Максим Петрович оставался белым пятном и будоражил воображение. Как Чапаев, я задавала себе вопрос: "Кто такой? Почему не знаю?" Но самое печальное – было непонятно, как добыть нужные сведения!
Прикинуться супругой Француза и встретиться с его участковым терапевтом?
Задать парочку вопросов о группе крови и резус-факторе, дать взятку, чтобы направил к неврологу и психиатру? А еще лучше – пусть Француз пройдет медицинскую комиссию прежде, чем я совращу его, и принесет мне выписку из заключения.
О том, где и как я совращу Француза, я старалась не думать, рассудив, что проблемы буду решать по мере поступления.
Пока я искала подходы к Французу, обнаружилось, что у моего метода (ну не совсем моего, компиляция, конечно) есть побочный эффект – Жуков.
Арсений взял за моду навещать меня чуть не каждый вечер.
Появлялся с джентльменским набором. Вино, конфеты, фрукты и букеты в доме не переводились, все вазы в моем хозяйстве уже были заняты.
Жуков садился в кресло в комнате и смотрел на меня, лишая невозмутимости и спокойствия, попутно умудрялся испортить что-нибудь из имущества.
Его стараниями вышли из строя:
защелка в туалете (1 штука),
крючок для полотенца на кухне (2 штуки),
пластмассовые плечики (1 штука),
ночник в коридоре (разобрал и не собрал).
Каждый вечер я впускала Жукова в дом, надеясь, что есть новости о лаборатории и оборудовании, но Арсений не делился никакой ценной информацией, зато как вантуз втягивал мой правый глаз, наводя на мысль, что ради своей цели продвинутый консультант, похоже, ознакомился с некоторыми приемами пикапа.
С удовольствием рассказывал об армии (давность событий делала тему безопасной) и о детях (витиевато намекал, что не сможет их никогда оставить, даже ради такой женщины, как я). Создавалось странное впечатление: чем больше о себе рассказывал Жуков, тем меньше я о нем знала. Политический истеблишмент много потерял в лице Арсения.
– Арсений, – обращалась я к гостю, когда получалось вставить слово в поток сознания, – я не хочу замуж, ты забыл?
– Так это правда?
– Что?
– Что ты хочешь ребенка?
– Все женщины хотят детей, – уклонялась я от ответа.
– Но ты не хочешь замуж, ты только хочешь родить – и больше тебе мужчина не нужен, как амазонке?
– Арсений, – стараясь не терять хладнокровия, урезонивала я Жукова, – ты не имеешь права задавать мне подобные вопросы. Моя жизнь тебя не касается. К тому же я не уверена в твоей наследственности.
– А что такое с моей наследственностью? – забеспокоился Жуков.
– Чем болел, нет ли изменений на генетическом уровне, всякое такое.
– Ничем я не болел!
– Тоже плохо.
– Почему?
– Потому что в крови не выработались антитела.
– О боже, как у тебя все сложно! Ты так никогда не решишься завести ребенка!
Дарья Вахрушева номер два!
На диване меня ждал роман, и я всеми фибрами души желала поскорей отделаться от Арсения.
– Тебе-то что? У тебя есть наследники, тебе не о чем волноваться.
– Твой сосед прав, – брякнул Жуков.
– Какой сосед?
– Контуженый, Степан.
– Что? В чем прав?
– Сказал, что ты странная.
– Кто бы говорил! И когда ты с ним успел это обсудить?
– Я с ним встретился в автосервисе на днях.
– И что еще сказал тебе сосед?
– Сказал, что ты странная и озабоченная.
– Я?!
– Других общих знакомых у нас с ним нет.
– А сам-то, а сам! – Я хватала воздух ртом, не в силах выразить возмущение. – Ходит по дому голый, подсматривает за мной! Онанист чертов! Ну и мужики, ну и сплетники!
Бутылка вина, которую принес Арсений, стояла на кухонном столе – тридцать минут назад я категорически отказалась пить, сославшись на недомогание. Теперь я ощутила потребность выпить и отправилась на кухню. "Кабаки и бабы доведут до цугундера", а до чего доводят мужчины и вино?
