Марк позвонил. Немедленно задребезжал замок, дверь стремительно распахнулась. Я подготовилась увидеть на пороге маму Марка, на худой конец Любу. Но там стоял высокий худой мужчина с очень густыми и уже наполовину поседевшими волосами. Я сразу вспомнила главврача. Он не сильно изменился с тех пор, когда заходил каждое утро осматривать мой послеоперционный шовчик. Почему-то мне казалось, что и он припомнит свою бывшую пациентку. Но главврач глянул на меня как-то вскользь, слегка прищурился, словно не понимая, чего это я маячу на их пороге рядом с его сыном. Потом коротко кивнул:
- Здравствуй, девочка, - и тут же переключился на сына. Вернее, просто сказал ему отрывистой скороговоркой: - Марк, зайди ко мне в кабинет. Надо поговорить. Это срочно. А гостью пока усади в гостиной. - Тут же развернулся и почти понесся прочь от нас по коридору.
Марк стянул с меня пальто и проговорил как-то растерянно:
- Ты проходи, располагайся. Я только к отцу схожу, узнаю, что еще случилось.
Мелкими шажками, вытягивая шею, словно кошка, попавшая в новое жилище, я прошла вдоль коридора в противоположную от кабинета сторону и оказалась в гостиной. Жадно огляделась. Собственно, ничего примечательного тут не было. Мебель, почти такая же, как у нас, два книжных шкафа, забитых книгами, большую часть которых я издалека узнала по обложке. В общем, как говорит в таких случаях моя мама: "Если чувствуешь себя как дома, значит, ты в квартире людей нашего круга". Заинтересовали меня только фотографии. Они в квартире Марка висели на стенках в красивых рамочках. А вот мама вешать фотки на стенку не позволяла. Может, потому, что у нас не было таких вот рамочек.
На некоторых фотографиях был запечатлен сам доктор. Он позировал на фоне Эйфелевой башни и прочих заграничных диковинок. Но мне больше понравились те фотографии, на которых был Марк, подросток и даже совсем малыш, кудрявый и смеющийся. Один или с родителями. Я просто пожирала фотографии глазами. Особенно меня заинтересовала мама Марка, ведь я видела ее впервые. Она показалась мне ужасно красивой. Обычно я всех женщин сравнивала с мамой, и всегда не в их пользу. Но здесь было иное. Женщина на фотографии не была лучше или хуже мамы, она просто была другая. Очень хрупкая, с лицом спокойным и немного грустным. В маме всегда кипела жизнь, - эта женщина казалась от всего отрешенной, как русалка, обстоятельствами принужденная жить на земле.
Обойдя несколько раз по периметру гостиной и не обнаружив там следов Любы, я решила вернуться в прихожую и, как приличная девушка, наконец причесаться перед зеркалом. Вышла туда на цыпочках, ведь кабинет главы семейства находился совсем недалеко. И замерла, услышав голос.
Голос этот сильно походил на голос Марка, но был гуще, основательней, солидней, что ли. Ясно было, говорил человек, привыкший к повиновению окружающих. Говорил он так, словно сообщал больному об этапах борьбы за его жизнь.
- Я все понимаю, сын, - говорил Леонид Анатольевич. - Но обсуждать все это сейчас считаю делом несвоевременным и даже циничным. Полагаю, тебе нужно отвести эту девочку домой, а потом пойти в больницу и сменить там маму. А все остальные вопросы мы будем решать, когда состояние Любы улучшится и она сможет принять участие в нашей беседе. Ты со мной согласен?
Значит, Люба попала в больницу, сообразила я. Господи, что же такое с ней случилось? Неужели попыталась наложить на себя руки? От этой ужасной мысли я просто оцепенела. И в этот самый момент в коридор вышел Марк. Лицо его пылало, как будто отец надавал ему пощечин.
- Я все слышала, - пробормотала я, лихорадочно напяливая пальто. - Не нужно меня провожать, я сама дойду до дому!
