Любовь.ru - Андреева Наталья Вячеславовна 19 стр.

- Умница. Но тогда мы должны выяснить, откуда Сосновский взял на такое дело деньги. Наемные убийцы - удовольствие дорогое. - По­сле паузы Стае примирительно сказал: - Люба, поговори с ней. Ты же врач-психолог. Может, она и разговорится. Все, приехали. Сейчас припаркуюсь как следует. Это же ценность! - Он ласково погладил руль стареньких "Жигулей".

Люба поднималась в квартиру Сосновских с бьющимся сердцем: вдруг и здесь ее ждут какие-нибудь сюрпризы? Варвара Антоновна была дома одна. Выглядела она гораздо стар­ше своих сорока, может быть, потому что бы­ла очень старомодно одета. Длинное траурное платье и брошь из тусклой пожелтевшей от времени слоновой кости, которой был заколот его ворот, напомнили Любе о старинных сунду­ках со старыми, слежавшимися нарядами. Да и сама квартира Сосновских напоминала старый сундук с плотно закрытой крышкой. Темнота, спертый воздух, запах лаванды и валериановых капель. Сюда, в этот сундук, сложили и заперли не наряды, а воспоминания о покойном Василии Георгиевиче и неизвестно куда исчезнувшем счастье.

- Вы? Снова? - удивилась, увидев на пороге Самохвалова, Варвара Антоновна равнодушно оставила входную дверь открытой и прошла впе­ред, в гостиную, сжимая пальцами ворот платья, словно скалывавшей его броши было мало.

- Варвара Антоновна, я привез вам врача, - идя следом за ней, сказал Стае.

- Врача? Какого врача? Я здорова.

Она опустилась в одно из кресел: спина пря­мая, шея стиснута воротом платья, словно же­лезным обручем, на котором тяжелым замком висит старинная брошь. Люба вошла, останови­лась в растерянности. Что делать?

- Это Любовь Александровна Петрова. Врач-психолог.

- Вы сказали врач. Василий тоже был вра­чом. Хирургом. Я не понимаю, за что? За что?

Варвара Антоновна глухо зарыдала, а Стае беспомощно посмотрел на Любу. Она придвинула один из стульев поближе к креслу.

- Варвара Антоновна, послушайте меня. Да­вайте успокоимся. - Взяла ее руку, стала счи­тать пульс. - Скажите, вы пьете успокаивающие лекарства?

Сосновская перестала рыдать, растерянно по­смотрела на журнальный столик, на котором в беспорядке стояли пузырьки, валялись таблетки. Люба взяла одну из упаковок.

- С врачом советовались?

- Нет.

- Что вас мучает? Бессонница, подавленное состояние?

Чуть оживившись, Сосновская заговорила и начала подробно описывать свое состояние. Гово­рила долго, не останавливаясь, Стае даже зевнул тайком. Люба же понимала, что утешать ее бес­полезно, будут слезы и упоминание через слово имени покойного мужа. И все. Варвару Антоновну надо просто отвлечь. Пусть целиком сосредото­чится на своем здоровье. Где болит, как болит, как долго болит. Главное, наладить с ней контакт.

- Знаете, я сама по образованию врач, - в довершение всего сказала Варвара Антонов­на. - Я никогда не думала, что мне придется обращаться к врачу. Я ведь сама все знаю про лекарства. И у меня есть любое лекарство.

- Очень хорошо, - спокойно сказала Люба.

- Вы работаете в милиции? С ним? - Со­сновская кивнула на Стаса.

- Что? В милиции? Нет, конечно. Мы просто хорошие знакомые со Станиславом...

- Владимировичем, - прошипел Стае.

- Да, со Станиславом Владимировичем, - повторила Люба.

- Но почему милиция? Что-то с Антошей?

В голосе Варвары Антоновны снова послыша­лись слезы.

- Нет-нет, с чего вы взяли? - Стае догадал­ся, что речь идет о ее сыне.

- Ну как же? Ведь с ним что-то происходит.

Я же мать. Я вижу.

- Варвара Антоновна, а давно все это на­чалось?

- Что началось? - испуганно спросила она.

- Проблемы с вашими детьми?

