- Хорошо. - Лере сейчас, как никогда, нужен был оптимизм подруги.
- У меня остались телефоны маминого врача-онколога. Профессор Батурин - прекрасный человек. Я договорюсь, он тебя возьмет к себе в отделение.
- Хорошо, - размазывая слезы по щекам, потрясла головой Лера.
- Ты еще не написала заявление на увольнение?
- Нет.
- Вот и отлично. И замечательно. Пусть Дворник оплачивает хотя бы больничные тебе.
- Ага, - поддакнула Лера. Мысли ее были далеко, с Крутовым.
Господи, что тебе стоит? Четыре года. Только четыре года - и она будет готова.
На заседании коллегии администрации присутствовало только физическое тело Крутова. Душа и мысли оставались на втором уровне скромного холостяцкого жилища, где беспокойно металась на подушках и сбивала простыни любимая женщина.
Игнатьевна сейчас, наверное, печет тонкие блинчики, мечтательно думал Василий, и взгляд его окончательно замаслился. Хотя блинчики находились под строжайшим запретом, как пагубно влияющие на работу пищеварения и вообще, Игнатьевна с завидным постоянством нарушала запрет.
Отвлекая от благостных мыслей, Крашенинников сопел в соседнем кресле, в которое с трудом втиснулся, шуршал бумажками, вертелся и толкался локтем.
- Перерыв до четырнадцати тридцати, - объявил почтенному собранию секретарь.
- Давай скорей, все разметут сейчас, останется один салат оливье, - шепнул Борисович, стартуя из кресла.
Действительно. Сильные мира сего ходко потрусили в буфет, мало чем отличаясь от оголодавших великовозрастных оболтусов в летнем лагере: похоже, в детстве вместо БЦЖ им привили привычку работать локтями.
Борисович, пыхтя, теснил конкурентов пузом.
Погруженный в воспоминания, от которых ускорялся пульс, Крутов сложил в кейс пресс-релиз, увесистую пачку сопутствующей макулатуры и блокнот, в котором накалякал несколько рожиц. Если он и испытывал голод, то совершенно другого рода.
По счастью, предсказание Борисовича не сбылось.
Выбрав мясо по-французски и зеленый салат, который Борисович тут же обозвал "силосом", Крутов устроился за столом и вяло ковырялся вилкой в тарелке.
Зато Крашенинников не страдал отсутствием аппетита. Василий только хмыкнул, насчитав семь блюд.
- Отвянь, - в ответ на ухмылку приятеля цыкнул Борисович, - скажи-ка лучше, что это у тебя глаз так блестит? Лямур-тужур?
- Тужур, тужур, - не удержался от улыбки Василий.
- Тебе вообще есть не обязательно, ты сыт любовью.
- Завидуешь?
- Завидую, - не стал лукавить basso profondo.
- Влюбись, кто тебе не дает?
- Не всем же так везет.
- Это правда. - Мечтательный взгляд Крутова переместился за окно с вертикальными жалюзи приятного кремового оттенка. - Чаще случаются неожиданные вещи, чем ожидаемые. Кто это сказал? Плавт?
- Что делается, - хмыкнул Борисович. - И чего это тебя так прет? Баба как баба, интересно, что ты в ней нашел?
Крутов перестал жевать и по неясной причине насторожился. Неприятное предчувствие зародилось под сердцем, распространилось со скоростью стихии по организму и отдалось легким покалыванием в пальцах.
- Это ты о ком?
Увлеченный телятиной по-веронски, Борисович не обратил внимания на сторожевую стойку Василия:
- Ну, эта чухонка, журналистка Ковалева - что ты в ней нашел?
Стиснув вилку так, что побелели костяшки пальцев, Крутов на всякий случай огляделся: солидняк, неторопливо поедающий свой обед, расторопные девчонки-буфетчицы, редеющая очередь и симпатяги в штатском при входе. Любое поползновение с его стороны будет пресечено мгновенно - вон один уже пропахивает глазами столики. Нет, не здесь. Может, вывести Крашу за угол администрации и там вздуть?
