Глава 15
Теперь она просто обязана все ему рассказать. И именно так она и поступит, как только он остановится, позволив остановиться и ей самой. Либерти споткнулась, но все же сумела сохранить равновесие, физическое, а вот что касается эмоционального…
Разве можно сохранить хоть какое-то подобие равновесия после того, что она только что услышала? Разумеется, она и раньше понимала, как Мариса отнесется к их связи, но не захочет выносить сор из избы и любой ценой попытается избежать скандала.
Но похищение… Маркуса пыталась похитить собственная няня? А его родители, те самые родители, что должны были бы его любить всем сердцем и защищать… Здесь она вообще уже ничего не понимала. Злоумышленников они засадили, а о самом Маркусе полностью забыли? Даже хуже того, заперли его дома, словно он сам во всем виноват?
Ее собственная мать тоже была далека от идеала, а наркотики и мужчины волновали ее куда больше родной дочери, но у Либерти по крайней мере всегда оставалась надежда. Бабушка Девлин учила ее читать, и даже в самом паршивом приемном доме ее всегда кормили три раза в день и отправляли в школу. И у нее всегда была надежда, что, если она не станет высовываться и будет упорно трудиться, рано или поздно все же сумеет себя спасти.
Но у Маркуса, несмотря на баснословные деньги и власть, такой надежды вообще никогда не было. Ей безумно захотелось его обнять и сказать, что все будет хорошо.
Но прошлое в прошлом. Теперь он готов за нее драться, даже если для этого придется все поставить на карту. Он обещал и обязательно сдержит это обещание.
Она пыталась объяснить, что недостаточно для него хороша и может причинить боль, но он не стал слушать. А значит, нужно прямо сейчас рассказать о детстве, системе опеки и всей той лжи, что ее окружала… Он поймет, понял же он, как важен для нее Уильям? Он поймет, что все, что она делала, она делала, чтобы выжить.
Не останавливаясь, Маркус втащил ее на холм, бегом ворвался в их коттедж и замер лишь у стоявшей на возвышении кровати.
Несколько секунд они просто стояли, держась за руки и приходя в себя после сумасшедшего бега. Голова Маркуса поникла, и Либерти видела, как ему больно, и знала, что ее слова причинят ему еще больше боли.
Но она больше не могла держать его в неведении. Не могла оставаться одной из без конца обманывающих его женщин. Она лучше их. Должна быть лучше, если действительно хочет его заслужить.
– Маркус, – начала она, пытаясь найти нужные слова. Я черная, но всю жизнь выдавала себя за белую. Моя мать была проституткой и наркоманкой. Я тебя люблю.
– Ничего не говори, – выдохнул он, крепко обнимая и впиваясь губами ей в губы.
Грубый жадный поцелуй. Но вместо того чтобы отстраниться, она запрокинула голову, углубляя поцелуй, полный смятения и отчаяния.
– Маркус, – она слегка отстранилась, – мне нужно…
– Не хочу ни о чем говорить. – Он яростно расстегнул застежку верха купальника, и прохладный воздух скользнул по ее все еще влажной после океана груди. Маркус поцеловал ее в мгновенно напрягшийся сосок. – Позволь мне о тебе позаботиться.
– Маркус… – Но сейчас именно она должна о нем заботиться, должна его защитить. Но он уже приник губами к ее соску, а его руки стягивали низ купальника, и она больше не могла бороться с желанием.
– Все будет хорошо, – выдохнула она, желая хоть как-то показать, что никогда его не бросит и не предаст. Потому что именно этих слов ей так всю жизнь и не хватало. – Все будет хорошо.
– Замолчи. – Повалив ее на кровать, Маркус вытащил презерватив.
И не успела она еще даже до конца стянуть с него шорты, как он раздвинул ей ноги и яростно в нее вонзился, вырвав судорожный всхлип. Вздрогнув всем телом, она постаралась освоиться с ним внутри себя.
Тяжело дыша, Маркус застыл, уткнувшись в нее лбом.