- С чего вы взяли? У моих детей нет ника­ких проблем! - В ее голосе зазвучала неожи­данная резкость. - У нас все хорошо, очень хорошо.

- Как же? - спросил Стае. - Но ведь ваша дочь...

Люба покачала головой, давая понять, что разговаривать сейчас об этом не нужно. Стае вздохнул:

- Скажите, Варвара Антоновна, ваш муж хорошо стрелял?

- Стрелял? Он никогда не стрелял. - Жен­щина была удивлена. - Василий был великолеп­ным хирургом.

- Ну, может быть, он на охоту ездил?

- Какую охоту? - Она наморщила лоб, ви­димо, пытаясь что-то вспомнить. - Мы любили ходить в театры, на концерты. Василий очень любил симфоническую музыку. Но охота? По­чему вдруг охота?

- У вас в доме есть оружие?

- Извините, я не знаю.

- А в армии он был?

- Василий? - Варвара Антоновна опять очень удивилась. - Василий вообще-то был бли­зорук. И к строевой был не годен.

- Вы с мужем были очень близки? Варвара Антоновна снова стиснула тонкими высохшими пальцами ворот траурного платья:

- Как сказать, мне иногда казалось, что он любит меня не всем сердцем. Что его сердце отда­но какой-то другой женщине и что он не получил у нее взаимности. Но это всего лишь мои домыслы. Я уверена, что никакая другая женщина не могла стать ему таким чутким, нежным другом, как я. У нас были прекрасные отношения! Ведь так?

- Ну разумеется, - кивнула Люба. И ей очень захотелось взять Стаса за руку и вытащить его за дверь. Ведь точно так же он во­рвался и в ее жизнь именно в тот момент, когда больше всего на свете хотелось погрузиться в вечную спячку, жить воспоминаниями и тихо плакать. Так нет же, задает вопросы, ответ на которые и себе-то страшишься дать. "Были ли вы близки с мужем?"

- Так, значит, Василий Георгиевич вам целиком и полностью доверял? - Стае не со­бирался отступать. - И семейный бюджет был целиком под вашим контролем?

- Что? Деньги? Мы никогда не заостряли внимание на таких меркантильных вещах. - Она даже поморщилась.

Стае же вцепился в эти ее слова, словно собака в сахарную кость.

- Значит, вы не знали, сколько муж зараба­тывает денег, сколько оставляет себе, сколько из этого тратит, на что тратит?

- Деньги всегда лежали в буфете, на кухне. Между собой мы называли его "шкапчик". Ко­нечно, есть еще и банковский счет, как говорят, на черный день...

- Со счета много денег сняли? - прервал ее Стае.

- Сняли? Когда сняли? - растерялась Вар­вара Антоновна.

- Ведь ходили же вы снимать проценты?

-: Проценты? Да, на Васины похороны что-то снимала. Но деньги там были те же, что и при жизни мужа. У нас общий банковский счет. И никакого другого. Это я знаю совершенно точно.

- А большая сумма лежала в буфете? То есть в "шкапчике"?

- Не знаю, - пожала плечами Варвара Ан­тоновна. - Я просто брала столько, сколько, мне было нужно, и тратила. Мои родители, конечно, не клали деньги в "шкапчик", давали мне в руки, поэтому иногда я туда даже и не заглядывала.

- А ваши родители богатые люди?

- Папа почетный академик, - с гордостью сказала Варвара Антоновна. - А мама пишет статьи о своих знаменитых предках. Их охотно публикуют солидные журналы. К тому же у нас отличная коллекция картин и прочих раритетов. Большей частью фамильных. Кое-что папа обме­нивает или продает.

- Короче, в средствах вы не нуждаетесь и никогда не нуждались. Извините за нескром­ность, а нельзя ли заглянуть в ваш так называе­мый "шкапчик"?

- Но разве вы имеете на это право? И я во­обще не понимаю сути вашего визита и всех этих расспросов.

- Не имеем. А насчет сути: я расследую убийство мужа этой женщины. - Стае кивнул на Любу.

- Но при чем же здесь Василий?

- Я пытаюсь установить, был ли знаком ваш муж с мужем этой женщины.

- Хорошо. Назовите мне фамилию.

- Пока не назову, если моя версия не под­твердится, то не стоит травмировать ни вас, ни . ваших детей.

