– Много всего. Та же Моника. Ее отношение.
– Вы ей сказали?
– Естественно нет. В том-то и дело. Ни одного чужого человека никогда она не принимала так безоговорочно. Вот сейчас они придут, посмотри на них. Между ними связь ощущается буквально физически. У них движения даже синхронны. Такая близость у нее была только с Роджером. Теперь, наверное, можно признаться, я всегда ревновал его к ребенку. Удочерить Монику была его задумка. Я был не в восторге. Нет, я люблю ее, жизни без нее не мыслю, но когда Роджера с нами не стало… а, ладно, раз уж начал… в общем, мысли были такие… нет, неважно.
– Что одному тебе ребенок не нужен?
– Мы этого не обсуждали, окей?
– Патрик, поверь, что мне ты можешь смело доверять.
– Я доверяю. Про Роджера же рассказал.
– А как ты его называешь?
– С этим сложно. Когда закрываю глаза, и души наши соприкасаются – несомненно, Роджер. Когда его нет поблизости, как сейчас, тоже Роджер. В остальное время чаще всего никак, редко, при Монике – Келли, хоть это и нелепо немного.
– У этой Келли есть семья?
– Да, родители. Мы с Роджером их жалеем. Навещали пару раз.
– Они тебя приняли?
– А что им остается? Все изменения в поведении легко списать на последствия комы. Им и врачи подтверждают, что после комы личность у многих меняется кардинально. Радуются, что дочка осталась жива. Мы их, понятно дело, стараемся не разочаровывать.
– Думаешь, это не единичный случай?
– С переселением душ? Наверняка. Вот, кстати, по фактам, объективно, всё сходится до мелочей. Я проверил. Месяц до смерти Роджера она лежала в коме после аварии. В тот день, когда его привезли в больницу… даже так: именно в тот час, когда он умер, врачи и ей констатировали смерть. Но родители были рядом и настояли на реанимации. Понимаешь?
– Понимаю, но поверить всё-таки трудно.
– Совсем не трудно, если признаёшь наличие души.
– А он помнит, как переселился?
– Нет. Ничего совершенно. После его смерти, или, получается, ее, тело еще два месяца было в коме. А потом он просто очнулся. Сразу спросил обо мне, но никто не понял. Слава богу, ему удалось довольно быстро сориентироваться.
– Невероятно. Немыслимо. Бред какой-то.
– Пожалуйста, не начинай.
– Извини, я постараюсь держать себя в руках. Но можно мне хотя бы всё еще раз проверить самой?
– Валяй. Говорю тебе, есть вещи, которые ни знать, ни подтасовать не может никто.
– Интим?
– На практике с этим проблемы, но да, в теории он подкован на все сто.
– И как вы, пардон, обходитесь?
– Пока никак. Ему безумно трудно привыкнуть к новому телу. Месячные его вообще пугают до обморока. Возбуждение он чувствует, но не знает, как на него реагировать. Да, плохо всё с этим, если уж до конца быть откровенным. Тут во мне еще дело. Я истинный, природный гей, понимаешь? Не говоря о том, что мне физически приятны мужчины, их запах, их сложение, их, как бы это… энергия. Но я еще вроде натурала, только с точностью до наоборот. Как бы объяснить? Я очень понимаю людей вроде Хэнка. Их отвращение, чувство гадливости, когда заходит речь о чём-то гомосексуальном. Я испытываю ровно то же самое, только мне кажется неприятным, так называемый, нормальный секс. Если взяться разбирать умозрительно то, что делают друг с другом геи, да еще называть все вещи своими именами, кого-то может затошнить, вполне допускаю. Только любящие друг друга люди не теоретизируют, а просто предаются страсти, наслаждаются своей любовью, и под лупой испачканное белье не разглядывают. Но самое смешное, что хоть и понимаю это, меня вот так же воображающего секс, прости, с вагиной, буквально передергивает от омерзения. Гадко же, если вот так представить, эта слизь, это хлюпанье изнутри. А снаружи не лучше – как две… собаки. Фу.
Лорейн хихикнула:
– Бедненький. Значит, тело Келли тебе отвратительно?
– Во всяком случае, представить не могу, что бы я такого мог с ним проделывать. Только не предлагай ему пол поменять. Над этой шуткой мы уже не смеемся.