– Все хорошо, – прошептала она, поглаживая его по волосам и пытаясь приподнять лицо, чтобы заглянуть ему в глаза. Они были любовниками всего неделю, и она до сих пор привыкала ощущать его близость. – Все хорошо, – как заклинание, шептала Либерти, сама не понимая, кому это говорит. Ему? Или себе самой?
Она ждала, что он задвигается внутри ее, но он внезапно схватил ее за руки и завел их за голову, жадно поцеловал и лишь затем снова задвигался. Она впервые оказалась полностью в его власти. Всю неделю он тщательно следил, чтобы ей было хорошо и приятно, но сейчас в его яростной атаке не осталось и намека на нежность.
Будь на его месте кто-нибудь другой, и она наверняка бы испугалась, но это был Маркус, и она была его. Целиком и полностью.
И что еще важнее, он был ее. Грубое спаривание, яростное желание? Они лишь в очередной раз подтвердили, как отчаянно он в ней нуждается, и, вместо того чтобы пытаться бороться и сопротивляться, она полностью отдалась в его власть. Раз именно это ему сейчас нужно, она именно это ему и даст.
Сдвинувшись, он схватил ее запястья одной рукой, а второй ущипнул за сосок, заставив резко вдохнуть, и как только она приоткрыла губы, сразу же впился в них.
Опустив свободную руку ниже, он ухватил ее за бедро, приподнимая ногу так, чтобы вонзаться еще глубже. Воздух между ними так и дрожал от напряжения, а внутри ее начал нарастать оргазм.
– Да! – выдохнула она. – О да, Маркус!
– Малышка, – ответил он, легонько кусая ее в шею, а затем резко отстранился и принялся ласкать пальцами там, где она сейчас больше всего и хотела. И под этим умелым натиском внутри ее рождалась целая буря чувств и ощущений, буря, которую она могла контролировать не больше, чем сметающий города ураган. И стоило ей лишь унестись в яростной вспышке вверх, как Маркус еще пару раз в нее вонзился и замер, хрипло дыша.
Повалившись на кровать, он наконец отпустил ее руки и крепко обнял.
А она не стала ничего говорить. Да ей было и не нужно. Достаточно и того, что она рядом с ним.
Тяжело дыша, они несколько минут лежали в объятиях, а потом он приподнялся на локтях и смущенно улыбнулся:
– Все хорошо?
– Хорошо. И даже лучше.
Вот только она все равно должна ему все рассказать.
Но прежде чем она нашла нужные слова, Маркус сам заговорил:
– До тебя, малышка, я и не знал, что могу за себя постоять. Но теперь я буду бороться. Бороться за нас. За тебя, меня и Уильяма.
– За Уильяма?
Маркус прижал ее к себе еще крепче.
– Может, нам взять его под опеку? Вдвоем?
Она резко села:
– Что?
На этот раз он улыбнулся гораздо увереннее. Как и положено улыбаться человеку, который знает, чего хочет, и привык получать желаемое.
– Я отлично понимаю, что родители так просто от меня не отстанут, но мне наплевать. Кто бы что ни говорил, я не собираюсь тебя прятать. Либерти, я буду за тебя бороться. – Он провел кончиками пальцев по ее щеке. – Я дам тебе все, что ты хочешь. А ты хочешь Уильяма.
– Но… А как же работа? Я должна работать. И что ты устроил с Дженнером?
– Я понимаю, что тебя беспокоит связь с начальником, да и мне такое положение не слишком нравится. Отец прославился интрижками с помощницами, а я так не хочу. Я хочу, чтобы мы играли на равных.
– Но ребенок?
Он пожал плечами:
– Можно нанять няню. Или сделай годовой перерыв.
– Но…
– Никаких но. Либерти, я хочу тебя. И уже давно. Я хочу засыпать с тобой в одной кровати, а утром просыпаться, держа тебя в своих руках. Ты единственная, кому я доверяю, и я больше не могу без тебя жить. Переезжай ко мне. – Усевшись на кровати, он прижался лбом к ее лбу. – Давай создадим семью. Ты, я и Уильям.
– Маркус. – Я черная, моя мать сидела в тюрьме. – Ты должен знать, что…
Но он лишь покачал головой.
