И на этих словах, дождавшись, пока Банан оденется и прихватит с собой никелированный сосуд, Вилли вышел из квартиры.
От Китайского квартала до Рамблас совсем недалеко. Вилли быстро и уверенно шел вперед, держа за ориентир статую Колумба.
Банан так же быстро шагал за ним, широкая, почти квадратная спина заслоняла восходящее барселонское солнце, человек-монстр, крабоящик, неразгаданный кроссворд, вот кем был сейчас для Банана Вилли.
Напряжение нарастало.
Оно догоняло со стороны порта, с моря.
Хищно поглядывало темными глазами на встречных прохожих.
И двигалось навстречу - уже не с моря, а из города там, где высится здание Международного торгового центра, где торчат мачты подвесной дороги, где кабинки фуникулера плывут над тобой, одни, направляясь в сторону горы Монтжуйк, другие наоборот - вниз, к конечной станции, рыбацкому поселку Барселонете.
Банан ничего не мог понять.
С того момента, как они с Марго поднялись на палубу плавучего казино, все вышло из-под контроля.
Впрочем, может, это случилось и раньше - в ту самую минуту, когда он решил, что ему надо поехать с Ириной на Крит.
Или еще до того, в далеком городе у далекого моря, когда, вломившись воскресным днем в свою старую школу, он достал из курящейся азотом емкости то, что уже какую неделю таскает с собой, только непонятно - зачем.
Но если подумать, то контроль над ситуацией был утерян им в ту ночь, когда он, пьяным до галиков, уснул в отеле со странным названием "Пиратская бухта", и ночью к нему в номер вломился тот самый тип, что сейчас мощно шагает впереди, крабоящик, человек-монстр, неразгаданный кроссворд, МС Адамастор, Дикий Вилли, ведущий за собой Банана на веревочке.
Внезапно Вилли остановился и махнул рукой.
А потом нырнул в ближайшую подворотню.
Банан следовал за ним, Вилли уже входил в открытую дверь небольшого бара.
- Жрать хочется! - сказал он Банану, когда тот нагнал его у стойки.
У Максима все еще трещала голова, ему хотелось не есть, а опохмелиться.
- Хереса выпьем, - сказал Вилли, - и закусим, тут клевые тапас!
Они взяли хереса, тарелочку с хамоном, тарелочку с кальмарами в кляре, "кальмарес фритос" а также "мансанильяс" - оливки без косточек, фаршированные красным перцем.
Голова у Банана начала приходить в себя, но он чувствовал, что напряжение все растет.
Вилли слез с табурета и пошел к телефону, стоящему на дальнем конце стойки.
И опять начал звонить.
Но снова не дозвонился.
Тогда они выпили еще по хересу, а потом - по крепкому кофе.
И вновь оказались на улице.
- Куда мы идем? - спросил Банан.
- Я звоню, - ответил Вилли, - а ты смотришь город, представь, что ты - турист!
Банан попробовал представить себя туристом.
Как турист он пялил глаза на "Каса Мила", думая о том, что такого кривого здания никогда еще не видел. Как турист уставился на "Саграда Фамилия", и через несколько минут ему стало казаться, что устремленные ввысь башни есть не что иное, как застывшие на солнце чудовища, которые как раз сейчас начнут просыпаться, нагнут свои головы, хищно ухмыльнутся, а потом кинутся на него. Как турист он поднялся вслед за Вилли на гору Монтжуйк, обошел вокруг крепостной стены, добрался до насыпного вала и вдруг застыл, почти перестав дышать.
Потом все же сделал вдох, затем - выдох, и вновь посмотрел вниз.
В белесоватой, влажной дымке перед ним распахнулась Барселона. С торжественными шпилями соборов и огромной чашей стадиона "Ноу Камп". С Готическим кварталом и Триумфальной аркой, с базиликой Санта-Мария-дел-Мар и парком Гуэль. С бульваром Рамблас и статуей Колумба, за которой начинался порт. Отсюда хорошо была видна гавань, и длиннющий насыпной мол, у которого двумя белыми призраками парили на едва различимой с высоты горы Монтжуйк водной глади Средиземного моря круизные многопалубные лайнеры. Но напряжение никак не отпускало, а Вилли все звонил и звонил чуть ли не из каждого встречающегося на пути автомата, но все без толку.