– Нет. Ничего такого я не думала. Я же врач и знаю, современная методика не развита настолько. Настоящего мужчины не получится – жалкое подобие, суррогат. Не стоит и говорить.
– Так глубоко мы не копали, но сами поняли, не вариант.
– Я знаю, что вам нужно!
– Неужели?
– Опять же, думай обо мне что хочешь, но раз уж ты был откровенен, то и я признаюсь, как на духу. Хотела этого для себя. То есть, для нас с тобой. Ладно, ладно, не бери в голову, всё прошло уже. Цирк уехал.
– А клоуны остались?
– Именно. Осталась шикарная идея. Вам нужен третий. Мужчина. Посредник. Улавливаешь? Проще говоря, пенис, которого Роджер теперь лишен.
– Надеюсь, ты не предлагаешь Хэнка, а то я подумаю, что вы с Майком сговорились.
– Что я ненормальная? При чём тут Хэнк? И когда это Майк тебе его предлагал?
– Представь себе, было такое. Поженитесь, говорит, с Хэнком, и будете дочку на пару растить. Развлекался при этом на всю катушку.
– Да, он у нас шутник.
– Его я, между прочим, взял бы с удовольствием в посредники.
– Эй! Руки прочь! Мое! Не отдам!
– Воот! Держи теперь крепче свое сокровище. Шикарный мужик. Как у него с работой, кстати?
– Пока ничего. Говорит, что если не найдется лучшего, со следующей недели поступит сборщиком на завод.
– Да, к сожалению, яхтами у нас здесь негде заниматься.
– Эх, бросить всё, и уехать с ним к морю.
– Ты бы смогла?
– Почему бы нет.
– Лорейн, детка, мне очень не хочется терять такую подругу, но, честное слово, я на твоем месте даже не задумался бы.
– Я и сама представить не могу, как можно нам с тобой расстаться. Здорово было бы уехать всем вместе.
Парик захохотал во весь голос.
– Хэнка кондрашка хватит!
– Нет. Подозреваю, он довольно крепкий мужичок. И мало нам всем не покажется.
– Да уж. Похищение младенца. Такого шанса он не упустит.
– Догонит и на месте расстреляет.
– И станет, наконец счастливым.
– А, помнишь, ты мне как-то сказал, не такой плохой он человек.
– Не плохой, конечно. Только очень уж мы разные. Антагонисты во всём. Боюсь, никак нам мирно не ужиться. И Роджер тоже его терпеть не может.
В кухню, где Лорейн и Патрик пили чай, вошла красивая спортивно сложенная блондинка с пакетами полными продуктов. За ней вбежала счастливая Моника. Патрик представил их с Лорейн. Келли поздоровалась и стала хлопотать, раскладывая покупки по местам. При этом девочка не оставляла ее в покое, всё время требуя внимания. Они щебетали без остановки. Лорейн сделалось не по себе. Она поняла, о чем говорил Патрик. Есть вещи, неподдельные. Мимика, манеры, микрожесты, интонация… дух. Да, именно дух. Она нисколько не мужиковатая, эта Келли, даже наоборот – чрезвычайно привлекательная девушка. И Лорейн никогда не видела живого Роджера, но ей как-то вдруг стало ясно, это может быть правдой. Она цедила остывшую жижу малюсенькими глоточками и наблюдала, впитывала атмосферу этой семьи, словно губка, чтобы рассказать Майку, когда вернется домой. Подбирала уже и слова: "Представляешь, полное ощущение, что человек не чужой. Ни девочке, ни Патрику, ни вообще этому дому. Так в собственной кухне может двигаться только тот, кто бывал в ней изо дня в день, много лет. Так с полуслова понимает своего ребенка только тот, кто нянчил его с пеленок. Такими глазами можно смотреть на друга, только если по-настоящему, искренне, преданно и нежно любишь его. Шарик и подшипник, Майк. Настоящее чудо. Не фальшивка".
Глава 8
"Эффект присутствия мощный. Если в ту сторону не смотрю, то, не знаю чем, затылком, кожей, средним ухом? чувствую – он здесь. Лежит на диване, шелестит журнальчиком. Так хочется повернуться, и чтобы всё как раньше. Взглянуть в его глаза, погладить его плечи, о его щетинку щекой потереться".
– Аистёнок, иди ко мне.
