- Милочка моя, кто ж не знал, что творится в доме у Белинды? - искренне удивлена Мод.
К несчастью, все больничные данные Белинды уже заведены в компьютер, и Мод, как ни старается, не в состоянии вызвать что-либо из них на свой дисплей.
- И кончен бал, - подводит итог Сьюзи, разочарованно принимаясь грызть ею же подаренное печенье.
- Еще не вечер.
И Мод ведет ее вниз, в цокольный этаж, в комнату, полную старых заплесневелых папок. Если их кто здесь и увидит, они скажут, что Сьюзи собирает для газеты информацию на празднование пятидесятилетия госпиталя.
Замечательной свекровью могла бы стать для нее эта пожилая женщинам, и Сьюзи крепко обнимает ее перед тем, как углубиться в работу. Полтора часа поисков - и Сюзанна Джастис отыскивает наконец отдельные листы из нужной медицинской карточки, в которых, однако, как ни жаль, отражены лишь последние два года жизни Белинды. Но даже за такой короткий период было, согласно записям, целых четыре поступления в больницу. Это уже кое-что, хоть и не веская улика. Две записи неразборчивы, зато другие две - вполне: сломана нижняя челюсть; наложено пятнадцать швов. Сьюзи словно холодом обдало. Как именно пустить в ход эти сведения, она еще не знает, - пока не замечает подпись "доктор Хендерсон" первым номером списка лечащих врачей.
Сидя в припаркованном пикапе, Сьюзи ест из банки йогурт. А доев, рулит прямиком на Мейн-стрит.
Доктор Хендерсон, как ни странно, согласен уделить ей время, хотя его приемная полна народу.
- Хотите написать о Белинде в своей газете? - спрашивает он, услышав это имя.
- Меня просто интересует… мм…
- Что именно?
- Обстоятельства ее смерти, если откровенно.
Сьюзи ничуть не удивило бы, скажи ей этот врач, известный своей холодностью и служебным педантизмом, что обстоятельства смерти пациента - сведения сугубо конфиденциальные. Однако он, похоже, готов поговорить на интересующую Сьюзи тему, причем, как кажется, с известной долей облегчения.
- Острая пневмония, - информирует он, сняв очки и откинувшись на спинку кресла, - что, конечно же, абсолютная чушь.
- Простите?
- Она умерла, потому что он позволил этому случиться. Я мог бы ей помочь - позови меня к ней хоть кто-нибудь. К тому времени, как ее привезли в больницу (да и то лишь потому, что Джудит Дейл довелось по случаю зайти и она тут же поняла всю отчаянность положения), жар очень усилился, Белинда не могла уже дышать. Она умерла от хронического небрежения к себе.
- Но она годами была вашим пациентом. Неужели вы не чувствовали, что у нее в семье что-то не так?
- У всех вокруг что-то не так, дорогая моя, если взглянуть на жизнь без розовых очков.
- Хорошо, тогда такой вопрос. Не думалось ли вам, что причиной некоторых ее, мягко говоря, недомоганий - не пневмонии, а сломанных костей, - кровоподтеков - был муж?
- Не важно, что мне думалось, - звучит в ответ холодный тон доктора. - Я видел, как он ее ударил? Нет. Признавалась мне Белинда, что стала жертвой насилия? Нет. Не было ни слова.
Сюзанна Джастис чувствует, как бьется жилка на ее горле.
- Но она мертва.
- Да, таков печальный факт, - итожит их беседу доктор Хендерсон.
Вечером она все рассказала Эду Милтону. Тот, молча слушал и качал головой. Они - в его квартире на Хай-роуд, Эд на кухне готовит лапшу с пармезаном по-итальянски. Блюдо неотразимо пахнет (Сьюзи, несмотря на перехваченные днем печенье и йогурт, проголодалась, что твой черт).
- Все, что у тебя на него есть, - заключает, не прекращая стряпать, Эд, - это его вина в небрежении Белиндой.