– Не хочу ничего слышать. Поверь, все это неважно. Я могу изменить твое прошлое не больше, чем свое собственное. Все это уже не важно. Я больше не стану оглядываться назад. Важно лишь, что я люблю тебя и хочу быть с тобой до конца жизни.
Но так нельзя!
– Либерти, позволь мне стать твоей семьей, а сама стань моей.
Ну разве можно отказать в такой просьбе? А раз прошлое его не интересует, она и сама о нем больше думать не станет.
– Я тоже этого хочу.
И они оба рассмеялись от радости.
Потому что хотели.
Глава 16
– Напомни-ка, зачем мы это делаем? – уточнила Либерти, останавливаясь перед офисом продюсерской компании "Неудержимого безумия".
На следующий день после пляжной вечеринки ранним утром, еще до свадебной церемонии, они покинули остров и вот уже целых два дня наслаждались друг другом в отеле "Беверли-Хиллз".
– Затем, что у нас назначена встреча. Не прийти на нее было бы просто невежливо.
Либерти устало вздохнула:
– Я и раньше считала встречу с продюсерами реалити-шоу не лучшей идеей, а теперь, когда мы вместе…
– Я не собираюсь участвовать в шоу. – Маркус улыбнулся. Разве осмелился бы еще кто-нибудь с ним спорить? А она открыто выражает свое мнение. Как же ему все-таки повезло!
– Тогда зачем вообще с ними встречаться?
– Слушай, мои родители и так бесятся.
– И при чем тут это?
– При том, что отчасти они правы. Я действительно должен думать о деловой репутации. Сейчас они мне не нужны, и я просто выслушаю их предложения и вежливо откажусь, но, кто знает, вдруг через пару лет кто-нибудь из них мне позвонит и предложит вложить деньги в стоящий проект? – Поймав ее руку, он легонько ее стиснул, надеясь, что она поймет, что глупо захлопывать дверь перед новыми возможностями. – Например, я мог бы вложиться в кино.
– Ты и так можешь туда вложиться. Ты – Маркус Уоррен. – Либерти изо всех сил боролась с улыбкой. – Ты вообще все можешь.
– Как скажешь. – Он игриво притянул ее к себе. – А чем потом займемся? Достопримечательности осмотрим или… – Поцеловав нежную кожу под ухом, он заставил ее содрогнуться всем телом.
Сейчас он быстро разберется с продюсерами, а следующие два дня будут принадлежать лишь ей одной. А потом они вернутся в Чикаго и начнут оформлять бумаги для опеки над Уильямом.
Но стоило им подняться в офис, пройти в переговорную и со всеми поздороваться, как все пошло совсем не так, как он рассчитывал.
– Давайте сразу перейдем к делу. Вы с мисс Риз пара, верно?
– Да. – Как же сложно говорить ровным тоном, когда он только что пять минут расписывал незаменимость своей помощницы. Откуда они узнали?
– Тогда у нас проблемы. Мистер Уоррен, позвольте мне прямо сказать, что ваша доступность была одним из ваших главных достоинств. Самоуверенный, богатый, но теперь уже не одинокий. В любом случае женщину с таким прошлым плохо воспримет наша целевая аудитория. Особенно представительницы прекрасного пола.
– Что? С каким прошлым? – Посмотрев на Либерти, он вдруг увидел, что она позеленела.
Продюсер, мистер Шабот, тоже повернулся к Либерти.
– Ваша мать неоднократно попадала в тюрьму за наркоторговлю и проституцию и умерла от передозировки? Верно?
– Это фотография Либерти с матерью? – Один из продюсеров протянул мистеру Шаботу планшет. – Но она же… – Маркусу показали снимок, на котором девочка, явно Либерти, стояла рядом с худощавой и достаточно светлокожей афроамериканкой.
В зале повисла полная тишина. Маркус отлично понимал, что ему нужно что-то сказать, что нельзя слепо верить всему сказанному, вот только… Сама Либерти не спешила ничего отрицать. Она вообще ничего не делала, кажется, даже не дышала. Если бы все это было ложью, она бы просто рассмеялась, а не сидела бы с таким убитым видом.
