в комнату.
- Обещаешь больше не говорить так?
- Да.
Я сел за ноутбук. Глинская - рядом на диване.
- Дай покурить, - попросила она.
- У меня "Беломор".
- Я знаю.
Она закурила. Руки ее немного дрожали.
- Чтобы стать наследником, надо вначале получить завещание у нотариуса, - отрывисто заговорила она. - Нотариус может прийти к ним в номер. Но могут и они поехать к нему. Поэтому мы к назначенному времени должны сидеть в машине. Из нее должен быть виден подъезд гостиницы. Все самое опасное начнется, когда Гришка оформит и получит на руки завещание.
Глинская надолго прервалась, затягиваясь и выпуская дым. Она плохо владела собой.
- Тогда нужно будет… - продолжала она, - хоть как-то держать связь с Лизой… У тебя нет ничего общего с этой Лизой, кроме постели! Вам нечего вместе делать! Когда все кончится и вы сойдетесь с ней - скоро начнете раздражать друг друга. Я знаю. Она станет искать себе под стать кавалера, какого-нибудь Карташова…
- Ань, не выдумывай!
- …И найдет. А ты… - Глинская грустно положила руку мне на плечо. - Не хотела тебе говорить. У меня, Саш, смертная тоска. Я знаю, что скоро умру. Я не лукавлю. И не хитрю с тобой. Мне тяжело очень.
- Тебя, Ань, сегодня как подменили. - Я чувствовал, что она не лукавит и не хитрит.
- Это чувство дается человеку перед смертью, наверное, чтобы он перестал барахтаться в грязи и подумал: куда идет. И покаялся… Но как тяжело, Саш. Не уходи от меня. Не уйдешь?
Я видел, что ей очень тяжко.
- Не уйду. Но ты, Ань, брось хандрить. Ничего ты не умрешь.
- Вот… - Глинская собиралась с мыслями. - Расчет у "Обелиска" такой. Гришка получает завещание у нотариуса, бумагу… После этого его заменяют двойником, который в банке и берет по завещанию само наследство.
- Почему они сейчас не могут заменить Гришку двойником?
- Потому что Федот, да не тот. Можно все дело испортить. Нотариус должен засвидетельствовать подлинность Гришкиной личности. Здесь нужен реальный Гришка со своим паспортом. Но вот в банк явится его двойник.
- Значит, банку все равно?
- Нет, не все равно. Просто если нотариус подтверждает подлинность личности, то банку, в общем, нужны документы: завещание и паспорт.
- Как же они заменят Гришку?
- Ты лучше спроси: где его заменят? Скажем, Лиза с Гришкой войдут в какой-то дом. А выйдет Лиза уже с двойником под ручку.
- А в доме останется…
- …холодеющий Гришкин труп, - кивнула Глинская.
- Что мы должны делать?
- Мы должны взять с поличным, поймать за руку двойника в момент подмены. Только тогда у нас будет компромат на "Обелиск". Иначе "Обелиск" - неуязвим.
- А что если Гришка получит завещание и скроется…
- Где скроется? Здесь?! Или поедет в Москву? Нет, - покачала головой Глинская. - Я сегодня в церкви была.
На улице уже по-ночному все стихло, в доме напротив светилось одно окно наверху. Работа подходила к концу. Глинская, прижавшись щекой к моей спине, молчала. В тишине было слышно, как снежная крупа постукивает в стекло.
- Пойдем погуляем, - попросила она.
- А машины угонять не будешь?
- Буду.
Темными безлюдными улицами мы пришли к замерзшему каналу. На мосту Глинская остановилась. Не отворачиваясь от мелкого колючего снега, она сказала:
- Помнишь, я тебе говорила, что моя бабка отсюда? Так вот, она во время блокады, в конце сорок первого, попала в госпиталь. Понимаешь?
- И что? - Я испугался чему-то.
- Ее привезли в госпиталь с двухсторонним воспалением легких на фоне дистрофии. Но в госпитале ей ничем не могли помочь. Объяснили просто, что лекарства и витамины - большой дефицит. За несколько уколов она отдала все свои фамильные драгоценности… В этом-то госпитале и работала Маринина мать.
- Ты хочешь сказать, что Гришке завещаны драгоценности?..
- Я хочу сказать, - продолжала Глинская, глядя вдаль, - что в той огромной коммуналке, где жила моя бабка, дистрофия была у всех. А воспаление легких выявили только уже на месте. Но в госпиталь забрали ее одну.
- Значит, Гришка, то есть Гришкина родня… знала, кого брать?.. - беспомощно перебирал я.
