В глазу Максима сверкнула непрошеная слеза.
– Она меня бросила.
– Какая жалость! – вырвалось у меня.
В эту минуту я со всей отчетливостью поняла, что меня ждет.
Встречи с адвокатом, комплектация посылок согласно перечню допустимых Минюстом продуктов и вещей, очереди в следственный изолятор, свидания на зоне. Мама! Почему я не ящерица?!
– Максим Петрович… – глядя в сторону, затравленно начала я, но мою спонтанную речь перебил стук калитки.
На крыльце раздались бодрые шаги, на кухню вихрем влетел Жуков Арсений Иванович, изменив атмосферное давление, влажность и температуру воздуха!
– Ха! Так и знал, что ты дуешь Вите в уши какую-нибудь чушь! Вроде ты невинная маленькая девочка, которую заманили в сети растлители, ввергли в пучину греха или что-нибудь в этом роде. Так? – Арсений с обезоруживающей улыбкой на губах обратился ко мне.
– Примерно, – не стала отрицать я.
Максим Петрович чуть не плюнул в тарелку с курицей.
– Наглец! Какого черта тебе здесь надо? – поинтересовался он, поднимаясь во весь свой немалый рост. Взгляд Француза не предвещал ничего хорошего.
– Того же, что и тебе, – прищурился Арсений, – спорим, ты проиграешь?
– Я не собираюсь с тобой спорить. Тебе придется уйти, – мрачно предупредил Максим Петрович (воинственность придала ему еще больше шарма) и жестом драматического актера указал партнеру на дверь.
– Только вместе с тобой! – задирался Арсений.
– Не хочешь сам – я помогу тебе.
Француз толкнул Арсения, но Арсений уцепился за руку противника.
– Вот только петушиных боев не устраивайте, пожалуйста, – попросила я, но было поздно – мужчины вцепились друг в друга, как бультерьеры. Из-за чего?
Иллюзий на свой счет я не питала, оставалось одно – поля для гольфа…
– Ребята, брейк! – выкрикнула я. – Есть идея!
Тихомиров никак не ожидал такого вероломства: коллектив отозвал претензию, до суда дело не дошло.
– Этим проходимцам опять удалось вывернуться, – сообщил Дима, собирая немногочисленные вещи в ванной и спальне, – если ты в этом замешана, я вынужден буду привлечь тебя за соучастие.
– Окстись, Дима, какое соучастие? Не выдумывай.
– Я докопаюсь до истины, будь уверена.
– Флаг тебе в руки, барабан на шею.
Чего скрывать, команда у меня была ненадежной, и я, конечно, блефовала. Утечка информации грозила не только планам (а планы были – ух!), но и моей репутации.
На заработанные деньги я собиралась купить линию по производству сухого, сгущенного и пастеризованного молока. Если уж личная жизнь не задалась, то ничего не остается, как заделаться бизнесвумен и возглавить предприятие.
Гена Рысак не поддержал мой план действий.
– А ты уверена?
– Нет, Гена, не уверена, – призналась я.
– А зачем так рисковать?
– Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
– Зато живет на свободе с чистой совестью.
– Как ты?
– Ну, не все же такие неудачники, как я.
– Это ты сказал!
– Не жаль тебе следователя? Человек разочаровался в профессии, собирается подать в отставку.
– Нечего делать в прокуратуре с такими слабыми нервами, – заметила я, – что плохого, если конфликтующие стороны находят компромисс?
– А это компромисс? – с сомнением поинтересовался Геннадий Павлович.
– Конечно, Палыч. А что же еще? Ты Верку предупреди, что я вечером заеду.
– Зачем тебе Верка? – Гена смотрел с подозрением.
– Мне административный ресурс понадобится.
Тогда, на кухне, глядя на сцепившихся рейдеров, я подумала: в нашей области достаточно лугов маркиза де Карабаса. Зачем ломиться в закрытую дверь?
Второе письмо застало меня врасплох.
Сначала афера с паями, потом Тихомиров, потом мы с Веркой с азартом разрабатывали бизнес-план – за всеми этими событиями я забыла о таинственном обожателе.
