Ее голос угас. Они на нее даже не взглянули. Они оба сидели, зачарованно глядя на телефон. Резкий звонок разорвал тишину.
Филлида подняла руку и взяла трубку. Она вся позеленела. Губы ее пересохли, она закрыла глаза.
- Да, - хрипло сказала она.
Фрэнсис бросила взгляд на Дэвида. Он смотрел на Филлиду, как гонщик смотрит на партнера перед самым опасным участком дороги.
- Да, - повторила Филлида, с трудом шевеля губами. - Да… Это я… Филлида. О, дорогой, нет… не беспокойся… Что? О да. Да. Да… - Последнее "да" она почти прокричала, а потом была длинная пауза, пока аппарат взволнованно не затрещал. - Когда?
Глаза Филлиды вдруг широко и некрасиво расширились. Ее страх передался им обоим.
- Так скоро? Понимаю… Да, я рада. Конечно, я рада. Конечно, да. Конечно… До свидания… До свидания, дорогой…
Аппарат продолжал звонить, но она не положила трубку, а так и сидела, тупо глядя прямо перед собой. В конце концов, Дэвид подошел, взял у нее из рук трубку и положил ее на место.
- Ты ему не сказала, - укоризненно сказал он.
Филлида покачала головой и заплакала. Он отвернулся от нее и стал расхаживать по комнате, раздраженно и нервно позвякивая монетами в кармане. Это было так непохоже на его обычные немного ленивые манеры, что Фрэнсис совсем растерялась.
- Ты должна была сказать, - бросил он через плечо. - Это был единственный выход. Когда он будет здесь?
- В четверг, - обреченно прошептала Филлида.
- Через день после приезда Мэйрика? Боже мой, я надеюсь, они встретятся в поезде, и старик ему сам все расскажет.
- Нет, Дэвид, нет. Нет, я не могу это вынести. Не могу. Не могу, не могу!
Последняя фраза утонула в буре горьких рыданий. Она упала на стол, горько всхлипывая, как брошенный ребенок. Все это могло бы показаться смешным, если бы не было так страшно.
Дэвид на минуту приостановил свое кружение по комнате и, подойдя к ней, взял ее под руки и приподнял.
- Прекрати, - резко сказал он. - Прекрати, Филлида. Прекрати, слышишь? Возьми себя в руки. Ложись на кушетку и возьми себя в руки. Теперь уже ничего нельзя сделать.
Он осторожно уложил ее и накрыл пуховым одеялом.
- Поспи, - сказал он. - Тебе нужно хоть немного поспать после всего этого. Поспи и, ради Бога, постарайся найти в себе хоть немного мужества.
Это прозвучало грубо и было немного похоже на хитрую уловку.
Истерика миссис Мадригал постепенно стихала и, наконец, сменилась тихими всхлипываниями. Она лежала, закрыв лицо руками. Ее волосы разметались по шелковым подушкам. Некоторое время Дэвид смотрел на нее. Наконец, напряжение стало спадать, и в его глазах появилась прежняя беззаботность, а губы дрогнули в сострадательной улыбке.
- Бедная старушка, - сказал он, - видит Бог, мне так тебя жаль.
Она не шелохнулась, и он повернул к двери. Фрэнсис искренне думала, что он и не догадывается о ее присутствии. Во время всей этой впечатляющей сцены, которая не продлилась и пяти минут, он ни разу не посмотрел на нее. Но сейчас, по пути к двери, он вытянул руку, сгреб ее в охапку и увлек за собой из комнаты.
- Черт меня дернул во все это ввязаться! - воскликнул он, закрыв дверь.
Замечание было таким беззаботным, дружеским и, в то же время, несомненно более здравым и зрелым, чем ее собственные впечатления, которые она, моментально успокоившись, тотчас выбросила из головы.
- Извини, - смущенно начала она. - Я не знала…
Он убрал руку с ее плеча и нежно потрепал по щеке.