- Да брось ты, - возмущена Сьюзи. - Это как страшная тайна, о которой всякий знает и молчит, включая и того хренова доктора Хендерсона; ведущего себя так, будто он превыше самого Господа Бога.
- Поправочка: не знает, а думает, что знает. Как по мне, она сама себя убила.
- Как ты можешь такое говорить?!
Не в силах дождаться ужина, Сьюзи выхватывает из холодильника банку оливок. Дома она успела взять почту и привезла оттуда двух своих лабрадоров, которым, похоже, очень уютно здесь, у Эда. Два "дивно" пахнущих и истекающих слюной создания растянулись во всю длину на его диване, а он и слова не сказал.
- Белинда, кстати, и сама могла бы позвонить врачу. Скорей всего, она действительно хотела умереть.
- Звучит ужасно. - Сьюзи не вполне теперь уверена, что он не прав. - И что же мне делать?
Эд Милтон улыбается. Обычно он терпеть не может, когда дела не находят разрешения, а ныне полагает, что иные из ситуаций - любовь, например, - куда выше возможностей человеческого контроля.
- Белинда умерла двенадцать лет назад, и, что касается буквы закона, Холлис к ее смерти непричастен. Он, вероятно, впрямь скверно с ней обращался, однако нет полного объема больничных данных, чтобы восстановить картину тех лет, и нет свидетелей. Короче, у тебя на него ничего нет.
- Не согласна, - упрямо протестует Сьюзи.
- Нет оснований для возбуждения уголовного дела. Все, о чем ты говоришь, относится к вопросам нравственности - тем самым, кстати, которые встают и перед твоим отцом.
Сьюзи уже передумала спрашивать у него, рассказать ли ей Марч то, что она узнала, - той наверняка не по душе будет все это услышать. Отнюдь не новая дилемма для Сюзанны Джастис: с того самого лета, как она увидела отца, окунувшего голову в куст роз, и поняла, что он влюблен, ей не давала покоя головоломка - как сказать ужасную правду тому, о ком беспокоишься и хочешь защитить? Ей вспоминаются поздние вечера, когда отец звонил домой сказать, что должен задержаться на работе; тошнота, подкатывающая в момент, когда нужно было передать эти слова матери, и неотвязное ощущение, будто это она, Сьюзи, на самом деле лжец, а не он.
Один-единственный раз в жизни она попробовала сказать о том, что знает, матери. Шел первый курс в колледже Оберлина, рождественские каникулы, она приехала домой - полная впечатлений, в восторге от себя, так много узнавшей за один только семестр, и искушенная, похоже, во всем, в чем может быть искушена женщина (за исключением, конечно, той, которая зовется "моя мать"). Они стоят за кухонным столом и обертывают подарки, дискутируя друг с другом, стоит ли Сьюзи уйти из общежития и снять квартиру для себя и своего парня. Спор накаляется.
- Все, конец беседе, - произносит наконец Луиза. - Твой отец будет против этого.
- Ах, подумать только, мой отец! - шумит Сьюзи (в этот самый момент, когда они обертывают золотой фольгой подарки ему на Рождество, он не иначе как у своей пассии). - Мне от него выслушивать о нравственности? Если бы ты только знала, что он вытворяет, давно ушла бы от него и развеялась!
Луиза Джастис с размаху залепила Сьюзи пощечину. Она никогда никого до этого не била, но собственную дочь ударила действительно сильно - вплоть до следа на щеке, - чтобы слова больше не раздалось из этой разоблачительной речи.
- Ты ничего не знаешь о любви, - произнесла тогда Луиза Джастис. - И уж конечно ничего - о браке.
"Что ж, характеристика по-прежнему правдива", - думает Сьюзи, раздеваясь и ложась в постель к Эду Милтону. Она нежно обвивает его руками и целует. Так что, любит она его или нет? Как это узнать? Ей нравится, каков он в постели, она доверяет его мнению, скучает по нему, когда не видит. Ну и о чем все это говорит?