Как и в первый раз, конверт был без штемпеля, листок – со следами тайнописи. Что на этот раз использовал аноним-затейник?
Неровные оранжево-желтые буквы проступили под утюгом – автор использовал лимон.
"Ты сводишь меня с ума, – со сложной смесью стыда и любопытства читала я, – я ненавижу всех мужчин, которые крутятся вокруг тебя. Они притворяются деловыми партнерами и твоими друзьями, а сами мечтают уложить тебя в постель, наслаждаться запахом твоего тела, гладкой кожей и твоей близостью. Не будь наивной, гони их от себя. К. М.".
Читать это было невозможно, но я дочитала.
С одной стороны, бесила наглость сочинителя, с другой – ударяла под дых энергетика, исходившая от листка. Неужели все-таки маньяк?
Надо отдать Тихомирову письмо, чтобы прекратить это безумие. Если страсть начнет прогрессировать и этот К. М. станет писать непотребности, то я не смогу показать письма чужому человеку!
Кто мой преследователь? Чего он добивается?
"Жорка!" – неожиданно заключила я, удивляясь, как эта простая мысль не пришла мне в голову раньше.
С решительным видом я направилась к соседу.
Мне открыла Татьяна:
– О, привет! – поразилась она моему неожиданному визиту: в случае необходимости мы переговаривались через забор.
Выглядела соседка так, как выглядят люди, вернувшиеся с курорта, – прибавив сексуальности и скинув года три-четыре. Мне стало неловко за свою бледную кожу, синяки под глазами и – самое ужасное! – за то, что я собиралась сказать.
– Тань, слушай, а где Жора?
– На заезде (так называла командировки мужа Татьяна), а что?
– Нет, ничего. Хотела попросить, чтобы он просверлил дырку под зеркало в прихожей, – нашлась я, испытывая глубокое разочарование от того, что подозрение с Жорки снято.
– Попроси соседа своего, – лукаво блестя глазами, подсказала Татьяна.
– Какого?
– Твоего соседа. – Татьяна сделала ударение на "твоего".
– Степана? – не поверила я.
– Да.
– Пф! Последний человек, которого я о чем-то попрошу.
– Что так? – На щеках Татьяны проступили красные пятна. – Ты не смотри, что у него лицо такое. Это все война. Он очень приятный молодой человек. Отвез меня с детьми в поликлинику, предлагал свою помощь – не чета нашим, деревенским.
– Мы о ком говорим? – опять засомневалась я. – О соседе из одиннадцатого дома?
– Да, о Степане. Между прочим, он спасатель.
– Откуда знаешь?
– А я как-то наряд вызвала, сдала Жорку в ментовку – надоел до смерти, урод. Посмотри, что он сделал. – Татьяна доверительно задрала футболку, повернулась ко мне спиной, я увидела на теле полосы от ремня. – Только вернулись из Евпатории, начал выступать, ну не идиот? Детей лупил, орал, что они его предали! Так и зовет: "Предатели". Полный дом, говорит, предателей. А последний раз – вообще…
– Так что со службой Степана? – потеряв терпение, перебила я Татьяну. Не потому, что была такой уж бесчувственной, а потому, что Татьяна научилась ловко спекулировать на сострадании. Не успеешь оглянуться, как выяснится, что ты ей, горемычной, уже что-то должен: если не крупы и соли, то посидеть с детьми или сходить в аптеку.
Нет, мне не трудно посидеть с детьми или сходить в аптеку, но Татьяна родом из числа пользователей. Вы оказываете ей услугу, думаете о себе как о добропорядочном христианине, а Танька, не имея ни малейшего понятия о христианских чувствах, в это же время наполняется гордостью, что сумела припахать еще одного лоха. Обидно.
– Он эмчеэсовец. Я тебе говорю – отличный парень. Сказал: обращайтесь, если что-то понадобится.
– Ну, не знаю, – с сомнением произнесла я, – как это тебе удалось. У нас не сложились отношения.
– У каждого свои тайны, – прочирикала Терентьева, и я сочла за лучшее убраться, пока соседка не начала выступления в ею любимом народном жанре страданий.