- Ну хорошо, - снова повторила Сосновская. - Прошу.

Она первая вышла в просторный холл, потом в кухне широким жестом распахнула старинный буфет.

- Вот здесь; на полочке. Стае сунул туда руку:

- Но здесь же почти ничего нет!

В знаменитом неиссякаемом "шкапчике" ле­жало две сотенных и несколько смятых десяток. Варвара Антоновна глянула на них и взялась рукой за сердце:

- Ах, Антоша, Антоша! Сначала Сашенька, потом ты. За что?

Минут десять Люба снова пыталась ее успо­коить. Потом Сосновская вдруг вцепилась в Стаса:

- Вы из милиции? Помогите мне! Я просто чувствую, что на него кто-то оказывает дурное влияние. Он был таким хорошим мальчиком. По­могите.

- А что, собственно, случилось?

- На самом деле деньги из "шкапчика" ста­ли исчезать давно, - тяжело вздохнув, стала рассказывать Варвара Антоновна. - У Сашень­ки вдруг появился какой-то мальчик. Он был ее старше, кажется, студент. И я поначалу не придала значения... Они дружили несколько месяцев, а потом из дома стали исчезать деньги. Я, конечно, никогда их не пересчитываю, но... На глаз было видно, что их становится значительно меньше. Я ничего не сказала Василию, он по­следнее время выглядел каким-то озабоченным. Пыталась поговорить с Сашенькой, но она стала такой раздражительной и резкой. Я думала: переходный возраст, пройдет. Но дальше - больше. Мне удалось уговорить ее показаться врачу. Папиному хорошему знакомому. Конфи­денциально. Видите ли, я сама мало что смыслю в медицине, несмотря на свое образование, а беспокоить Васю или папу... В общем, я почему-то подумала вдруг, что девочка беременна. Но анализ крови показал, что она употребляет нар­котики. Я, разумеется, не сказала Васе правду, а сказала, что у девочки невроз. Обычные пробле­мы подросткового периода. И ей надо несколько месяцев побыть в хорошей клинике. Сашеньку определили в клинику, но деньги из "шкапчика" не перестали исчезать.

- Быть может, их брал ваш муж? - осто­рожно спросил Стае.

- Василий был удивительно неприхотливым в быту человеком. Чуть ли не до аскетизма. И я даже мысли не допускаю, что у него могла быть другая женщина.

- Почему?

- Она была когда-то... - Варвара Антоновна всхлипнула: - Я не всю правду сказала вам. Еще до меня. Но Вася всегда говорил, что к прошлому возврата нет, говорил, что он сам виноват и про­щения ему не будет. Не понимаю, какая это могла быть страшная вина?

- Про деньги, - напомнил Стас.

- Ах, да, Антоша. Его так назвали в честь знаменитого деда. Хороший мальчик, пошел по . стопам его и отца. В Первый медицинский. Все были просто счастливы. Не понимаю, что могло случиться? Какая-то девушка, которую он почти боготворил. Я думала, что эти деньги он тратит на нее, и была спокойна.

Она вдруг замолчала. Стае слушал ее очень внимательно, но сейчас торопить не стал. Сидел молча несколько минут и, видимо, что-то обду­мывал. Варвара Антоновна снова заговорила:

- Я в тот вечер уехала к маме на дачу. По­звонили соседи и сказали, что маме плохо. Мама обычно уезжает в наш загородный дом рано. В начале апреля, едва сойдет снег. Ей шестьдесят пять лет, но она еще очень энергичная женщина. Говорит, что на природе ей пишется легче и свободнее. А папа... Он постоянно занят на всяких симпозиумах, конференциях, коллоквиумах. Не­угомонный человек. Я потом только сообразила: почему позвонил чужой человек, ведь у мамы есть мобильный телефон? И все это оказалось розыгрышем, представьте себе. Я приехала, а мама очень удивилась. В самом деле, глупо. Но когда сообщают такое, вряд ли что-то сообража­ешь. Летишь по первому зову. А в это время Вася здесь умирал... Я до сих пор ничего не понимаю. Василию стало плохо, почему Антоша куда-то срочно ушел, по каким делам? Ведь знал же, что у отца больное сердце!

- А у него было больное сердце?

