- Это всего лишь кофе, мама, - еще раз повторила она, когда они остались одни. - Папе вовсе ни к чему было так из-за этого расстраиваться.
- Что ж, как он говорит, покупай себе кофе где-нибудь в другом месте. Это ведь не так трудно, правда?
- Правда.
Все это звучало так наивно, вся эта вековая вражда, но Пьета знала, что обсуждать этот вопрос дальше не имело никакого смысла.
- Мы займемся сегодня платьем? - спросила мать и с надеждой посмотрела на нее.
- Нет, я слишком устала. Начнем в выходные, ладно? Тогда мы сразу много успеем сделать.
От нее не ускользнуло мелькнувшее в глазах матери разочарование, и она устыдилась своих слов. Это было странное чувство, оставлявшее в душе печаль, смешанную с обидой. Пьета часто его испытывала.
- Мы начнем в субботу, прямо с утра, обещаю, - повторила она. - Но сейчас мне надо пораньше лечь спать.
Поднявшись по лестнице в свою комнату, закрыв за собой дверь и свернувшись калачиком на постели, она почувствовала, будто у нее гора с плеч свалилась. День выдался неудачный, а следующий обещал быть ничуть не лучше. Пьета подозревала, что, увидев набросок свадебного платья Де Маттео, Николас Роуз устроит ей нагоняй.
5
Все вышло еще хуже, чем она ожидала. Как только Николас увидел плод ее фантазии с пионами и оборками, он устроил ей форменный разнос. Он разорвал ее рисунки на мелкие клочки, прочел лекцию о стиле, вкусе, сдержанности и, самое главное, о его репутации, а затем предложил ей уйти в двухнедельный отпуск, причем прямо с сегодняшнего дня.
Пьета не стала спорить. Пусть сам здесь всем заправляет в течение двух недель. Она чувствовала, что устала и нуждается в отдыхе. Она может воспользоваться этим временем и заняться платьем сестры.
Она медленно возвращалась домой, чувствуя себя свободной оттого, что гуляет по улицам среди рабочего дня. Проходя мимо лавочки Де Маттео, она намеренно отвернулась, чтобы не видеть, как Микеле приветливо машет ей рукой.
Отец сидел у входа в "Маленькую Италию" и дулся в карты с Эрнесто, но у нее в душе еще остался осадок от последней размолвки, и она не остановилась, чтобы поболтать с ними. Она прошла весь путь пешком до церковного садика и присела ненадолго на лавочку рядом с парой конторских служащих, наслаждавшихся поздним завтраком из закусочной за углом. Пьета вспомнила времена, когда там хозяйничали итальянцы, чуть ли не каждый день угощавшие ее бутербродами из итальянской чиабатты с мягким сыром дольчелатте. Теперь их давно уже нет, цены в закусочной выросли вдвое, а порции ровно настолько же уменьшились.
Раньше здесь было множество старых кофеен и закопченных крошечных закусочных, где на обед вам подавали порядочную порцию спагетти с телячьим эскалопом. Однако, по мере того как их владельцы-итальянцы старели и уставали от городской жизни, они постепенно закрывались одна за другой. Кое-кто из хозяев вернулся домой, в Италию, другие переехали за город. Оставались лишь немногие, цеплявшиеся за старую жизнь на старом месте. По воскресеньям можно было видеть, как они стекаются на мессу к церкви Святого Петра: высохшие старухи в черных одеяниях и в золоте; старики с темными усталыми глазами и благородными лицами. Пьета знала их всех по именам, а они знали ее. Иногда у нее возникало ощущение, будто она живет в большой деревне, каким-то непостижимым образом оказавшейся в центре города.
Каждая итальянская семья в округе знала о давней вражде между Беппи Мартинелли и Джанфранко Де Маттео - о ней нельзя было не знать. Если один заходил в кофейню, другой тотчас из нее выходил. Если один шел в церковь на утреннюю мессу, другой отправлялся туда днем. Они даже переходили на противоположную сторону улицы, чтобы избежать встречи друг с другом. Их взаимная ненависть была так сильна и бескомпромиссна, что ни один никогда не произносил имя другого вслух.
