Цыганка – это хороший вариант, но если легенды не лгут, то та, другая, Роксолана на вечеринку к Луиджи Грити отправилась именно в образе цыганочки, а для одного события двух совпадений уже многовато. Помнится, этот момент ей больше всего нравился в книге Загребельного: разговор султана с хасеки. Правда, у Загребельного их диалог был построен на цитировании сур из Корана. С этим, настоящим, Сулейманом у нее практически не было таких "соревнований": она могла привести к месту некоторые цитаты, Сулейман с уважением относился к ее "знанию предмета", но, конечно, с ним она тягаться не могла. Поэтому он с удовольствием слушал ее споры с "придворными мудрецами", в частности – с наставником маленького Ильяса, но сам с ней спорил достаточно редко, а если спорил – то исключительно по поводу глобальных вопросов, а не таких мелочей, как пойти или нет на венецианскую вечеринку. А чего, собственно, спорить, если последнее слово в этом случае все равно оставалось за ним?
– Может быть, я буду зурначи?
– Но ведь для этого нужно уметь играть на зурне!
Она расхохоталась.
– Ну, во-первых, если ты нарядишься корсаром, это еще не означает, что ты сможешь провести свой корабль и причалить к берегу во время бури. Во-вторых – кто тебе сказал, что я не умею играть на зурне?
– Но я не видел, чтобы ты училась играть на зурне!
Она посерьезнела.
– Тебя слишком часто нет дома, друг мой, чтобы видеть, чему я учусь. Мы уже говорили с тобой о том, что ты мало внимания уделяешь детям. Да, брать с собой шехзаде Мустафу на войну, конечно, не следовало; но вот потихоньку приглашать его в Диван уже можно было бы и начинать.
– Ты хочешь быть зурначи?
Ну вот, как обычно: когда какая-то тема ему не подходит, он переводит разговор на другую.
– Да нет, я просто так сказала. Просто не хочу быть цыганкой – вот и все.
Ей удалось удивить мужа, рассказав о своих новых музыкальных умениях, но и он также сумел удивить свою Хюррем.
– В таком случае, раз уж ты хочешь настоящего праздника, пускай будет сюрприз. Придумай костюм сама, а я – обещаю! – не буду до самого дня вечеринки выпытывать, каков он будет.
Вечеринка удалась на славу. Купцы все как по мановению волшебной палочки "не узнавали" корсара в широком красном кушаке и коротком кожаном жилете, который сразу представился как Баба Арудж; а вот его спутница, Коломбина в торчащей юбке, сшитой из лоскутов, и в самом деле вызвала удивление.
– Неужели эта та самая Роксолана? – услышала Хюррем за своей спиной.
– Другому некому, – был ответ. – Султан настолько любит свою жену, что даже распустил гарем; не думаете же вы, что при этом он будет появляться в обществе с какой-то другой женщиной?
Она сновала туда-сюда, словно челнок. Там пригубила щербет; там стрельнула глазками. Там взяла с подноса кусочек чего-то необычайно вкусного, что ей так и не удалось идентифицировать. Слушала, смотрела, впитывала информацию всей кожей.
– Какие миленькие ножки! – шепнул ей кто-то прямо в ухо. Она резко обернулась, чтобы дать наглецу отпор, но того уже уводил толстый паша в ярко-синей маске; та часть лица наглеца, которая была видна из-под маски, сперва налилась дурной, багровой кровью, потом резко стала свинцово-белой. Так ему и надо. А толстый – это кто? Не посол ли? Она допустила ошибку, не поинтересовавшись этим заранее. Теперь, если поинтересоваться у мужа, выйдет некрасиво. Как будто она его использовала: обманула – сказала, что хочет на вечеринку, а на самом деле…
Ибрагима спросить, что ли? Вон он… шастает, одетый во все зеленое. Любимый цвет Сулеймана. Намеренно оделся так – или просто так вышло? Какой он все-таки противный…
Нет, его спрашивать нельзя. Даже если бы она поинтересовалась личностью посла без всякой задней мысли, этот все равно извратит и преподнесет Сулейману в таком виде, в каком выгодно ему.
Почему-то вспомнился фильм "Иван Васильевич меняет профессию": "Очень приятно, царь". Ходить и спрашивать: "Скажите, пожалуйста, вы, случайно, не посол?" – что ли?
Решение пришло неожиданное – и на первый взгляд, странное. Впрочем, странным оно было и на второй взгляд, но в этот раз она действовала под велением порыва; голова к этому поступку никакого отношения не имела.
Она подскочила к музыкантам, которые играли что-то достаточно спокойное, и велела играть тарантеллу. Любую.
Музыканты покосились на хозяина – того самого толстяка в синей носатой маске. Они, в отличие от гостей, не знали, с кем именно имеют дело, а танец все-таки для вечеринки такого рода был не слишком приличным.
