– Конечно соврал! – подтвердил Володя с таким жаром, что было невозможно не улыбнуться – но она смотрела выжидательно и сосредоточенно. – Я же не слепой – ты на меня тогда вообще внимания не обратила. Видно было, что у тебя просто пауза в личной жизни, и рано или поздно она кончится. Не ответишь когда-нибудь на мой звонок и все. Чем мне было тебя удивить? Таких, как я, с кошельками средней величины, навалом, как пустых банок из-под пива. И что я не последний человек в городе, и что мэр и прочие местные шишки со мной за руку здороваются, для тебя ничего не значило. То есть это хорошо, конечно, но мне что оставалось делать, если ты, как эта, бегущая по волнам, уже убегала куда-то, где тебе интересней! Надо было зацепиться хоть на каких-нибудь птичьих правах. А ты вдруг как спросишь – а чего мне от тебя, собственно, надо? Я подумал – все, доухаживался. У тебя вообще в глазах все время был тревожный огонек, как светофор – стоять, не двигаться! Я и ляпнул что попало – а оно вдруг сработало. И стоп-сигнал потух, и ты чего-то опасаться перестала. Нормально общаться начали. А там, я подумал, – он перевел дух, – ты, может, к дому привыкнешь…
Карина внимательно слушала. Повторила:
– Привыкну к дому? Я что, кошка?
– Ну да. А я собака. Видишь, как охраняю наш дом!
Но на сей раз на шутки не реагировала Карина. Она не могла опомниться. Как это она повелась на треп? Не смогла отличить правдоподобное от настоящего? Да еще продолжала верить до последней минуты… Вот кто из них двоих трагически серьезен, и это навсегда!
Нет, хорошо, что их поздний завтрак – это почти обед, и пора убегать к немцам. Многовато открытий за последнее время…
Тем не менее день шел, а мысли, стоило хоть на минуту отключиться от работы, невольно возвращались к разговору. Вот это Володя! Вот это стратег! А заодно и тактик. Возможно, все и правда шло спонтанно, главное – результат. Как все-таки странно видеть под другим углом не просто отдельные эпизоды, а всю картину целиком! Осознавать, что не было никакого фиктивного романа, плавно перетекшего в настоящий – по крайней мере, с Володиной стороны. Ее незаметный знакомый из Белогорска с самого начала знал, чего хочет, и просто стремился к цели, умно и настойчиво. А она витала в фантазиях, и не только потому, что отличается редкой сообразительностью, а потому, что это были удобные фантазии. И Володя безошибочно нашел способ, как поладить с побитой жизнью пугливой зверушкой – обеспечить минимум безопасности, а потом приручать потихоньку…Да что же это она какими мерзкими словами о нем думает! Обидно увидеть, что все было разыграно как по нотам, к тому же совершенно незнакомым? Что она, марионетка, дергала ручками-ножками точно по сценарию? Унизительно оказаться как на ладони для другого человека, хоть и дорогого и любимого? Оказаться простой как три копейки – все действия просчитываются на сто шагов вперед… Да Володя сам всегда был как на ладони! И никогда ничего не скрывал, показывал своих друзей, свой образ жизни, свой дом – святая святых. По сути, предложил всего себя и сразу. Надо было только очень не хотеть увидеть! Чем же он виноват? И почему она так упорно ничего не видела? Не Илью же Великолепного ждала все это время?
Праздничные дни побежали, один другого ярче – с парадным маршем духовых оркестров, феерическим взлетом воздушных шаров, шумным конкурсом песочных фигур на пляже. Гарольд с Мартой были от всего в восторге, казались неутомимыми, несмотря на возраст, – бесстрашно лезли в корзину, чтобы взлететь под небеса, на вечере в стиле ретро не сидели на лавочке, а отплясывали вместе с белогорскими пенсионерами, бойко обежали всю Благовещенскую усадьбу и даже на колокольню поднялись. Только перед старинными картинами замерли, и надолго. Карина еле успевала отвечать на их вопросы, даже Ане пару раз пришлось звонить, чтобы уточнить исторические данные. Бодрые, заводные экскурсанты были ей симпатичны, и все-таки она не могла дождаться, когда же кончится очередной день и настанет вечер – дома, на Белой Горке.