"Успокойся", - велел себе Крутов и разжал кулак, в котором осталась вмятина от вилки. Успокойся.
В это мгновение до Василия окончательно дошел смысл сказанного.
- Борисыч, а откуда ты знаешь про журналистку? - От волнения Крутов даже дал петуха.
- Что с тобой? - Крашенинников с удивлением разглядывал раздувающиеся ноздри приятеля. - Что я такого сказал?
- Ничего, если не считать, что я тебе о Ковалевой ни слова не сказал.
- У меня свои источники. - Борисович перестал жевать, его отечная физиономия окаменела. С такой рожей только потасовки в трактирах устраивать или на лесных дорогах мирных обывателей грабить, подумалось вдруг Крутову.
- Борисыч, откуда ты узнал про нас с Ковалевой?
- Да так, - процедил бизнесмен, не спуская острого взгляда с Крутова, - мы с ней поспорили. Она выиграла.
Василий испытал сиюминутное чувство гордости за Леру.
- О чем спорили?
- На тебя.
- Что?! - Губы Василия тронула недоверчивая улыбка. Мозги отказывались воспринимать услышанное.
- Что слышишь. Наверное, я должен был тебя предупредить, но сам знаешь, как это бывает: дал слово, пришлось молчать. Ты, Вася, в бабах не разбираешься. Она легла с тобой ради акций "Бланк-информ", между прочим. Она бы и со мной легла, если бы не пари.
Крутов и сам не понял, как он вцепился в лацканы льняного пиджака Борисовича и встряхнули так, что profondo, не ожидавший такой стремительной атаки (зря, что ли, Крутов проводил три раза в неделю по два часа в спортзале), выронил нож и вилку.
В те несколько секунд, пока решалась судьба схватки, пальцы Василия сами разжались.
Присутствующие озирались на звон столовых приборов, тревожное дуновение пробежало по небольшому залу. Василий не обращал никакого внимания на секьюрити, замерших в ожидании, на застывших с возмущенно открытыми ртами дамочек из департамента культуры - Василий соображал.
А когда сообразил, перестал дышать, будто ему плеснули в лицо воды: "Она легла с тобой ради акций "Бланк-информ" - почти то же самое сказал аноним по телефону".
Неужели Борисович?
А что? Протуберанцы в биографии profondo дают волю воображению: из консерватории его поперли за драку - раз, замечен в неблагонадежных связях с криминалом - два.
Или все это невероятное совпадение, или аноним - Борисович.
Идиот, обозвал себя Крутов. Звонил не Крашенинников - такой бас невозможно перепутать, да и не по статусу Борисовичу подобными делами заниматься. Поручил своим шестеркам.
- Что за чушь?
- Никакая не чушь. Ковалева поспорила со мной, что с нею ты забудешь свою большую любовь.
Василий совсем запутался:
- Какую любовь?
- Из-за которой ты две недели торчал в Демидовке в коматозном состоянии. - Борисович осклабился. - Седина в голову - бес в ребро, а?
Ошеломленный Крутов расслабил узел галстука и повертел шеей:
- Не может быть.
Борисович с оскорбленной миной вернулся к телятине:
- Спроси у нее, если не веришь.
- На акции? - не мог прийти в себя Василий.
- Представь себе, - продолжал Крашенинников, подвигая следующее блюдо. - Правда, ходят слухи, что "Бланк-информ" банкрот и за долги будет распродан. Так что мне, можно сказать, повезло. Кстати, у меня с самого начала не лежала душа к издательскому бизнесу.
- Поздравляю, - усмехнулся Василий. Все-таки приятно узнать, что развели не только тебя.
Прокравшись мимо тюля из органзы, косой солнечный луч скользнул прямо в изголовье постели и улегся на лицо Валерии.
Потревоженная, Лера открыла один глаз, обшарила подслеповатым взглядом комнату и вспомнила: она у Крутова.
И все остальное - шепот, стоны и всхлипы, упоение от обладания и восторг соития - тоже вспомнила. Воспоминания были такими острыми, что Лера моментально зажглась.
И все это - ей, жалкой нищенке, сидящей на паперти и выпрашивающей подаяние:
"Ну, отмеряй мне еще немного, Господи, ну, по терпи".
