- Ты предпочла бы, чтобы я опять солгал? - спросил он, останавливаясь сзади нее. - Ты хотела бы услышать, что я никогда не собирался жениться и мне наплевать на семью? Хотела бы, чтобы я сказал, как счастлив оттого, что один? Что бесповоротно привык к своему образу жизни, слишком эгоистичен, чтобы быть хорошим мужем и отцом?
- Нет, я не хочу, чтобы ты лгал.
Он едва расслышал ее тихий голос при легком шелесте листвы и шипении газа в гриле.
- Я говорю правду, и это не должно удивлять тебя, Дорис. Ты всегда знала, что я хочу тебя. Думаю, я, черт побери, дал ясно это понять во время нашей последней встречи. - Он долго умолял ее тогда, пока не понял, что не добьется руки единственно любимой женщины. Так и остался один.
А ей пришлось скрывать свои чувства, более того - пойти на обман. Его плоды она уже пожинает, а ведь они могут быть еще горше.
- Тебе следовало бы держаться подальше от меня, - глухо проговорила она, уставившись на мерцающие огоньки в гриле. - Я могу принести большие неприятности.
Он приблизился к ней, сделав шаг. Неприятности? Ну уж теперь его этим не испугать. Если бы можно было начать все сначала, он никогда не отдал бы эту женщину другому.
- Я причинила боль стольким людям, - снова послышался ее голос.
Тед придвинулся еще на шаг.
- Кому?
- Тебе. Грегу. Кэт. Нашим семьям.
- Грег погиб, так и не узнав, что мы натворили. Он любил тебя, Дорис, и думал, что ты любила его. И это было все, чего он хотел. Что же касается Кэт, то она - чудесный ребенок, которого я когда-либо видел. Ты не сделала ей ничего плохого.
- Она так и не узнает…
Не узнает своего отца, молча закончил он фразу. Но это случилось по его, Теда, вине. По его, а не по вине Дорис.
Он сделал последний шаг и, поддавшись непреодолимому желанию, обнял ее сзади. Она не старалась высвободиться, как он ожидал, и даже поддалась, откинув голову на его плечо.
- Ты же мечтал о том, чтобы никогда не знать меня.
- И что бы это мне дало?
- Ты уже сказал - жену, детей, свой дом, машины…
Может, она и права. Может, если бы не встретил ее, то влюбился бы в кого-то еще. Женился бы на одной из тех женщин, с которыми иногда встречался, и его давние надежды исполнились бы.
Но ведь он никого не полюбил, остался холостяком, но не забыл той короткой, но сильной страсти, которую познал с Дорис.
- Нет, - задумчиво ответил он. - Этого я уже не хочу. Наша любовь была самым прекрасным мигом в моей жизни, и я запомнил его навсегда.
Они долго стояли молча, пока Дорис осторожно не выскользнула из его объятий. Открыв пластиковый пакет, она вытащила щипцами мясо и положила его на решетку. Раздалось шипение, в воздух поднялись струйки дыма, и аромат вырезки заполнил все вокруг. Дорис отрегулировала пламя, присела на столик для пикников и посмотрела на Теда.
- Я мало знаю о тебе.
- Ты знаешь достаточно.
Она покачала головой. Ей известно самое важное. Что он отличный мужик, честный и порядочный. Что проведенный ими вместе вечер дорого стоил ему, если говорить о его гордости, стыде и вине. Конечно, он крут, как каждый морской пехотинец, но нежен так, как может быть нежен только он. Его прикосновение возбуждает. И вот только сейчас, когда он обнял ее, чтобы утешить, в сознании забилась мысль о вещах более интимных, нежели утешение.
Он был восхитительным любовником, а мог занять в ее жизни гораздо большее место.
Он стал бы любящим отцом для Кэт.
Он был бы прекрасен для нее, если бы она не солгала ему, не обманывала целых десять лет.
Она знала, что он разобьет… Нет, она сама, а не Тед, уже виновата в том, что у нее разбито сердце. Все дело в ее лжи, эгоистичности, трусости.