Маркус вдруг понял, что все это действительно правда.
– Откуда вы все это узнали? – наконец выдавила Либерти.
– Из письма. Вы же понимаете, что мы обязаны тщательно проверять всех кандидатов, так что мы провели маленькое расследование. Ничего личного.
– Ну разумеется.
– И вы отдали вашего ребенка на усыновление, верно?
На это она сразу же отреагировала.
– Что? Нет.
Шабот сверился с документами:
– Мальчик по имени Уильям. Верно?
Маркус с ужасом на нее уставился. Не могла же она в самом деле… Или могла?
– У меня никогда не было детей. Ваш источник ошибся.
– Поймите, мы строим определенный образ: власть, богатство – вот наши понятия, – продолжал Шабот, но Маркусу уже было все равно. – Если бы вы двое поженились, тогда другое дело, но если мы хотим выйти на новый уровень…
Шабот продолжал распинаться о продажах и имидже, но Маркус не слушал, все так же разглядывая не осмеливающуюся поднять на него глаза Либерти.
Ее мать негритянка? Наркоманка? Проститутка? Но почему она все это время молчала? Не могла же она считать, что это как-то повлияет на его отношение к ней самой? Или была еще какая-то причина?
И она не просто молчала, она соврала. Но ради чего? Какое ему дело до ее расы? Зачем было выдавать себя за ту, кем она не является?
"Я недостаточно для тебя хороша". Так вот почему она все время это повторяла и не хотела идти на свадьбу? Не хотела, чтобы он участвовал в этом дурацком реалити-шоу?
Именно это она и пыталась ему рассказать? Вот только он сам не стал слушать, заявив, что все это уже не важно.
– …рыночная доля, – продолжал между тем Шабот. – При желании вы вполне можете поучаствовать в качестве продюсера.
Лучше уж глаза ржавой ложкой выковырять.
– Ясно. – Сам еще толком не понимая, что собирается сказать, Маркус встал, но одно он знал точно: просто так все это оставлять нельзя. Но уж выходить на "новый уровень" он явно не собирался. Да и что это вообще значит? Его лицо на коробках с обедами? Да пользуются ли сейчас вообще такими коробками? Он не знал и выяснять не собирался. – Будем на связи, – соврал он и, развернувшись на каблуках, пошел прочь, даже не посмотрев, следует ли за ним Либерти.
Как же он от всего этого устал. Мать, Лилибэт, теперь еще и она. Всем нужно лишь его имя и состояние, но не он. Сам он никому не нужен.
Все они без конца повторяли лишь то, что, по их мнению, ему нужно было слышать. Чтобы "защитить". Наверняка Либерти сейчас именно это и скажет. Она просто пыталась защитить его от правды. Но зачем? Чтобы эту правду можно было против него использовать? Или было что-то еще? Что-то еще хуже?
Дурак. Какой же он все-таки дурак. И почему он решил, что Либерти чем-то отличается от всех остальных? Она не хотела идти ни на свадьбу, ни на эту встречу, но говорила об этом так, словно переживает за него.
Но теперь-то он знает, что защищала она себя. Себя и свои тайны. А много ли еще у нее этих тайн? Вдруг это всего лишь верхушка айсберга?
У всего и всегда есть своя цена. Все и всегда сводится к сделкам. Ты либо приобретаешь, либо теряешь.
И как же он устал без конца терять и проигрывать! Но на этот раз, кроме самого себя, винить ему некого.
Он вдруг понял, что уже вышел из здания.
– Маркус, – тихо окликнула Либерти откуда-то сзади.
Но он даже не обернулся. Где-то здесь его должна ждать машина с водителем.
– Маркус, подожди, пожалуйста.
Он не желал тратить на нее ни секунды, но забыл, где оставил машину, и не знал, куда идти. Стоило ему остановиться, как смятение мгновенно сменилось бешеной яростью. Он сам во всем виноват. Виноват, что попытался быть настоящим.
Он резко обернулся и посмотрел в ее огромные глаза.
– Почему?
– Я… – Сглотнув, она прижала к груди планшет. Раскрасневшиеся щеки, раскрытая сумка на плече… Неужели она за ним бежала? Только ему уже все равно. – Я вызвала машину. Сейчас подъедет.