"Только б не заметил, как плечи дрогнули от звука этого голоса. Заметил, конечно. Он всё замечает. Его это ранит ужасно, мое неприятие. А разве я виноват? И разве это неприятие? Ведь я поверил, не оттолкнул, не заблажил дурным голосом "не может быть!", "уходите!", "ты не он!". Не побоялся чокнутым прослыть. Монику доверил. Что же нужно от меня еще? Разве справедливо требовать невозможного? Конечно. Раз с ним случилось то, чего не может быть, так и я теперь выше головы обязан прыгнуть. Кто это сделал с ним? Господь или дьявол? Кто дал ему второй шанс в такой издевательской, гротескной форме? Или мать моя права, и гомосексуальность от лукавого, тогда это Бог, вот так, категорически дает понять, какой должна быть настоящая семья? Не может быть. Глупости. Просто Он знал, что один я не выживу, а подходящего мужчины рядом не нашлось. Минуточку. Разве лучше принял бы я его в чужой, но мужской оболочке? О нет. Ни в коем случае. Не кошка же я, в самом деле, похотливая, как утверждает Хэнк. Перед любым болтом не стану изгибаться. Дудки. Я люблю своего Роджера. О, Господи! Дай мне сил!"
– Аистёнок! Ты уже полчаса одну и ту же фразу играешь. Хватит пиликать попусту. Иди ко мне.
– Сейчас.
– Сейчас же! А то обижусь.
– Иду, иду. Уберу только скрипку.
– Быстрей.
Патрик бережно уложил инструмент. Примостился на краешек дивана рядом с телом Келли, закрыл глаза. Роджер обнял его. Патрик невольно прижался щекой к груди и попал на мягкую упругую подушечку с пуговкой посередине. "Попрыгал" на ней, слегка покрутив головой. Оба захихикали.
– Что вот это такое?
– Разве не удобно?
– Вообще неплохо. Но я скучаю по твоему животику.
– Животик отрастить дело не хитрое. Больше-то всё равно ничего не вырастет.
Роджер погладил Патрика по спине, залез рукой под джинсы, сделал пару-тройку привычных движений пальцами. Всё, как любит его мальчик. Вот так и вот здесь ему нравится. Патрик горячо протяжно выдохнул приоткрытым ртом. Роджер почувствовал, как между ног у него стало влажно, и что-то будто тихонько заныло в низу живота, нет, еще ниже.
"Ох, ох, ох. Патрик терпеть не может этих мокрых девчачих ракушек. В средней школе его соблазнила одна скороспелка – до сих пор плюется".
– Роджи, родной мой, не вздыхай так тяжело. Мне хорошо с тобой. Я привыкну, не смей даже думать о плохом. Кстати, ты зря остановился.
– Вот так приятно?
– О, да. Очень.
– Это всё, что у меня осталось.
– В смысле?
– Раньше, в минуты нежности, я чувствовал наши тела, как нечто единое. Теперь осталось только твое. Ну, ну, прости меня, малыш, не буду больше ныть. Тебе и так тяжело.
– Не тяжелее, чем тебе.
– Нет, я хорошо привыкаю. Сегодня утром крутился в ванной перед зеркалом. Совершенно голый. Чего ты ржешь? Я красотка. Скажешь, нет?
– Ой, не могу! Держи меня, а то свалюсь с дивана!
– Ну, чего ты?!
– Крутился перед зеркалом, – еле выдавил Патрик сквозь хохот, – прикидывал, куда тут пивной живот отращивать.
– Ах ты, злюка! Хулиган! Вот я тебя! – Роджер легко поборол ослабевшего от смеха Патрика, подмял под себя. Но снова мысль холодным душем: и что теперь? – Да! Я ж забыл совсем, аистёнок! Гляди, что есть у меня. Спокойно только, ладно? Не понравится – просто скажи.
Патрик еще дохихикивал, пока Роджер лазил в самый верхний ящик шкафа и извлекал оттуда…
– Вот. Такая игрушечка. Вчера купил в "товарах для интима". Может, попробуем? Вроде тебе такой размер в самый раз? А? Как ты?
–Вникаю. Не совсем понятно, почему он синий.
– Были там телесные, вообще как настоящие, но продавец меня любезно проконсультировал, короче говоря, здесь структура поверхности, и форма, и еще что-то, всё специально для мальчиков.
– Представляю, что ты ему наплел.