Господи, когда же она снимет с себя этот тяжкий груз!
Позже, прошептал в ней беспокойный голос. Следует хорошенько поразмыслить обо всем. Сейчас же она выбрала более безопасную тему, чтобы задать вопрос, на который он будет не прочь ответить.
- Я, например, знаю, что ты любишь бегать, но не знаю почему.
- Ради тренировки. Чтобы быть в форме.
Не удовлетворившись ответом, она пожала плечами.
Тед пододвинул стул и удобно уселся, положив ноги на столик рядом с ней. На нем были старые кроссовки, довольно поношенные, уже не соответствующие украшавшей их марке высшего качества, но слишком удобные, чтобы выбросить. Кстати о беге… Сколько миль пробежал он в них? Сотни? Тысячи?
- В школе я входил в команду по легкой атлетике, - заметил он.
Сначала Дорис удивлялась пристрастию Теда к бегу. В отличие от него Грег был прекрасным спортсменом. С успехом занимался греблей, борьбой, был капитаном футбольной команды и подающим в бейсбольной. Людям достаточно было взглянуть на него, чтобы автоматически подумать: "Спортивный парень!" А Тед… Он никогда не проявлял особого интереса к спорту, особенно к его командным видам, казался равнодушным и даже отчужденным в отношениях с людьми, даже с теми морскими пехотинцами, которых он считал друзьями.
Но позже она стала догадываться, в чем дело. Легкая атлетика не коллективный вид спорта, если не считать эстафету, соревнования носят индивидуальный характер. Вне сомнения, Тед преуспевал там, где он делал все сам и для себя.
- Но почему легкая атлетика? - поинтересовалась она. - Не могу вообразить, что многие из мальчиков сказали бы: "Я хочу быть звездой легкой атлетики, когда вырасту".
Тед тоже сомневался в этом, но ведь не многие мальчики растут в тех условиях, в которых пришлось вырасти ему.
- В нашей округе, - усмехнулся он, - просто необходимо было иметь быстрые ноги. Иначе ты рисковал быть арестованным или подстреленным, если не хуже.
Что могло быть хуже для подростка, пыталась сообразить она, чем быть арестованным или подстреленным? Нечто совершенно чуждое той жизни, которой жила она.
Вдруг посерьезнев, он продолжил:
- Я рос в довольно суровом районе Балтимора. Такие места показывают по телевидению - в Нью-Йорке или Майами, в Чикаго или Бостоне. Они практически одинаковы. И выглядят, как зоны боевых действий. Половина зданий приговорена к сносу, и вторую половину следовало бы приговорить к тому же. Витрины магазинов забиты досками, стекла разбиты, половина жителей прозябает без отопления и воды. Трущобы. Правильное слово. Трудно представить, насколько подходит это название, пока не поживешь там.
Дорис судорожно проглотила ком в горле. Она давно подозревала, что до своего поступления в морскую пехоту он вел нелегкую жизнь. Этим, должно быть, объяснялась его заметная зрелость среди одногодков и даже взрослое выражение глаз, которое преследовало ее с самой первой встречи.
- Я начал бегать еще пацаном. Это позволяло мне найти занятие вне дома, а при моем-то отчиме это было главной заботой. Поблизости не было ни одной беговой дорожки и оставалось бегать по улицам. Я открыл, что в нескольких милях в любом направлении существовал совершенно иной мир - такие места, о которых даже не подозревал. Бегая, я мог быть кем угодно и откуда угодно. И уже не чувствовал себя несчастным ребенком из бедного района. Это было освобождением, бегством от жизни, которую никак не назовешь приятной.
- А от чего ты убегаешь сейчас?
- Я пытался в течение десяти лет убежать от тебя, от Грега, от самого себя, но это не срабатывает и ничего не меняет. Это было первое, чему я научился, когда мне было десять лет. Когда останавливаешься, оказываешься там, откуда начинал бежать. Бег никуда тебя не приводит.