Арсений услышал мою возню и материализовался, когда я пыталась открыть бутылку.
– Погоди-ка. – Жуков оттеснил меня от стола, нырнул в пакет и достал коробку.
Раскрыв ее, он вынул штопор с двумя ручками, вкрутил его в пробку, штопор, как по команде, поднял "руки" вверх. Зрелище заворожило меня, я еле оторвала глаза от блестяще проведенной операции.
– Ну и ну!
– Ха! – откликнулся Арсений и швырнул в мусорное ведро мое приспособление для откупоривания бутылок. – Живешь как в колонии старообрядцев или радикальных зеленых. Цивилизация давно ушла вперед – пользуйся!
– Опять? – Я угрожающе нахмурилась, но Жуков так нравился себе, что не обратил на это обстоятельство никакого внимания.
– Что – опять?
– Ты распоряжаешься моими вещами. Тебе не дает покоя мое имущество!
Арсений с возмущенным видом уставился на меня:
– Мне? Твое имущество? За каким чертом мне твое имущество? Я человек не бедный и на сиротские пожитки не зарюсь.
– Это гектар сельхозугодий – сиротские пожитки?
– Я не о земле! – Жуков мастерски разыграл обиду. – Я о том, как ты живешь! Посмотри, у тебя все на соплях, все болтается на честном слове, а ты держишься за эту землю, как скупой рыцарь за сундук с золотом!
– Какая забота! А мне нравится, как я живу!
– Ну и живи!
Это было похоже на семейный скандал. Ну надо же! А я уже склонялась к мысли воспользоваться Арсением в качестве донора, если не выйдет с Французом! Придется отказаться от этой мысли: ребенок от такого агрессора окажется в конфликте со мной еще до рождения.
Жуков быстро остыл и напомнил:
– Мы хотели выпить.
– Давай наливай, – махнула я рукой, – если увидишь соседа, скажи ему, что он…
– Что?
– Что ему лечиться надо.
Арсений удовлетворенно хмыкнул.
* * *
У детей в школе начались весенние каникулы.
Я, конечно, не узнала бы об этом историческом событии, но Вахрушев уехал в командировку, Дарья для разнообразия собралась с детьми в город и позвонила мне, пригласила составить им компанию.
– Вить, поедешь с нами? – Голос у Дашки был грустный, говорила подруга в нос, и у меня возникло подозрение, что Дашка ревела.
– Может, и правда съездить с вами?
– Давай, и дети будут рады.
Вахрушевы-младшие были скорее детьми Егора, чем Дашки.
Четырнадцатилетняя Зойка и пятилетний Андрей в конфликтах принимали сторону отца.
– Конечно, сопли и поносы – это мне, а поцелуи и объятия – папаше, – злилась Дашка.
– Ма, ты же нас всяких любишь, – поражала недетской мудростью Зойка, – а мужчины любят чистых и красивых детей, без поносов и соплей.
После работы я заскочила домой, приняла душ, переоделась и подкрасилась.
Выглянула в окно, стараясь по тучкам на небе и по деревьям в саду определить, что надевать – куртку или плащ, и увидела во дворе Степана.
Набросив куртку, я вышла на крыльцо:
– Привет.
– Здрасте, – даже не посмотрев в мою сторону, ответил Степан и, пресекая любые попытки завязать с ним разговор, повернулся ко мне спиной.
Сосед мыл машину. Двери "жигулей" были распахнуты, коврики уютно сушились на заборе, в воздухе висел тягучий аромат полироля.
Спустившись с крыльца, я направилась к забору – у меня было несколько минут до приезда Дарьи с детьми, чтобы разделаться с соседом:
– Степан, зачем вы обо мне сплетни распускаете?
Спина соседа напряглась, он резко повернулся в мою сторону, тяжелая струя из шланга перемахнула через забор и обрушилась на меня с высоты. Я взвизгнула и зашаталась под напором воды. Сосед догадался бросить шланг на землю, но я уже была мокрой от макушки до пят. Понятно, что всю воинственность я тут же растеряла. В таком жалком виде нечего и думать сводить с кем-то счеты.