Пьета выросла, не подвергая сомнению этот факт. В школе они постоянно боролись и враждовали. Они, бывало, тоже объединялись друг против друга и объявляли кому-нибудь бойкот. Только став старше, она поняла, что в нормальной ситуации взрослые так себя не ведут. Но она не могла подвергать сомнению поведение своего отца или предложить ему "простить и забыть". Священник уже один раз попытался, но отец так разъярился, что полгода не ходил на мессу. Итак, время летело, вражда продолжалась, а теперь дело идет к тому, что им с Адолоратой придется принимать эстафету. Все это казалось ей бессмыслицей.
Пьета встала, распугав стаю голубей, клевавших раскрошенную кем-то булочку. Она пойдет домой, сварит себе кофе и составит план на две недели свободы.
Адолората сидела на заднем крыльце с сигаретой: не иначе стащила ее из комнаты Пьеты.
- Черт, ты что здесь делаешь? - спросила она. - Ты меня до смерти напугала.
- Где мама?
- Наверху, прилегла вздремнуть. У нее голова разболелась.
Адолората затянулась сигаретой и передала ее Пьете.
- Я сегодня работаю в две смены, так что забежала домой, чтобы быстро принять душ. На кухне жара как в аду.
- Представляю.
Пьета присела на ступеньку рядом с сестрой.
- Но ты не ответила на мой вопрос. Что ты делаешь дома так рано?
- Взяла пару недель отпуска, чтобы поработать над твоим платьем.
Адолората встревожилась.
- Слушай, я не хочу, чтобы ты бралась за мое платье, если это так хлопотно. Серьезно, я могла бы просто купить в магазине что-нибудь готовое.
- Нет, я сама хочу им заняться. Не так уж это и хлопотно. Да и мама жутко волнуется.
- Да уж, вижу. - Адолората забрала у сестры сигарету и стряхнула на землю пепел. - Похоже, все вокруг волнуются куда больше, чем я. Я все время повторяю Идену, что еще не поздно сбежать и пожениться тайком, а он говорит, что не сможет потом показаться на глаза моему отцу, даже если я сама на это готова.
Пьета улыбнулась:
- Его можно понять.
- Я уж начала думать, а не повременить ли нам со всем этим делом? У меня такое ощущение, что мы слишком торопимся.
- Как странно, что ты это говоришь.
- Почему странно?
- Потому что именно так поступил Микеле Де Маттео.
- Нет, правда?
- Да, но это еще не самое странное. Когда я разговаривала с его невестой, она уверяла меня, что они были вынуждены все отложить из-за путаницы в записях в храме Святого Петра, но он говорил мне совсем другое.
- Эти ребята у Святого Петра такие пунктуальные. Не могу себе представить, чтобы они записали две пары на один день, - сказала Адолората. - Я подозреваю, Микеле просто струсил и у него не хватило духу сказать ей об этом прямо.
- Именно так я и подумала.
- Значит, Микеле снова свободен?
- Ты это о чем?
Адолората лукаво покосилась в ее сторону.
Пьета рассмеялась:
- Ты что, с ума сошла? Мне уже и так влетело по первое число только за то, что я зашла к Де Маттео выпить кофе, так что не вздумай даже пытаться, ничего у нас с Микеле не получится.
Адолората задумалась.
- Но ведь враждуем не мы.
- Папа так не считает.
Адолората щелчком отбросила сигарету.
- Ты мне еще будешь говорить! Я лучше вернусь на работу. Я включила в меню ризотто со свеклой, и он, наверное, уже это обнаружил. Держу пари, там вот-вот начнется настоящее светопреставление.
Пьета еще некоторое время сидела на ступеньках заднего крыльца, размышляя о Микеле Де Маттео. Почему он остриг свои красивые кудри? Почему отложил свадьбу? И, что более важно, не покривил ли он душой, утверждая, что его отец никогда не говорил ему, в чем суть этой нелепой вражды? Кто-то, несомненно, должен знать, что за этим кроется.