Но Марк уже молча натягивал на себя куртку. Из квартиры мы вышли вместе. Честно говоря, больше всего на свете мне хотелось остаться одной. Нервы мои были измочалены, я чувствовала себя такой уставшей, а впереди меня еще ожидало объяснение с мамой. Кажется, Марк понял мое состояние. В лифте он попробовал меня обнять, но заглянул мне в лицо - и опустил руки.
- Не нужно меня провожать, - повторила я, яростно моргая, чтобы загнать назад проклюнувшиеся слезинки. - Честное слово.
- Ты разозлилась?
- Нет, ну что ты. Просто все так некстати, мой приход к тебе… - Тут я сообразила, что отец Марка даже не нашел нужным со мной познакомиться. Когда мы уходили, он закрывал за нами дверь и просто кивнул мне. - Ты должен бежать в больницу. Что Люба с собой сделала?
Марк посмотрел на меня ошарашенно, а потом заорал:
- Ты что, с ума сошла?! У Любы началась сердечная аритмия, отец настоял, чтобы она легла на небольшое обследование. Я только сбегаю туда, чтобы отпустить маму, а то ведь она у меня упорная, ни за что не оставит больную в одиночестве. А потом отец пообедает, вернется в клинику, и я сразу побегу к тебе. Надеюсь поспеть до прихода твоей мамы. Ты жди меня дома, ладно? Лучше будет, если без меня ты не начнешь разговора с мамой. Хотя, возможно, пока она доберется до дому, ее уже просветят какие-нибудь доброхоты.
- Маму на машине домой привозят, - пробормотала я.
- Хорошо, - обрадовался Марк. - Значит, решено, разговаривать будем с ней вместе.
Я кивнула и посмотрела в лицо Марка. И вдруг поняла, как он смертельно устал от всего происходящего. И повторила очень твердо:
- Увидимся вечером. А сейчас, прошу тебя, иди в больницу. Я хочу немного пройтись одна.
Марк глянул на меня как-то беспомощно, пожал плечами:
- Ну, Симочка, если ты так хочешь… Только, пожалуйста, сразу иди домой.
- Ну конечно.
И мы разошлись в разные стороны.
Вопреки ожиданиям, мама уже была дома. Еще из прихожей я услышала, как она на кухне что-то помешивала в кастрюльке и весело при этом напевала. Настроение мое совсем испортилось: нет ничего хуже, чем своими новостями портить человеку жизнь. Кое-как я разделась и поплелась на кухню.
- Пришла, Симочка? - радостно приветствовала меня мама. - А у нас в редакции батарею прорвано, получился сокращенный день. Сейчас угощу тебя чем-то очень вкусным.
Я села на табуретку, минуту-другую наблюдала, как мама носится по кухне, а потом начала потихонечку всхлипывать и шмыгать носом.
- Что случилось? - поразилась мама и замерла посреди кухни с половником на изготовку. - Неужели пару отхватила?
- Хуже, - простонала я. - Меня из школы исключили!
Тут уже и мама рухнула на табуретку.
- Надеюсь, эта такая шутка? - проговорила она тонким голосом. - Что нужно было натворить по нынешним временам, чтобы тебя выгнали из школы?
- Я тебе все расскажу, только ты меня не ругай! - прорыдала я. - Понимаешь, я летом познакомилась с парнем и сказала ему, что уже учусь в университете. А он сказал…
В общем, я рассказала маме всю историю, без купюр. И про Любу, и про скандал в школе, и про неудавшееся знакомство с родителями Марка. Мама меня ни разу не перебила. Она даже пододвинула свою табуретку впритык к моей и взяла меня за руку. А когда я закончила, сказала решительно:
- Ну, Симуль, больше не надо рыдать из-за этого. История, конечно, некрасивая, но в жизни и не такое случается.
- Но, мама, а как я теперь окончу школу? Горгона, то есть Раиса Григорьевна, сказала, что обзвонит все школы и расскажет, что я собой представляю! А завтра, когда пойдешь забирать мои документы, она тебе такого наговорит!
- Да твоя Раиса Григорьевна - просто глупая женщина, если не понимает, что любовь не спрашивает, кто учитель, а кто ученик, - в сердцах проговорила мама.
