Они вошли в соседнее помещение. Здесь все было выкрашено в белый цвет - шкафы, стеллажи, верстаки, сейфы - и ярко освещено искусственным светом. Окна с плотно закрытыми ставнями. Во всем сразу чувствовалась аккуратность и основательность хозяина. Маренн ничего не удивило - она повидала немало лабораторий на своем веку, и эта, собственно, ничем не отличалась от прочих. Ее внимание привлекла женщина, которая находилась в комнате. Она была одета в голубой защитный костюм, волосы скрывала шапочка. На лицо, когда Маренн и Бруннер вошли, она надернула марлевую повязку, но Маренн успела заметить, что у женщины мертвенно-серый цвет лица, а глаза явно разных цветов - один темно-коричневый, другой - светлее.
- С какими же микроорганизмами вы работаете? - спросила Маренн, внимательно глядя на женщину.
- О, с самыми разными, - ответил Бруннер. - Например, тиф, оспа, водяная гангрена. Мы называем ее нома. Эта болезнь очень интересна, - он явно оживился. - Вы, верно, знаете, она поражает слизистые оболочки губ, полость рта, приводит к образованию незаживающих ран. Нома даст очень большой коэффициент летальных исходов, и по ряду причин ее можно рассматривать как самое перспективное направление в разработке будущего оружия. Однако бактерии еще требуют модификации, и мы сейчас работаем над этим. Мы хотим создать своего рода генетическое оружие, то есть такую разновидность болезни, которая поражала бы представителей одного народа и оставалась бы безвредной для другого.
- Разве это не утопия? - Маренн с сомнением покачала головой. - Может быть, вы зря тратите деньги рейхсфюрера? А заодно и занимаете его внимание?
- Ни в коем случае, - уверенно ответил Бруннер. - Подобные разработки велись в Соединенных Штатах еще до войны, я читал о них. Основываясь на всех полученных данных, у нас и за границами рейха, мы надеемся создать такую разновидность номы, которая бы развивалась у людей с темным цветом радужной оболочки глаз и не поражала бы голубоглазых.
- То есть вы хотите сказать, чтобы арийцы оставались живыми, а темноглазые славяне и прочие неарийские народы, противостоящие рейху, исчезли?
- Именно так, госпожа оберштурмбаннфюрер, - Бруннер кивнул. - Кроме того, мы изучаем генетический механизм передачи цвета глаз от родителей детям. Мы прививаем ному близнецам. И наблюдаем за тем, как протекает болезнь. Врачебная помощь зараженным не оказывается. Но если одному из близнецов удается перебороть болезнь, мы умерщвляем его инъекцией и вскрываем тело, чтобы выяснить природу индивидуальной переносимости болезни. В основном мы экспериментируем на цыганах. Но знаете, я был поражен, - вдруг рассмеялся он. - Мне сказали, что изначально у цыган были голубые глаза. Я приказал во что бы то ни стало найти мне голубоглазых цыган, и, представьте, не далее, как в феврале, мне привезли четверых. Мы умертвили этих людей, вынули глазные яблоки и отправили рейхсфюреру, чтобы он приказал исследовать их в Берлине.
- Для чего? - спросила Маренн, едва скрывая негодование.
- Чтобы выделить вещество, которое в человеческом организме отвечает за цвет радужной оболочки глаз. В дальнейшем его можно было бы использовать в качестве нейтрализатора генетической модификации гангрены, которую мы разрабатываем.
- Я смотрю, у вас действительно есть успехи, - заметила Маренн и спросила, указывая на женщину в лаборатории: - Это ваша сотрудница?
- Да, и сотрудница тоже, - ответил Бруннер уклончиво. - Но в основном - объект для исследований. Это заключенная. Из евреев. Но не без медицинских способностей. Она помогает мне в лаборатории, все убирает здесь, следит за порядком. Кроме того, я регулярно делаю ей заборы крови и ввожу специальные химические соединения. Уже могу сказать, что достигнуто полное бесплодие. У нее больше никогда не будет детей. Кроме того, как вы сами видите, фрау Ким, мы работаем и над цветом глаз, используя и эту заключенную в частности. Мы хотим добиться, чтобы в будущем у арийцев у всех поголовно были исключительно голубые глаза. Но здесь наши успехи куда как скромнее, удалось достичь лишь частичного просветления одного глаза, а мне бы хотелось, чтобы у нее один глаз был коричневым, а другой голубым.
- То есть хотите сказать, что, забирая кровь, вы намеренно лишаете женщин возможности рожать детей? - опустив голову, спросила Маренн. - И ради чего же такие старания? Чтобы человечество исчерпало себя?