Музыканты заиграли; Хюррем, чувствуя себя и в самом деле Коломбиной, милой проказницей, несколько более игривой, чем позволительно в серьезном обществе, подбежала к "синему" и, схватив его за руку, потащила в центр залы.
Плясал венецианец самозабвенно, вес ему совсем не мешал, и, если честно, двигался он куда лучше, чем сама Хюррем.
Постепенно к танцу присоединились и другие. То ли их захватило веселье, то ли – хотели угодить супруге человека, в чьей стране сейчас находились, кто знает…
Когда количество пляшущих стало достаточно большим, она, стдувая с лица пряди волос, сообщила своему партнеру, что устала.
– По вам совершенно и не видно, – польстил тот. – Это я, старик, запыхался, а такая молоденькая девчушка, как вы… Ни за что не поверю!
– А может быть, я не такая уж и молоденькая! – со смехом ответила она. – Ведь вы не видите моего лица под маской!
– Того, что я вижу, достаточно, чтобы понять, что вы молоды и прелестны, синьорина!
Польстил, конечно, но – все равно приятно.
– А вы молоды душой, синьор, что куда важнее!
Партнер поцеловал ей руку; в этот момент музыка окончилась, и он поспешил откланяться.
Сулейман не танцевал; но, к счастью, и не приревновал ее. Вообще он был в благодушном настроении. В настолько благодушном, что принялся разъяснять жене, кто из гостей кем является.
Четвертым оказался венецианский посланник – новый, еще не предъявивший Сулейману свои верительные грамоты. Тот самый наглец, который решил сделать комплимент ее ножкам.
Что же, тем хуже для него.
– А откуда ты знаешь? Ну, если он еще верительные грамоты не вручал?
– Ибрагим сказал, пять минут назад.
Ибрагим? Как удачно.
А вот инцидент с ногами – не к месту. Если Сулейману донесут – а ему донесут без всяких "если", тот же Ибрагим, к примеру, – то не поздоровится и посланнику, и ей самой. А ухудшение отношений с посланником может спровоцировать ухудшение отношений и со всей республикой.
– Пойду пообщаюсь с Ибрагимом. Может быть, он расскажет о новом посланнике что-нибудь интересное, – Сулейман поднялся. – А ты? Посидишь здесь?
– Нет, – она чуть не сказала "пойду потусуюсь", – пойду тоже общаться. Здесь так здорово!
Господи, да сегодня просто праздник какой-то! Удача за удачей!
– Простите, прекрасная синьора, мой язык – враг мой; но какой настоящий мужчина удержится от комплимента, видя такие ноги? Еще раз приношу свои глубочайшие извинения, прелестная синьора, и выражаю свое искреннее восхищение вашей дивной красотой!
Не тонко. Тем более – для дипломата. Какое "восхищение красотой", скажите на милость? Да еще и искреннее! Лица ее он не видит; фигура? В Венеции в моде сейчас совсем другие формы. Подхалимаж чистой воды.
– Я прощаю вас, – произнесла она важно. – В противном случае вам пришлось бы иметь дело с моим защитником.
Пускай пытается разобраться – пошутила она или говорит серьезно.
– И кто же является защитником столь молодой и столь прелестной особы?
– Грозный пират Баба Арудж, повелитель Алжира.
– О! – Посланник поклонился с завидной грацией. – Имея такого покровителя…
– Да, я счастлива иметь такого покровителя, – резко ответила она. Посланник ей не нравился, и если бы не задуманная миссия – она бы с ним больше ни слова не сказала. Поинтересоваться, что ли, куда предыдущий посланник подевался? Хотя, может, тот такой же был. Хитрый тип. С таким следует держать ухо востро. И "нетонкий" комплимент по поводу ее внешности, возможно, являлся продуманным дипломатическим ходом.
– Великий Баба Арудж – величайший пират нашего века!
А вот это уже намек тонкий: дескать, передай своему мужу, что я считаю его великим правителем. Нет, миленький, султану ты будешь говорить все сам, а верить твоим словам или нет – уже личное дело Сулеймана.
– Алжирские пираты вызывают искреннее восхищение своими смелостью и безрассудством, но горе тому, кто попадет в их руки!
– Есть и другие пираты, к которым тоже лучше не попадать, – закинула она пробный камень.
– Ко всем пиратам лучше не попадать, синьора! Особенно хорошеньким молодым женщинам!
Она поморщилась. Задолбал он уже с этими "хорошенькими молодыми женщинами".
Посланник моментально уловил ее настроение.
– Позвольте налить вам вина?
– Я мусульманка. Нам запретны все опьяняющие напитки.
– Вы мусульманка?!
Актер из него никакой.
– Я думаю, вы прекрасно знаете, кто я. И вам, как дипломату, следовало бы вести себя… потоньше.
