Я скорее чувствую, чем осознаю, как руки вампира подхватывают меня и несут к диванчику в углу салона. Но вместо того, чтобы аккуратно уложить меня, Батори садится сам, пристраивая меня на коленях, и, придерживая мне голову, принимается дуть в рот. Не то, чтобы это оказалось неприятно, но кажется настолько идиотичным, что я отворачиваюсь уже для того, чтоб спросить:
- Что вы делаете?
- Искусственное дыхание. Обычно помогает, если даме в корсете немного не хватает воздуха. Ведь лучше?
- Чуть-чуть.
Ловаш не торопится спустить меня, да и к лучшему - ноги как ватные. Я едва их чувствую. Он перекладывает мою голову так, что теперь я упираюсь лбом ему в шею. Это признаться, удобнее: поза теперь не так сильно отвлекает от попыток дышать. Какое счастье, что на сей раз гвардейцы стоят только снаружи. Можно просто расслабиться, не думая, как оно выглядит со стороны.
- Ничего страшного. Вы удивитесь, но от корсетов умирали не так часто, как теперь принято утверждать. Всегда кто-нибудь приходил на помощь, - тихо говорит Батори где-то у моего виска. Просто чудесно, что я не чувствую его рук через корсет, потому что в сочетании с обволакивающим, как тёплое молоко, голосом они вызвали бы у меня те ещё чувства. И не дай боже, чтобы запах от них унюхали "волки" у дверей.
Чёрт, он теперь трогает мою шею - самыми кончиками пальцев, очень тёплых, почти горячих. Ногти у него удлинённые, от их почти невесомого, чуть угрожающего прикосновения просто мурашки по коже. Надо будет ненароком облиться вином, у него очень сильный аромат, любой другой отобьёт.
- М-м-м, как у вас пульс бьётся… так и хочется поймать его… губами… зубами… слово дворянина, нет ничего вкуснее крови потоком, горячей, пульсирующей, властно заполняющей рот, когда разрываешь вену…
Вот теперь это не мурашки. Теперь у меня шерсть дыбом. Несмотря на - или особенно из-за - глубокой, вибрирующей чувственности в голосе Батори.
- Ну, если вы мне разорвёте вену… знаете, такое будет смертельно для нас обоих.
Может быть, стоило бы отстраниться, но моё тело решило за меня: оно притворяется мёртвым и напрочь отказывается шевелиться. Даже губы немного онемели, и слова звучат неразборчиво.
- Да, смертельно. Может быть, то была бы самая прекрасная из смертей. О ней бы складывали легенды… Как ты думаешь?
- Вы лежите в собственной кровавой рвоте, а я намочила от ужаса штанишки? Не думаю, - я стараюсь говорить резко, но выходит едва слышимым шёпотом, платье и то громче шуршало в танце. Похоже, чем больше я борюсь с собственным телом, тем меньше оно намерено уступать мне.
- Можно в прощальной записке попросить хроников и менестрелей опустить такие подробности и добавить другие. Вроде расцветшей красными розами рубашки - такой белой… Красное с белым - любимое цыганское сочетание, правда ведь?
- Нет, это цвета польского флага, - я пытаюсь отшучиваться и сама остро ощущаю, как неуклюже у меня выходит. - Мы любим чёрное с золотом.
- Ну, если ваша рука в золотом браслете потеряется в прядях моих рассыпавшихся волос… Только всё должно произойти на полу, верно? Диван - неподходящее место. Чересчур пошлое.
- Э-э-э, кстати, о волосах, - цепляюсь я за слова, как за соломинку. У меня даже получается упереться ладонью в грудь вампира. - Если уж мы о романтике заговорили, я хотела попросить у вас одну прядь. В медальон.
У меня получается сесть почти ровно, хотя тело всё ещё против.
Ловаш, наконец, оставляет в покое мою шею, чтобы подцепить пальцем цепочку, выуживая медальон из декольте, которое вдруг кажется мне ужасающе открытым. Щёлк! - император смотрит на свой портрет, приподняв бровь.
- Немного неожиданно. Но очень мило с вашей стороны.