- Ну что ты все Гришка да Гришка, - улыбнулась Глинская. И вдруг добавила: - Подменят твоего Гришку в поезде "Петербург-Москва".
- Как ты узнала? - поразился я.
Она засмеялась и, схватив меня под руку, потянула с моста.
- Вот, все я тебе рассказала. Теперь пошли назад.
Дома я опять сел к ноутбуку. Вскоре проект был выполнен и отослан. Но я все сидел перед пустым экраном, размышляя о полученных на мосту известиях.
Глинская подошла и закрыла ноутбук.
- Сортир удался?! - насмешливо осведомилась она и, присев рядом, нежно обняла меня.
- Теперь… - прошептала она мне в самое ухо так, что я почувствовал ее теплое дыхание, - Губанов с пацифиздерами будут на седьмом небе.
- А все-таки, откуда ты знаешь про поезд? - мучился я мрачными догадками.
- Тайна…
- Когда они сядут в этот поезд?
- Думаю, уже сегодня. А хочешь, наследство получим мы? Мы с тобой. Хочешь? Очень просто…
- Постой. Если они заменят, то есть убьют Гришку на глазах у Лизы, то…
- Да! - Глинская отстранилась. - Одно из двух. Или она соучастник - тогда от них она не отвяжется уже вовек. Или как свидетель - пойдет следом за Гришкой. Не в поезде, конечно. Какой участи, ты думаешь, она больше достойна?.. А хочешь, я тебе скажу, почему твоя милая Таня сделалась колдуньей? Кто нашу ласковую Таню превратил в Леонарду? Ты! А эта найдет себе Карташова, много Карташовых. Их вообще очень много…
Глинская еще долго говорила. Потом утром, после чая, она оделась и сказала:
- Я скоро приду. Ты пока отдохни, подумай. А вечером мы начнем действовать.
Я лег на диван и тут же уснул, лишь успев положить рядом сотовый в ожидании звонка Губанова.
Проснулся от легкого толчка. Рядом спала одетая Глинская. Но стоило мне шевельнуться, как она приоткрыла глаза.
- Звонил Губанов. Я ему сказала, что спит Алексан. И что если фуфелам понравится сортир - чтобы он сюда пока не звонил.
- Губанов что?
- Смеялся. Еще этот придурок называл меня Лизой. Давай поспим… - Глинская закрыла глаза.
Утром я позвонила Елене.
- Мам, у нас урок. Я перезвоню. У тебя все в порядке?
- Да, все в порядке.
Я села на кровати, не зная, что делать дальше. По плану надо идти в Летний сад, но какие в этой ситуации могут быть планы? От волнения казалось, что сердце подскочило куда-то к горлу и теперь пульсирует там, пытаясь прорваться наружу. Зачем в таком состоянии Летний сад?
- Да чего в номере торчать? - возмущался Гришка. - Погуляем, удовольствие получим.
Почему накануне великих свершений у него вдруг появился этот беззаботный, вальяжный тон и желание развлекаться? Все шиворот-навыворот! Герой! Сегодня в 21.00 тебя выставят из этой гостиницы… и - куда? Хорошо, если выставят… Если будет к тому времени кого выставлять. Я постаралась сосредоточиться. Как бы то ни было, а в нашем тандеме за старшего пока я. Значит, надо собрать вещи, снять с карточки какие-нибудь деньги - вчера в арт-ресторане "Клод Моне" мы глобально поистратились. Но главное - во что бы то ни стало надо держать в курсе событий Сашу и Глинскую. Я уже начинала волноваться, что пастухи не дают нам никаких указаний. А вдруг инструкции придут слишком поздно? Вдруг мы не успеем их передать?
- Ладно, идем в Летний сад.
С улицы можно будет спокойно поговорить с Сашей и попросить помощи. Хотя если, например, они задумали убить Гришку, вряд ли кто-то их остановит. Гришку решили убить… а меня? Очень даже вероятно. Не нужны им свидетели этих великих художеств!
Склонившись над раковиной, я с утроенной энергией терла щеткой зубы и тут услышала за дверью Гришкин голос:
- Лиза, у тебя телефон!
Ленка недаром хотела дождаться перемены: слишком много новостей было у нее для меня.
- Во-первых, папа летит в командировку в Германию. Самое маленькое недели на три.
Земля просто уходила у меня из-под ног. Пока я знала, что Лена с Лешкой, можно было быть относительно спокойной. Но оставить четырнадцатилетнюю девочку одну…
- Тут, мам, два варианта: либо я к Наташе, либо она ко мне. Ты не будешь возражать, если она ко мне?
- Конечно не буду! Если только она согласится…
- Так она согласна, у тебя хотела спросить. Может, она тебе позвонит еще.