Главное я выяснила: Жорка не имел отношения к письмам. Тогда кто? Степан? Но письмо я получила до того, как Степан появился в доме по соседству.
Кто бы он ни был, этот К. М., он не прав.
Остаток вечера я прислушивалась к шорохам в саду, вздрагивала, поминутно проверяла, надежно ли задернуты шторы, и так извела себя, что не выдержала – вытащила визитку следователя Тихомирова, покрутила в руке, раздумывая, не позвонить ли специалисту. Склонилась к мысли позвонить. Пусть займется своими непосредственными обязанностями – ловит маньяка!
Боясь растерять настрой, торопливо набрала домашний номер Тихомирова.
– Алло? – услышала я женский голос.
Палец судорожно нажал на рычаг, я опустила трубку и, сраженная неприятным фактом, распласталась на диване. Письмо маньяка потеряло значение.
Еще одно поражение – пятое за лето! А.И. Жуков, М.П. Француз, сосед Степан, Г.П. Рысаков, Д.С. Тихомиров – мои неудачи поименно. Господи, ну почему я не ящерица?
Горечь утраты – вот чувство, которое я испытывала в данный момент. Будто похоронила Дмитрия!
Кто эта женщина? Как она умудрилась оказаться в доме следователя и (не стоит обманывать себя) увлечь бесстрастного, как сфинкс, Тихомирова? Чего во мне не хватает?
Телефон вывел меня из состояния тупого оцепенения.
– Да?
– Витюша, – прогудел Тихомиров, – у тебя что-то случилось?
– Нет. Да! Я получила еще одно письмо.
– Я сейчас приеду.
Трубка замолчала, я оторвала себя от дивана и подошла к зеркалу. Нет, так нельзя! Нельзя распускаться только потому, что у гея-импотента-бабника Тихомирова (отвергнутого мной почти пятнадцать лет назад) появилась женщина!
"Он тебе нравится!" – глядя себе в глаза, признала я очевидное и сунула голову под душ.
* * *
Читая письмо, Тихомиров, по-моему, смутился.
"Ты сводишь меня с ума, я ненавижу всех мужчин, которые крутятся вокруг тебя, – шевелил губами Дима. – Они притворяются деловыми партнерами и твоими друзьями, а сами мечтают уложить тебя в постель, наслаждаться запахом твоего тела, гладкой кожей и твоей близостью. Не будь наивной, гони их от себя. К. М.".
На Диме были джинсы и футболка.
Я скользнула взглядом по рельефным мышцам следователя и вынуждена была признать, что не возражала бы, если б он уложил меня в постель.
Тихомиров закончил читать, судорожно вздохнул и бросил на меня замутненный взгляд:
– Опять никаких догадок?
После ванны я облачилась в шелковый халат, который то и дело расползался на груди (приходилось все время контролировать глубину выреза).
– Нет. – Я тряхнула вымытыми волосами и поправила халат. – Я даже к Жорке ходила, ну к соседу, который меня…
– Ну? – перебил Тихомиров.
– Он в отъезде.
– Больше никаких мыслей?
– Никаких.
– Может, это с работы?
– О-о, исключено. Там нет ни одного кандидата. Просто ни одного.
– Ни одного, кто бы привлекал тебя, – догадался Тихомиров, – но это не значит, что ты никого не привлекаешь.
– Это комплимент? – криво улыбнулась я.
Тихомиров не ответил. Ну разумеется, Дима никогда не блистал способностями дарить комплименты, а теперь, когда дома его ждет женщина, наверняка считает, что не имеет морального права! Честный и порядочный до идиотизма, рыцарь Ланселот. Хотя… если бы это был мой рыцарь, я бы не считала честность и порядочность идиотизмом. Вообще, у меня этим летом заметно испортился характер. Скоро от Дашки будет не отличить.
– Больше ничего?
– Ничего, – пожала я плечами.
Тихомиров стоял близко, так, что наше дыхание смешалось, я слышала его запах – здоровья, чистоты и силы. Хорошо, что я вымылась, – можно быть уверенной, что от меня не несет коровником.