Так и знала, что идея отвлечёт его: он ссаживает меня с колен, чтобы распустить волосы. Они падают тяжёлой массой на плечи и на грудь; с каких пор он отращивает их настолько длинными? Он понимает, насколько странно выглядит? И… красиво. Пугающе красиво, как лешие-соблазнители из цыганских сказок. Ах, чёрт, мне сейчас только о соблазнении думать не хватало - только пришла в себя, и всё заново.
После секундного колебания я подаю Батори серебряный нож, открепив от пояса; Ловаш возвращает его вместе с тёмным, почти чёрным вьющимся локоном.
По счастью, на этот раз меня рвёт уже в моих покоях.
***
Кровать узковата для двоих; впрочем, мы - ребята некрупные. Пальцы Кристо перебирают волосы у меня за ухом, почти невесомо - словно ветерком шевелит. Я боялась, что будет трудно - как-то объясняться и мириться. Но я просто попросила одного из "волков" позвать моего мужа. А потом так же просто сказала: "Останься со мной сегодня". И Кристо остался.
Покой - "Паккай". Ребёнок, лежащий в траве возле яблони с налитыми желтизной плодами.
У него блестят волосы даже в почти что полной темноте. И на груди тоже - к чему я всё никак не могу привыкнуть (ещё одна вещь, к которой жизнь меня не готовила: ни в одном любовном романе не написано, что, если уткнуться в мужскую грудь, волосы будут щекотать подбородок и забираться кончиками в нос). И щетина на щеках блестит. А глаза светятся синим.
- Кристо?
- Хм-м-м?
- Ты меня больше не ревнуешь?
- Хорошо ты обо мне думаешь! Я сплю с женой, считая, что делю её с кем-то?
- Не ревнуй меня, пожалуйста, ни-ког-да. Кто бы что ни наговорил. Я тебе обещаю, если что-то повернёт меня прочь, я сама скажу.
- Я так и понял. Подумав.
- Я знаю, тебе не нравится, что я не всё говорю. Но самое важное я ведь сказала. И как только смогу, остальное тоже скажу. Это уже скоро, правда. Я тебя очень уважаю. Я не стала бы тебя мариновать без причины.
- Приятно… что уважаешь.
- А чего таким голосом?
- Нормальный голос. Спи. Нам с тобой завтра обоим вставать. Спи и не бойся.
- Чего не бойся?
- Не знаю, чего ты боишься. Но не надо. Потому что я здесь, и я, мавка меня поцелуй, "белый волк", единственный во всей Империи, верно? Спи.
- Сплю, - шепчу я и, не успев даже удивиться, в самом деле засыпаю. Может быть, потому, что кто-то разрешил мне наконец не бояться, как бы глупо это ни звучало.
И мне снится лес. Солнечный, майский, цветущий. Я бегу по нему и смеюсь. Одна.
Как всегда - ну, то есть, как было дома - я просыпаюсь от того, что Кристо встаёт с постели. Он замечает мои открытые глаза и улыбается:
- Принести завтрак из столовой?
Кристо однозначно не из тех мужчин, которые голыми выглядят хуже, чем одетыми. Его нагота обворожительна. Может быть, из-за сочетания смуглой кожи и белого волосков на ней. Может быть, потому, что он потрясающе молод; каждая клеточка, каждая мышца налиты упругостью юности - той, которая всегда готова перейти в движение. А ещё у него чертовски длинные ноги.
- Нет, лучше меня в столовую. Ужасно надоело сидеть взаперти. А вечером пойдём в кафе. Теперь, когда Батори во дворце, Тот не отвертится. Или я выкину ещё какую-нибудь штуку, пусть так и знает. Я выиграла спор, в конце-то концов.
Улыбка мужа становится немного напряжённой:
- Слушай, только не надо на него сильно давить. Он же помешанный, заводится с полоборота, везде враги и все хотят его власти.
- Неужели ты заметил? Кстати, он прослушивает мою спальню.
- Ну, и ничего нового не услышит. О его характере весь дворец судачит. Правда, о твоём тоже.
- А что не так с моим характером?
- Мне нравится. Если тебе тоже, то всё с ним отлично, - Кристо помогает мне сесть и выпить утреннюю пилюлю.
- А остальным что не так? - мне по-прежнему хочется ясности.