Она развернулась и направилась в сторону мужа. Сулейман оживленно обсуждал что-то с Ибрагимом и толстым хозяином дома.
Потоньше, тонкий… Прицепилось же слово! И вела она себя, ну, прямо сказать, просто неразумно. Недипломатично. Политик! Пока ты не перестанешь руководствоваться одними эмоциями, Роксолана-Хюррем, ничего тебе не добиться!
– Устала, – с улыбкой сообщила она мужу.
– Уйдем?
Она покачала головой:
– Пока нет.
– Фанты! Фанты!
– Вели… гости затевают игру в фанты; не будет ли столь любезен грозный Баба Арудж принять участие…
– Будет, – милостиво склонил голову султан. – Только я не знаю, как играть в эту игру.
– Каждый игрок дает какую-то безделушку, они и являются фантами. А загадывающий стоит в это время спиной; таким образом, он не видит, кто и какую вещь дал. Потом ему показывают фант, а он называет, что именно должен сделать тот человек, который дал эту безделушку. Ну, например, прочесть стихи или спеть песню. Или что-нибудь смешное – к примеру, залезть под стол и оттуда мяукнуть…
"Вам кажется, что мяукать из-под стола – это смешно"? – было написано на лице Сулеймана, но, бросив взгляд на жену, он неожиданно согласился:
– Только я хочу быть загадывающим.
– Конечно. Кто откажет… великому Бабе Аруджу? – Толстый хозяин поклонился.
Так. Надо сунуть что-то… что-то такое, что Сулейман узнает. Впрочем, он знает все ее безделушки; он не заставит жену делать что-то такое, что ей не понравится. А вот что положит в качестве фанта новый посланник, нужно заметить. Она пока и сама не знала, зачем ей это надо, но была уверена: пригодится. И заметила: тот опустил на серебряное блюдо массивный перстень с топазом. Что же, может, и пригодится. Только вот нужно время, чтобы придумать…
Если она сейчас что-то скажет мужу, получится, что они сговариваются о ее фанте. Как будто он хочет "показать товар лицом" – похвастаться своей женой! Вот бы он вытащил ее фант первым! Только как он догадается?
Но Сулейман догадался. Почувствовал ее взгляд или просто хорошо знал свою жену. Взял с блюда неприметное колечко с бирюзой – такое простенькое кольцо как раз хорошо подходило к ее наряду Коломбины, – и провозгласил:
– Этому фанту – спеть песню.
И посмотрел на жену. Правильно ли понял? Этого ли ты хотела?
Она прикрыла глаза; потом снова открыла, посмотрела с благодарностью. Если она сейчас "отработает" свой фант, потом может "секретничать" с корсаром – это будет выглядеть совсем по-другому. А "секретничать" будет, если только придет в голову, какой "выкуп" заказать обладателю приметного перстня.
А вот что спеть? Пресловутую песню про крейсер "Аврора", что ли? Что-то веселое, итальянское? Когда-то она знала несколько песенок на итальянском языке…
Нет! Она – Роксолана, и она не будет ублажать итальянскими песнями итальянскую публику. Надо что-то народное. Протяжное. Мелодичное. Лучше бы, конечно, подошла какая-нибудь украинская народная песня, ведь "роксолана" означает украинка. Но вот только не помнила она украинских песен. Тут и русскую бы вспомнить… А кстати – почему нет? Что, кто-то из присутствующих сумеет отличить русский от украинского? Да и о чем песня будет, тоже все равно. Главное, чтобы мелодия проникновенная была. И она затянула:
– Ой, то не вечер, то не вечер,
Мне малым-мало спалось…
Этой песни еще на самом деле не существовало. Да и Степан Разин, которому она посвящена, родится только через сто с лишним лет. Но красоты песни оба эти факта отнюдь не умаляли.
Ей аплодировали. Кажется, искренне, хотя всесильной султанше аплодировали бы в любом случае. Гораздо важнее было то, что то, как она спела, понравилось ей самой. И Сулейману. Показалось – или муж и в самом деле вытер ненароком навернувшуюся слезу?
Пока ей хлопали, она подбежала к мужу и шепнула:
– Перстень с топазом оставь напоследок.
Сулейман удивленно поднял брови.
– Потом объясню.
Если будет что объяснять. Экспромты, сплошные экспромты… Правда, заготовленная загодя речь не годилась для этого посланника. Какой-то он… не такой. Впрочем, не такой – как кто? Как другие посланники? А много ли ты их до этого видела, девочка? Аж ни одного. Не такой, как ты себе представляла?
Эх, девочка, ты слишком много на себя взяла. Не по силам. Не по возрасту. Недаром успешные политики всегда… несколько постарше, чем она сейчас. Ведь, помимо "дипломатического ума", необходим обычный житейский опыт! А она ухватила кусок, который ей не по зубам.