- Завтра я ей это выскажу в ее кабинете. А насчет учебы ты особенно не переживай. Мне еще летом мои редакционные начальники предложили перебраться в Питер, на служебную жилплощадь. А я подумала, что срывать тебя с выпускного класса не стоит, а вот в следующем году, когда поступишь в институт, это будет очень кстати. Ну что ж, значит, переберемся прямо сейчас.
Я начала понемногу успокаиваться. Чего рыдать, если все проблемы оказываются разрешимыми. Больше всего меня пугало, что завтра мама пойдет к директрисе, и та будет говорить обо мне всякие гадости. Но если мама так настроена, бояться надо не мне, а Горгоне. Мне на секундочку даже сделалось обидно: так тряслась, а оказалось, переживать не стоило. Нет, ну какая все-таки у меня мама! Да любая другая на ее месте просто втоптала бы меня в грязь!
- Мамулечка, - прошептала я, ластясь к матери. - Ты на меня совсем не сердишься? А ты пойдешь знакомиться к родителям Марка, когда… ну, будет такая возможность?
- Подожди. - Тут мама легонько меня отстранила. - На эту тему мы с тобой еще не разговаривали. И тут я вряд ли смогу тебя чем-нибудь порадовать. Думаю, Марка тебе придется забыть.
- Нет! - крикнула я, пораженная предательским ударом в самое сердце. - Я никогда не смогу его забыть! Зачем ты так говоришь, мама?
- Потому что он женат, и ты сама мне об этом сказала, - невозмутимо растолковала мама.
- Но, мама, как же ты ничего не поняла, ведь я все тебе объяснила! Любу он совершенно не любит и собирается с ней развестись! Он и женился на ней потому, что она собиралась покончить с собой. Она сумасшедшая и вообще… - Тут я споткнулась на слове, поймав на себе материнский взгляд, полный жалости. И завопила еще громче: - Нет, я вижу, ты ничего не хочешь понимать! Зачем, ну зачем я тебе все это рассказала!
Я вскочила с табуретки, приготовившись бежать куда глаза глядят. Но мама успела поймать меня за руку и притянуть к себе.
- Выслушай меня спокойно, без сердца, Симона, - жестко проговорила она. - Ты у меня очень юная, чистая и немного наивная девочка. Ты со всем этим столкнулась впервые. И мне придется кое-что тебе объяснить. Когда у мужчины есть в "анамнезе" жена, наличие которой невозможно скрыть, но которую можно не показывать, он объявляет ее умирающей от рака или от болезни сердца. Если жена ведет себя активно и вступает в контакт с новой подружкой, он объявляет ее сумасшедшей. Увы, это классика жанра.
- Я хочу уйти, - пробормотала я, выкручивая свое запястье из материнской ладони.
Но мама держала меня очень крепко. И говорила - громко, резко, будто гвозди вколачивала:
- Выслушай меня, Сима, иначе тебе придется постигать все это на собственной шкуре, а это куда больнее, чем просто слушать. Твой молодой человек обманул тебя в первый раз, когда скрыл, что у него есть жена. Потом обманул второй раз, когда сказал, что женился на ней ради ее спасения. Поверь мне, дочка, если мужчины не хотят вступать в брак, их не могут убедить и куда более серьезные вещи. Третьей ложью было то, что он назвал эту бедную девочку сумасшедшей. Но, Сима, ведь ты уже взрослая, тебе пора жить своим умом. Почему ты не спросила себя: а разве так ведут себя сумасшедшие? Разве она подожгла наш подъезд или набросилась на тебя с ножом? Нет, она повела себя более чем разумно, она ни в чем не стала тебя обвинять, напротив, попросила о помощи. И как же ты смогла не почувствовать, что дело тут нечисто?
Я без сил опустилась на пол кухни рядом с материнской табуреткой. Интересно, если я потеряю сознание перестанет она говорить эти гадкие вещи?
- Ну а сегодняшняя ситуация должна была тебя убедить в том, что в их доме ты совершенно лишняя, чужая, - припечатала мать. - Вот и думай после этого, стоит ли тебе культивировать в себе любовь вопреки рассудку или нужно успокоиться и жить дальше. Ты меня понимаешь, Симочка?