И они вновь спустились в город, странными путями Вилли довел его от фуникулера до площади Каталонии, они прошли подземным переходом и вынырнули из него как раз напротив "Hard Rock Cafe".
Тогда-то Вилли и сказал ему:
- Это великий город!
А потом произнес:
- Это крутой город, чувак!
Время перевалило за три, в разгаре была сиеста.
В животе опять квакало.
Они зашли в Макдоналдс, что в самом начале Рамблас, взяли по гамбургеру, коле и кофе и поднялись с подносами на второй этаж.
У Банана кружилась голова.
Он надкусил нелепую американскую булку и подумал, что город за окном встречает его очень странно хотя в первый раз он попал в город, где хотел бы жить.
До этого он жил там, где ему доводилось жить, а тут ему этого сразу захотелось.
Но он был здесь незваным гостем, с документами на имя невнятного коста-риканского господина, да и сопровождающий его то ли компаньон, то ли наперсник пусть и чувствовал себя здесь как рыба в воде, был слишком темен кожей, и глаза его таили в себе нечто, чему Банан никак не мог подобрать определения.
Максим вдруг подумал, что не исключено - сегодня он умрет.
Но если где и умирать, то именно в Барселоне, тогда на какое-то время, но ты все равно станешь частичкой этого города.
Хотя бы потому, что в графе "Место смерти" напишут: Барселона…
Банан дожевал гамбургер, выпил уже остывший кофе и спустился вниз.
Вилли опять звонил, было ясно, что на этот раз Адамастор дозвонился.
Говорил он с кем-то на испанском, безбожно коверкая слова, а потом вновь перешел на английский.
Но Банан ничего не слышал, он даже не пытался прислушиваться - чему быть, того не миновать, время подошло к четырем, сиеста заканчивалась, с платанов на Рамблас опадала сухая листва, а зеленые пятипалые листья шелестели на свежем ветерке, дующем со стороны порта.
Вилли вышел из Макдоналдса следом и сказал:
- Через час нас ждут!
- Кто? - поинтересовался Банан.
Вилли стал необыкновенно серьезным, помолчал минуту, а потом ответил:
- Один мой старый знакомый, еще с Брайтона…
Банан все понял.
Пока они летели на Кипр, а потом ждали в Никосии рейса на Барселону, Вилли успел рассказать ему не только о том, как он чуть не пришил своего отчима, но и как в его жизни появился человек, называющий себя Даниэлем.
И еще он обмолвился о Белом Тапире.
Когда Вилли заговорил о Белом Тапире, то голос его начал дрожать.
И он странно посмотрел на Банана и на никелированный термос с ампулой.
Но потом объявили рейс на Барселону, они пошли к нужному выходу, и было уже не до рассказов.
А сейчас загадочный Даниэль ждал их через час.
Судя по всему, это было недалеко - Вилли умерил свою прыть и лениво шел по Рамблас.
Они остановились у живых скульптур - Банан так и не смог понять, кого они изображают.
Затем притормозили у большой клетки с попугаями, и Вилли вдруг принялся щебетать, а попугаи недовольно хрипели в ответ, и Банан засмеялся.
Вилли посмотрел на часы.
Оставалось еще с полчаса, они присели за столик в первом встречном кафе, и Вилли заказал пива.
Банан почувствовал, как напряжение спадает вместо этого подползает страх.
Платаны все так же лениво шелестели зелеными пятипалыми листьями, а желтые медленно отрывались от ветвей и плавно падали на бульвар.
Банан незаметно проверил, как держится на ремешке термос.
- Пойдем! - наконец сказал ему Вилли.
Банан молча кивнул.
Вилли расплатился и повернул в сторону ближайшего перекрестка.