- Напротив, уважаемая фрау Ким, - Бруннер улыбнулся шире, показав передние зубы, остренькие, как у молодой овчарки, - Чтобы человечество исправилось. Вы занимаетесь благороднейшим делом, возвращаете рейху самое ценное - его воинов - снова ставите их в строй. Честь и хвала, но вы даже не представляете, какие задачи приходится решать, чтобы эти самые воины, когда они одержат окончательную победу, чувствовали себя комфортно на покоренных территориях. Какие цели ставит перед нами рейхсфюрер? Это грандиозная очистка европейских земель от неполноценных народов. Нам приходится проводить массу экспериментов по разработке более или менее дешевой технологии стерилизации людей. Это требует больших сил и времени. А рейхсфюрер требует, чтобы золотой дождь пролился, чуть ли не завтра. Он хочет, чтобы мы выработали эффективные методики уничтожения репродуктивной способности целых этносов. И рейхсфюрер совершенно прав. Сколь высоки ни были бы достижения нашей науки, сколь самоотверженно вы, фрау Ким, и другие военные врачи, ни трудились над тем, чтобы как можно меньше наших солдат умирало в госпиталях, как бы ни умствовали наши стратеги, сочиняя операции с наименьшим количеством потерь, людей высшей расы всегда меньше, чем неполноценных отбросов. И эти неполноценные плодятся куда быстрее. Если их не остановить, они скоро будут залезать к нам в окна, как тараканы, которых не доморили.
Бруннер мгновение помолчал, размышляя, потом продолжил с заметным пафосом: - Врага необходимо не только победить, но и искоренить. В тех случаях, когда его не нужно убивать, следует лишить возможности воспроизводить себя. Например, по данным гестапо в плену у нас сейчас находится три миллиона большевиков. Всех их можно стерилизовать, но в то же время они будут пригодны для работы и более послушны. Это как кошки, - он усмехнулся. - Пока их не стерилизуешь, они показывают коготки, а когда с будущим размножением покончено - они становятся ласковыми и послушными. Также и люди.
- То есть что люди, что кошки, что тараканы, прошу прощения, это все одно? - заметила Маренн и снова взглянула на женщину в лаборатории. Та сделала несколько шагов, переходя от одного стола к другому, и Маренн увидела, что она хромает - одна нога короче другой. Вряд ли этот дефект был врожденным.
- Нет не совсем, вы меня неправильно поняли, - Бруннер покачал головой. - Есть люди, относящиеся к высшей расе, и им принадлежит право быть хозяевами жизни, а есть отбросы, второсортные народы, годные лишь на то, чтобы обслуживать высших.
- На ком же вы испытываете свои сомнительные достижения? На евреях? - Маренн кивнула на женщину.
- Да, - подтвердил Бруннер, - но в основном на цыганах. Для стерилизации мы используем рентгеновское излучение. У меня этим занимается доктор Шуман, для этой операции у него имеется специальный стол, я покажу вам потом. Он отделан с одной стороны свинцом, а с другой - к нему прикреплено несколько рентгеновских ламп. Шуман, знаете ли, родственник знаменитого композитора, - добавил Бруннер не без гордости. - Он замечательно играет на скрипке и скрашивает своими выступлениями наши скучные вечера в этом захолустье. Сегодня, правда, он приболел, и потому отсутствует. А так бы я представил его с большим удовольствием. Кроме того, для стерилизации мужчин мы используем экстракт тропического растения каладий. Он на длительное время вызывает некроспермию. Мы проводили натурные испытания - успех стопроцентный, очень эффективное средство. Но есть один недостаток, - Бруннер прищелкнул языком. - Растет этот каладий в Южной Америке, везти далеко, дорого, кроме того, в условиях войны даже и думать не стоит о массовых поставках, ведь средства надо много, одной подводной лодкой не обойдешься. Ну, совершенно тривиальный способ, который известен любому, - Бруннер поморщился, - это несложная хирургическая операция.
- Без анестезии?
- Конечно. Я уже говорил вам, фрау Ким, - Бруннер недовольно мотнул головой, - на этих ублюдков анестезии не напасешься. Что тогда достанется нашим солдатам в госпиталях? Конечно, приходится переживать некоторые неудобства, - признался он, - испытуемые кричат. Их приходится удерживать силой. Но всех, на ком эксперимент проведен успешно, мы потом отправляем в газовую камеру. Лишние рты нам не нужны, а вот документация остается. Ценная документация, смею заметить. Иногда делаем исключения для тех, кто сохраняет психическую устойчивость и может работать. Но это единицы. Большинство ломается, впадает в истерику. Но у нас не клиника Шарите, психоз не по нашей части, - он как-то двусмысленно улыбнулся. - И средства, которые нам выделяются по приказанию рейхсфюрера СС, не предназначены для того, чтобы их тратили на восстановление душевного здоровья представителей низших рас. Кроме того, все они добровольцы.
- Вот как?
- Конечно. Мы никого не принуждаем. Они все соглашаются сами, надеясь на освобождение. Но только выдержать, как я сказал, могут далеко не все.