6
На другой день Пьета спала допоздна, а потом сидела в саду с чашкой кофе, наслаждаясь свалившейся на нее праздностью. Жизнь всегда проходит в такой суете; иногда кажется, будто у тебя нет ни одной свободной минуты. И хотя ей еще только предстояла работа над платьем Адолораты, она заранее чувствовала изнеможение и нуждалась в нескольких часах полного безделья. Это будет мой подарок самой себе, рассудила она.
А потом зазвонил телефон, и она машинально сняла трубку.
- А, Пьета! Слава богу, ты дома.
Это была Адолората. Судя по ее голосу, у них там что-то стряслось.
- Что случилось?
- Два официанта позвонили и сказали, что больны, а у нас зарезервировано несколько столиков на одну огромную компанию. Я не смогла найти никого другого, кто согласился бы их подменить. Мне, конечно, неприятно просить тебя, зная, что сегодня у тебя первый день отпуска, но…
Подростком Пьета постоянно подрабатывала официанткой в "Маленькой Италии" по выходным и во время летних каникул. Немало воды утекло с тех пор, когда она в последний раз принимала заказ или разносила дымящиеся тарелки с кушаньями. Ей всегда нравился веселый хаос, царивший в заведении, - отец кричит на кухне, повара сбиваются с ног, пытаясь работать в том темпе, которого он требовал, в битком набитом обеденном зале стоит гул, довольные посетители с аппетитом налегают на угощение и вино. Натянув узкие черные брюки и приталенную черную рубашку, она поняла, что ей не терпится провести день в знакомой обстановке.
Адолората нервничала, и это чувствовалось. На кухне вовсю готовились к рабочему дню. Крепко пахло луком, жарившимся в оливковом масле, и тушенной с помидорами говядиной. Каждый чем-то занимался: шинковал, помешивал, чистил овощи так быстро, как только мог, - и все-таки в воздухе почему-то чувствовалось напряжение.
В отличие от отца Адолората, будучи на взводе, никогда не кричала. Все считали ее человеком, сохраняющим самообладание в любой ситуации. Но Пьета сразу заметила, что плечи у сестры опущены, а лицо необычайно бледно.
- Эй, я пришла, - окликнула ее Пьета. - Давай загружай меня работой.
Адолората ответила ей усталой полуулыбкой:
- Слава богу. Ты мне нужна только до обеда: мы обслужим этот громадный стол, и суматоха уляжется.
- Все нормально. Я пойду на улицу и помогу накрывать, но, если тебе понадобится моя помощь здесь, просто крикни.
Следующие несколько часов у нее не было возможности обменяться с сестрой и парой слов. Пьета забыла, как оживленно бывает в "Маленькой Италии". Вскоре за всеми столиками уже сидели посетители, спешившие сделать заказ, чтобы перекусить во время обеденного перерыва. Одни вели себя высокомерно, обращаясь с ней как с прислугой. Другие были завсегдатаями; Пьета знала их уже не один год. Когда она, сбиваясь с ног, носилась из кухни к столикам и обратно со стопками тарелок в руках, у нее не было времени подумать, не говоря уж о том, чтобы передохнуть. Интересно, как у других хватает выдержки и терпения проделывать это изо дня в день, недоумевала Пьета.
Казалось, суматоха улеглась так же быстро, как и поднялась. Вдруг Пьета заметила, что столики, которые они убрали и снова накрыли, не заполняются, и в ресторане осталось лишь несколько посетителей, засидевшихся с кофе и десертом.
Она бегом вернулась на кухню, чтобы посмотреть, не может ли она еще что-нибудь сделать.
Адолората встретила ее у дверей с тарелкой спагетти, приправленных чесноком, перцем чили и оливковым маслом и присыпанных рваными листьями рукколы.
Пьета смутилась и посмотрела на стену с прикрепленными к ней листочками заказов.
- Куда это отнести?