Любовь - это сплошные тревоги. Она творит из твоей жизни сплошной хаос. Что побудило Белинду выйти за Холлиса? Ошибочное мнение о нем? Жалость? Страсть? А может, одиночество? И почему Марч все бросила ради этого ничтожнейшего из людей? Почему Билл Джастис, честнейший в Дженкинтауне человек, так бессовестно врал каждый божий день своей жизни? Лежа рядом с Эдом Милтоном, Сюзанна Джастис вдруг нестерпимо хочет узнать: не единственный ли она в мире человек, абсолютно непросвещенный в том, что касается любви. Эд честен, не соврет. Час поздний, он, отвернувшись, давно спит, но Сьюзи все равно тормошит его и спрашивает: "Скажи, а ты когда-нибудь любил?" Повернувшись к ней, он улыбнулся - проснувшись утром, она отлично это помнит - и, кажется, сказал: "Прежде - никогда". Или так ей лишь хотелось слышать?
17
Субботнее утро, и Гвен спешит в кафе на встречу с Хэнком. Так спешит, что даже забывает дотронуться - на счастье - до гранитного колена Основателя, когда проносится мимо статуи. Хэнк оставил ей записку (скотчем прикрепил к стенке стойла Таро), приглашая на совместный завтрак.
Он там, за дальним столиком, и девушка, подойдя, падает на свободный стул напротив:
- Что стряслось? - улыбается она. - Неужто угощаешь?
- Сегодня - да. - Хэнк раскрывает меню. - Холлис платит мне за отдельные работы, вот я и сообразил, что могу тебя пригласить.
Гвен замечает рядом на полу картонную коробку. В ней малярные валики и банки с краской.
- Он хочет привести в порядок дом, - объясняет Хэнк, увидев направление ее взгляда.
- Кто, мистер Жмот? Верится с трудом, - Гвен водит пальцем по меню, - О, блины с бананом и орехами!
- Скорее всего, он кое-кого задумал поразить.
Гвен опускает лист меню. Похоже, это нечто большее, чем просто утреннее свидание в кафе. У Хэнка есть что ей сказать.
- Кого? Мою мать?
Хэнк молча кивает.
- Холлис хочет, чтобы она переехала к нему, - продолжает парень после того, как заказ сделан и Элисон Хартвиг, официантка, отходит. - Он так спланировал.
- Она ни в жизнь не переедет, - убежденно говорит Гвен, чувствуя при этом тем не менее странную дрожь в коленках.
- Сегодня я крашу спальню на втором этаже. Вот банка - "льняной белый", в тон постельному белые.
- Пошел он…
- Да ладно тебе, - успокаивает Хэнк с душой, раздираемой между своей девушкой и своим боссом.
- Как хорошо, что ты предупредил меня.
Заказ принесен, стол накрыт, но ни куска в рот не лезет. Ее тошнит от одной лишь мысли, что придется жить в доме Холлиса. Хэнк ушел доканчивать свои малярные работы, и девушка бредет сквозь город. Сквер. Нагие уже липы. Гвен садится на скамейку, Такое ощущение, будто она на поезде, который безумно разогнался, и уже не важно - остаться на нем или спрыгнуть: кранты ей, разобьется в обоих случаях.
В послеполуденный час девушка возвращается на Лисий холм. Мать - на кухне, работает; в доме холодно, на ней два свитера и две пары шерстяных носков; она инкрустирует браслет маленькими плоскими кусочками бирюзы - планирует выставить его в витрине магазина ремесленных изделий здесь, в городе (а может, чем черт не шутит, даже свозить в Бостон, показать тамошним ювелирам).
- Здесь настоящий колотун.
Гвен не снимает и даже не расстегивает свою лыжную куртку.
- Знаю. Что-то не так с системой отопления. Холлис заезжал ее проверить. Возможно, придется всю ее менять.
Ага, заехал, проверил и сломал. Еще один веский довод переехать к нему жить.
- Может, позволить этому… как его там… Кену? Он отремонтирует, - предлагает Гвен вслух.