Володя тоже дома не сидел – от присутствия на открытии праздника, среди отцов города, было не отвертеться, а соревнования по воздухоплаванию он просто не мог пропустить, потому что в них участвовал его замечательный Рома. Но и потом, на необязательных мероприятиях Карина то и дело замечала его в толпе, махала рукой, подпрыгивая, чтобы и он ее заметил, и радостно ловила его взгляд, пока Гарольд с женой, посовещавшись, не предложили: пусть ее супруг присоединяется к ним без всяких стеснений. Они будут счастливы с ним познакомиться. Карина начала было что-то объяснять, но немец замахал руками: ничего не надо говорить, они все знают, Роберт давно рассказал. Влюбленная пара была для туристов такой же занятной достопримечательностью, как и все остальное.
Итак, белогорское общество их с Володей уже поженило, отметила Карина. Их так давно видят вместе, что это произошло автоматически. Почему же у нее самой вдруг возникла заминка? Не из-за смехотворных же недоразумений с показным романом. Мало ли какими причудливыми путями знакомятся и сближаются люди. И пусть они порой смотрят на одно и то же, а видят совсем разные вещи или слышат друг друга как в глухой телефон. Только Володя смотрел на нее, как экскурсанты – на рокотовские картины, неотрывно, забыв обо всем остальном, так, что хотелось тоже обо всем забыть и остаться в его взгляде, перетечь в него. Только с Володей она чувствовала надежный, защищенный покой, такой непохожий на обычные временные передышки. И случайной даже мысли не возникало, что можно расстаться с ним, покинуть это укрытие! Они не должны расставаться – просто потому, что не должны.
Почему же она тормозит, когда Володя заводит речь об их будущем? Уже с нотками недоумения в последнее время. Как, будто она в чем-то сомневается, но сомнений-то как раз и нет! В чем же дело? Странно, но, когда он заговаривает о том, что она сама уже видит неотменимым, вдруг начинает ощущаться – да, да, угроза тому самому надежному покою, который для нее и есть Володя! Что за путаница? Она не сомневается, она… боится? Чего? Замуж выходить? Она что, школьница? Перемен в жизни? Это ей-то – бояться перемен?!
Карина взглянула на часы. Есть только двадцать минут, не больше – сейчас подойдет Володя, сюда, в парк, как договорились, и они пойдут ужинать в "Три пескаря". И опять будет перехватывать его вопросительные взгляды и выглядеть кокеткой, которая нарочно тянет время? Карина присела на скамеечку. Новенькие, пахнущие свежим деревом скамейки наставили по всей аллее – завтра весь город выйдет с кистями и красками их размалевывать…
Итак, страхи – нехитрая сборная конструкция. Не всегда даже нужна отвертка, чтобы их развинтить. Однажды она неожиданно ощутила отвратительный мандраж перед собеседованием, хотя проходила их уже десятки раз и повидала всяких и кадровиков, и начальников, и тесты выполняла всякие, вплоть до самых идиотских – нарисуйте зверя, которого нет. Ничего, рисовала, чувство юмора не подводило. И вдруг – идти на рядовые смотрины, а у нее сердце сжимается и руки холодеют! Идти надо было как раз в то издательство, куда она сейчас так привычно и радостно спешит на выплаты и за готовыми журналами. Карина уже спать легла, все не понимая, в чем дело, пока, уже с закрытыми глазами, не увидела свой страх: огромная парадная лестница, ведущая к тяжелым помпезным дверям, – и она, маленькая, ничтожная, внизу. У парадного подъезда. Она даже рассмеялась, но ничего сделать с возникшим образом не могла. Он не исчезал, не уничтожался, не становился смешным. Не замещался похожими театральными и музейными лестницами, по которым приходилось подниматься с совсем другими чувствами – предвкушением радости и отдыха. Карина продолжала бояться всеми внутренностями, что обитатели вычурных апартаментов посмотрят на нее, как на вошь. А назавтра, когда она, уткнувшись в бумажку с маршрутом, дошла до нужного здания, оказалось, что там нет никакой высокой лестницы. Вообще никакой. Одна ступенька и дверь – стеклянная, нараспашку.
