Потом он сам удивлялся, что заговорил об этом со мной. Но тогда мне было приятно. Мне нравилось его слушать. Мне нравились его мысли и то, что он делится ими со мной. Мне нравился его район, его квартира, мебель, посуда… Мне нравилась его машина и манера чуть заикаться в начале предложения. Мне нравился его смех. И то, что он всегда внимательно меня слушал. И та радость, с которой он встречал меня у подъезда. Мне нравилось сидеть с ним рядом в машине и подниматься на лифте… Словом, в нем мне нравилось все. А еще я наверняка знала, остро чувствовала, что тоже нравлюсь ему. И то, что он не делал никаких шагов к сближению, ничего не предпринимал… было в этом что-то трогательное, подкупающее. Как будто он так хорошо меня понял, посмотрел на мир моими глазами, осознал: мне не до чего - и смирился с этим моим состоянием. Но смирился легко, непринужденно… будто так и надо.
По опыту, из книг и фильмов, по примеру подруг и знакомых я знала: мужчина от женщины всегда чего-нибудь требует. Аретову не нужно от меня ничего. Но это-то и привлекает. Это и есть та, главная причина, по которой я не могу отказаться от сеансов в его квартире. Портрет - единственное звено, связывающее нас. И без того осталось недолго. Две-три встречи. А потом - все. И нет у меня сил добровольно лишиться этих встреч!
Я была уверена, что никакого продолжения у нас с ним не будет. Но может, и не надо продолжения. Потом я хладнокровно скажу Карташову:
- Делайте что хотите!
Лена! Поступив так, я кину собственного ребенка. Но здесь нет моей вины… А о ней могут позаботиться свекровь и Наталья. С Вадимом у них не было детей, а больше Лешкина сестра замуж не выходила. Работает она с ценными бумагами, обеспечена прекрасно и Лену любит, как родную дочь… Нет, надо только иметь мужество. И тогда - выход найден!..
Он позвонил на следующий день, как обычно в двенадцать. Я не сразу услышала звонок - на плите шипели куриные грудки.
Выйдя утром на кухню, я обнаружила на столе несколько купюр и Лешкину записку с просьбой приготовить чего-нибудь вкусненькое. За вкусненьким я поехала в "Копейку", где кроме куриных грудок купила сыр, ветчину, паштет, апельсины и пирожные. А еще - журнал "Лиза".
В журнале вместе с житейской историей и рекомендациями по праздничному макияжу был рецепт приготовления куриных грудок: "…Вам понадобятся сыр, сливочное масло, консервированные персики, зеленый салат…"
Опять пришлось идти в магазин: за персиками и салатом.
Но наконец, все было закуплено, грудки уложены на сковородку, сыр натерт на крупной терке, а персики нарезаны красивыми полукружьями.
Наверное, Лешка решил устроить праздник специально для Елены. Действовать в противовес обладателю взрослого мужского голоса. Пусть дочка выбирает, с кем ей лучше… И тут до моего слуха донесся телефонный звонок.
- Лиза, как сегодня?
- Сегодня как обычно.
- Может, пораньше? Сегодня - праздничный день!
- Давай пораньше, - согласилась я.
Мы уже давно, буквально со второго раза были на "ты".
- Тогда в пять.
- Хорошо.
Вернулась из школы Лена. Принесла дневник с оценками. Расстроилась: четверка по химии.
- Далась тебе эта химия?! - возмутилась я. - Пять, четыре - какая разница?
- Обидно! У меня четверок и пятерок одинаково. Последняя контрольная - на четыре. Я еще ответить хотела, а химоза - нет, и все!
- Ладно, химоза-химоза! Расскажи лучше, кто тебе звонил вчера.
- Кто?
- Ну, взрослый мужской голос. Поздно вечером…
- Поздно вечером?.. Так Настин брат… У них родители на прием в посольство идут, а они у себя прием устраивают.
- Пойдешь?
- А ты имеешь что-то против?
- Да нет… Просто папа тоже собирался попраздновать… Я тут приготовила кое-что.