- Не вмешивайся в это, малыш, - сказал он. - Из любви к королю Георгу и восьми чудесам света, не вмешивайся. Сейчас не время. Это был Долли Годолфин. Перед тем, как ты вошла, по телефону сообщили, что в любую минуту он может позвонить Филлиде. Отсюда и истерика. Один Бог знает, откуда он звонил. Я забыл спросить бедную девочку. Наверное, из Басры, потому что он послезавтра собирается быть здесь. Пойдем выпьем. Может, ты и не хочешь, а вот я бы сейчас выпил чего-нибудь.
- Нет, я не хочу, не сейчас.
- Почему нет? Моя бедная девочка, ты не можешь целыми днями блуждать по этому ужасному дому. Это вредно для здоровья. Это плохо повлияет на твою нервную систему. Ты станешь истеричкой. Давай выйдем отсюда хотя бы на десять минут. Это будет означать, что парню из полицейского участка, который холит за мной с собачьей преданностью, тоже придется прогуляться. Но нам с тобой все равно.
- Они все время следят за тобой? - спросила она, и он поднял брови в искреннем изумлении.
- Дорогая, ты такая наивная и такая трогательная! Ну разве это не прекрасно? Ты как хочешь вертишь старым дураком и заставляешь его выглядеть идиотом. Иди и надень шляпку. Помни, что каждая минута, которую ты сэкономишь на сборах, - это еще один розовый лепесток в венке любви, окружающем мое сердце.
Он улыбался одними уголками губ, и на его скулах горел румяней. Они стояли на большой слабо освещенной лестничной площадке, окруженные закрытыми дверьми, за которыми собиралась с силами трагедия, нараставшая с каждым часом. Фрэнсис очень остро ее чувствовала, темную и страшную, загадочную и совершенно невыносимую.
- Нет, - решительно сказала она. - Нет, Дэвид, я не хочу.
Он положил руки ей на плечи и заглянул в ее лицо. Она никогда не могла понять, была ли эта его обычная полуулыбка злой, ироничной или странно застенчивой, как ей сейчас казалось.
- Выходи за меня замуж прямо сейчас, - сказал он и подождал, пока в ее глазах не появится недоверчивый огонек.
Он появился, и Дэвид довольно засмеялся, убрав руки и отпустив ее.
- Зачем? - Фрэнсис была все-таки слишком молода, чтобы не задать такой вопрос, несмотря на весь драматизм этого дня.
Он скорчил гримасу.
- Запятнанная йодом рука, - сказал он. - По английским законам жена не может свидетельствовать против своего мужа. Ты сама спросила, солнышко. А сейчас пойдем пообедаем.
В зале старого комфортабельного Биаррита, с его великолепными геранями, турецким ковром и благословенной атмосферой добропорядочного дома произошел незначительный инцидент. В фойе Дэвида остановил, взяв за пуговицу, господин, с которым он был явно незнаком. Фрэнсис пришлось в одиночестве идти в обеденный зал.
Бертран, старший официант, обычно так встречал посетителей, что казалось, он с самого детства находится в услужении у всей семьи. Бертран нашел для нее столик рядом с окнами на Пиккадилли, и она едва успела удобно устроиться, как увидела приближающееся знакомое лицо во главе маленькой процессии. Это была Маргарет Фишер-Спридж с целым выводком закадычных подруг, собравшихся на одну из своих бесконечных посиделок. Фрэнсис подняла голову и улыбнулась так, как улыбаются людям, знакомым с детства, и неожиданно увидела целую гамму чувств на худом птичьем лице. Сначала это была обычная формальная улыбка, потом вежливая радость узнавания сменилась тенью беспокойства. После этого губы презрительно сжались, и взгляд стал ледяным. И, наконец, это лицо превратилось в непроницаемую каменную маску, и миссис Фишер-Спридж с невидящим взглядом прошествовала мимо.
Фрэнсис впервые испытала такое сильное унижение, и внезапно поняла, что оно далеко не последнее. Весь вчерашний день вежливые телефонные звонки держали дом в напряжении. Сегодня утром, когда вышли газеты, телефон замолчал.
Когда подошел Дэвид, она сидела, задыхаясь от обиды. Щеки ее пылали. Дэвид тоже был явно рассержен.