Может, и сейчас лестницы нет? Что возникает в голове при сочетании слов "семейная жизнь"? Она так давно была замужем, что и идиллические сцены, и пьяные скандалы отступили в небытие. Тем более что происходили в совсем другой точке на глобусе. Как будто и не с ней. Из всего недолгого брака отчетливо вспоминался только развод – встреча с судьей и муж, потрясающий какими-то бумажками: "С какой стати раздел имущества в равных долях? Вы посмотрите, сколько я работал и сколько она! Она же совсем не работала! Она только с ребенком сидела! А я их обоих кормил!" Судья смотрит поверх очков: "Молодой человек, а это ваш ребенок?" – и муж недоумевает: "Ну да".
Неужели это? Но с тех пор она больше не допускала, чтобы кто-то ее кормил и поил, и ребенка-дармоеда тоже. Об этом речь просто не идет! Кстати, после развода Карина неожиданно почувствовала, что стало легче, хотя не было ни работы, ни денег, ни будущего. Собственно, этих трудностей они с бывшим мужем и не выдержали. Приоритет отдавался национальным кадрам, и русским устроиться на приличное место было невозможно, ехать на историческую родину, где никто не ждет, казалось страшным, а все в целом – беспросветным, непреодолимым, незаслуженным. Сокрушаться и стонать было так естественно, но ведь не до бесконечности. Жалобы мужа стали раздражать, а окончательно добила его фраза: "Лучше я уйду – я не смогу смотреть, как вы умираете с голода. Один я выживу как-нибудь".
И вдруг оказалось, что это ей одной легче выжить и позаботиться об Иринке – не тратя времени на ожидание, что вот сейчас сильный мужчина их осчастливит. Она была полностью свободна, у нее были развязаны руки. Она сама могла принимать решения, без долгих уговоров и нудных согласований. Она не обязана была отчитываться за каждый шаг. Не должна была тратить последние силы, чтобы воспламенять вечно угасающий дух партнера. И если бы она тогда не действовала самостоятельно, на грани безрассудства, не решила уехать в никуда – они с малышкой точно умерли бы с голода. Единственное, что Карина вынесла из своей замужней жизни, – это убеждение: если мужчина не опора, а обуза, надо бежать от него со всех ног.
Но ведь это опять не в тему! Слабовольный нытик – и Володя! Бывший муж и будущий – настолько разные люди, что о повторении ситуации не стоит даже думать, не то что бояться. Или она опасается, что брак снова свяжет ее по рукам и ногам, и она утратит самостоятельность и мобильность, и снова, чего доброго, начнет ждать чего-то от мужа, вместо того чтобы действовать? Или что Володя начнет ее ограничивать там, где сейчас она принимает решения без особых раздумий? Примется диктовать, как ей жить? Володя – домашний тиран? Ну, разве что просвещенный… Карина невольно улыбнулась, потому что думать о Володе и не улыбаться не могла.
Что же получается – ей проще жить одной? Приехали, разобралась со страхами! Или нужно еще время, чтобы созреть для жизни под общей крышей? В самом деле, ход событий в последние дни так ускорился – словно они чуть ли не год топтались у крыльца, а потом сразу пронеслись через все комнаты в красный угол… Нет, время вряд ли что-то прибавит. Или она и правда привыкла скользить по жизни, с волны на волну, и настоящие, прочные отношения уже кажутся оковами, а оседлая жизнь пугает? Боже, какая чушь!
– Ну что, простилась со своими немцами? Уехали наконец? Что же ты не позвонила, я бы раньше пришел!
Володя незаметно вырос перед скамейкой, и сразу разлетелись тягостные мысли, и стали никчемными опасения. Карина поднялась навстречу:
– А вот и не уехали! Они еще целый день тут собираются пробыть, но с родственниками, а я наконец-то никому не нужна!– Так уж и никому? – Он подхватил ее и закружил, и в этот миг в мире не было ни судей, ни разводов, ни скрытых страхов, ни подводных камней.