- Вдвоем попразднуете, - засмеялась Ленка, и я не смогла понять, это искренний, добрый или саркастический смех.
- Я тоже не могу… Дела.
- Ради праздника дела можно отложить! - авторитетно заявила дочь и скрылась в своей комнате.
Через несколько минут она вернулась в темно-зеленом вечернем платье. Верх - декольтированный, бархатный и пышная длинная юбка из какого-то суперсовременного синтетического материала. Лена выглядела гораздо старше своих четырнадцати, и вообще это была не моя дочь, а незнакомая взрослая девушка, таинственная, загадочная.
- Ну и как? - выдержав паузу, спросила она.
- Потрясающе!
- Вот и я думаю, - согласилась Елена. - Меня просто не поймут. Пойду уж лучше в джинсах.
- Где ты взяла такое платье?
- Наташа подарила. Я ведь к ним ездила в прошлое воскресенье. А ты и не в курсах… со своими делами.
- Ладно, - вздохнула я. - И кстати, у меня тоже есть для тебя подарок. Вот. - Я протянула дочке карташовскую бумажку.
- Ух ты! - Ленка похрустела купюрой. - Спасибо, мам. Хороший подарок. И главное, знаешь что?.. Он резко меняет дело.
- Какое? - не поняла я.
- Насть! - уже кричала дочь в трубку, не обращая на меня внимания. - А у меня тут денежки завелись!.. Откуда-откуда… Мама дала. Так что пошли… Ой, да не буду я краситься… Ну, ресницы накрасить - две минуты… Все давай у "Рамстора" через полчаса.
- Ты там не напивайся особо. - Я усмехнулась. - А кого еще пригласили?
Выходило, что народу придет очень много. Две Ленкины одноклассницы, мальчишки из группы Настиного брата Макса, их сосед по подъезду Коля и его девушка…
- Все, мам! Бегу, уже опаздываю! - Ленка накинула куртку поверх тонкого белого свитера, провела по губам бледной перламутровой помадой.
- Лена! До одиннадцати, - фальшиво-строго крикнула я.
Мне тоже нужно было собираться. Стрелки часов приближались к четырем.
Я привела волосы в состояние художественного беспорядка, нанесла нехитрый макияж. Сильно накрашенное лицо немыслимо на парсуне. На первый сеанс я пришла почти без косметики, и Гришка это одобрил, объяснил: из сеанса в сеанс нужно выглядеть одинаково. Поэтому та же бархатная юбка, тот же вьетнамский джемпер… Несмотря на то что календарная зима в разгаре, снег на улице стаял, а сегодня с утра поливает дождь. Обувь для такой погоды у меня более или менее подходящая, зато из верхней одежды - только норковый полушубок. Ничего, добегу как-нибудь до машины.
У лифта стояла соседка из квартиры напротив. В ее глазах засветился неподдельный живой интерес.
- Здравствуйте, Лиза. Вас и не узнать!..
- Да. - Я вдруг ощутила себя на пределе. Попади ты, толстая тетка, в такую ситуацию, можно ли было бы узнать тебя? - Такие вот метаморфозы!
- Что? - переспросила она.
- Чудесные превращения!!! - рявкнула я в ответ.
В лифте соседка обиженно отворачивается, зато у подъезда внимательно наблюдает за мной: я направляюсь прямиком к серебристому джипу. Ага! Информация к размышлению!.. Потом, когда все произойдет, тетка будет рассказывать на скамейке, что я была невоспитанной, грубой и ездила на шикарных машинах.
- Что с тобой? - комически-испуганно спросил Аретов.
Я невольно засмеялась:
- Ничего. Все в порядке.
- Поехали в Альпы, - трогаясь с места, почти утвердительно проговорил он.
- С сегодняшнего дня так Бутово называется?
- Нет, кроме шуток.
Но я заметила, что он в хорошем настроении, и догадалась: шутит.
- А что мы там будем делать?
- Не знаю. Придумаем что-нибудь. Шампанского выпьем. На лыжах покатаемся.
- Ладно, - согласилась я. - Когда ехать, сейчас?..