- Чертов репортер, - сказал он, усаживаясь. - Я предложил ему письменное признание во всех грехах и полицейскую фуражку в подарок. Они вам очень надоели в доме?
- Нет, полиция за ними приглядывает.
- О да, конечно. Господи, благослови законы о лжесвидетельстве и оскорблении органов власти. Что с тобой случилось?
Он выслушал с таким понимающим выражением лица, которого раньше она у него никогда не видела.
- Где она? - наконец спросил он, оглядываясь. - Эта старая пучеглазая рыба еще жива?
- Забудь о ней. - Он улыбнулся ей и, потянувшись через стол, накрыл ее руки своими. - Ничего страшного, - весело сказал он. - Если тебя укусила рыба, сразу представь ее на сковородке. Обычно это помогает.
Он разговаривал с ней, как с ребенком. Она в душе удивлялась, почему же это ее совсем не обижает. И все-таки, это был не слишком веселый обед. Их обслуживали с подозрительной быстротой и рвением. И Фрэнсис, уже немного представлявшая себе, что на самом деле происходит, чувствовала прячущиеся за его шутками и улыбками беспокойство и легкое волнение. Он не вспоминал Филлиду, и Фрэнсис тоже не хотелось касаться этой темы, хотя кое-что здесь и нужно было бы прояснить.
Наконец, когда на десерт был поспешно подан кофе, и парочка суетливых официантов с бегающими глазами нависла в отдалении в ожидании расчета, он, пододвинув ей портсигар, улыбнулся и мягко сказал:
- В четверг приезжает Долли. Впереди буря, графиня. Застегни свою штормовку и выше нос.
- Что ты имеешь в виду?
Он откинулся в кресле и с неодобрением оглядел ее лицо. Он все еще весело улыбался, но в его глазах появилось серьезное и сочувственное выражение. Он вздохнул и пожал плечами.
- К черту всех рыб, этих старых сплетниц, - неожиданно сказал он. - Где ты была, когда здесь раньше вертелся Долли?
- В основном в Швейцарии, доучивалась. Мы с ним, конечно, часто встречались.
- Конечно, - рассеянно согласился он. - Ты его еще не забыла? Яркая птичка. Я никогда не встречал более романтичного и жизнелюбивого парня. Это вполне в его духе - вернуться с того света, когда все уже потеряли всякую надежду. Вся эта история была ужасной, просто какой-то сверхъестественной. И такой конец будет ее логическим завершением.
Они помолчали, вспоминая историю о смерти Годолфина, которая облетела весь мир. Три белых человека с кучей аборигенов оказались в немыслимых условиях, когда цель их путешествия была от них на расстоянии вытянутой руки, когда они уже видели величественные руины ламаистского монастыря Тан Квин, когда почти взобрались на опасную вершину. Ненастье сделало эту вершину недосягаемой. И начался рискованный спуск. Роберт был уже болен, а аборигены - напуганы и упрямы. Заключительный акт трагедии разыгрался, когда Годолфин сломал ногу, пробираясь по узкой неудобной тропе. Три дня они боролись с непогодой и по очереди его несли. На третью ночь они расположились на краю заснеженной площадки. А ночью Годолфин исчез. Его нигде не было. Недалеко они обнаружили прикрытую снегом расселину. Удивительно, как он мог туда самостоятельно добраться. Аборигены совсем потеряли голову от страха, и в конце концов, европейцы, совершенно обессилевшие от безнадежных поисков, вынуждены были признать, что оставаться здесь больше нельзя и промедление равносильно смерти, стали пробираться дальше. Дэвид покачал головой.
- Поразительно, - сказал он. - Чудо. И это так на него похоже. Но не все еще окончательно понятно. Нет, не все.
Фрэнсис выпрямилась. Обед и перемена темы вернули ее к реальности. Она рассердилась на Дэвида.
- Не нужно о Годолфине, - горячо возразила она. - Все совершенно понятно. Ты позволил Филлиде втянуть себя в глупую сентиментальную историю, которая при других обстоятельствах могла бы показаться волнующей и даже трагической. Но сейчас она выглядит совершенно идиотской. Не будь слепым глупцом. Я знаю, что Филлида, слава Богу, не любила Роберта. Но, кажется, даже она не думает о том, что Роберта все-таки кто-то убил, и что Лукар сбежал, но… но, похоже, полиция им совсем не интересуется.