Молитвы срывались с губ сами собой. Но чаще это были претензии и обиды.
Обиды чередовались со страхом неизвестности и благодарностью к той самой жизни, которая взяла ее за горло, но позволила напоследок насладиться любовью к мужчине.
Осторожно, стараясь не потревожить то страшное, что засело у нее в мозгах, Лера приподнялась на локте. На ней была футболка Василия, едва прикрывавшая попку, и стринги.
Снизу доносились слабые звуки, похожие на постукивание кастрюль. Домработница Игнатьевна, догадалась Лера. Вот елки-палки.
Игнатьевну Лера по непонятной причине жутко стеснялась и встречи с ней предпочла бы избежать.
Сколько же времени? Напольные часы стояли именно там, где поставила бы их Лера, если бы у нее была своя квартира.
Вечно у них с мужем возникали разногласия по поводу обстановки. Казимир презирал сдержанную респектабельность классики, тяготел к хайтеку и модерну и ругал Леру за то, что она несовременная, неотесанная. Клуша…
А в доме Крутова Леру посетило чувство, будто она здесь провела детство. Выросла и уехала, потом вернулась и испытывает радость узнавания вещей и предметов. Немного отвыкла и привыкает снова. Так случается.
Так сколько же времени? Неужели десять? Лера прикрыла козырьком ладони глаза. Точно, десять. Ничего себе!
Со страхом и надеждой прислушиваясь к себе, выскользнула из-под одеяла и несколько секунд постояла на ковре, ощущая приятное шерстяное покалывание босыми ступнями.
Та-ак. Никакой надежды, один страх - комната поплыла перед глазами, полы закачались, мелькнула люстра, и Леру накрыла ночь.
Очнулась Валерия оттого, что кто-то совершенно беспардонно похлопывал ее по щекам. Похлопывания были чувствительными, и сознание потихоньку возвращалось.
- Благодать-то какая, радость-то какая. - Над Лерой склонилось круглое лицо, курносое, безбровое и совсем не страшное. Лера открыла веки. Склонившееся лицо плавно перетекало в грудь кормилицы, увеличенную рюшами на бирюзовой кофточке. - Как ты себя чувствуешь, миленькая моя?
- Вы Игнатьевна? - сообразила Лера. Бирюзовые рюши приковывали внимание.
- Она самая. Миленькая моя, ты встать можешь?
- Попробую. - Еще кружась в каком-то дьявольском танце, Лера села и под голубиное воркование домоправительницы осмотрелась.
- Тихо-тихо, вот так, все хорошо. Сколько уже, миленькая?
- Чего сколько? - тупо спросила Лера, прислушиваясь к неприятным ощущениям в желудке и общему состоянию разбитости.
- Срок какой?
- Чей срок?
- Малахольная какая-то, - пробормотала Игнатьевна. - Ты, миленькая, не зашиблась?
- Не сильно, - поморщилась Лера, потирая локоть.
- Давай, - приговаривала Игнатьевна, пытаясь поднять Леру с пола и по очереди беря ее безвольные руки в свои - горячие и мягкие, - давай поднимайся, миленькая. Пойдем, чайку с блинчиками попьешь. У меня уж блинчики готовы. С творожком - тебе полезно сейчас. А может, тебе чего-нибудь хочется? Так я мигом. Радость-то какая. Васеньке-то давно пора уже пеленки стирать.
Из всего этого нагромождения фраз и слов Лера вычленила последнюю, смонтировала ее с первой, и вышло… Вышла какая-то несусветная чушь.
* * *
Господи ты боже мой! Недомогание в комплексе с задержкой. Набор симптомов навел бы на определенную мысль даже девственницу, даже воспитанницу отдаленного скита, никогда не покидавшую церковной ограды, а тридцатипятилетняя клуша ничего не заподозрила.
Если бы не Игнатьевна, Лера бы еще несколько недель продолжала жить с уверенностью, что клетки ее организма поражены раковой опухолью и пора подводить итоги и пи сать завещание. Духовное, потому что материальных ценностей Лера, как оказалось, не нажила.