- Ну почему же сейчас? Сейчас - мы к Гришке.
Джип, вырулив из арки моего дома, молнией пролетел по улице, свернул на третье кольцо и скоро выехал на Варшавку. Шоссе было буквально забито автомобилями. Счастливчики пробивались на тротуар и нагло неслись навстречу пешеходам. Но нам не повезло: стиснутые машинами со всех сторон, мы преодолевали дорогу маленькими порциями, между которыми подолгу стояли.
- Сегодня запустили в производство вашу гостиную, - сообщил Аретов. - После праздников будет готова. Там твою парсуну повесим…
- Повесим, - согласилась я, хотя, что за гостиная, не знала ни сном ни духом. - Нам ведь недолго осталось работать…
- Недолго… Закончите портрет после праздников.
Да! После праздников начнутся будни! Объяснения с Карташовым… Сперва он не поверит, что я решила взбунтоваться. Будет уговаривать, может, даже денег предложит. Потом - поймет, пустит в ход свои материалы… Со вчерашнего дня я поняла, что это неизбежно, и исподволь стала приучать себя к таким мыслям… А Аретова я больше никогда не увижу! Украдкой я посмотрела на него: каким дорогим, близким он мне показался вдруг! В конце концов окажется, что лучшие минуты моей жизни прошли в машине, в пробке на Варшавском шоссе. На окраине ада, как я пошутила когда-то.
Тут раздался телефонный звонок.
Я поняла: звонит Гришка. Что-то там у него не клеится, не сходится. Короче, на сегодня сеанс отменен.
- Что будем делать? - поинтересовался Аретов, отключившись.
- А что?
- Такими темпами, - он взглянул на часы, - минут через десять мы доедем до МКАД… Тебя домой отвезти?
Я молчала. Неужели даже на такую скромную радость, как вечер в обществе Аретова, я рассчитывать не могу… И он тоже хорош: домой хочет везти, а обещал - в Альпы!
- Отвези домой.
- Расстроилась?
- Конечно, протаскались без толку целый вечер!
- А знаешь что? На МКАД сейчас тоже, наверное, пробки. Поедем ко мне. Немного отметим праздник… Как ты думаешь?
- Не знаю.
- Значит, поедем.
Все в этом мире имеет конец и начало. Наступил момент - мы пересекли МКАД и через несколько минут были уже в Сашиной квартире. Я привычно прошла в комнату и села в кресло напротив мольберта. За мной вошел Саша. Он остановился у мольберта, собираясь что-то сказать, уже улыбнулся и вдруг замер.
- Что? - прошептала я. - Что с тобой?!
Аретов не ответил, лишь быстро посмотрел на меня прищурившись, как щурился иногда Гришка, когда писал портрет. Я поднялась. Теперь он глядел не отрываясь, точно на диво, которое вдруг явилось ему. Мне стало неловко.
- Саша, - окликнула я его. - Что ты, Саша?
Он все смотрел на меня долгим, каким-то мучительно-вдохновенным взглядом. Никогда я не видела таких глаз. Ни у кого.
Я подошла и тоже взглянула на парсуну. Точнее - на себя.
Из коричнево-золотистого мрака появлялась, скорее являлась женская фигура в глухом черном платье. В нежной узкой руке она несла впереди себя белую грустно склоненную орхидею. Ее лицо лишь только выступало из золотистого сумрака и было печально, точно от цветка наполняясь бледностью и грустью.
Мы еще долго разглядывали портрет. И пока разглядывали… казалось, даже воздух в комнате изменился.
Он увидел! Он сумел передать!.. И тьму, в которой я жила последние годы, но которую тщательно скрывала ото всех. И черное, глухое, почти монашеское платье - мое безграничное одиночество, иллюзией семьи скрытое от посторонних глаз. Смеясь и балагуря, Гриша каким-то чудом почувствовал все это, а теперь, глядя на портрет, ощутил и Аретов. Я догадалась, почему он молчит. Не знает, как говорить со мной после сделанных открытий.