- Ну, не знаю, - соскользнув с краешка стола, она слабо улыбнулась. - Он привел тебя в такие места, о существовании которых ты даже не подозревал. А самое важное… - Она сделала паузу, пока переворачивала мясо на решетке, потом присела на корточки рядом с его стулом и взяла его за руку. - Самое важное, что бег привел тебя сюда.
VI
Утром в воскресенье, когда Дорис еще только одевалась, зазвонил телефон. Поскольку Тед должен был вот-вот заехать за ними, она вышла в коридор и наклонилась над перилами на верхней площадке лестницы, чтобы лучше слышать голос дочери. Она надеялась, что это был не Тед, что он не отменял и не откладывал поездку. Она жаждала увидеть его вновь.
Вчера был необыкновенный день. Он обнимал ее, улыбался, признался, что любит ее. Господи, он даже разоткровенничался, поделился с ней своим нелегким прошлым.
И ей было любопытно, что принесет сегодняшний день.
- Эй, бабуська! - донесся снизу детский голос. Дорис вздохнула с облегчением - это звонила ее мать.
Она уже повернулась, чтобы пойти в ванную комнату, когда ее остановили слова дочери:
- Мы сегодня будем завтракать с Хэмфри, новым маминым другом. Он скоро заедет за нами. Он никогда не опаздывает. Он морской пехотинец, а им не разрешают опаздывать, ты знаешь. Он куда-то повезет нас, а потом я не знаю, что мы будем делать.
- Благодарю тебя, дочка, - пробурчала Дорис, входя в ванную комнату. Теперь мать будет любопытствовать, что это у нее за новый "друг", постарается разузнать все о нем, задаст миллион вопросов в той тревожной манере, которая всегда проявлялась у нее, когда возникал разговор о каком-либо мужчине, едва появившемся на горизонте.
Иногда ей казалось, что мать против нового замужества и хочет, чтобы она провела остаток своей жизни вдовой, верной Грегу, тоскующей о своей единственной истинной любви и чахнущей от одиночества. Ее устраивало нынешнее положение вещей: взаимоотношения Джеймсонов, Тейлоров, Дорис и Кэтрин. Если же она вновь выйдет замуж, ее новый избранник и его семья - если таковая окажется - нарушат существующий баланс. Тейлоры будут вытеснены со своего естественного места, и матери - Дорис была почти уверена - не понравилось бы это.
Она сказала однажды родительнице, что не дает ей поводов для беспокойства. Те немногие мужчины, с которыми она встречалась в недавние годы, не представляли какой-либо опасности для взаимоотношений Тейлоров и Джеймсонов. Ни один из них не вдохновил ее даже на подобие той дружбы которая была у нее с Грегом; ни один из них и близко не подошел к тому, чтобы пробудить в ней ту страсть, которая влекла ее к Теду.
Но когда она говорила это матери, Грег давно уже был мертв, а Тед оставался лишь мечтой из прошлого.
Но сейчас он вернулся.
Глядя на свое отражение в зеркале, она забрала волосы назад и закрепила их тяжелым деревянным гребнем. Потом побрызгала на себя духами и стала надевать свои "драгоценности": серьги из китового уса, маленькую дурацкую булавку на грудь, часы на левую кисть и золотую цепочку - на правую. В белом керамическом блюдечке, в котором хранились часто надеваемые украшения, осталось только обручальное кольцо.
Кольцо, подаренное Грегом.
Поколебавшись, Дорис взяла его и поднесла к свету. Оно нуждалось в чистке - бриллианты потеряли свой блеск. Симпатичное колечко стоило больше, чем Грег мог себе позволить на свою зарплату в морской пехоте при его-то расточительности. Она всегда подозревала, что большую часть стоимости кольца оплатили его родители, но никогда не спрашивала их об этом, а они молчали.
Женщина неторопливо надела его на палец левой руки, как и полагается, потом сняла и примерила на правую. Не по размеру - пальцы на правой руке были тоньше.
Слишком свободное для одной руки, но неуместное для другой.