– Да уж не растерялся, будь спокоен. Ну что? Не возбуждает?
– Не знаю. Попробовать можно. А для себя ничего присмотрел? Я хочу, чтоб и тебе было хорошо.
– Со мной потом разберемся. Я, всё же, еще не освоился, куда тут и что. Я потерплю.
– Ладно, давай.
– Хочешь, в спальню пойдем?
– Угу. И шторы там задерни.
"Нет, жизнь определенно налаживается. И свет на письке клином не сошелся. Всё у нас будет хорошо. Знакомые педики послетают с катушек, когда мы встанем перед алтарем. Стопроцентно надо пожениться. Не только ради Моники. Ситуацию с Моникой свадьба вряд ли спасет. Но я сам хочу. Призанятно будет клятва звучать "пока смерть не разлучит". Нас с Роджером даже смерть разлучить не смогла".
– Ты чего притих, аистёнок? О чём думаешь?
– Вот и Хэнк так-сяк пригодился. Если б Моника сейчас не у него была, как бы мы с тобой экспериментировали?
– Ты серьезно? Нет, ты что, действительно так считаешь? Ну, ты даешь! Да я секунды не могу спокойно думать об этой твари.
– Всё, всё, успокойся, Роджи!
– Успокойся?! Да меня корежит от мысли одной, где сейчас мой ребенок. Спасибо тебе, напомнил! Он нашу жизнь разрушил! Он меня убил! Он искалечил нашу семью. Ненавижу! Так вот и шибанул бы чем-нибудь по башке. А! Что там мелочиться, зубами бы загрыз, гада.
– Успокойся, милый, прошу тебя, тише. Нам нельзя ни по башке, ни зубами, ни даже яду в кофе. В первую очередь на нас подумают. А теперь еще, видишь, в одну тюрьму никак не попадем. Ну, давай, подышим ровненько. Вдох, вы-ыдох. Покажем, как мы умеем двигать своими новыми буферами.
– Дурак.
– Правильно, посмейся лучше. Ну, всё в порядке?
– Эх. Ничего не в порядке, Патрик. Сам знаешь. Какие-то проблемы у нас неразрешимые.
– Знал бы ты, милый, что я пережил на этой самой кровати не так давно. Вот это было неразрешимо. По сравнению с этим всё остальное – забавное приключение.
– Ты прав, мой родной, мы всё преодолеем. Главное вместе быть.
– Банально звучит, но так оно и есть. Поиграем еще с этой штукой?
– Тебе понравилось? Птичка моя! Я счастлив.
– Чёрт. Пришел, что ли, кто?
– Да. Звонят.
– Может, это Моника? Он иногда внезапно привозит, если надо срочно на работу. Откроешь?
– Да, одевайся.
Роджер проворно сбежал по лесенке в прихожую. Вдруг и вправду чудовище Монику привезло? Распахнул входную дверь, легко, в несколько скачков добежал до калитки. На бегу отметил про себя две вещи: ощутил, как груди подрагивают в движении, и понял, кто пришел. "Принесла ее нелегкая. Сам виноват. Обещал позвонить. Три дня собирался".
– Келли, дочка, это я. Можно к вам?
– Конечно, мама! Здравствуй. Проходи.
– Ты одна?
– Нет, Патрик дома. Он сейчас спустится.
– Поздновато уже, но отец, как всегда, занят, а я не знаю, куда себя деть.
– Молодец, что заехала. Я рада. Патрик! Пришла моя мама!
– А где же девочка?
– В гостях. – Красивая мордашка Келли сморщилась, как от зубной боли. – У своего родственника. Патрик! Ты слышишь? У нас гости! Извини, мам, я на минуточку. – Перепрыгивая через две ступеньки, Роджер поднялся в спальню. – Чего ты тут возишься?
– Игрушку прятал.
– Брось, она сюда никогда не заходит.
– Мало ли. Страхуюсь.
– Там пришла мать Келли.
– Случилось что-то?
– Похоже, просто соскучилась.
– Я тебе нужен?
– Разумеется! Один я, что ли, должен отдуваться?
– Всё-таки она к тебе пришла.
– Вот свинтус! Быстро вниз!
– Можно я хоть обмоюсь?
– И так сойдет. Выходи немедленно.
– Не дури, я всего пять минут.