Впрочем, диагноз "беременность двенадцать недель" тоже требовал подведения некоторых итогов…
Господи ты боже мой, почему?
Стыдно признаться, но Лера испытывала не радость, а шок.
Здорово, конечно, что опухоль не подтвердилась, но еще лучше, если бы и беременность тоже не подтвердилась.
Нормальное физиологическое состояние? Как бы не так.
Кто только придумал такую глупость про беременность. Мужчина или старая дева. Или плодовитая мамаша, родившая дюжину детишек, не отходя от плиты.
Нормальное физиологическое состояние… Как же, как же.
Что касается Валерии Ковалевой, то налицо как раз ненормальное физиологическое состояние.
После двух выкидышей риск увеличился - это сказала Марина, а ей можно верить. В общем, как говорят у них в "Ведомостях", полный абзац.
На парковке перед зданием в римском стиле машина остановилась. Пройдя под колоннами, Лера прочитала вывеску: "Поликлиника МВД".
Направляющая рука Бочарниковой направляла Леру до тех пор, пока не вылезла вся правда.
Господи ты боже мой, почему?
Замечательный врач-онколог Батурин оказался настолько замечательным, что сразу направил Леру… к гинекологу.
Гинеколог - чопорная дамочка с синими тенями до самых бровей - в тонкости не вдавалась, направила на УЗИ и выдала заключение. Остальное ее не касалось. Где наблюдается В.К. Ковалева? В женской консультации?
В женской консультации, подтвердила В.К. Ковалева. Прекрасно, там и пройдете полное обследование. Лера поблагодарила и забрала выписку.
Женская консультация… Вот где начало и конец всему.
- Поздравляю, подруга. - Прибитая новостью не меньше Леры, Галка привалилась плечом к стене возле кабинета. - И кто счастливый отец?
Упс. Всякому вранью рано или поздно приходит конец - это Лера усвоила с младых ногтей.
- Давай потом, - выжала она из себя.
- Автор-то хоть известен? - не отставала Галина.
- Известен, - утешила подругу Лера.
- Ну слава богу! Девочка моя, в последнее время ты не перестаешь меня удивлять.
Лера взмолилась:
- Галь! Потом - это значит: не сейчас.
- Ладно. Одно тебе скажу: это все же лучше, чем опухоль мозга, а? Тьфу, тьфу, тьфу, - сплюнула Галка. - Ты как знаешь, но это нужно отметить. Давай закатимся куда-нибудь!
- Закатимся? Да ты хоть представляешь, как мне паршиво? - Душевная глухота Бочарниковой задевала.
- Привыкай, подруга, так теперь и будет.
Судя по виду и тону, Галка и была той самой девственницей-многодетной мамашей, которые утверждают, что беременность - нормальное физиологическое состояние.
Лера фыркнула:
- Тебе-то откуда знать?
- Твоя правда. - Веселье сошло с лица Бочарниковой, и Лера почувствовала себя последней свиньей.
- Ладно, давай куда-нибудь закатимся. Только есть и пить будешь ты, а я с некоторых пор люблю смотреть.
Галка подмигнула:
- Хорошо, что не подсматривать.
За свои сорок два года Крутов еще ни разу не был ставкой в чьем-то споре. Ощущение было мерзким, будто его проиграли в карты.
Теперь он знает истинную цену Ковалевой.
Остаток дня Василий мучился вопросом: что делать с этими знаниями? Как теперь себя вести с этой чумой и холерой от журналистики?
Крутова бросало из крайности в крайность: от "Забудь весь этот бред" до "Держись от нее подальше".
Чаша весов склонялась к первому варианту, но тут мешало одно но. Желание забыть имелось, а воли забыть не было. И терзания начинались сначала: как она могла? И это после их совершенно потрясающих - Крутов был в этом убежден абсолютно - ночей? Отвратительнее лгунов только хронически непунктуальные люди, а Ковалева вмещала в себя оба порока.
Ноги не несли домой.
Отпустив Влада, Крутов забрел в ближайший к дому бар и часа два добросовестно наливался пивом.