- И сколько же таких операций вы делаете в день? - Маренн почувствовала, что ее охватывает озноб, но старалась держать себя в руках.
- Около десятка, - ответил Бруннер. - Иногда шесть-семь. Но этот метод тоже нельзя назвать эффективным. Полученные результаты никоим образом не удовлетворяют рейхсфюрера. И я его понимаю. Конечно, сама по себе операция не так уж сложна. Ей можно обучить и фельдшера. Но опыты показали, что метод чрезвычайно затратный - и по деньгам, и по времени. Ведь, делая такого рода операции в массовом масштабе, без анестезии все-таки не обойтись. Вообразите себе немецкого хирурга, который все дни напролет будет слышать истошные крики и переживать стресс. Он очень скоро окажется непригодным к делу, кроме того, наверняка свихнется и станет пациентом вашего шефа, фрау Ким, профессора де Криниса или кого-то из его коллег. А это значит - ущерб представителю высшей расы, ущерб интересам рейха, ведь его надо лечить, содержать в психиатрической больнице, и он не возвратит тех денег, которые будут затрачены на его лечение. А еще - время. Мы подсчитали, что стерилизация миллиона мужчин может потребовать нескольких лет напряженной работы нескольких врачей. Это совершенно недопустимо.
- И что, нашлось нечто получше? - холодно осведомилась Маренн. - Не сомневаюсь, вы нашли выход.
- Конечно, - Бруннер слегка развел руками. - Мы недаром едим свой хлеб. И вот вам пример, - он показал на женщину в лаборатории. - Вы познакомились сегодня с оберштурмфюрером Клаубергом? О, это светлая голова! По образованию он гинеколог. Он все придумал, как нельзя лучше. Всего-то лишь несколько уколов матки нестерильной иглой - и готово.
- Что готово? - Маренн ужаснулась. - Заражение крови?
- Да, случаи заражения бывают, - Бруннер согласился. - Но заживление очагов искусственно занесенной инфекции приводит к образованию спаек на внутренней поверхности матки, что препятствует выходу яйцеклетки в полость матки для оплодотворения. Способ очень прост в исполнении, ему можно обучить всего за одно занятие даже человека, который не имеет медицинского образования вообще. Мы доложили рейхсфюреру в письменной форме, он был очень доволен. Клауберг получил поощрение. Сейчас он проводит клинические испытания на несовершеннолетних девушках и девочках. Ну, конечно, мы берем официальное согласие их матерей.
- Это для чего? Для проформы? Вы же не собираетесь их освобождать.
- На всякий случай, - ответил Бруннер вкрадчиво. - Как-никак большевики уже на пороге Европы. Вполне вероятно, всем нам придется менять место жительства, переезжать довольно далеко, за океан. Мало ли какие документы окажутся у них в руках. А так согласие было - и все. Подопытные, которые подписывают добровольное согласие, есть в любой лаборатории, и в Штатах, и в Англии. Так что по форме у нас все правильно. Никакого принуждения.
- Что же на самом деле вы делаете с теми, кому удается выжить после эксперимента? Тоже направляете в газовую камеру?
- Нет, это стало бы известно их мамашам. Просто отсылаем в другие лагеря. А что там с ними делают, от нас это не зависит. Матерям же говорим, что девочки свободны.
- Все, что вы делаете, это…
Маренн хотелось сказать: "Это варварство. Это безнравственно, это страшно". Но она вдруг осознала, что все эти слова не имеют никакого смысла. Возможно, они бы произвели впечатление где-нибудь в Лондоне или в Нью-Йорке, или даже в Париже, временно захваченном нацистами, но сохранившем нравственные ориентиры. Среди людей, которые знали и помнили с детства, что именно нравственность делает человека человеком. Возможно, ее слова подействовали бы кое на кого и в Берлине, например, на бригадефюрера Вальтера Шелленберга и, к сожалению, всего лишь на очень немногих высокопоставленных персон. Но только не здесь, не в Аушвице. Здесь добро и зло поменялись местами. Здесь зло выступало добром, а добро считалось злом. И нет смысла метать бисер. Вечная евангельская заповедь - "не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас". Плетью обуха не перешибешь.
- Все что вы делаете, - тем не менее все-таки сказала она, - превосходит все этические ограничения, которые знает наука. Я не думаю, что патриотизм может оправдать такого рода насилие.
- Вы забыли слова нашего фюрера, - напомнил Бруннер мягко. - Он всех нас освободил от химеры совести, или это не так?