- Он умер не сразу, - тихо продолжала Варвара Антоновна. - Мучился несколько часов. Антон говорит, что вернулся только под утро, а отец уже... - Она замолчала, словно захлебну­лась этими последними словами.

- А телефон? - осторожно спросил Стае.

- Телефон почему-то не работал. Мобиль­ный Антон взял с собой.

- Он был один с отцом в тот вечер?

- Но кто еще? Сашенька - в клинике.

- А гости? Могли прийти в дом гости?

- Когда я приехала и узнала, что Вася умер... Разбираться, были у него в тот день гости или го­стей не было...

- Антон пришел раньше вас? Вы говорите, что под утро?

- Да. Он вызвал "скорую" по мобильному телефону. Но было уже поздно.

- А не выясняли, почему телефон, что в до­ме, был неисправен?

- Что-то с проводкой. Какая теперь разница?,

- Ладно. Я выясню, была разница или нет. Вы хотите, чтобы я поговорил с Антоном?

- Поговорите с его приятелями. Пусть оста­вят мальчика в покое.

- Хорошо. Поскольку разговаривать все равно придется... Как звали его девушку?

- Я не вспомню теперь. Но у Антона в ком­нате есть ее фотография. Чудный снимок. Глядя на лицо этой девушки, я не испытывала никогда тревоги за сына. Вы сейчас и сами поймете по­чему.

Варвара Антоновна вернулась через несколь­ко минут. Какое-то странное напряжение охва­тило Любу, когда Стае протянул ей снимок, кото­рый довольно долго рассматривал. Она взглянула на него и узнала девушку.

- Я этот снимок уже видела. Варвара Антоновна оживилась:

- Правда, чудная девушка? Я думала, что таких теперь уже нет. Вы посмотрите на нее: разве можно поверить, что эта тургеневская ба­рышня способна на дурной поступок? Ведь какая красота!

Точно такую же фотографию Павел Петро­вич Стрельцов постоянно носил с собой и всем показывал со словами: "Вы посмотрите на нее, посмотрите!" Может быть, этот снимок его жены Полины оказался самым удачным из всех суще­ствующих.

- Ваш сын в лыжную секцию никогда не хо­дил? - спросила Люба.

- В лыжную? - Та удивилась точно так же, когда Стае спросил у нее про охоту. - А почему в лыжную? Антоша вообще-то спортом никогда не увлекался. Только автогонками. "Формула-1". Вот. Даже я запомнила, - с гордостью сказала Варвара Антоновна. - У него в комнате фото­графии знаменитых автогонщиков. Вернее, практически одного автогонщика. Того, которого он практически боготворил.

- Шумахера, что ли? - насмешливо поднял брови Стае.

- Почему Шумахера? Мики Хаккинен. Со­вершенно точно. Мики Хаккинен.

- Мики, - очень тихо повторила Люба. - Но почему он не сказал мне правду?

- Кто не сказал? - удивился Стае.

- Варвара Антоновна очень устала. - Лю­ба стала разбирать пузырьки и коробочки с таблетками на журнальном столике. - Вот эти, Варвара Антоновна, лучше не пить, чтобы не вызвать привыкания. А эти относительно без­вредны.

- Да-да. Я все сделаю, как вы скажите. Толь­ко помогите Антоше.

- Я вас еще навещу, - сказала Люба. - За­пишите на всякий случай мой телефон. Хотя он часто занят... Но все равно, запишите.

Она была уверена, что пользоваться компью­тером Варвара Антоновна не умеет. Но Антон Сосновский - вполне современный молодой человек. Интересно, как он на самом деле позна­комился с Полиной Стрельцовой? Или тогда еще Линевой? И когда познакомился?

3

- Ну, все. Домой. - Стае сказал это с явным облегчением и вставил ключ в замок зажигания. Прислушался с тревогой: старая машина иногда капризничала. Но на этот раз все было в порядке: завелись, поехали.

Вечер был июньский, светлый, псьлетнему теплый и манящий яркими огнями и легкими развлечениями. Они ехали по Садовому кольцу, Люба отметила, что гуляющих на улицах очень много: праздные, нарядные люди, веселые и ка­кие-то шальные от этого теплого вечера с пре­красной, тихой погодой.