- Саша… - снова позвала я.
- Ты так представляла себе парсуну? - спросил он тихо.
- Я никогда не видела никаких парсун.
- Тогда для чего это все?..
- Так было нужно… не мне. Одним людям. - Я вздохнула. - Долгая это история.
- Не надо. - Неловким движением он привлек меня к себе. - Не надо ничего объяснять…
- Ничего и не объяснишь, - ответила я шепотом, прижимаясь к нему щекой.
- Лиза, - помолчав, произнес он, - в последние дни я все время думал о тебе. Жил от сеанса до сеанса.
- Что ты думал?
- Что ты, должно быть, незнакома с Иннокентием и что тебе не нужен портрет, - быстро ответил он и вдруг прервался… - И что я всегда хотел бы быть рядом с тобой.
- Не говори так, - попросила я.
Мне было тяжело его слушать.
- Почему? Ты… дорожишь семьей?
- У меня нет семьи. Только дочь. Мы с мужем давно чужие.
- Почему же тогда?
- Я не могу распоряжаться своей жизнью - в ней другие хозяева…
Он тихо рассмеялся, провел ладонью по моим волосам:
- Мне кажется, все не так страшно. Ты фантазируешь…
Чуть отстранившись, я посмотрела на него:
- Сам суди - страшно или нет…
И не помня себя стала рассказывать. Первый раз от начала до конца я рассказывала вслух историю своей жизни. Каждый шаг, от Самета до Иннокентия.
- Теперь все кончено! Я не смогу увести твоего Гришку из семьи, даже если бы очень хотела этого.
- Лиза. - Он попытался улыбнуться. - Я так и думал!
- Ты что, не понимаешь?!
- Во-первых, есть такое понятие - срок давности. Это значит, что за давностью лет многие преступления могут быть прощены.
- Да, но не подобные.
- Но послушай… - медленно начал он после паузы, - в чем главная сила Карташова? В компромате?
- В компромате, - согласилась я.
- Но ведь и на него, пожалуй, найдется компромат…
Я вспомнила о некоторых поручениях, выполненных по заданию Карташова.
- Мне многое известно. Но как это докажешь?
- А как ты думаешь, зачем ему понадобился Гришка?
- Гришка? Ну, не знаю… А потом, Гришка нужен не Карташову, а тому старику - Иннокентию.
- Зачем?
- Откуда мне знать?
- Но ты понимаешь, что вокруг Гришки затевается что-то нехорошее, темное?
- Конечно. Недаром устроили все это представление с портретом.
- Значит, "Обелиск" - преступная организация. А Карташов - следователь прокуратуры, работает на преступников. Почему?
- Самое простое объяснение - деньги. Но дело, конечно, не в одних деньгах…
- Вот мы и доказали его коррумпированность!
- Ничего мы не доказали. Доказательства - это материалы, документы, фотографии… Где мы это возьмем?!
- Надо действовать! Посоветоваться с юристами, нанять адвоката, детектива. Профессионалы лучше нас знают, что делать.
- Никто не захочет собирать компромат на следователя прокуратуры. Карташов сухим выйдет из воды, а агентство получит крупные неприятности.
- Ну хорошо, давай попробуем с другого конца. Соберем компромат на Иннокентия и докажем его связь с Карташовым!.. Одним словом, нужно попробовать распутать сеть, которую "Обелиск" плетет вокруг Гришки… И если все удастся, Карташов сам не захочет иметь никаких дел с тобой!
Карташов - шантажист и преступник! Вывести бы его на чистую воду!.. Раньше меня тоже посещали подобные мысли, только я гнала их от себя. Разве по плечу такое одинокой, сломленной жизнью женщине, без сил и средств? Но если этой женщине протянет руку мужчина…
- И все-таки я не верю, что мы сможем победить его…
- Увидишь - сможем! - Саша улыбнулся. - Предлагаю выпить шампанского за начало боевых действий!
Мандарины, шоколад, шампанское - миллионы людей ассоциируют это с Новым годом. Для меня сегодня наступил новый год. Не год - эпоха, эра… Тягостное существование уходило в прошлое, уступая место новой полноценной жизни, в которой будет все: смысл, борьба, любовь и свобода.