По лицу Тихомирова, как всегда, ничего нельзя было понять, но я вдруг ощутила напряжение. Меня тянуло к Дмитрию, как заряженную частицу к магниту.
Я качнулась, сопротивляясь притяжению. Стало трудно дышать.
– Витюша, – лицо Тихомирова расплылось, голос звучал как через беруши, – все в порядке?
– Ничего, ничего, сейчас, – шаря рукой в поисках опоры, успела прошептать я – в глазах потемнело.
Очнувшись, я обнаружила себя на диване, Тихомиров сидел передо мной на корточках и обмахивал меня романом о Франческе.
Силы возвращались. Только этого не хватало! Полы халата разъехались, открыв ноги до трусиков и грудь до… до неприличия. Я поспешила сесть.
– Ты как? – сунув мне стакан с водой, спросил Тихомиров и отвел взгляд.
Я зачем-то попила, хотя пить совсем не хотела, и промямлила:
– Уже хорошо. Нервы…
– Может, показаться врачу?
– Мне кажется, надо просто решиться и уехать из Заречья.
Брови Тихомирова поползли вверх, лицо приобрело глуповатое выражение.
– Ты никогда не говорила, что тебе здесь не нравится.
– А ты не спрашивал. Я не пойму, откуда вдруг такой живой интерес к моей персоне?
– Ты…
Тихомиров опять замолчал! Ну что это такое?
Как это назвать?! Может, это проявления аутизма?
– Что – я?
– Не вдруг, – изрек Дмитрий.
– Замечательно! Что – не вдруг? Ты можешь сказать по-человечески?
– Тебе придется написать заявление, – увел в сторону разговор Дмитрий.
– А в частном порядке ты не можешь заняться этим?
– Нет у меня времени на частное расследование.
– Но если я напишу заявление, этим займется кто-то другой. Этот кто-то будет читать письма… Дим! Я не хочу.
Я покраснела.
– Чтоб мне провалиться! О, женщины!
Этот взрыв эмоций и, главное, глубокомысленное замечание по поводу женщин навели меня на мысль:
– А ты не знаешь женщин-следователей?
– Знаю.
– Близко? – вырвалось у меня, и я прикусила язык.
Тихомиров препротивно ухмыльнулся:
– Не настолько. В чужом белье копаться можно только по территориальному принципу. Женщина не возьмется, потому что работает в другом районе. Давай спать, – закончил Тихомиров.
Звучало предложение заманчиво.
Я не пошевелилась, а Дима направился в ванную, но на полпути остановился:
– Полотенце дашь?
– А ты домой не поедешь?
– Ты хочешь, чтобы я уехал?
– А разве…
Я заткнулась, решив, что не имею права задавать вопросы. Захочет – объяснит все сам.
– Что? – Тихомиров застыл, ожидая продолжения. Или провоцируя?
– Так, ничего, – поджала я губы и пошла за полотенцем.
Как ты со мной, так и я с тобой, Толстокожее-Тихомирово.
– Ну, как у тебя с ним?
Вахрушева устроилась с ногами на диване.
Если кто не знает – это верный признак: подруга приготовилась вывернуть наизнанку все потайные уголки души. Своей. Я это называла санацией.
– С кем?
– Петухова, хватит придуриваться, рассказывай!
Не стоит заблуждаться – приглашение "рассказывай" ничего не значит!
Именно так Дарья начинает исповедь.
– Рассказывай! – говорит Дашка, но стоит мне открыть рот, как оказывается, что я опоздала – Дарья уже начала свою "повесть временных лет".
Обстоятельно, слово в слово она часа полтора будет пересказывать все ссоры с Егором, кто, кому, что сказал и почему. Егор в этих рассказах выглядит конченым злодеем: вероломным, хитрым, тупым, эгоистичным и, конечно, жадным. Не муж, а мировое зло.
Моя задача – уговорить слабую, беззащитную, нежную Дашку терпеть лиходея следующие пятнадцать лет.