- О, конечно, теперь звонит, - увидев на дисплее улыбающуюся Леру, проворчал Василий. - Лерочка-холерочка. У, ведьма.
- Ты еще долго? - спросил в трубке ласковый, как полагается ведьме, голос. - Я не ужинаю, жду тебя. Хотела с тобой поговорить.
- Да, - встрепенулся Василий, - я тоже хотел поговорить. Скоро буду.
Но собраться с духом и посмотреть в лживые глаза так и не смог, и, переключившись на коньяк, еще какое-то время оставался в баре.
К концу вечера Василий немного потерял ход мыслей, акценты несколько сместились. Обида притупилась, на ее место выдвинулась ревность: Лера заключила сделку с Крашей, с этим навозным жуком, с этим боровом, с этим мазилой, который из десяти выстрелов по цели не сделал ни одного попадания.
К моменту, когда Василий надавил на кнопку звонка собственной квартиры, его посетило совсем уж далекое от обиды чувство - тщеславие оттого, что у него в квартире находится его женщина, которая без него не ужинает, сидит у телевизора, волнуется, переключает каналы…
Фу, почему же так тошно?
Почувствовав голод, Лера стянула со сковороды два блинчика и посмотрела на часы. "Мог бы уже прийти, - с обидой подумала она, - знает же, что я жду".
Блинчики оказались воздушными, со сладким ванильным запахом - мечта гурмана, а не блинчики, и Лера стащила еще два, после чего ей неудержимо захотелось прилечь.
Как Белоснежка, прикорнула на диване в гостиной и пропустила возвращение Крутова. Встреча вышла совсем не та, какую она себе представляла.
Никаких нежных объятий и поцелуев не последовало.
- Таблетки не забыла выпить? - вместо нежных объятий и поцелуев сурово спросил Василий, возвышаясь над диваном и покачиваясь. Ворот рубашки расстегнут, галстук приспущен - мизансцена "Герой в салуне".
Лера с удивлением поняла, что Крутов пьян. От разочарования захотелось немедленно заплакать.
- Боже мой, ты пил?
- Да так, по случаю выпил. - Стаскивая туфли, Василий то и дело приваливался к дивану. - Случай, понимаешь, представился. Дай, думаю, выпью, может, забуду, какими подлыми и мелкими бывают людишки.
- Помогло?
- Не совсем. - Василий совершил героическую попытку снять пиджак, но потерял равновесие, и Лера поддержала его.
Руки путались в рукавах, пальцы - в пуговицах, война с пиджаком затягивалась, и Лера снова пришла на помощь.
- Из-за кого ты так?
- Из-за женщины - из-за кого ж еще, - поразился Лериной бестолковости Василий. Общими усилиями пиджак наконец был побежден и водворен на спинку стула.
- Коварная? - хихикнула Лера, отгоняя липкий страх.
- Еще какая коварная. Понимаешь, поспорила на меня. Вернее, поспорила на акции, что я ее это… трахну, короче, и обо всем забуду. Обо всем забыть - ништяк, а?
Лера закусила губу и уперлась взглядом в рисунок на ковре. Не этого ли она ждала и боялась? Besame mucho.
- Ты выиграла акции, а не купила, - обличил наконец лгунью Василий.
- Прости, - выдавила Лера, подняла глаза и столкнулась с неожиданно трезвым взглядом.
- Не могу, - мотнул головой Василий и рухнул на диван. Буквально через секунду с дивана донесся храп.
Лера стащила с пьянчужки брюки, тщательно сложила и отнесла в гардеробную. В спальне нашла плед, вернулась и укрыла подгулявшего любимого мужчину - что еще она может сделать на прощание?
"Так тебе и надо, - вертелась бодренькая мысль, - так тебе и надо. Никакая ты не клуша, тряпка, рохля, размазня. Ты - змея подколодная, подлая, лживая тварь, предательница, исчадие ада. Мария Медичи".
Лерой овладела апатия. Не стоит ждать, когда этими эпитетами тебя наградит трезвый Крутов. Пора домой. Загостилась.
Громыхнула входная дверь - на вахту заступила Игнатьевна.