– Вы специально? – клацая зубами, проговорила я.
– Сами сплетничаете со своим кавалером, а я еще виноват.
– С кавалером? – От такого обвинения я забыла про холод и мокрую одежду.
– А кто этот хлюст, который таскается к вам? Небось женат и куча детей? Но я же не лезу к вам, не учу жить.
Я растерялась. Степану удалось не только облить меня из лужи, из шланга, но и вылить на меня ушат помоев.
– Я не уверена, что правильно вас поняла. Еще раз повторите: я лезу в вашу жизнь?
– Ну не я же!
– А зачем мне это?
– Не имею понятия. Ваш кавалер передает мне ваши нелестные отзывы обо мне и пожелания.
– И какие у меня пожелания?
– Разве не вы намекали, что по мне дурдом плачет? Что у меня фобии какие-то редкие? Женофобия, например.
– Ну, это понятно, – пробормотала я, – а что еще вам передал мой кавалер?
– Что вы не переносите таких типов, как я, – грубых и наглых. Таких… уродов.
– Грубых и наглых никто не переносит, – пожала я плечами, – а насчет уродства – так это дело вкуса.
– Вообще не понимаю, – разошелся сосед, – откуда столько внимания к моей скромной персоне? Живу тихо, никого не трогаю, а всем есть дело до меня!
– А, это просто: вам мой знакомый говорит одно, мне – другое. Он зачем-то хочет нас поссорить.
– А что он вам обо мне говорит?
У меня вырвался смешок: этому типу, оказывается, ничто человеческое не чуждо! Ему не все равно, кто и что о нем говорит!
– Сказал, что вы контужены и списаны из армии в запас. И что вы обо мне плохо отзываетесь. Считаете меня странной и… – Я замялась, не желая повторять о себе глупости.
Тут за воротами послышался шум двигателя и просигналил клаксон – приехала Дарья с детьми.
Обсудить возникшую проблему и выработать общую стратегию мы со Степаном не успели.
Я вернулась в дом, переоделась и высушила волосы.
Покидая двор, оглянулась, поймала на себе хмурый взгляд соседа и почувствовала прилив смелости.
– Знаете, Степан, а давайте проучим моего знакомого? – неожиданно предложила я, останавливаясь у калитки. – Нельзя позволять людям безнаказанно портить другим жизнь. Вы согласны?
Сосед пожал широкими плечами:
– Мне без разницы, пусть треплется, если ему в радость. Во всяком случае, моя жизнь от этого не испортится.
– Значит, мне не рассчитывать на вашу помощь?
– Нет, я не полезу, – качнул головой Степан, – это ваши дела.
Мы катались на карусели парами: Дашка с сыном Андреем, я – с Зойкой. Девочка ела мороженое и приставала ко мне с вопросами:
– Вить, а почему у тебя нет мужа?
– Потому что я не встретила свою половинку.
– Это как?
Пришлось рассказать Зойке легенду об андрогинах.
– А мама встретила?
– Безусловно!
– А тогда почему они ссорятся?
– Ну, ссора освежает их чувства, – плела я, – они все-таки давно живут.
– Так у всех?
– У большинства.
– А ты так не хочешь? – Зойка была догадливой и не в меру сообразительной девочкой.
– Не хочу. Раньше хотела, а сейчас нет.
– Почему?
– Постарела, поумнела.
– Я тоже постарела, поумнела и тоже не хочу, – поделилась младшая Вахрушева, – мне надоели их ссоры, хочу уехать далеко-далеко. В Африку.
– Гулять?
– Нет, работать. Со слонами.
– Вот как? А мама с папой знают?
– Нет. Не говори им, а то вдруг у меня ничего не получится.
– А что должно получиться?
– На биофак в универ поступить.
– Там сдают химию, могу с тобой позаниматься, – предложила я Зое.
– Ой, правда? Давай! Когда начнем?