Адолората весело рассмеялась - в первый раз за весь этот беспокойный день:
- Дурочка, это тебе. Пойди найди укромное местечко и не спеша поешь. Да, и спасибо тебе. Не представляю, как бы мы без тебя управились.
Пьета отнесла свою тарелку к любимому столику отца и, усевшись, пообедала на солнышке, наблюдая за представлением на уличном рынке: ларечники громко препирались, стараясь привлечь внимание покупателей к своим уцененным тряпкам и дешевой бижутерии, покупатели сновали между рядами в поисках дешевого товара. Она подбирала остатки масла с чили кусочком чиабатты, когда появился Эрнесто.
- Что-то отца твоего нигде не видно, а? - сказал старик, присев напротив нее за столик. - Никак почуял, что мне сегодня повезет.
Пьета улыбнулась:
- Папа ненавидит, когда его обыгрывают в карты.
- Он ненавидит, когда его хоть в чем-то обыгрывают, cara, и так было всегда.
Эрнесто и ее отец знали друг друга с тех пор, как молодыми людьми пытались пробить себе дорогу в большом незнакомом городе. Ровесники, оба уроженцы южных горных деревень, они особенно сдружились на почве беззаветной любви к красному вину и картам. Пьета вспоминала, как они сидели за этим столиком, когда она была еще совсем маленькой. Иногда они смеялись, часто кричали, а порой и ссорились, но всегда вовремя мирились, и карточные баталии продолжались.
Потом ей пришла в голову мысль: если отец и делился с кем-нибудь, это мог быть только Эрнесто. Отодвинув тарелку в сторону, она наклонилась к нему:
- Не знаю, говорил ли тебе об этом папа, но в последнее время мы с ним не очень-то ладим, - сообщила она ему.
- Да? Что ж, иногда с ним бывает непросто, с твоим отцом. И у тебя тоже характер дай бог, я думаю. - Эрнесто засмеялся. - Все итальянцы ругаются. Я бы не стал особенно беспокоиться.
Пьета стала прикидывать, как бы половчее сформулировать следующий вопрос.
- Он ведь беседует с тобой, верно? И многим с тобой делится? - наконец спросила она.
Эрнесто кивнул:
- Да, делится. А что?
- Если бы тебе была известна причина их вражды с Джанфранко Де Маттео, ты бы сказал мне?
- А, эта давняя вражда… - Эрнесто покачал головой. - Если бы ты знала, сколько раз я пытался из него вытянуть, что именно за этим кроется. Но он повторяет мне то же, что, как я подозреваю, говорит и тебе. Это, мол, вопрос чести, уважения и оскорбления достоинства, и произошло все много лет назад.
- Он должен был сказать тебе больше, - раздраженно бросила Пьета.
- Но не сказал, и, если честно, не могу понять почему. В любом случае это его дело, а не мое.
- Значит, это все, что тебе известно?
Эрнесто задумался:
- Твоя мать случайно обмолвилась кое о чем много лет назад, когда еще работала официанткой у твоего отца.
- И что она сказала?
- О, точно не помню, но у меня сложилось впечатление, что это имеет какое-то отношение к сестре Беппи.
- Изабелле?
- Да, точно.
Пьета не узнала ничего нового. Она не сомневалась: старик должен знать что-то еще.
- Но что? - продолжала настаивать она. - Что могло произойти такого ужасного, что они до сих пор, все эти годы, не хотят иметь друг с другом ничего общего?
Эрнесто вздохнул и, поманив пальцем официанта, велел ему принести стакан красного вина.
- Знаешь, ты смотришь на это не совсем правильно, - мягко сказал он.
- Неужели?
- Ты смотришь на это со своей колокольни, а тебе следует взглянуть на это глазами твоего отца. Ты выросла среди всего этого изобилия. - Он обвел рукой "Маленькую Италию". - У тебя всегда была еда на тарелке и башмаки на ногах. Когда мы росли, все было совсем по-другому.
- Я знаю.