- Зачем? - удивляется Марч, - Холлис считает, Кен слишком много берет за работу. Он сам все починит.
Да, можно поручиться, именно так он и поступит. Так починит, что мы околеем в своих постелях, до утра не дотянув, если останемся хоть на день в этом доме.
- Нам ведь хорошо здесь, правда? - спрашивает вдруг Гвен.
- Конечно. - Марч испугана неожиданно серьезным тоном дочери. - Нам здесь просто замечательно.
Странно: Гвен ни с того ни с сего спрашивает, хорошо ли им в этом доме; Холлис уговаривает переехать… В его предложении есть, конечно, здравый смысл, и все-таки ее берут сомнения. В связи с дочерью по большей части. Иными словами, причина точно та же, что и в те годы много лет назад, когда она сидела в мучительных раздумьях под лимонным деревом в своем саду. Может, она и не лучшая мать, может, чересчур беспечна и эгоистична - но все еще способна отличить, правильное от неправильного! Мм… а так ли уж неправильно - переехать к нему? Не будет ли это честнее? Открытее?
Утром Холлис приходил взглянуть на нефтяную топку. Времени остаться, сказал, не было - мол, приводит в порядок дом на ферме, вот-вот из города должен приехать каменщик. "Вот увидишь, ты наверняка изменишь свое мнение". Вчера уже были из службы очистки: пылесосили ковры, терли окна, до блеска отполировали всю старую мебель (Аннабет Купер ее из самого Нью-Йорка везла). Он даже отослал всех своих псов в городской питомник. Их там хорошенько вымыли, а когдавернули, их шкуры алели так, что стала очевидной подоплека слухов, будто в появлении на свет их предков поучаствовали лисы. Холодильник забит свежими фруктами, соками, сливками, семгой. А еще Холлис дал заказ Миранде Хендерсон - младшей дочери того самого доктора, она руководит службой доставки - привезти ему месячный запас обедов. Он положит их в морозильную камеру и будет поштучно доставать по мере надобности.
По правде говоря, эти обеды не единственное, что Холлис планирует морозить. Он снял муфту с нефтяной топки в подвале дома на Лисьем холме. Подача тепла пресечена, и место станет еще непригляднее. В конце концов, это ведь его дом, он совершенно вправе попросить их всех оттуда. Но он хочет, чтобы Марч сама к нему пришла, по своей воле. Порой, однако, свободное волеизъявление требует небольшого импульса со стороны. Вот почему ранним утром следующего дня Холлис - на конюшие. Он ждет Гвен.
Полшестого. Девушка не выспалась и потому не ощущает его присутствия. Она поит свежей водой Таро, престарелую Джеронимо, а также тупоумного пони, который вечно пытается ее куснуть.
- Что вы здесь делаете? - замечает она вдруг Холлиса, стоящего в углу.
- Странный вопрос. Я вообще-то владелец всего этого.
Хорошо видно, как неспокоен Таро, когда Холлис рядом. Тот подходит, и конь бьет задней ногой в перегородку стойла.
- Одни убытки - содержать этого старика.
Презрение в его голосе побуждает Гвен сделать шаг к Таро. Холлис и конь, не мигая, смотрят друг на друга.
- Порой мне в голову приходит мысль, а не пустить ли его в расход, чтобы не мучился.
По телу девушки пробегает дрожь. Она чувствует скрытую угрозу.
- Он не мучается.
- Вот я и подумал, что мы могли бы кое-что сделать друг для друга. Ты - мне, я - тебе.
- Серьезно?
У Гвен пересохло в горле. Он хочет от нее соучастия в каком-то своем темном дельце.
- Было бы неплохо, если бы твоя мать перебралась ко мне. И я не хочу, чтобы ты испортила мне все дело.
Как в тот, предыдущий раз досказал про себя он, когда ты, еще даже не родившись, послала к чертям собачьим все наши планы.
- Иными словами, от тебя требуется с воодушевлением отнестись к идее переезда.
- Удачи вам в этом неосуществимом начинании… потому как этому не быть!