Они перешли на другую сторону, Вилли внимательно смотрел по сторонам.
Внезапно он остановился, потом вновь пошел - между двумя домами была узкая щель, и Вилли нырнул в нее.
Банан последовал за ним.
Это был жилой квартал, но первые этажи сплошь заняты офисами.
Было тихо и безлюдно.
Шум Рамблас остался позади, они вынырнули в ином мире.
Нужный им дом был пятым по правой стороне, в здании один подъезд, возле него два чугунных фонаря и красивая скамейка.
А у входа, по обе стороны от двери, висело несколько латунных и медных табличек.
Вилли начал пялить на них глаза, зачем-то шевеля губами.
Третья табличка слева гласила на английском:
"The International Institute of Postcontact Reabilitation".
- Что за хрень? - поинтересовался Банан.
- Понятия не имею, - ответил Вилли, - но мне сюда!
- А я? - спросил Банан.
- А ты подожди, - сказал Вилли, - вот видишь, какая скамейка шикарная!
Банан сел на шикарную скамейку и стал наблюдать, как Вилли нажимает кнопку домофона у нужной таблички.
Вскоре дверь открылась, и МС Адамастор исчез в глубине здания.
А Максим достал сигарету, прикурил и начал смотреть на асфальт.
Тот был серым, почти таким же серым, как и в том городе, где он жил.
Но все равно - другим, более теплым, что ли.
Скоро Максиму надоело смотреть себе под ноги и он уставился на дверь.
Та была плотно закрыта, внутри, на одном из этажей, находился Международный институт послеконтактной реабилитации.
И никто не мог объяснить ему, что это за фигня.
Банан докурил сигарету и закрыл глаза.
Судя по всему, Даниэль, босс Вилли, чуть ли не президент этой фигни.
Или директор.
Какого только бреда не бывает в мире!
Видимо, здесь реабилитируют тех, кто повстречался с пришельцами.
Приводят их в норму, вновь учат общаться с людьми.
Любить обычных женщин, а не чешуйчатых, и говорить на человеческих языках, а не на тех, на которых общаются…
Кто?
Ну эти…
Хотя, может, это просто крыша, подумал Банан.
Под видом межконтактной реабилитации они тут гонят героин…
Или ставят какие-нибудь опыты…
На Палтусе тоже ставили опыты, и Палтус пропал..
От него осталась сперма, и она сейчас в ампуле. ZZX 222.
Он знает это сочетание наизусть.
Только до сих пор не понимает, что ему с этим делать.
Действительно - все вышло из-под контроля, а ведь тот черный чувак во сне велел ему сделать вполне определенную вещь.
Вилли все еще торчит в институте.
Наверное, трахает какую-нибудь чешуйчатую, каждые пятнадцать минут у Вилли возникает желание кого-нибудь трахнуть…
А сам он так и не трахнул Марго, хотя она этого хотела…
Интересно, выплыла она или нет?
Скорее всего, что да, такая женщина не может утонуть…
Как их называет Вилли?
Чиксы?
Клевая чикса с крутым набором гамет…
Ему надо было взять шприц, надеть перчатки, широко раздвинуть ей ноги и оплодотворить. Влить содержимое ампулы между ног Марго.
И она бы понесла, была бы сейчас беременна ребенком Палтуса.
А потом родила, и что бы он стал делать?
Банан чувствует, что засыпает, солнце все еще жжет, хотя и не так сильно, как днем.
Уже шестой час, скоро начнет смеркаться - к восьми должно стать совсем темно, интересно, выползет ли Вилли до этого времени?
С утра было безумное напряжение, а сейчас странный, чуть ли не абсолютный покой.
Наверное, к смерти…
Смерть нашла его в Барселоне.
В городе, где хочется жить…
Ему больше нигде так не хотелось жить, как сегодня в Барселоне.
Только, наверное, это была бы совсем другая жизнь…
Тогда он действительно был бы Рикардо Фуэнтесом.