- Попытайся представить себе это, Пьета. Иногда у нас дома еды совсем не хватало, моя мать ставила на середину стола одну на всех тарелку со спагетти, и тому, кто меньше всех говорил, доставалось больше всех.
Пьета улыбнулась. Подобные истории из прошлого она уже слышала от своего отца.
- У меня было больше братьев и сестер, чем у Беппи, так что мы, пожалуй, жили беднее - впрочем, особой разницы ты бы не заметила. Мы никогда не ели досыта. Нам не покупали игрушек. Малышом я играл с камушками в дорожной пыли. Мои братья ради забавы ловили угрей или певчих птиц, а мать готовила их на ужин, чтобы поставить хоть немного лишней еды на стол. - Он отхлебнул глоток вина из стакана. - Я до сих пор помню, каково это - вечно ходить голодным. Такое не забывается, знаешь ли.
Пьета оглядела морщинистый лоб Эрнесто, его реденькие волосы, толстый живот. И с трудом представила его себе вечно голодным молодым человеком.
- А потом мы покинули наши деревни и приехали сюда. - Эрнесто полностью погрузился в воспоминания. - Мы не чурались тяжелой работы и хотели добиться успеха. Твой отец занял денег, всем рискнул. Он работал не покладая рук, и днем и ночью. Когда ты родилась, твоя бедняжка мать практически его не видела. Она сидела наверху в их крохотной квартирке, совсем одна, с грудным малышом на руках.
- А потом она очень быстро родила Адолорату, да? - Пьету всегда занимал этот вопрос.
- Это была ошибка со стороны твоей матери, большая ошибка. Неудивительно, что… - Эрнесто вдруг замолчал и покачал головой. - Так что, видишь, Пьета, не пытайся судить отца со своей колокольни. Мы родились в разных странах и в разные времена.
- И все-таки мне хотелось бы знать, - настаивала Пьета, - оттуда взялась эта вражда и что случилось с бедняжкой Изабеллой.
- Может, когда-нибудь я тебе все расскажу.
- Сомневаюсь. - Пьета встала. - Пойду посмотрю, не нужна ли Адолорате моя помощь. Сожалею, что тебе не удалось перекинуться с папой в карты, Эрнесто. Но я передам ему, что ты приходил.
Вместо того чтобы отправиться прямо домой, Пьета прогулялась по рынку. Побродила по рядам, заполненным ненужными ей вещами: дешевыми духами, нейлоновыми тряпками, электроникой сомнительного качества. Она купила матери пучок подсолнухов, а затем повернулась, чтобы идти домой.
- Пьета! Подожди меня.
Ее догонял Микеле. В руках он держал две пластиковые сумки, до отказа набитые зеленью. Он улыбнулся:
- Ты сегодня не работаешь?
Пьета тревожно огляделась по сторонам:
- Нет-нет, не работаю.
- У тебя есть время присесть на минутку и выпить по чашечке кофе?
- Нет, Микеле, я не могу, извини.
Он с недоумением посмотрел на нее:
- Все нормально?
- Да… Нет… Понимаешь, вся проблема в том, что мой отец придет в ярость, если узнает, что я с тобой разговаривала. Все дело в этой глупой вражде, знаешь ли. Мне очень жаль, но я не могу выпить с тобой кофе.
- Старики такие упрямые, правда? - Микеле явно погрустнел. - Спустя все эти годы, наверное, можно было помириться.
- Знаешь, я с тобой полностью согласна… - Она пожала плечами. - Но что я могу поделать? Давай просто держаться подальше друг от друга, так будет проще…
Удаляясь от него вдоль рыночных рядов, Пьета обернулась. Микеле стоял на том же месте, где они расстались, крепко держал свои пластиковые пакеты и глядел ей вслед. Похоже, он даже не заметил, что начал накрапывать дождь.
К тому времени, как Пьета добралась до дома, слабый летний дождик перешел в настоящий ливень. Порывы ветра сотрясали деревья, и вода потоками лилась по сточным канавам. Промокшая и иззябшая, она заторопилась на кухню, неизменно самую теплую комнату в доме. Но отца там не было.