Гвен коченеет от холода, но не может выйти. Холлис загородил проход конюшни. Лампа прямо над ним отбрасывает особо резкий свет. Теперь он выглядит точно на свой возраст. Старик. Это его бы нужно пустить в расход, чтобы не мучился.
- Все, что от тебя требуется, - быть позитивно настроенной по отношению к данной идее. Скажи матери, что хочешь переехать. И тогда я не пристрелю его.
Гвен делает глубокий вдох. Удастся ли ей блеф?
- Этого мало.
Он смотрит, не мигая, ей в глаза.
- Я хочу коня.
Холлис раскатисто смеется.
- Я серьезно. Официальную бумагу. Документ, со всеми подписями и печатями, о том, что я владелец.
Холлис невольно улыбается. Она умнее, чем он думал. Не представляет себе только, к сожалению, с кем связалась.
- По рукам. Мои юристы составят акт о передаче прав собственности. Он будет готов на следующей неделе.
- По рукам.
Гвен очень надеется, что не заплачет до тех пор, пока но выберется отсюда. Выйдя, она пускается бежать. Да, ей удалось, она сумела: Таро - ее! Девушка бежит и бежит, но, кажется, требуется целая вечность - оставить это место позади. Похоже, она поступила ужасно: продала мать за коня. Что ж, значит, так тому и быть. Она не будет плакать. По крайней мере недолго, если и будет.
К концу недели все готово к переезду. Пожитков так мало, что заднее сиденье старенькой "тойоты" наполовину пусто. Словно пионеры Нового Света, они передвигаются налегке. Хэнк ждет их на ферме - помочь разгрузить машину.
- Я выкрасил твою комнату голубым, - говорит он девушке.
Маленькая комнатка у кухни, которая Холлису уже без надобности.
- Спасибо, - Гвен собирает в стопку школьные учебники, - но я бы предпочла, чтобы ты взорвал ее к чертям.
Она тянет руки к Систер. Та - в полной панике. Красные псы дружно и хрипло лают, и, отважно тявкая в ответ, терьер норовит спрятаться за колобками с обувью и одеждой.
- Давай идем. - Гвен берет собачку на руки. - Приготовься: здесь просто ад.
Она разгоняет со своего пути псов и заносит терьера в дом.
К Марч, разгружающей "тойоту", подходит Холлис и обвивает ее талию руками. Она ощущает жар его тела, даже там, где они не соприкасаются. Забавно: ей вспоминается сейчас лимонное дерево а заднем дворике "Лисьего холма", звуки не стихающих ружейных залпов и то, как просто было наткнуться на кровавые следы, гуляя но лесу.
Холлис целует ее сзади в шею.
- Я обещаю, ты не пожалеешь, - говорит он ей, и Марч позволяет себе откинуться на него спиной.
Идя за Холлисом, к двери, она уже не думает о том, как пусто выглядел покинутый ими дом, не размышляет виновато о реакции Ричарда, который, придя сегодня вечером домой с работы, услышит на автоответчике: "Нас с Гвен больше нет по этому номеру". Ее слова, воспроизведенные магнитофонной лентой, будут звучать спокойно, однако нового их номера не утаить, ведь сам Ричард его отлично помнит: это же был его телефон, когда он жил здесь, на ферме.
На всех окнах бывшей спальни мистера и миссис Купер - новые занавески. Свежевыкрашенные белым стены (Хэнк управился-таки в срок) матово блестят в дневных лучах, хотя свет дня - совсем не то, что здесь ценимо. Они все вместе обедают за старым кухонным столом, потом расходятся по своим делам, и все это время Марч то и дело бросает взгляд в окно, ожидая сумерек, когда она сможет наконец подняться с Холлисом наверх. Синее атласное покрывало, что на лоскутном одеяле, Аннабет Купер заказала некогда в самой Франции. Вручную строченное, восхитительно нежное для кожи. И кровать здесь куда больше, чем старая деревянная кровать у Марч дома, в Калифорнии.