- Мама, - бестелесным голосом произнесла я. - Но разве так не бывает, что люди неудачно женятся, потом разводятся, потом вступают в новый брак - и в нем живут счастливо до самой смерти?
- Бывает, - быстро согласилась мама. - Очень часто именно так и бывает. Но, Сима, ты сама сказала: разводятся. Я не собираюсь отправлять тебя в монастырь. Если твой друг решит свои проблемы, он вполне сможет тебя отыскать.
- Господи, мама, ну неужели это так важно, женат он или в разводе?!
- А ты сама не поняла сегодня, важно это или нет? - с легкой усмешкой спросила мать. - Когда с тобой в том доме даже не стали разговаривать, ты разве не сделала выводов?
Мама выпустила мою руку. Я вскочила, снесла табуретку, отшвырнула ее ногой в угол кухни и помчалась в свою комнату. Бросилась на кровать и завыла в подушку. Страшные слова мамы стояли у меня в ушах, разрывали мне сердце железными крючьями. Впервые в своей жизни я умирала от ненависти к собственной маме!
- Уйду, - бубнила я в подушку. - Завтра же уйду из этого дома. Марк сказал, что мы вполне можем обойтись без родителей. Она ничего не понимает! Она просто злится на всех мужиков!
В гостиной зазвонил телефон. Я дернулась и уже хотела бежать туда: ведь это наверняка звонил Марк. Но мама сняла трубку, сказала несколько слов - звякнула кнопка отбоя. Я снова рухнула на покрывало. Все понятно, из этой квартиры мне с Марком больше не говорить. Ну ничего, мамочка, скоро этот телефон останется в полном твоем распоряжении, да и квартира тоже.
Вынашивая планы бегства, я лежала на кровати, закрывшись с головой покрывалом. Я думала, как поступить, если завтра мама вообще не выпустит меня на улицу. Тогда придется связывать простыни и спускаться вниз с пятого этажа. Иногда я засыпала, и тогда отчетливо видела себя, ползущую по кирпичной стене. Телефон звонил еще несколько раз, и всякий раз почти сразу следовал отбой. Раза три мама заходила в комнату, стояла на пороге, но со мной не заговаривала. Совсем поздно вечером, когда сквозь тонкое покрывало перестал просачиваться дневной свет, она подошла к кровати и накрыла меня сверху теплым одеялом.
На следующее утро я проснулась часов в одиннадцать, все в той же позе, от невыносимой духоты. Отбросила с лица одеяло и зажмурилась от яркого дневного света, заливающего комнату. Над кроватью стояла мама с папкой в руках.
- Вот, была в школе, забрала твои документы, - пристально вглядываясь в мое лицо, сказала она. - Я уезжаю на работу, обед на плите. Вчера тебе звонила твоя Нинка, очень жаждала с тобой поговорить, ты уж звякни ей после обеда.
- А больше, конечно, никто не звонил, - усмехнулась я.
- Почему же, звонил твой Марк, но уже очень поздно, почти ночью. Он сам попросил тебя не будить.
- Можно подумать, ты бы разбудила, - продолжала я источать злобу.
- Сима, ты не в тюрьме, - осадила меня мама. - И я не надсмотрщица. Тебе пора уже самой думать и отвечать за свои поступки.
Она вышла из комнаты, через пару минут захлопнулась входная дверь. Я тут же выскочила из постели и принялась лихорадочно носиться по квартире. А еще через пять минут позвонил Марк.
- Выспалась, роднуля? - Голос его звучал совсем невесело.
- Ага. Слушай, Марк, нам с тобой надо срочно встретиться, - скороговоркой выпалила я. - Ты из дома сейчас звонишь?
- Нет, из больницы. Но собираюсь домой.
- Ах да, как там Люба? - вспомнила я.
- Не очень хорошо, - также кисло ответил Марк. - Есть кое-какие проблемы с сердечным клапаном.
- Сможешь встретиться со мной прямо сейчас, не заходя домой?
- Конечно, Симочка.