Она расстроенно и беспомощно смотрела на него.
- Неужели ты не видишь, ты, глупый романтик, что они интересуются тобой?
Он сидел очень тихо, без всякого выражения глядя на нее. И в ее голове вспышкой пронеслась мысль, что именно так он смотрел тогда ночью, когда она увидела его в окне гостиной. Именно так, без всякого выражения на лине.
Когда он заговорил, он сказал именно то, что она ожидала услышать. И это была совершенно бессовестная неприкрытая правда:
- Ты ревнуешь, малыш?
Фрэнсис встала. Она совершенно позабыла о невыносимом нервном напряжении последних двадцати четырех часов. Неудивительно, что она потеряла контроль над собой.
Дэвид догнал ее, когда она уже переходила через дорогу. Он ничего не говорил, но пытался приноровиться к ее маленьким шагам, и они шли в горьком и напряженном молчании. А мимо проходили праздные прохожие, проплывали дорогие антикварные магазины, в чьих витринах одинокие картины и драгоценные ожерелья редкостной красоты взывали к самым взыскательным покупателям двух континентов. Не проронив ни слова, они дошли до Сэллет-сквер.
Стайка операторов накинулась на них, как только они подошли к пустому дому на углу улицы. Они спаслись бегством: побелевшая от гнева Фрэнсис и Дэвид со сжатыми губами и потемневшими глазами, крепко сжав ее руку и увлекая за собой через площадь. В хмурой ноябрьской дымке они увидели несколько молчаливых прохожих с вопросительными взглядами, которых вежливо оттеснял от дома сердитый констебль. Одну женщину Фрэнсис запомнила на всю жизнь. Плотная бесформенная фигура в шляпке, которые были криком сезона года два назад, стояла на краю тротуара с огромной сумкой для продуктов в руках. Расширившиеся от ужаса глаза жадно взирали на темные, мрачные окна дома 38. Как все благовоспитанные леди, она бы никогда не показала миру свои эмоции, если бы не вся эта страшная история!
Мисс Дорсет встретила их в холле. Патетическое выражение ее лица, распухший покрасневший нос и мокрые от слез глаза кричали о новой катастрофе, разразившейся в доме. Ее рассказ был страшен в своей простоте. Мэйрика задержали в Бриндизи. Вполне обычные для поездки по Востоку обстоятельства, которые никогда нельзя предвидеть заранее. В самолете летел больной желтой лихорадкой, и весь экипаж и пассажиры были посажены на карантин в итальянском аэропорту. Ничего нельзя было поделать, нечем было помочь. Мэйрика задержали как минимум на две недели.
- Он был таким расстроенным, когда мы разговаривали по телефону, - грустно сообщила она. - Он только что прочитал о смерти Роберта в газетах. Я думала, его хватит удар, беднягу. Какое страшное потрясение для него!
Фрэнсис рассеянно посмотрела на нее. Еще одно несчастье, на сей раз пришедшее извне, казалось, разрушит все окончательно. Только сейчас она поняла, как надеялась на Мэйрика. Тайная мысль, что завтра уже все будет в порядке, держала ее на плаву, позволяла хоть как-то держаться. А теперь она опять оказалась в одиночестве, в таком отчаянном и страшном одиночестве.
В ее мысли вмешался голос мисс Дорсет, обращавшейся к Дэвиду:
- Миссис Мадригал прислала записку, что вы собирались увидеться с мистером Вортингтоном… адвокатом. Это замечательно, - искренне сказала она. - Я, конечно, с ним уже разговаривала, но такие дела должны решать мужчины. Не знаю, почему, наверное, это такая традиция. Я не думала, что это… это так быстро произойдет. Сегодня утром делали вскрытие. Мистер Бриди звонил патологоанатому, когда вас не было. Боюсь, все случится послезавтра.
Дэвид нахмурился. Его волосы слегка растрепались. На красивом мужественном лице было такое выражение, будто он видел какую-то жалкую безвкусицу.