Зажав кольцо в кулаке, она прошла в свою спальню, открыла небольшую деревянную шкатулочку на туалетном столике и положила его туда. Закрыв крышечку и отвернувшись, она вспомнила, как Тед говорил накануне об опыте освобождения. Сейчас стало понятно, что именно имел он в виду.
Впервые за десять лет она почувствовала себя действительно свободной.
Дорис уже спустилась до середины лестницы, когда ее позвала Кэт:
- Ма, телефон!
Одновременно затренькал дверной звонок.
- Скажи бабушке, что я не могу подойти сейчас к телефону, - велела мать, направляясь к двери.
Не подчинившись, дочка бросила трубку на пол и выбежала ей навстречу.
- Я открою дверь, а ты поговори со своей мамой.
- Детка, делай то, что тебе сказали.
Девочка притворно вздохнула.
- Я не собираюсь обманывать ее.
- Я и не прошу тебя обманывать. Скажи ей, что у меня гость и я позвоню сама. Попозже, если удастся.
Она дождалась, пока Кэт вернется в гостиную, прежде чем открыть дверь. На крыльце стоял Тед, разговаривавший с хозяином соседнего дома. При ее появлении он закончил разговор и внимательно посмотрел на нее. Она выбрала сегодня короткие и свободные шорты цвета хаки и легкую белую блузку, чтобы чувствовать себя удобно и не страдать от жары, но от одного его взгляда ей показалось, будто она совершенно раздета.
А ведь хотелось бы!
- Прекрасно, - только и сказал он, но так, что у нее сердце замерло.
- Хэй, - хрипло приветствовала она гостя.
Его взгляд остановился на ее лице, и он улыбнулся.
- Хелоу, Дорис.
- Хелоу, - отозвалась она. - Смотришь на меня такими глазами и говоришь только "Хелоу, Дорис". Не слишком ли это официально?
- Какими глазами?
Отступив на шаг назад, она подвергла его такой же инспекции, и замершее было сердце приятно ожило. О Господи, как же он красив! Стройный, сильный, темный, как сам грех, и вдвойне опасный. От одного его вида она вся слабеет, у нее просыпается жажда. И ее взор не в силах скрыть это.
- Ах, такими глазами, - ухмыльнулся он. - От такого взгляда меня одолевает желание…
Прежде чем он успел продолжить, распахнулась дверь и на веранду выскочила Кэт.
- Хэй, Тед. Куда мы поедем на ланч? Я уже проголодалась.
Ему понадобилась секунда, чтобы оторвать свой взгляд от Дорис, всего секунда, за которую трепетный жар, уже охвативший ее, удвоился.
- Это решать тебе и твоей мамочке, - ответил он, взглянув на Дорис.
- Что если нам поехать на огастонские пляжи? Там форт со старинными пушками, - подсказала она.
- А нельзя ли подальше от всего, что стреляет и пахнет войной, - изобразил он испуг на лице.
Девочка наградила его снисходительным взглядом.
- Ну, вы ошибаетесь. Там уже давно не стреляют, как в ваших лагерях. Это же музей, где можно только смотреть.
Дорис обняла дочь и притянула к себе.
- Вот здорово, Кэт, спорю, что туристы в Огастоне с удовольствием послушают тебя. - Теду она пояснила: - Это чудесный старый портовый городок с историческими достопримечательностями, отличными ресторанчиками. И самое прекрасное - расположен довольно близко от дома моих родителей в Флоренсвилле.
С самым бесхитростным видом Кэт подтвердила:
- Мама права. В Огастоне есть замечательные ресторанчики. А если мы окажемся близко от бабушкиного дома… Бабуська сказала, что я сегодня могу переночевать у нее, а завтра меня привезут домой.
Тед прислонился к перилам веранды и сложил руки на груди.
- Почему же ты ходишь вокруг да около вместо того, чтобы прямо попросить об этом?
- Вокруг да около, - передразнила она, растягивая гласные. - Мне нравится это выражение. Ну, я хожу вокруг да около потому, что маме попадет от бабушки за то, что она отказалась сейчас поговорить с ней по телефону. Она велела мне сказать бабуське, что ее нет…
- Кэт, - прервала ее Дорис, но дочка не обратила на это внимания.