Были и другие новости: тройку получила по географии, ходила в кино, поругалась с Максом.
- Ты же решила больше с ним не встречаться? - удивилась я.
- Решила. Но одной скучно ужасно. И потом, у всех девчонок в нашем классе кто-то есть!
- Это еще не повод, чтобы тебе проводить время с ним.
- Ты права, мам, - грустно вздохнула Ленка. - Но мы все равно поссорились.
- Не спеши, тебе только четырнадцать лет.
- Скоро уже пятнадцать.
- Это все равно очень мало!
Я положила телефон на столик в гостиной и присела рядом в кресло.
- Пошли! - зудел Гришка. - Я уже оделся, мне жарко.
- Сейчас пойдем, - ответила я, продолжая сидеть недвижимо.
- Что-то с дочкой? - В первый раз он поинтересовался моей жизнью.
Я кивнула.
- А что?
А действительно, что? Просто матери всегда будут переживать за своих детей. А за маленькую девочку, да еще в таких обстоятельствах…
- Ничего особенного, просто она еще маленькая.
- Сколько?
- Четырнадцать.
- Это разве маленькая? - удивляется Гришка. - У нас младшей три.
- Три - это крошечная. Но она, к счастью, с мамой. А моя Елена теперь одна.
По дороге в Летний сад я спросила у Гришки, почему он не звонит своим.
- Вы же говорили, опасно.
- Опасно, но можно ведь что-нибудь придумать, звонить незаметно, посылать сообщения.
Гришка махнул рукой. Будет он придумывать! Куда как лучше валяться на диване, расхаживать по музеям, а вечером ужинать в ресторане. Я вспомнила, что в Альпах он еще скучал по семье, а теперь как будто и не вспоминал о них. Хорошая жизнь пошла в Питере, жаль ненадолго!
- А завтракать не будем? - перебил мои мысли Гришка. - Я есть хочу.
- Денег мало осталось.
На Невском мы отыскали банкомат и сняли со счета последнюю тысячу. Лишнее подтверждение того, что финал сегодня. На тысячу долго не протянешь.
В кафе "Чижик-Пыжик" на Фонтанке я заказала большую тарелку плова для Гришки, а себе кофе и пирожное. Надо было экономить. Что-что, а экономить я умею. Муж в этом смысле буквально вымуштровал меня.
- Что ты ничего не ешь? - удивился Гришка.
- Рано еще!
Изредка прихлебывая кофе, я не отрываясь смотрела на телефон. Должны, должны они объявиться! Должны наконец что-то сказать. И тогда попробуем слегка приподнять завесу будущего… А Гришка все жевал и жевал.
Они позвонили, когда мы были уже в Летнем саду. Мягкий женский голос попросил не выходить из номера сегодня после пятнадцати часов. Мягкость не успокаивала. От нее стало еще тревожней. Хотя в "Обелиске" полно сотрудников и у каждого из них свои особенные манеры.
Я вытащила из сумки другой телефон и пересказала Саше слова приятной женщины.
- Ничего не бойся! Я буду рядом.
- Ты придешь в гостиницу?
- Нет.
- Тебе еще что-то стало известно?
- Есть тут некоторая информация. Ничего страшного. Возможно, сегодня Гришка получит… то, о чем я говорил вчера.
Я оглянулась на Гришку: он с безмятежным видом прогуливался по аллее и смотрел на статуи. Наследник миллионов! С миллионами в кармане о чем беспокоиться?! Только откуда у него такие замашки? Миллионов в его жизни, кажется, не предвещало ничего. Я припомнила невзрачную квартирку на окраине, в которой, должно быть, прошло Гришкино детство, его кокетливо наряженную мать. Всегда ее занимали кофточки и прически, сын рос сам по себе. От него ничего не хотели и ничего не предлагали…
Потом появилась Светка. В девятнадцать лет впряглась в тяжелый воз под названием семья, да так и толкает его по жизни. Для чего? Полюбила Гришку? Но разве такого можно полюбить? Или не полюбила - пожалела? Или сработал пресловутый женский инстинкт иметь семью, вить гнездо? Так или иначе, пока эти две женщины пытались реализовать себя, Гришка лежал на диване или прогуливался по аллейкам. Но ведь по-настоящему реализоваться смог только он один - стал художником. В жизни - пассивный, равнодушный, нелепый до смешного, а в искусстве - мастер.
Я торопливо пошла по аллее навстречу Гришке.
- Сейчас из "Обелиска" звонили!
- Ну и что?
- Сказали не выходить из номера после трех. Я с Сашей говорила, он намекнул, что это с наследством связано.
- Какое наследство? Что ты все время выдумываешь?!