– Ладно, давай скорее …
– Ты хочешь чаю, мам? Патрик пьет только зеленый. Другого нет. Или, может быть, кофе?
– Сара звонила, спрашивала, как ты поживаешь?
– Хорошо, как-нибудь позвоню ей тоже.
– Папа хочет провести отпуск на Кайманах. Вы с нами не поедете?
– О, я бы с удовольствием, но боюсь, что будут проблемы с…
– Ну, что же ты? Говори. Какие проблемы, милая?
– Никаких, мам. Всё нормально. Классная идея, мы обсудим с Патриком. Пожалуйста, не надо плакать. Возьми, попей. А виски не хочешь?
– Келли, девочка моя, ведь ты совсем меня не помнишь, да?
– Мама! Прошу тебя, ты разрываешь мне сердце. Конечно, я помню. Возможно, не всё. Но кое в чём мы могли бы начать сначала, ведь так?
– Я ничего не понимаю. Что с тобой творится? Как ты живешь, дочка? Допустим, Деррек мне никогда не нравился, я даже рада, что тебя он больше не интересует. Но этот Салли, он такой странный. Намного старше тебя и вообще. Какой-то ... вроде как не мужчина.
– Нет, мам, с этим всё в порядке. Гораздо более мужчина, чем я. То есть, я хочу сказать, мне достаточно его мужественности.
– Не понимаю, зачем тебе жить здесь? Что ты хочешь доказать?
– Я люблю его, мама. Мы ведь это уже обсуждали.
– Да, но… Я не понимаю. Здесь, конечно, очень мило. Уютный маленький домик, и всё такое. Я ничего не хочу сказать плохого, но…
– Маленький?! Да знаешь ты, сколько за него… Ну, да. По сравнению с вашим – просто убогая лачуга.
– Не говори так, "с вашим"? И вообще, почему бы тебе не вернуться? Вместе с ними, безусловно. Места всем хватит.
– Правда?
– И девочка была бы очень кстати. Ты же знаешь, с Питером папа в соре. Делает вид, что это не важно, но я же вижу, как ему не хватает внуков.
– Да. Это было бы здорово. Я поговорю с Патриком.
– И по твоему тону заранее понятно, что вы откажетесь.
– Поверь, пожалуйста, что дело вовсе не в вас с папой. И не в вашем доме, то есть не в нашем. И даже не в нас с Патриком, если уж на то пошло.
– Келли! Я твоя мать. Умоляю, скажи мне, что тебя тревожит? Ты же знаешь, мы с отцом ничего не пожалеем, сделаем всё, чтобы тебе помочь.
Через полчаса Роджер ворвался в спальню, громко хлопнув, плотно затворил за собой дверь.
– Отсиживаешься, трусишка?
Патрик, полулежавший на постели, вздрогнул и приподнялся.
– С духом собираюсь. Мне кажется, она меня недолюбливает.
– Ты не с духом, ты манатки лучше собирать начинай.
– Не понял.
– Переезжаем отсюда к чёртовой матери.
– Ты можешь успокоиться и толком объяснить?
– А что тут объяснять? И так всё ясно. Удивляюсь, как я раньше не допёр, у кого искать защиты и покровительства. Я серьезно, Патрик, что тебе взять? – Роджер раскрыл комод и стал вытаскивать оттуда нижнее белье. – Это твои, или мои?
– Твои в правом ящике.
– Окей. Значит, из этого ящика берем всё. Или только часть?
– Пожалуйста, оставь мои трусы в покое и объясни толком, что происходит?
– Ты же прекрасно знаешь, Патрик, кто мой отец.
– Твой?
– Вот именно, дорогуша. И твой тесть. Привыкай. Каким болваном надо быть, чтобы походя, невзначай, отметить, кто именно родители Келли, и отбросить эту информацию, как ненужную! Мы же просто идиоты.
– Богатые они. Ну и что?
– Не надо, не надо разыгрывать святую наивность. Впрочем, нет, верю тебе. У меня у самого только что глаза открылись. Он не просто самый богатый человек в городе, чёрт его знает, может, во всём штате, а еще и самый влиятельный. Он спонсировал избирательную кампанию мэра, он близкий друг губернатора. Улавливаешь?
– Нет.
– Патрик! Не будь ребенком. Да стоит ему только глазом моргнуть, и Хэнк на пушечный выстрел не подойдет к Монике.