– И все? Больше тебе нечего сказать?
– Я не… Мы… Можем мы сперва хотя бы машину дождаться? Если мне опять предстоит унижаться, я бы предпочла, чтобы это было наедине.
– А, точно. Публичный скандал может плохо сказаться на нашей репутации, и как я только об этом не подумал?
На секунду она опустила плечи и вся сжалась, но потом снова выпрямилась.
– Пожалуйста, давай дождемся машины. Или тебе приятнее поставить меня на место у всех на виду?
– Нет. Зато совсем неприятно, что ты продолжаешь делать вид, что тебя волнуют подобные мелочи.
– Это не мелочь. И не смей говорить так, словно мне нет до тебя дела.
– А есть? И когда же ты собиралась мне все рассказать? Дождалась бы, когда мы усыновим Уильяма? Когда заведем собственных детей?
– Уильям не мой ребенок. Да и не мог им быть. Ты стал моим первым мужчиной.
– Так ты была девственницей?! – прорычал Маркус.
Она дернулась, словно он ее ударил, а прохожие начали оборачиваться.
– Маркус, машина…
Но он уже не мог остановиться.
– А ты не думаешь, что об этом неплохо было бы упомянуть?
– Я пыталась. Я пыталась все тебе рассказать, но ты сам признался, что прошлое осталось в прошлом, и ни мое, ни твое не имеют никакого значения. Так что да, я много раз думала, что мне стоит это упомянуть, но не стала, потому что ты этого не хотел.
– Потому что считал, что у тебя там обычная история о разбитом сердце или… не знаю, как тебе пришлось работать по ночам во время учебы. Я и представить не мог, что ты скрываешь свою расу, притворяясь белой. Как это может быть не важно? Бог ты мой, я же жениться на тебе хотел! Хотел создать с тобой семью. Я доверял тебе. Доверял целиком и полностью, рассказывал то, что никогда еще никому не говорил. Потому что любил. Вот только ты меня никогда не любила. И совсем не доверяла.
– Маркус, – по ее щекам текли слезы, – я хотела все рассказать, но…
– Нет, если бы действительно хотела, рассказала бы. И знаешь что? Все это действительно не важно. Мне все равно.
– Не важно?
– Честность – вот все, что мне от тебя было нужно. И я думал, что ты со мной честна. То есть неужели вообще все было ложью? Ты хотя бы бегала?
Она вздрогнула:
– Нет. До встречи с тобой я никогда не бегала.
Ложь. Одна сплошная ложь.
Лишь эти пробежки с Либерти вокруг озера помогали ему тогда пережить предательство Лилибэт и справляться с давлением родителей.
Но на этот раз он даже убежать не может.
– И снова ложь. Но зачем? Чтобы выйти за меня? Так хотелось примерить на себя имя Уорренов?
– Ты издеваешься? Я ненавижу твое имя, и мне плохо при одной мысли, как с тобой обошлись родители, лишь бы сохранить семейный престиж.
– Тогда зачем? Хоть сейчас скажи правду.
– Зачем? А ты хоть раз пробовал побыть в этом мире негритянкой? Не все рождаются с целым ворохом рубашек.
Она наконец-то пришла в себя, но даже это его не радовало. Он всегда обожал эти споры, потому что она одна из немногих, кто никогда не боялся говорить ему правду. Вот только это тоже оказалось ложью. Та Либерти, что он любил, была одной сплошной ложью.
– Да, моя мать темнокожая, а отец, скорее всего, белый. Я не знаю. Но знаю, что, выдавая себя за белую, я, чтобы выбраться из ямы, трудилась лишь в два раза больше остальных. В два, а не в четыре. Так что да, я притворялась, выдавая себя за белую девушку из среднего класса. И я не собираюсь извиняться за то, что мне приходилось делать, чтобы выжить.
– А я и не хочу, чтобы ты извинялась за то, что выжила.
– Тогда чего ты от меня хочешь?
– Я хочу тебя настоящую.
Она посмотрела куда-то ему за спину.