- Я ничего не забыла, гауптштурмфюрер, - Маренн понизила голос и сделала шаг по направлению к Бруннеру, руки ее непроизвольно сжались в кулаки. - Фюрер провозглашает идею, он говорит об общих вещах. От нас с вами зависит, каким образом мы будет воплощать его идеи в жизнь. И в этом я советовала бы вам быть аккуратнее. В сложившейся обстановке ваше рвение может нанести вред рейху. Представьте себе, если не сегодня завтра большевики нанесут удар по Варшаве, наши оборонительные линии не выдержат и красные ворвутся сюда в лагерь. Их наступление может быть столь стре-мительным, что не успеете полностью спрятать следы своих опытов. И какую службу тогда сослужите рейхсфюреру, который официально убеждает Запад, что в Германии соблюдаются права всех наций и никто не подвергается дискриминации? Даже евреям оказываются послабления. И это действительно так. Не надо быть идиотом, Бруннер, и пренебрегать очевидными фактами. Очистка территории для сверхчеловеков пока что откладывается. Нам важно не допустить все эти неполноценные народы на собственную территорию. Нам жизненно важно заставить западные демократии думать, что Германия может быть надежным союзником в борьбе против надвигающейся в востока беды. Важно расколоть союз трех наций, оставить Сталина в одиночестве. А вы тут проводите опыты, словно не Конев и Рокоссовский стоят под Варшавой, а наш фельдмаршал фон Бок снова вернулся к Москве. Возможно, он туда и вернется, позже, никто не сомневается в окончательной победе рейха, но надо же немного соображать, мыслить политически. Кроме того, - заложив руки за спину, Маренн прошлась по лаборатории. - Вы не можете не знать, что экономические ресурсы рейха значительно истощились. Мы можем заставить родственников всех этих людей, которых вы тут испытываете, выкупать их из лагерей за серьезные деньги, даже за золото. Вы разве не знаете, как богаты некоторые еврейские семьи? Они с удовольствием откликнутся на наше предложение и раскошелятся. Сейчас не время бросать идеи и тем более тупо следовать устаревшим приказам. Мы сами должны предлагать рейхсфюреру, чем мы можем послужить окончательной победе, пусть даже за счет наших врагов. Вы же, обладая в избытке ценным материалом, транжирите его весьма расточительно, и смею заметить… - Маренн повернулась и… отшатнулась.
Серая тень мелькнула перед пей. Она едва успела заметить искаженное злобой лицо альбиноски, раскрытое черное отверстие рта с двумя торчащими в разные стороны желтыми зубами. Ассистентка бросилась к ней, схватила ее за лацкан мундира, притянула ее к себе. Сила у нее, - как и у всех сумасшедших, - была просто невероятная. Маренн слетела с места, точно пушинка. Перевернув ее и прижав к себе, альбиноска повернулась, дернула за овальную ручку и - сейф открылся. Намеренно или случайно он не был закрыт на ключ. Серой рукой с отвратительными коричневатыми ногтями она выхватила изнутри колбу и занесла ее над Маренн, слегка наклонив. Она явно намеревалась вылить на Маренн все содержимое. Маренн знала, что проявлять страх, сопротивляться нельзя - это лишь усиливает нападающего, даст новый импульс той разрушительной энергии, которая движет им. Стараясь сохранять хладнокровие, она взглянула на Бруннера.
Тот явно не спешил Маренн на помощь, он наблюдал, что будет дальше. В соседней комнате находились комендант лагеря, его помощники, уполномоченный гауляйтера Дилль и главное - фон Фелькерзам. Ральф не пошел в лабораторию, полагая, что она лучше разберется в тонкостях работы Бруннера. Он предпочел в отсутствие Бруннера расспросить о его деятельности Бера и других врачей лагеря. Маренн была уверена, что когда они вместе с Бруннером направлялись в лабораторию, альбиноска не последовала за ними - ей было приказано ждать. Значит, она незаметно пробралась мимо Ральфа и других офицеров, наблюдая за своим хозяином и приезжей, которая явно была не симпатична ей. Как она это сделала - тут удивляться не приходилось. Как никто Маренн знала, насколько психически неполноценные люди бывают изобретательными в достижении целей. Ни на секунду она не заподозрила и коменданта лагеря, как и прочих сотрудников Аушвица. Такой скандал, как нападение на официального уполномоченного рейхсфюрера, да еще с использованием элементов строго секретного оружия, разрабатываемого в лаборатории, - все это явно не в их интересах.
Если бы она приехала одна, попугать ее было бы можно. Но она приехала в сопровождении личного адъютанта бригадефюрера СС Шелленберга, - фигуры, далеко не последней в Берлине, - и представителя самого гауляйтера. Они-то уж никак не могли быть участниками заговора, и на их лояльность рассчитывать не стоило. Значит, нападение - либо полностью импровизация самой ассистентки, приревновавшей ее к хозяину, либо это все-таки спланированная Бруннером провокация, направленная на то, чтобы попугать ее. Ведь он понимает, она приехала не просто так и не из-за заключенных, над которыми он проводит опыты.