- Вы имеете в виду похороны? - сказал он. - Послезавтра? Правда? Не слишком ли поспешно?
- Нет, совсем нет, - мисс Дорсет покраснела. - Эта… операция закончена, и патологоанатом предложил, очень осторожно, конечно, что…
Она замолчала, и он кивнул, как бы внезапно что-то решив.
- Конечно, - быстро проговорил он. - Я забыл. Очень хорошо. Я зайду туда. И встречусь с мистером Вортингтоном. Наверное, я должен это сделать очень осторожно?
- А-а, наверное. Миссис Айвори уже консультировалась, но я думаю, нужно сделать все очень осторожно. Я пойду и спрошу у нее. Или вы сходите, Фрэнсис?
- Нет, - сказала Фрэнсис с внезапной решимостью. - Лучше идите вы. Я поднимусь позже. Я хочу поговорить с мистером Филдом.
Она подождала, пока женщина совсем скрылась из виду и затих стук каблуков, а потом пошла в гостиную. Он, ссутулившись и засунув руки в карманы, последовал за ней.
- Ты знаешь, Филлида меня попросила, - сказал он. - Кто-то должен это сделать для бедной девочки. Все это ужасно неприятно.
В его голосе не слышалось сожаления или извинения, и она опять почувствовала себя очень одиноко. Сама того не сознавая, она перебирала в уме все неприятности этого дня. Это его замечание окончательно расстроило ее, и она, совершенно неожиданно для самой себя, неловко заявила:
- Послушай, Дэвид. Вся эта история никуда не годится. Я имею в виду прошлую неделю, начиная с того дня, когда ты был ужасно добр и сделал мне то предложение. Никто тогда не знал, что с нами всеми случится. Ты не хотел бы разорвать нашу помолвку? Даже если мы будем глупо выглядеть, это бы прояснило некоторые сложные веши. Мне кажется, что я втягиваю тебя во всю эту грязь. И с каждым днем становится все хуже и хуже. Мне так плохо и стыдно. - Она говорила, чувствуя, что щеки ее горят. Но она не могла себе представить, какой юной, беззащитной и немного взъерошенной выглядит она в глазах Дэвида. Она начала, решительно глядя прямо в его лицо, но после первых же слов растерянно перевела взгляд на оконное стекло и сквозь тонкие шторы разглядывала площадь за окном. - Думаю, так было бы лучше, - сказала она и замерла в ожидании. Она не знала, что хотела услышать в ответ, никакого обдуманного решения у нее не было, но она была так искренна. Сначала Фрэнсис показалось, что он смеется над ней, но его долгое молчание озадачивало. - Тебе лучше расстаться со мной, - честно сказала она. - Мы, вся наша семья, сейчас как прокаженные, я это отлично понимаю. Тебе не нужно тонуть вместе с нами из-за каких-то дурацких приличий. Ты сможешь держаться от нас подальше, после того как мы расстанемся.
Он опять оставил ее слова без ответа, и в комнате повисло неловкое молчание. Наконец он кивнул головой.
- Это было бы здорово, - просто сказал он. - В нашей ситуации это самый лучший выход.
Он засмеялся и подошел к ней.
- Дорогая, - сказал он. - Ты просто прелесть. Свежая, чистая и непорочная фиалка на лесной тропинке. Никаких комплексов, никаких тайных замыслов, чистая и неподдельная юная женственность. Это удивительная редкость, и это так чертовски привлекательно. Как правило, именно на этом ломаются старые глупые холостяки. Но все-таки послушай меня.
Он опять повернул ее к окну и показал на одинокую фигуру, подпиравшую ограду на плошали.
- А вот и он, - сказал Дэвид. - Фуражка, ботинки и все остальное. Если я уйду из дома, он тоже уйдет. Вот в чем печальная правда. Впервые в жизни старик в ловушке, графиня.
Она почувствовала, как он сильно сжал ее плечо.
- Если бы его здесь не было, ты бы ушел? - спросила она.
- Мой Бог, конечно, да, - сказал Дэвид Филд.