Или - Исидро Тамайо, Вилли на этого Исидро со своей рожей не тянет…
Где же Вилли?
Уже седьмой час, Вилли надолго застрял у таинственного Даниэля.
Глаза совсем не смотрят, Банан засыпает, и ему ничего не снится.
Он спит крепко и безмятежно.
Улица пуста, отчего-то по ней никто не ходит.
Точнее - почти никто, но редкие прохожие не обращают на Банана никакого внимания.
Дверь из подъезда открывается, на улицу выходит Вилли.
Он молчит и таинственно улыбается.
Банан спит и все так же не видит снов.
Вилли делает странный круг и подходит к нему сзади.
- You are nice guy, Banana! - говорит Вилли и внезапно бьет его ладонью по шее.
Тот хрипит и валится на асфальт.
Вилли достает из кармана шприц и быстро делает укол.
Затем бережно поднимает сосуд с глазом бога, вешает себе на плечо и только потом, так же бережно, взваливает себе на спину бесчувственное тело Максима.
И тащит к припаркованному рядом с подъездом "сеату", возле которого уже стоит вышедший из подъезда следом за Вилли стройный, седоволосый, черный человек с мрачными глазами.
Даниэль открывает багажник, Вилли укладывает туда Банана и захлопывает крышку.
- Он не задохнется? - спрашивает он у Даниэля.
- Будем надеяться! - отвечает тот и протягивает руку за сосудом.
Вилли нехотя передает термос и садится в машину.
- Куда мы его? - спрашивает он у Даниэля.
- Выкинем где-нибудь на побережье, отсюда подальше! - отвечает тот и трогает машину с места.
Они выезжают на Avinguda Diagonal, пробок нет.
Даниэль увеличивает скорость, и через полчаса великий город Барселона захлопывается за ними, как створки тех самых раковин Святого Иакова, которые Банан в своем далеком детстве знал, как морские гребешки, но так и не попробовал в одном из небольших ресторанчиков Барселонеты, мимо которых они еще утром быстро шагали с Диким Вилли, и Банан, разглядывая пустые по утру столики, думал о том, какие, наверное, счастливые люди сидят здесь теплыми средиземноморскими вечерами.
"Сеат" с Даниэлем за рулем, Диким Вилли на переднем пассажирском сидении и Бананом в багажнике вырулил на платную автостраду, ведущую в сторону побережья, и седоволосый еще больше увеличил скорость.
Средиземноморье
Невыносимость солнца, уползающего за горизонт.
Сказочная Тосса, замок на вершине скалы, внезапно возникший над головой и подаривший ей освобождение.
Это ощущение возникло сразу, как только они начали подниматься вверх к крепостной стене.
Здесь по-другому дышалось, и Жанна внезапно почувствовала, что тоже становится другой.
Ей больше не было себя жалко.
И ей никого больше не было жалко, даже парня с красивыми плечами, что заторможенно тащился по жаре рядом с ней.
Они остановились на крутом утесе, отсюда хорошо было видно море, возле берега совсем мелко, даже с высоты просматриваются черные пятна морские ежей.
- А почему - Банан? - вдруг спросила она.
- Старая история! - ответил тот и отвел глаза.
- У всех есть старые истории! - сказала Жанна.
- Козлы! - внезапно проговорил Банан.
Как раз в этот момент сверху спускались французы, приехавшие сюда, по всей видимости, с той стороны границы, из Перпиньяна.
Один из них, в блейзере с позолоченными пуговицами и фуражке с лакированным козырьком, напяленной на голову несмотря на одуревающую жару, курил трубку и гордо озирался вокруг, будто вся эта гора некогда была его вотчиной, а замок на вершине - родовым гнездом, осмотром развалин которого он и занимался в этот полуденный час.
- Чем это они тебя так? - удивилась Жанна.
Банан безразлично проводил французов глазами и выругался.
- Повтори! - попросила Жанна.
- Не понял! - сказал Банан.
- Я давно не слышала такого классного мата! - она засмеялась и вдруг подумала, что если этот день начался с сумасшествия, то и пройти должен под знаком безумия, может, действительно, именно этого ей не хватало все последние годы?