- …и что ее срочно увезли на пикник…
- Кэтрин!
- Но я сказала, что мама еще на веранде со своим другом и что такому маленькому и наивному ребенку, как я, лучше бы не соваться туда, чтобы не видеть, что она там делает.
- Кэтрин, хватит уже! - взмолилась мать, сильно покраснев. - Ты хочешь провести ночь в доме бабушки?
- Ха, разве я непонятно говорю?
- Тогда поднимись наверх и упакуй свою сумку. Не забудь зубную щетку… И оставь там свою дурацкую бейсбольную кепку.
Когда дверь захлопнулась, Дорис зажмурилась и тяжело вздохнула. - Этот ребенок то еще сокровище, - огорченно проговорила она.
- Ты прекрасно знаешь, что так оно и должно быть. Я сам пережил это, а как может быть иначе без отца. Мне было любопытно, как ты живешь. Если бы я знал, что у тебя есть Кэт, проявил бы хоть чуть забо… внимания.
Внимания? Ее судьба даже заботила его? Оговорка Теда тронула ее.
- Как жаль, что ты ни разу не позвонил мне за последние десять лет, - с тоской проговорила она. - Обидно, что сама не сделала этого.
- Ты же не знала, где я нахожусь.
Но она могла разыскать его. В любое время за все эти годы можно было поехать в их воинскую часть и объяснить начальству ситуацию. Его бы нашли, где бы он ни был размещен, и сообщили бы, что он стал отцом, что у него есть маленькая дочурка, которая очень в нем нуждается.
Вина за то, что она этого так и не сделала, всегда мучила ее. Вот и сейчас…
- Так что за неприятность приключилась у тебя с матерью? - напомнил он своим вопросом о новых заботах в придачу к старым печалям.
- Кэт преувеличивает, но в основном все правда. Я воспользовалась твоим приходом как предлогом, чтобы отложить разговор с матерью. Послушай, Тед…
Она заколебалась. Ей так хотелось провести с ним сегодня как можно больше времени, но если он разделит сомнения, которые она собирается высказать ему, это станет невозможным. И все же она должна это сделать, иначе может поставить и его, и себя, и родителей в неловкое положение.
- Я могу завезти Кэт в Флоренсвилл после ланча. Тебе не придется туда ехать.
Какое-то время Тед изучающе смотрел на нее. Вначале ему показалось, что она просто не желает, чтобы он поехал с ними. Но в ее лице не было и намека на желание поскорее распрощаться с ним. Дорис выглядела смущенной, будто стыдилась чего-то.
- Есть какая-то причина, по которой мне не следует ехать?
- Ну, родители, разумеется, не поведут себя невежливо, однако… Понимаешь, я не очень-то бегала на свидания после смерти Грега. Не могу даже припомнить, когда это было в последний раз.
Это вдохновляло. Ему и самому нечем было похвастаться. Он смутно припомнил свое последнее свидание и то только потому, что женщина поставила ему ультиматум: будь мужчиной или убирайся. Он убрался и совершенно не жалел об этом.
- Как бы то ни было, но мои родители, особенно мать, думают, что я все еще принадлежу Грегу.
- И их может возмутить то, что ты с другим мужчиной.
Она пожала плечами.
Если посмотреть на это с казуистической точки зрения, то он мог посчитать слова Дорис за подобие комплимента - ведь родители воспримут его вторжение как угрозу ее положению неутешной вдовы. Но чисто по-человечески это выглядело несколько иначе. Вместо того, чтобы бороться за Дорис с самим Грегом, что следовало делать десять лет назад, сейчас ему придется выступать против ее родителей и, хуже того, - против отца их внучки.
Он оказался не в состоянии побороть соперника во плоти. Как же можно посягать теперь на память о павшем герое?
- А ты как думаешь, Дори? - поинтересовался он. - Кем ты себя чувствуешь? Вечной вдовой? Маминой дочкой? Или одинокой матерью, женщиной, полной нерастраченных чувств?