Но ведь у нее нет времени ожидать, пока такой опыт у нее появится!
Ни времени, ни возможностей! Если она не станет предпринимать сейчас хоть какие-то действия, хоть как-то пытаться участвовать в политической жизни – Сулейман не станет ее и допускать к политике!
С другой стороны, если она предпримет какие-то неверные шаги, результат будет тот же самый…
– Ты взволнована? Или тебе нездоровится? Может быть, все-таки уедем?
– Нет, все хорошо. Просто я слишком долго мечтала о таком празднике, вот и переволновалась. И потом – мы не можем уехать, ведь игра еще не окончена, ты назвал еще не все фанты.
Муж смотрел на нее, а пальцы выцепили с блюда… тот самый перстень, перстень посланника!
Вот черт!
Она чуть не чертыхнулась вслух. Ну, поздно, дорогая. И знака не подашь, а даже если и подала бы – не станет же Сулейман класть перстень обратно…
Наверное, у нее перекосилось лицо; приклеить на место улыбку никак не удавалось.
– А владелец этого фанта…
Господи, да что ж он так тянет-то! Для всех, в том числе и для посланника, это просто игра, а для нее – мука мученическая!
– Владелец этого фанта пускай исполнит желание моей… спутницы.
Перед словом "спутницы" он чуть запнулся: видимо, хотел сказать "жены", но потом все же исправился. Раз уж все делают вид, что не узнали августейшую пару, то и он должен продолжать делать вид.
Но его решение по поводу фанта – это было просто потрясающе! Кажется, сегодня и в самом деле была волшебная новогодняя ночь! Если бы она еще знала, о чем попросить.
– Попросим, прекрасная синьора, попросим!
Толстый хозяин захлопал в ладоши первым; гости моментально присоединились.
– Ну, что должен сделать владелец этого фанта?
– Пусть владелец этого фанта расскажет нам о пиратах. Интересно – и обо всех. Говорят, сейчас в большой силе пираты английские? Говорят, торговые суда не могут свободно посещать Новый континент?
– Английские пираты? Что-то такое слышать доводилось, но, согласитесь, это не та история, которую следует рассказывать на новогоднем празднике.
Она топнула ногой.
– Это ваш фант!
– Рассказывайте, господин Барбариго, – посоветовал хозяин дома. – Нам всем интересно.
Может быть, "всем" интересно и не было, но не ублажить августейшего гостя и его супругу?!
Венецианец нехотя сказал:
– Мне известно лишь несколько случаев. Англичане грабят Серебряный флот, но чаще всего они действуют исключительно вблизи берегов нового материка.
– Что такое Серебряный флот? – переспросил кто-то.
– Это другое название флота Индий, – пояснил Барбариго, – потому что испанцы вывозят из Нового Света преимущественно серебро, которое там имеется в поистине неограниченных количествах.
– Не только серебро, – негромко напомнила Хюррем.
Посланник кивнул. Ему, похоже, уже и самому понравилось рассказывать.
– Да, не только серебро. Еще золото, табак, шелк. Алмазы. Словом, в связи с участившимися случаями нападения разбойничьих кораблей на транспортные суда император Карл и повелел приставлять к транспортным судам военные конвои. Собственно, Серебряный флот – это и есть военно-транспортная флотилия.
Посланнику задавали еще вопросы; он отвечал, причем отвечал с видимым удовольствием. Слушать его Хюррем особого смысла не видела.
– Хочу домой, – шепнула она мужу.
– Но ты же сама сказала: пока я не назначу все фанты, я не имею права покинуть игру.
– Вообще, конечно, ты – лично ты – имеешь право на все, что угодно. Но ты прав: мы тут не как монархи, а как обычные гости, поэтому тебе следует довести свою миссию до конца.
Ночью, встав, чтобы попить воды, она сообразила: за всю вечеринку у нее ни разу даже не всплыла в памяти идея отомстить Ибрагиму. И расстроенной себя из-за этого она не чувствовала.
Нет, ее чувства по отношению к Ибрагиму не изменились: неприятный, скользкий тип, как в песне поется – "лукавый грек"; такому нельзя доверять. Но это еще не является поводом уподобляться ему. А то, что он ее купил… Что же, ее мог купить и кто-то другой. И обойтись с ней могли по-другому. И вообще, не будь Ибрагима, она бы никогда не встретила Сулеймана, не полюбила его, не родила троих замечательных детей.
Ладно, пускай живет.
И вообще, нечего о глупостях задумываться.
Со дня на день попросит аудиенции новый венецианский посланник; и это уже будет единственной возможностью попытаться направить политику венецианской республики в то русло, которое устраивает ее.
Маленькая рыжая женщина отправилась спать, плохо сознавая, что постепенно Хюррем в ее разуме отступает, уступая место той самой Роксолане, о которой вскоре будет говорить весь европейский мир.