Володя больше ни о чем не спрашивал, не заговаривал. Весь вечер, и в "Пескарях", и дома. Только когда Карина начала прикидывать, как провести завтрашний день, полувопросительно заметил:
– Да, целый день вместе – это здорово, а потом ты ведь, наверное, в Москву должна возвращаться. На работу…
И сразу все стало понятно. Без размышлений. Карина подняла взгляд – решительный и улыбающийся одновременно:– Работы срочной у меня нет. Я вообще отпуск собиралась устроить. А в Москву я поеду завтра. Не удивляйся. Надо дела утрясти. Это ничего, что выходной. Нет, я сама. Я пораньше выеду и быстро вернусь – совсем вернусь. Очень быстро, может, даже к обеду. Я уже все решила насчет пиджака!
ДЕВОЧКА С ПЕРСИКАМИ
Головин свистнул Рыжего и направился к роднику. Время, которое так лихорадочно неслось и которого так не хватало, вдруг остановилось, и его некуда было девать. Карина и правда умчалась ни свет ни заря, не совсем понятно куда и зачем. Надо было настоять и все-таки поехать вместе – не пришлось бы неприкаянно бродить сначала по опустевшему дому, а потом в его окрестностях.
– Добрый день! За водой? А мы сюда специально завернули, Егор пить захотел.
У родника уже были двое – Вадим Семенов, один из его сотрудников, с восьмилетним сынишкой. Егорка, больше похожий на свою миловидную мать, только круглощекий и румяный, ловил ртом прозрачную перекрученную струйку – не потому, что не захватили стаканчик, а потому, что так интереснее. Он радостно поздоровался с Володей, причем и радость, и приветствие больше относились к Рыжему, с которым они тут же начали бурное общение с облизыванием, объятиями, прыжками и беготней.
Вадим, неторопливый, обстоятельный, всегда был симпатичен Володе – в своем деле он был дотошен до мелочей и выполнял его с равномерной добросовестностью, не стремясь изображать, как много и непосильно работает, и мельтешить перед руководством. Точно так же, как и сейчас не суетился, не кидался одергивать и демонстративно воспитывать сына перед посторонними.
– Мы с Рыжим просто гуляем, – пояснил Володя.
– Мы тоже. В бывший садик идем – знаете, где сейчас частная школа. Навестить Егоркину подружку. Аня вот угощение собрала – черешня, абрикосы, персики уже появились. – В руках у Вадима была небольшая корзиночка. – Девочка на юге раньше жила, фрукты любит больше конфет. Егор, ты напился уже? Пойдем?
Поднимаясь вместе с Вадимом по ступенькам на тропу, Головин узнавал, что у Ани есть подруга, которая одна растит ребенка и часто работает по выходным, и Семеновы навещают девочку, чтобы той не было совсем одиноко, тем более что детишки дружат и могут играть часами. Он посматривал на Вадима с некоторым удивлением, но тот говорил без всякой задней мысли. Нет, не прикидывается. Наверное, он единственный в Белогорске, кто до сих пор не в курсе его личной жизни. Это так похоже на Вадима, который никогда не только не интересуется сплетнями и не слушает их, но даже не слышит, если их при нем пересказывают. Коллеги в отделе взахлеб обсуждают кого-нибудь, один Семенов сидит с отсутствующим видом, и в глазах – расчеты и формулы. В общем-то, этим он тоже всегда вызывал уважение. И Головин, без лишних слов, продолжал идти рядом, словно им было по пути.
Вот только школа далековато, продолжал Вадим, чтобы поддержать разговор. Хотя для учеников это, конечно, плюс: сосновый бор, свежий воздух, никакого городского шума.
– Там классно! – Подбегая к ним, Егор вставил свое мнение. Они с Рыжим носились по тропе взад-вперед. – Иринка как будто в настоящем Хогвартсе учится! Я тоже так хочу!