– Давай когда я перейду на новую работу. У меня тогда будут выходные и праздничные дни. Вот и начнем.
Потом дети катались с горок, на картингах, на колесе обозрения, а мы с Дашкой сидели в кафе и обменивались впечатлениями от жизни.
– Надоело все, – как обычно, впала в крайность подруга, – махнуть бы на море, так нет, Вахрушев, видите ли, не может.
– Поезжай с детьми.
– Да? Оставить Вахрушева на вольном выпасе?
– Куда он денется?
– Не представляешь, сколько охотниц до чужого добра, – Дашка прожгла меня взглядом, – так и ждут, когда я зазеваюсь.
– Почему ты не доверяешь Егору?
– Ты выйди замуж, а потом поговорим, – уничтожила меня Дашка.
И только я собиралась достойно ответить подруге, в дверях заведения появился Максим Петрович Француз с девочкой-подростком.
Они что-то оживленно обсуждали, а я старалась удержать под контролем эмоции. Девочка держала Максима Петровича за руку. Трогательная привязанность отца и дочери повышала рейтинги Француза.
За пару секунд до того, как Максим меня увидел, девочка привстала на цыпочки и коснулась щеки отца поцелуем.
Ухоженная рука Француза, с широкой ладонью, длинными трепетными пальцами, легла девочке… на попку…
Я растерянно захлопала глазами.
Максим Петрович с похотливой улыбкой похлопал подружку по мягкому месту и оглядел столы. Тут Француз наткнулся на мой полный сожаления взгляд. Лицо председателя (о боже, неужели мы будем видеться каждый день?) дрогнуло, он кивнул мне.
Дашка, как всегда не вовремя, пристала:
– Кто это?
– Максим Петрович, – одними губами проговорила я, – мой новый шеф.
Француз и девочка (оказавшаяся при ближайшем рассмотрении девушкой лет двадцати) выбрали столик у окна за моей спиной.
Девушка что-то щебетала, Француз изредка вставлял словечко, но о чем был разговор, я не слышала.
– Еще один импотент! – Дашка сидела к парочке лицом и не сводила с Француза выразительного взгляда – слишком выразительного.
– Что за чушь?
– Если мужчину тянет на молоденьких, это говорит о половом бессилии.
Я с благодарностью посмотрела на Вахрушеву:
– Думаешь?
– Ты мне льстишь. Это не я так думаю, это психиатрия. Небось простатит мужика замучил, вот он и избавляется от комплекса с помощью нимфеток. Знаешь, у них простата напрямую связана с головой. Отказывает одно – тут же выходит из строя другое.
– Даш, у него кольцо на руке.
– Теперь ты понимаешь, что испытывает замужняя женщина, когда она не видит мужа больше десяти минут? – подхватила Дашка.
– Это не обязательно, я думаю, – неуверенно произнесла я.
– Она думает! Не смеши. Вон, – Дашка выстрелила взглядом в сторону Максима Петровича со спутницей, – наглядное подтверждение ненасытности и полигамности мужчин.
– Не правда, существуют однолюбы, – упрямо воспротивилась я действительности.
– В книжках. Или в самом конце, когда жизнь подсовывает фигу такому мачо, он вдруг делает открытие, что все живое больше трахать не может. Выбирает наконец одну и тратит остаток сил на нее.
– Видишь, не так все и плохо.
Наш содержательный разговор прервали возбужденные, радостные Андрей с Зойкой. Дашка заказала пиццу, а я подалась в туалет.
На обратном пути столкнулась с Французом в предбаннике, Максим Петрович улыбнулся мне своей особенной, заговорщицкой улыбкой и тихо, со значением, проговорил:
– Приве-ет.
Я поняла, что эта улыбка – его визитная карточка, и бросила несколько снисходительней, чем хотела:
– Привет. У вас отличный вкус, – и проплыла мимо.
Француз проводил меня взглядом.
После встречи со Степаном мне пришлось переодеться (это стало доброй традицией – после встречи с соседом моя одежда приходит в негодность), теперь вместо брюк и ботинок на мне были юбка и полусапожки.