- Когда с Антоном будешь разговаривать?

- Завтра. Да и Сашеньку не мешало бы на­вестить. Но это потом. Сейчас - ужинать и спать. Сыщики тоже люди.

- Твои родители не удивляются, что ты в по­следнее время дома не ночуешь?

- Не-а.

- А не спрашивают, когда женишься?

- Не беспокойся: мать долго еще об этом не спросит. К тому же им не до меня: племяннику еще и полгода нет. Памперсы, небьющиеся таре­лочки и стаканчики, слюнявчики...

Люба почувствовала ком в горле. ... - выспаться толком не удается.

- Да-да, - сказала она растерянно. А потом вдруг выпалила: - Не хочу домой. Приглашаю тебя в ресторан!

- Такая богатая?

- Проценты сегодня сняла. Кое-какие деньги есть.

- А дома? Ужин при свечах, лед в бокалах, мясо в духовке?

- Разве мы с тобой влюбленные?

- А в ресторан, значит, как друзья? Или партнеры? Деловой ужин за счет дамы. Ми­ло, - сказал он одно из излюбленных своих сло­вечек. - Вообще-то я устал.

- Я людей хочу, - упрямо стала настаивать Люба.

- Съесть, что ли?

- Увидеть. Ты не знаешь, как устают от оди­ночества!

- Куда мне! Я каждый день на работе вижу столько людей, причем таких разных, да и дома тоже ни минуты покоя. Ладно, страдающих и до­машних насмотрелся, давай глянем на развлека­ющихся. Но учти: я не любитель. Бывшая жена была просто помешана на красивой жизни, и я ее возненавидел.

- Жену?

- Обеих. И ее, и красивую жизнь.

- С точки зрения психологии...

- Я сейчас тебя высажу.

- Ты, оказывается, жестокий.

- Я нормальный. Давай начну рассказывать, как зимой в засаде на кладбище с неделю сидел?

- Весело?

- Скучно. И холодно. Просто зверски холод­но. А уж контингент!

- Ладно, тормози, пока не передумал.

- Это уже ресторан?

- Во всяком случае, здесь едят: посмотри на вывеску.

- Ты, правда, никогда здесь не бывала? Со своим мужем?

- Правда. В лучшем случае его хватало на кафе в Охотном ряду. И Люба, не отдавая себе отчета, иронически усмехнулась: уж Алина-то Линева в таком месте, как это кафе, сидеть не будет. А ведь не у себя дома она его принимала.

- Странное совпадение, - сказал Стае.

- Ты о чем?

- Я-то как раз здесь раньше бывал. С Эльви­рой. Тогда в этом доме была знаменитейшая пиц­церия. Их по Москве было немного - по пальцам пересчитать. Времена застоя и железного зана­веса, напрочь отсекающего разлагающее инозем­ное влияние... Да и сейчас, гляди, тоже пиццерия. Слушай, как-то неудобно со свиным рылом да в калашный ряд. А?

У пиццерии в ряд стояли крутые иномарки: новейший круглый "пассат", глазастый "мерсе­дес", еще парочка "мерсов" попроще, "тойота", "джип"... Стае пристроил с края свои старенькие "Жигули" и безропотно отстегнул подошедшему мужику две десятки.

- На час, - предупредил тот. - Потом до­платите.

Швейцар открыл дверь, посмотрел с ожида­нием. Люба отвернулась, спиной почувствовав, что, доставая из кармана очередную денежную купюру, Стае начинает заводиться. Оказав­шись в зале, примирительно тронула его за ло­коть:

- Успокойся.

- С какой стати тебя на красивую жизнь по­тянуло? - буркнул он.

- А знаешь, здесь не так уж страшно.

- Страшно? Почему должно быть страшно?

- С детства боялась больших денег.

Она села за столик напротив Стаса. Здесь, на первом этаже, народу было немного. Публика в основном расположилась наверху, в небольших отгороженных кабинках. Там было гораздо уют­нее.

Еда оказалась вкусной, запивая ее холодным полусладким шампанским, Люба разулыбалась и уже ни на что не стала обращать внимания - ни на людей, то и дело спускающихся по лестнице, рядом с которой стоял их столик, ни на кислую физиономию своего спутника.