– Это школа в "Гарри Поттере", волшебный замок, – заметив недоумение Головина, прокомментировал Вадим, искушенный в этих вещах. А когда сын опять убежал вперед, неуверенно добавил: – А мне почему-то больше напоминает приют из "Джен Эйр". Хотя там, конечно, кормят очень хорошо, и условия отличные, и педагоги. Все равно жалко, когда ребята без родителей…
Незаметно они дошли до забора, за которым просматривалась нарядная территория – яркие качели, горки, лесенки.
– Зайдете с нами? – предложил Вадим, видя, что начальник не спешит распрощаться, но не удивляясь этому. Вышел человек в выходной с собакой побродить – и бродит.
– А можно? – Головину не верилось, что вот сейчас, без всякой подготовки, он увидит девочку, которую от него так тщательно скрывают.
– Ну да. Видно же, что вы не гангстер. А к нам давно привыкли. Охранник, кстати, из наших, институтских. Они же сутки через трое работают, и здесь заодно… Только собаку, наверное, придется у входа оставить.
Охранник действительно раскланялся и задержал одного Рыжего – тот не протестовал и прилег на солнышке.
Послеобеденное время было свободным – тех, кого не забрали родители, не занимали никакими мероприятиями, и пара мальчишек постарше бегали друг за другом с пистолетами, и еще девочка читала в беседке. Головин взглянул в ее сторону, но Егор заявил:
– Я знаю, где Иринка! Она мечтает. – И потащил их дальше, к небольшому фруктовому садику.
Головин не мог скрыть удивления. Он ожидал, что малышка будет беленькая, улыбчивая – такая же, как Карина – непоседа, солнечный зайчик. Вместо этого перед ними стояла серьезная девочка с взрослым выражением лица и каштановыми – нет, скорее шоколадными блестящими волосами, подстриженными в короткое каре. Она подняла такие же шоколадные глаза без тени улыбки, или озорства, или детского наивного кокетства и спокойно поздоровалась со всеми, не удивившись незнакомому гостю.
Эта шоколадная слезла с дерева – старой разлапистой яблони, у которой крепкие узловатые ветви отходили чуть ли не от корня – опытный глаз Володи сразу увидел в них цепь ступенек и переходов, очень удобных для лазания. Рядом с его домом росло похожее дерево. Девочка спустилась не торопясь, точно по этим ступенькам, ни разу нигде не зацепившись. Качнулась юбочка-колокольчик, без единой складочки и единого пятнышка.
– Смотри, что мы тебе принесли! – Егорка показывал на корзинку, явно не против тоже угоститься. – Пошли в беседку! А человечков заберем? Слазить за ними?
Володя, проследив взглядом за его указательным пальцем, заметил на яблоне, довольно высоко, дупло, в котором сидели маленькая резиновая лошадка, пупсик, человечек из конструктора "Лето" и еще какие-то зверушки из киндер-сюрпризов.
– Нет, пусть будут в домике. Потом залезем поиграем.
– А эти не сопрут? – Егор с сомнением покосился на мальчишек.
– Нет. Васька же мне сам солдатика дал для эксперимента. Всем было интересно, как они там перезимуют. А потом мы так радовались, он даже не стал забирать солдатика – подарил.
– У меня тоже есть солдатики, новые, – насупился Егор. – Я принесу.
В беседке шоколадная девочка раздала им свои гостинцы, и Володя, которому достался крупный абрикос, понял и то, что не взять нельзя, и то, что ей в самом деле не жалко. Невольно вспомнилась Карина-хозяйка, преобразившаяся из Карины – деловой дамы, летающая по комнате с чайником и чашками. Девочка тоже радовалась своим гостям – по-своему. Поддерживала светскую беседу, терпеливо отвечая на вопросы Вадима, которые ему явно просила задать Аня – о еде, здоровье и настроении, хотя ясно, что ей веселее было бы с Егоркой. Тот, набив рот, тоже задал вопрос, но более существенный:
– Сказку придумала?
– Ну да, – по-взрослому ответила девочка. – На яблоне всегда хорошо придумывается.