Я положила трубку и бросилась одеваться. Почему я так торопилась? Да просто яд, впрыснутый в мою душу материнскими словами, с каждой минутой заползал все дальше и дальше. Я чувствовала его физически и даже старалась не делать резких движений, чтобы защитить от этой отравы хоть часть своего организма. Только Марк мог меня исцелить. То есть мне хотелось в это верить.
С Марком мы встретились у моего дома. Видно было, что он очень спешил, наверное, почувствован, что со мной творится что-то неладное. В мятой рубашке, с наспех причесанными волосами, он производил впечатление человека, проведшего ночь на ногах. Скорее всего, так это и было.
- Что с тобой случилось, Сима? - Марк с ходу обнял меня, погладил по голове. - С мамой поругалась?
- Нет. - Я покачала головой. - Она сегодня уже забрала документы и, кажется, устроила нашей директрисе головомойку. Но, Марк, она сказала мне одну вещь… - Я громко шмыгнула носом.
- Что? - спросил Марк.
- Она сказала, что мужчины ни на ком никогда не женятся, если не хотят этого делать, - на едином дыхании выпалила я. - И что ты обманул меня насчет Любы.
Я не смела поднять на Марка глаза, а он стоял напротив меня и молчал. Потом сказал совсем тихо и как будто виновато:
- Твоя мама критически относится к мужчинам…
- А чего ты хочешь? - вскинулась я. - Ведь мой отец со времен моего рождения даже не соизволил ни разу меня повидать!
- …и она очень умная женщина, - продолжил Марк. - Знаешь, незадолго до свадьбы с Любой я встречался с девушкой. Любил ее, как мне казалось. А потом она уехала куда-то с другим мужчиной, забыв поставить меня в известность. Конечно, я был уязвлен, обижен. А тут Люба с ее любовью. Мне и впрямь по дури казалось, что штамп в паспорте сразу переведет меня на новый уровень взрослости, что ли, заставит забыть тогдашние терзания. А потом я очень быстро понял, что совершил огромную ошибку. Я даже спросил у отца, конечно, в закамуфлированной форме: что делать, если женился на женщине, а потом осознал, что ты ее не любишь? Знаешь, что ответил мой отец?
- Что? - прошелестела я.
- Он сказал: "Это ведь твоя ошибка, не ее? Значит, сожми зубы и давай ей всю жизнь в два раза больше счастья, чем если бы ты ее на самом деле любил" Вот такая его позиция. И знаешь, я какое-то время и впрямь старался так поступать. Подготовил себя к тому, что любви в моей жизни не будет. И - не смог, понимаешь? А потом встретил тебя и понял, что мне просто необходим второй шанс. Хотя, кажется, веру в себя как в настоящего мужика утратил напрочь.
Марк стоял передо мной, опустив голову, как нашкодивший пацаненок. Я робко коснулась рукой его взлохмаченных волос.
- Не переживай. Знаешь, сегодня ночью я совершенно точно решила сбежать из дома. Вот видишь, даже документы взяла. - Я протянула Марку папку с моими школьными бумагами и паспортом. - Но теперь я понимаю, что так поступать нельзя. Ты не можешь сейчас бросить родителей и Любу, а я - маму. Нам нужно во многом разобраться. Но потом мы все равно будем вместе. Правда?
- Правда, - глухо проговорил Марк.
- А теперь пойдем ко мне пить чай. Мама уже на работе, - позвала я.
И мы пошли ко мне домой, оба измученные, измочаленные. Правда, чаепития у нас особого не получилось, потому что от волнения я не сумела отыскать в доме заварку. Впрочем, если мы и нуждались в чем-то, то совсем не в чае. Мы оба чувствовали себя потерянными детьми и старались все время видеть друг друга, даже по квартире перемещались, держась за руки.
В тот день мы с Марком стали близки. Наверное, для нас это была единственная возможность как-то преодолеть ту тяжесть, которая навалилась на наши плечи. Впрочем, я могу говорить только о себе. Мне ужасно хотелось тогда, чтобы Марк стал прежним, уверенным в себе, ироничным. Думаю, частично мне это удалось.