- Ну, кое-кто из женщин полагает ненормальным так долго сопротивляться мужским чарам императора. Вроде как одно дело - набивать себе цену, а другое - на полном серьёзе уходить в отказ.
Возможно, муженёк думает, что говорит с равнодушным лицом, но мне очень хочется посоветовать ему съесть лимон.
- Подожди, то есть ты ушёл от меня из-за сплетен и вернулся тоже из-за сплетен?
- А что?
- Ничего. Охренеть, как я тронута твоим доверием.
- Я думал, мы помирились.
- Помирились. Когда я поем, ты это почувствуешь.
По крайней мере, я на это надеюсь: обычно от еды у меня поднимается настроение.
В столовой, кроме нас, только сонные официантки - они обслуживают офицерские столики. Не удивлюсь, если каждая сама по себе имеет звание вроде хотя бы лейтенантского. Ой, нет, в углу ещё и Тот сидит - как ни странно. Потягивает из высокого стакана апельсиновый сок и смотрит свежий номер журнала Британского национального географического общества. Я замечаю его только потому, что он небрежно взмахивает в нашу сторону рукой. Я ограничиваюсь в ответ кивком и уволакиваю мужа за самый дальний от шефа стол.
Мы с Кристо заказываем яичницу на сале и кофе с карамелью.
- Значит, после службы - в ресторан, а потом - домой. Наверное, надо отправить ребят перевозить твоё барахлишко сразу. Под присмотром Ринки, - муж, как в былые времёна, рвётся решать мои проблемы. Мне не очень приятно его осаживать, но…
- Нет, боюсь, я некоторое время ещё поживу во дворце.
- Не понял? Я думал, даже если мы не помирились, то это произойдёт сразу после завтрака.
- Да, но… ну… как тебе объяснить. У меня закончилась удача, и пока я не накоплю ещё, я предпочту разрушать дворец и ставить под угрозу смерти или ослепления Тота, нежели наше уютное семейное гнёздышко и тебя с тётей Диной.
- Закончилась… А. Я, кажется, понимаю, о чём ты, но… Ты уверена?
- Слушай, на меня шкаф упал…
- Дверца шкафа, и именно поэтому, то есть, я не хочу сказать, что ты, например, поглупела, но насколько строен, как бы так выразиться, ряд твоих мыслей… - в минуты стресса из Кристо так и начинает лезть хорошая прусская гимназия, только что на латынь не переходит.
- В общем, просто спроси свою маму, она в курсе.
Мой благоверной некоторое время рассматривает моё лицо, словно пытаясь найти табличку: "Да ладно, братец, это - розыгрыш!".
- Там, на тумбочке, зуб старой Маруси Михай лежит, верно?
- Ну, да.
- И вот это всё, что ты каждый день на себя цепляешь, как папуас…
- Ты всё правильно понял. Твоя мама мне помогла собрать столько удачи, сколько я могу унести. Буквально. На себе.
- Тогда, прости, а в чём проблема?
- Я не знаю, насколько хватит запаса. Ведь большая часть удачи расходуется не на меня, а на предотвращение покушений на императора. Не дай боже произойдёт штук пять подряд!
Официантка - на удивление быстро - приносит наш завтрак, и Кристо приходится выждать, пока она отойдёт.
- Мне это не нравится. Теперь твои слова звучат просто как оправдание.
- Да Бог мой и Святая мать, и одиннадцать верных апостолов с ними, оправдание чему? Я думала, мы всё выяснили и обо всём договорились, - я в раздражении разрываю вилкой яичницу на куски: в каждом по шкварке.
- Нет, о том, что ты будешь по прежнему отираться возле императора, попивая с ним за ужином вино, мы не договаривались. Не пойми неправильно, нет, дай я скажу, не пойми меня неправильно, я доверяю тебе, раз ты так просишь. Но мне очень, очень, очень не нравится, что о нас с тобой - и о вас с ним - под тем или иным соусом судачат. Мне это надоело ещё до свадьбы. И да, для меня важно, что говорят, так же, как для тебя - чтобы я тебе верил. Подожди, я не закончил. Поэтому, я думаю, мы могли бы сделать шаг друг другу навстречу, - Кристо разводит руками, словно приглашая зашагать прямо сейчас.