Опустив глаза, я мысленно соединила точки узора на линолеуме прямой линией и пошла под взглядом Максима Петровича как на подиуме.
Так увлеклась, что чуть не прошла мимо нашего столика! Услышала, как Дашка фыркнула, оглянулась, подкорректировала курс и без сил упала на свое место.
– Что это было? – продолжала хихикать Дашка.
– Дефиле, – с достоинством ответила я.
– А я думала – переход Суворова через Альпы, – съехидничала подруга.
– Скажи, сколько ты хочешь за землю? – приставал Арсений, тщетно пытаясь меня споить.
– Отстань. – Я отмахивалась от Арсения как от мухи.
На самом деле я навела справки и узнала, сколько стоит один гектар сельскохозяйственной земли – ничего! Копейки. Вот если землю вывести из сельскохозяйственного оборота, то стоимость гектара многократно возрастет. Много-много-кратно!
Вывести землю из оборота было сложно, точнее сказать – невозможно. Требовался анализ плодородия почвы, куча справок и бумаг, подтверждающих, что эта земля до заката кайнозойской эры ничего не родит. Выданные по закону справки стоили денег, а выданные в обход закона – не имели цены.
– Зачем вам земля?
– Надо, – упорствовал Жуков, – Витя, я куплю у тебя эти паи по цене городской земли.
– А зачем? Зачем тебе так переплачивать? – недоумевала я.
– Моя карьера висит на волоске, – давил на жалость Арсений, – из-за твоего ослиного упрямства мои дети будут голодать.
– Жуков! Это запрещенный прием!
– Продашь землю – купишь себе дом в городе, – поменял тактику Жуков, – помогу подобрать подходящий вариант.
– Я не хочу продавать землю. Вот если ты мне предложишь альтернативный участок… Я подумаю, – первый раз за все время осады согласилась я – так достал меня консультант.
Жуков чуть не прослезился:
– Витя, я знал, ты не погубишь меня и моих детей. Завтра же выберешь участки, и мы их оформим на тебя. Кстати, Француз просил передать, чтобы ты приехала завтра утром в офис.
Сердце замерло, кровь замедлила движение по жилам.
– Правда? – жалко проблеяла я, физически и ментально ощущая, как поток событий движет меня к заветной цели.
Это означало одно: я смогу заполнить дневник наблюдений за Французом и утвердить (или отвергнуть) кандидатуру донора.
– Конечно, – без тени сомнений заверил меня Жуков и многозначительно добавил: – Давно пора.
Перед встречей с Французом я почти два часа приводила себя в порядок.
Шпильки и прозрачный макияж, юбка с разрезом и тонкая, просвечивающаяся блузка, под которой угадывалось кружевное белье, – что еще я могла предложить любителю нимфеток?
Взглянув на меня, Максим Петрович улыбнулся, встал со своего места, подошел близко-близко (я перестала дышать, чтобы не выдохнуть из себя случайно запахи коровника, которые пропитали меня насквозь) и осторожным движением направил к креслу.
Дышать одним воздухом с Максимом Петровичем было опасно – от моего нового босса веяло весной, сексом и качественным табаком.
Игра взглядами продолжилась.
Я не мигая смотрела в правый глаз Максима Петровича, Максим Петрович как загипнотизированный смотрел на меня. "Улыбнись, – с надеждой умирающего просила я себя, – если ты не окрутишь этого мужчину, будешь завидовать последней ящерице".
Как только улыбка тронула мои губы, благородное лицо Француза побледнело, он взял меня за руку и низким, срывающимся голосом спросил:
– Витольда, могу я пригласить вас на ужин?
– А как же ваша подруга?
Максим Петрович побледнел еще больше:
– Это не имеет значения.
– Пишите. – Я облизнула пересохшие от волнения губы.
Француз взял ручку и записал под мою диктовку номер домашнего телефона.
Потом мы пили кофе, и Француз с излишними, утомительными подробностями рассказывал, с каким трудом вырвал финансирование на проект, и я с нетерпением ждала момента истины.