Наработанный годами сценарий перекосило, как только я произнесла:
– Даш, у Тихомирова появилась женщина.
– Вот! Ни себе, ни людям! – всплеснула руками Дарья. – Ты безнадежна!
В носу защипало, я подняла глаза к потолку, поморгала, закусила губу, возвращая этими простыми действиями душевное равновесие. Я и так последнее время места себе не нахожу, а тут еще Дашка со своей критикой…
Вот почему я всегда утешаю подругу, стараюсь вселить надежду, а она – раскатывает меня не хуже асфальтоукладочного катка?
– Что собираешься делать? – перешла к конструктивному разговору Дашка.
– А что тут сделаешь?
– Тихомиров больше не приходит?
– Приходит. У меня появился тайный поклонник, письма пишет… Тихомиров считает, что это маньяк, и опять ночует у меня.
Действительно, после моего звонка Тихомирову в ванной комнате опять обосновались зубная щетка, паста и кремы, а спинку маминой кровати украшали мужские шорты (из грубого небеленого льна, с двумя боковыми карманами и одним накладным – сзади, который застегивался на пуговицу, и с лейблом, вшитым в боковой шов) пятьдесят второго размера. Я старалась шорты не рассматривать, чтобы не расстраиваться.
Дарья закрыла глаза, вздохнула, покачала головой – осудила меня сначала действием.
– Нет, это что-то! Мужик спит в соседней комнате, и ты, стоеросовая бестолочь, не можешь залезть к нему в постель? – перешла к вербальной оценке Дарья.
– Как ты себе это представляешь?
– Элементарно! Квашеной капустки ему на ужин, водочки – и мужик твой!
Я фыркнула:
– А утром он откроет глазки и спросит, кто я такая. Спасибо. Я однажды побывала в постели у мужчины, который наутро забыл, как меня зовут. С меня хватило.
– Давай, давай, наслаждайся неудачей, культивируй ее, холь и лелей. Обиделась она, видите ли, на всех мужчин. А дети, между прочим, без мужчин не появля-я-ются, – пропела Дарья премерзким голосом.
– Отстань, а? И так тошно. Давай наливки выпьем, – предложила я, обессиленная противоречивыми желаниями: утопиться, уйти в монастырь и родить ребеночка от Тихомирова.
Мы выпили смородиновой наливки, подруга проявила интерес к делам на ферме, не вдаваясь в подробности, я коротко рассказала, чего хочу.
– Провернем с Веркой Рысаковой одно дело, продам дом и уеду.
Дарья приуныла.
– Как грустно, – подругу немного развезло от наливки, – не представляю, как ты будешь без меня.
– Как-нибудь выдюжу. Везде люди.
Оптимизма после наливки прибавилось, я размечталась:
– Съезжу на море, найду Короля, рожу кого-нибудь.
И тут в коридоре раздалось:
– Кх-кх!
Я подпрыгнула, а Дашка взвизгнула. Оказалось, мы с подругой пропустили момент, когда со службы вернулся Тихомиров!
Ситуация была довольно паршивая: не хватало только, чтобы Дима услышал про Верку Рысакову и наше дело. Следователь Тихомиров сложит пазлы в два счета.
Пока я лихорадочно соображала, как буду выкручиваться, Дашка цвела улыбкой.
– Привет, – мяукнула подруга.
– Привет, – не очень вежливо буркнул Дима, – что обмываете?
– Витькины наполеоновские планы. – Дарья и трезвая не умела хранить секреты.
Тихомиров остановился в дверях, привалился плечом к косяку, заняв дверной проем внушительной фигурой.
Против желания я залюбовалась следователем, а уж Дарья вообще растеклась по стулу:
– Димочка, составь компанию бедным девушкам.
Щечки, глазки, зубки – все вспыхнуло, все засверкало на Дашкиной круглой физиономии.
Вот ведь интересно: голодный, полный загадок Тихомиров возбудил подругу. А появись на кухне голодный, полный загадок Егор – возбудилась бы Дарья?
– Котлеты будешь? – подала голос я, спугнув мечту с Дашкиного лица.
Что-что, а поесть Тихомиров любил.