Я откидываюсь на спинку стула, подбирая слова.
- Кристо, я всей душой желаю сделать тебе навстречу шаг. Или даже десять. Как я говорила, я тебя очень уважаю, и твои чувства - тоже. Но. У меня есть план. И я не могу делать что-либо, если оно противоречит плану. Поэтому извини, но - нет. Даже не пытайся давить. Особенно - кричать.
- Я никогда на тебя не кричу.
- Я заметила и очень благодарна.
- А я охренеть как тронут твоей благодарностью, - Кристо встаёт так резко, что цепляет за край стола, и кофе выплёскивается на скатерть.
- Эй, я думала, мы помирились! Стой, давай поговорим нормально-то!
- Я уже поговорил, спасибо. Захочу ещё поговорить, на приём запишусь. Оставайтесь здоровы, - господин личной императорской гвардии капитан разворачивается только для того, чтобы отвесить поклон: сначала мне, потом - как я понимаю, с тонкой улыбкой следящему за нами Тотом. И удаляется, вбивая каблуки в кафель так сердито, что несколько плиток с треском крошится.
- Всё это ещё не значит, что вечером я не иду в ресторан, - сообщаю я шефу. - С кавалером или без.
- Бабусин зуб не забудьте прихватить, - негромко откликается он. - У вас же закончилась удача. И я почти готов в это поверить, глядя, как вы вдруг рушите всё, чего добивались.
Шкварки в яичнице оказываются ужасно горькими, так что я решаю ограничиться кофе.
Глава XIII. "Хочешь удачи - обмани её". Цыганская народная пословица
Ke šurjaki zagejom,
but bravinta me pijom.
- Ого! Кто к нам пришёл? Мы очень рады видеть нашу Лилике! - с искренним восторгом пищит Ференц, поднимая на руки Шаньи. И вампир, и принц выглядят одинаково измазанными в гуаши и довольными жизнью. - А мы тут рисуем парадный портрет императора. Уверен, тот, что висит в тронной зале сейчас, придётся выбросить, когда наш будет готов!
Несмотря на то, что вампир говорит по-немецки, а принц - по-галицийски, понимают они друг друга уже отлично. И, похоже, оба не любят мелочиться: под портрет они взяли лист ватмана с самого Шаньи ростом. Император выглядит впечатляюще. Хотя и далековат по исполнению от реалистической школы.
- Мне нравится. Не могу представить кого-то, кому ваш рисунок не поразит воображение. Шаньи, поцелуешь Лилянку? - я протягиваю руки, и малыш с готовностью переходит ко мне. Прежде, чем зайти, я долго колебалась, но решила, что хотя бы полчаса общения могу считать для него безопасными. Интересно, можно ли накопить столько удачи, чтобы угодить в тот маленький шанс забеременеть от Кристо и остаться в живых? О чём я думаю - теперь от него достаточно проблематично будет завести детей, даже если мне удастся донести до него саму идею использования "бахт" подобным образом.
Почему он такой упрямый? Я ведь всё ему объясняла - и про опасность, и про план. А он в ответ - про сплетни и прочую чепуху. Никакого понимания приоритетов.
(Кстати, поздравляю, Лиляна: тебе достался, возможно, единственный цыганский муж в Империи, знакомый со словом "приоритеты", и того ты с удручающей постоянностью теряешь. Тысяча поздравлений и миллион восторгов. Потому что это, несомненно, особый талант.)
- Ну что, мои милые, Лилике поможет нам дорисовать портрет? - из Ференца, похоже, вышла замечательная и притом счастливая своей ролью нянька. Он просто светится.
- Неть. Лилике поиграет в кубики, - решительно произносит Шаньи.
- Что ты сказал? - Ференц аж подскакивает.
- Повтори, Шаньи, малыш, повтори ещё разок, - тереблю его я.
- Неть? - удивлённо переспрашивает мальчик.
- Что Лилике сейчас будет делать?
- Поиграет в кубики.
- Он выговаривает её! - в полном восторге вопит Беренчи.