Она побезумствует и успокоится.
И вернется домой, в Амстердам, к дочери и к Рене.
- Вот я и говорю, - продолжал Банан, - они мне, наверное, вкололи какую-нибудь дрянь, и я отрубился…
- Покажи! - попросила она.
- Что? - недоуменно спросил Банан.
- Плечи и руки! - приказала Жанна.
Банан послушно снял рубашку. Они все еще торчали на краю утеса. Люди шли вверх, люди спускались вниз, а они стояли на самом обрыве, он был без рубашки, а она пыталась обнаружить хотя бы одно маленькое красноватое пятнышко, след от невнятною укуса.
И нашла.
- Верю! - сказала она.
- Завидую, - мрачно ответил Банан, - я сам уже ничему не верю, я просто попал…
- Вот если я тебя сейчас толкну вниз, - сказала Жанна, - то ты действительно попал…
- Толкни! - попросил Банан.
- Дурачок! - сказала Жанна и подставила ему губы.
- Жарко! - сказал Банан, отпуская ее от себя.
- Пойдем в тень! - проговорила Жанна, вновь направляясь вверх, к вершине, к безмятежно разлегшимся на горячих камнях развалинам.
Тень начиналась за ближайшим поворотом, уже за крепостной стеной, пусть дорога все петляла и петляла, но невысокие пинии позволяли перевести дух от солнца, как давали такую возможность и многочисленные маленькие ресторанчики, прилепившиеся у самой стены.
- Вот этот! - сказала Жанна. - Смотри, как здесь красиво!
Внутрь они не пошли, сели за столик на воздухе, между очередной пинией и невысокой здесь стеной, море было за их спинами, но оно чувствовалось, его сильное дневное дыхание было слышно даже отсюда - почти на полпути к вершине, даже больше, чем на полпути, - если посмотришь вниз, то становится страшно.
Им принесли рыбу, запеченную в соли, "пескадо дель соль", молодое белое вино и хлеб по-каталонски - большие подсушенные ломти, натертые чесноком и помидором, сбрызнутые оливковым маслом да посыпанные солью и перцем.
- Рыба, хлеб и вино! - довольно сказала Жанна, принимаясь за свою порцию.
Банан был настолько голоден, что промолчал.
- Бедный мальчик! - с непонятной язвительностью сказала Жанна.
Максим отставил тарелку и мрачно спросил:
- Ты чего издеваешься?
- Послушай, - сказала она, - это ведь тебе дали по голове, а потом всадили в руку укол? Тебе?
- Мне! - тихо ответил Банан.
- Это у тебя отобрали ту самую штуку, из-за которой ты и попал?
- У меня!
- Вот видишь! А ты сидишь, ешь рыбу с красивой женщиной и даже не думаешь, что делать дальше… Я - красивая женщина?
- Красивая! - промямлил Банан с набитым ртом.
- Ты меня еще не видел, - сказала Жанна, - и даже не нюхал… Понюхать хочешь?
- Что? - удивленным голосом спросил Банан.
Жанна улыбнулась, опустила руки под стол, незаметным движением стянула трусики, потом достала и протянула их Банану.
- Знаешь, - сказала она, - я где-то читала, что некоторые испанские мужчины часто носят это в нагрудном кармашке, вместо носового платка. У твоей рубашки есть кармашек?
- Ты сумасшедшая! - сказал ей Банан.
- Ты лучше думай, что будешь делать! - сказала Жанна.
- Уберу платочек! - сказал Банан и действительно убрал в нагрудный карман рубашки.
- Настоящий испанец, - ехидно сказала она, - ну а что дальше?
- Не знаю! - честно ответил Максим, чувствуя, как ее запах начинает перебивать запахи моря и растущих поблизости пиний.
- Тебя обокрали и чуть не убили, - презрительно сказала Жанна, - а ты ешь рыбу и нюхаешь женские трусики, действительно - Банан!