- Лиза, а ты думала обо мне?
- Думала, конечно. Но знаешь, каждый раз мне становилось так грустно! Грустно даже не то слово - беспросветно. И если бы еще вчера мне кто-то сказал, что между нами будет что-то такое…
- Но теперь, я надеюсь, ты не сомневаешься - будет все!
Нет, я не сомневалась… Еще с той минуты, когда, стоя у мольберта, Саша неловко обнял меня. А может, и раньше, когда он, пораженный Гришкиным искусством, всматривался в мое лицо…
Но если уж совсем быть честной, я догадалась обо всем в тот момент, когда, сидя в пробке, мы решили ехать к нему домой. Ах, какое счастье быть честной! Сняв трубку с висящего на стене телефона, я стала набирать номер своей квартиры. С первого гудка отозвался муж:
- Лиза, уже двенадцатый час! Мы с Леной тебя ждем. С тобой все в порядке?
- Более чем, - спокойно ответила я. - Я вернусь завтра. Пожалуйста, объясни все Лене.
- Что я должен ей объяснить?
- Что мы с тобой свободные и еще молодые люди, имеющие право на свою жизнь. Надеюсь, ты сделаешь это деликатно - пощадишь девочку.
- Лиза, нам с тобой нужно поговорить!
- Завтра. А сейчас, я надеюсь, ты выполнишь мою просьбу.
- Хорошо, - ответил он холодно.
- Спокойной ночи, - попрощалась я.
Глава 6
Утром мы завтракали.
Я смотрел на нее теперь уже не украдкой, как раньше, в наши первые встречи в машине. И не как вчера, когда мы пили шампанское. Тогда я отчаянно желал ее, и я не знал - уйдет она или останется на ночь. И она словно угадала, что со мной творится, - позвонила домой и просто сообщила о своем выборе. И вся в эту минуту светилась искренностью и решимостью, было ясно, что для нее все очень серьезно… А что я мог сказать о себе?
Одно дело хотеть женщину, и совсем другое - соединиться с ней внутренне, стать ответственным за нее… Обнимая Лизу ночью, я иногда возвращался к этим мыслям. Но теперь меня точно пронзило: я ее люблю!
Лиза умела быть очень разной: настороженной, - холодной и очаровательно задумчивой, веселой и остроумной, как вчера вечером, и обезоруживающе-нежной, как ночью. Но главное - она была родной и близкой. С первой встречи я почувствовал это, но осознал только сейчас.
А если твоему близкому человеку грозит опасность - нужно действовать!
Позавтракав, мы быстро оделись и спустились к машине.
- Мы должны уличить Карташова в чем-то очень серьезном. Иначе он тебя просто так не отпустит, - заговорил я, выруливая со стоянки. - Во-первых, ты слишком много знаешь. Во-вторых, исполняя его поручения, ты наверняка делала что-то такое, ну - с точки зрения закона - предосудительное. И тут он может опять тебя подцепить.
- Он говорил, я работаю в интересах правосудия, - неуверенно вставила Лиза.
- Говорил, - вздохнул я. - Теперь… зачем им понадобился Гришка? Он чист, как слеза младенца. Его арбатское барышничество - детский лепет. Да я думаю, и не в этом дело. А в чем? Зачем он им сдался?
Лиза пожала плечами.
- Тебя надо обезопасить - это раз. Потом - Гришка… Конечно, дело не в Карташове. Ты говорила: Карташов боится Иннокентия Константиновича.
- Да еще как! Просто трепещет.
- Карташов - сам исполнитель, мелочь, - соображал я, - а разгадка - в Иннокентии Константиновиче. Точнее - в его "Обелиске". Ясно, что их занятия "блокадным периодом" и беспризорными детьми - только прикрытие. Значит, пока мы не узнаем про "Обелиск", мы не поймем, откуда ждать удара. Правильно я говорю? - Я засмеялся и одной рукой обнял Лизу.