- Скажи: пряник! - а это я кричу и, кажется, даже взвизгиваю от избытка чувств. - И рыба! И кролик! И пантера!
- Император! Скажи: император, Батори, Ференц, десерт! - Ради такого дела вампир вспоминает и несколько галицийских слов. - Привет! Добрый вечер!
Шаньи только головой туда-сюда крутит, хлопая глазами.
- Дураки, - резюмирует он наконец. Мы с Ференцем немного задумываемся, но решаем не заострять сейчас внимания на вопросе хороших манер.
- Это надо отметить, - заявляет Беренчи. Улыбка у него, наверное, вдвое шире обычной, ещё немного - до ушей дотянет.
- Никакой наливки! Современная педагогика однозначно против, - поспешно говорю я.
- Ну, я скорее думал о горячем какао с молоком и фруктовыми пирожными, - поясняет вампир. - Я сейчас.
Он уносится на кухню.
- Пировные, это хорофо, - сообщает юный принц и, явно подлещиваясь ко мне, добавляет. - Р-р-р! Р-р-р-р-р-р-р!
Я целую его в макушку. "Может быть, в последний раз," панически пищит где-то у меня в голове, но я решительно отгоняю эту мысль.
Нож наточен. План идеален. Всё будет хорошо.
Прости меня, Ференц, если что-то не так.
- Лилике грустная? - Шаньи заглядывает мне в глаза.
- Совсем немножечко. Просто поссорилась кое с кем.
- Тогда надо миьи… мириться.
- Надо. Я так и сделаю. Потом.
- Только обязательно.
- Ну, не всё всегда происходит так, как мы хотим, малыш. Даже пирожные, бывает, не достать, как сильно ни желай. Когда я была маленькая, меня посылали покупать хлеб. Потому что я была ну такая крохотная на вид, что меня пропускали в очереди вперёд. Сначала один человек, потом другой. В общем, я покупала хлеб быстрее, чем мой брат или мама. Но очередь стояла вдоль витрин кондитерского отдела. И там лежали пирожные, которые мне тогда казались невероятными, просто чудесными. "Картошка", песочное, корзинки с кремом… Я стояла, чтобы купить четверть хлеба, самого дешёвого, "пастушьего". И ела пирожные глазами…
- По счастью, теперь у вас есть возможность есть их ртом. Кстати, в отличие от меня, - Ференц появляется с полным подносом. Нечего и говорить, что пирожные на нём маленькой Лилянке Хорват даже не снились. У кухарки, похоже, лежали в холодильнике коржи специально на такой случай, и она соорудила из них настоящее чудо при помощи взбитых сливок, пасты из ягод, винограда, вишенок, персиков, ванильного сахара, корицы и шоколадного сиропа. Сложный и свежий запах дразнит мне ноздри, смешиваясь с ароматом какао. Уже время полдника, а я даже не позавтракала. Если не считать пары глотков кофе утром.
- Интересно, понимают ли все эти люди, записывающиеся в очередь, чтобы однажды, может быть, стать вампирами, от чего они отказываются? Я раньше невероятно любил пирожные. Теперь у меня вкус тоньше, и я различаю больше оттенков. Однако теперь я могу только дразнить себя, перекатывая еду во рту и сплёвывая потом. Но необходимость сидеть с тазиком в одной руке, если в другой у тебя вилка, убивает всё наслаждение от еды. Остаётся возможным только время от времени баловать себя порцией мороженого или ложечкой ягодного мусса. Вы не представляете, какой вклад в рецептуру мороженого и увеличение его ассортимента внесли вампиры! - жалуется Беренчи, разливая какао, пока я устраиваю Шаньи на детском стульчике и подаю ему одно из пирожных. По счастью, у принца нет знаменитой детской привычки расшвыривать и размазывать еду. Или я просто пропустила этот чудесный возраст. - Правда, люди всё равно нашли способ всё испортить. Я про искусственные пищевые добавки, понимаете? Теперь почти любое мороженое в магазине обладает вкусом жвачки. Клубничной, яблочной, банановой и прочей. Если бы я хотел насладиться вкусом фруктовой жвачки, я бы её купил! Зачем подсовывать мне её под видом мороженого или сорбета? У меня и так не очень много радостей в этой жизни.