Он сошел по двум ступенькам в гостиную и подошел к окнам. Она заметила его слабость к окнам. Он любил большое количество стекла, но еще больше любил находиться снаружи. Вот почему его номер выходил на залитый солнцем балкон, достаточно большой, чтобы, разместив на нем стол и стулья, устроить обед под открытым небом.
- Ладно, - начала она. - Теперь объясни мне, как ссадины и порезы исчезли всего за несколько часов. И раз уж мы об этом заговорили, поясни заодно, почему я тоже не пострадала. На мне ни царапины!
- Все просто, - ответил он, достав из кармана серебряный талисман и обмотав шнуром руку так, что сам талисман остался на ладони. - Он лежал в бардачке на консоли.
Талисман изображал некую птицу в полете. Возможно, орла. Лорна покачала головой:
- Не понимаю…
- Это оберег. Я говорил тебе о них. Обычно я шлю их Гидеону. Он присылает мне талисманы плодородия…
Лорна отшатнулась, скрестив пальцы двух рук, словно желая отпугнуть вампира:
- Убери от меня эту штуку!
Он усмехнулся:
- Я сказал, это оберег, а не талисман плодородия.
- Нечто вроде резинки, которую ты надеваешь себе на шею вместо того, чтобы напялить ее на свой пенис?
- Речь о безопасности иного рода. Такой предотвращает физические увечья. Или же сводит их к минимуму.
- Думаешь, мы поэтому сегодня не пострадали?
- Знаю, что поэтому. С тех пор как он стал полицейским, Гидеон всегда носит оберег. Этот я получил по почте в субботу, а значит, сделал он его только что. Не знаю, зачем он сделал оберег вместо талисмана плодородия. Я мог бы предположить, что у него созрел дьявольский план и он решил выдать талисман за оберег, но этот настоящий. Когда летнее солнцестояние так близко, его способности могут выходить из-под контроля. Как и мои время от времени. Похоже, он вдохнул в него немало сил, - восхищенно подытожил Дантэ. - Я даже не надел его - просто положил в отделение для перчаток и забыл о нем. Как правило, обереги предназначены для кого-то конкретного, но никто из нас сегодня не пострадал… Думаю, он действует на любого человека в пределах определенной дистанции. Это единственное объяснение.
Собственно, все это звучало довольно здорово. Собственно, ей понравилось то, как он выразился: "Похоже, он вдохнул в него немало сил".
- И он же исцеляет раны так быстро?
Дантэ покачал головой, кладя оберег обратно в карман:
- Нет, это одно из преимуществ Рэйнтри. Говоря, что быстро выздоравливаю, я имел в виду действительно по-настоящему быстро. Столь незначительный порез - просто ничто. Глубокий мог бы заживать всю ночь.
- Какой же ты несчастный! - хмуро проговорила она. - Какими еще несправедливыми преимуществами ты обладаешь?
- Мы живем дольше большинства людей. Не намного дольше, но наш максимальный возраст в среднем составляет от девяноста до ста лет. И обычно это хорошие годы. Чаще всего мы абсолютно здоровы. Например, я никогда не простужался. У нас иммунитет к вирусам. Бактериологические инфекции способны причинить нам вред, но большинство вирусов не распознают нас на клеточном уровне.
Из всего, что он ей сказал, никогда не болеть простудой казалось самой чудесной новостью. А еще это означало: никогда не болеть гриппом и…
- У тебя не может быть СПИДа!
- Верно. И еще мы горячее обычных людей. Температура моего тела, как правило, сорок градусов или выше. На улице должен начаться настоящий мороз, прежде чем я почувствую себя неуютно.
- Как несправедливо, - возмутилась она. - Я тоже хочу обладать иммунитетом к простуде и СПИДу.
- Ни кори, - пробормотал он. - Ни ветрянки. Ни лишая. Ни герпеса. - Глаза его весело блестели. - Если хочешь стать Рэйнтри и никогда больше не страдать от насморка, такая возможность есть.
- А именно? Похоронить курицу в безлунную ночь и семь раз обежать вокруг пня спиной вперед?
На миг он застыл, представляя себе эту сцену:
- У тебя странное воображение.
- Скажи мне! Как люди становятся Рэйнтри? Каков ритуал посвящения?
- Он довольно старый. И ты о нем слышала.
- Я знаю только о ритуале с курицей. Ну же, не томи!
Он улыбался тихо и безмятежно:
- Ты должна от меня родить.
Глава 21
Лорна побледнела, затем покраснела, затем снова побледнела.
- Это не смешно, - сдавленно произнесла она, встала и принялась мерить комнату шагами. Она задела подушку и подхватила ее, но вместо того, чтобы вернуть на софу, встала, прижав ее к груди и склонив над ней голову.
- Я не шучу.
- Детей… не заводят как средство к достижению целей. Если не хочешь ребенка ради него самого, то и думать о нем не стоит.
- Согласен, - мягко ответил он, отходя от окна и направляясь к ней с неторопливостью человека, не имеющего задней мысли. - Это нелегкое решение.
Он грязно играл, сказав "Ты должна от меня родить" так, будто и правда имеет в виду ее. Но он не мог. Они знали друг друга всего два дня. Такие вещи мужчины говорили, чтобы соблазнить женщин, ибо сотни веков назад какой-то хитрый мерзавец сообразил, что большинство женщин испытывают слабость к детям.
- Я отношусь к этому очень серьезно, уверяю тебя.
Голос его был нежным. Он коснулся ее плеча, а затем провел рукой по ее спине. Она чувствовала, как жар его кожи передавался ей прямо через одежду. Кончики его пальцев ощупывали ее спину, нежно массируя и прогоняя напряжение.
Лорна понятия не имела, что была так напряжена или что расслабляющий массаж заставит ее растаять как масло. Она позволила ему убедить себя. Позволила себе положить голову ему на плечо, потому что все, что он делал, казалось таким приятным. И все же… Она подняла глаза и прищурилась:
- Не воображай, будто я не заметила, как близко эта рука подобралась к моей заднице.
- Не заметь ты этого, я бы разочаровался. - Улыбка заиграла на его губах, и он дважды поцеловал ее в висок.
- Ниже не опускай, - предупредила она.
- Уверена?
Начав у пояса, он провел пальцем вдоль центрального шва, опускаясь все ниже, легонько прижимая ладонь и массируя ей ягодицы. Этот палец был подобен огню, заставив ее стонать и содрогаться и по крайней мере десять раз произнести слово: "Нет". Он бы остановился, пожелай она того; решение - продолжать или нет - принимала она. Но именно осознание этого факта и порожденное им чувство защищенности мешали ей произнести то самое, необходимое слово. Вместо этого она лишь тяжело дышала, погружаясь в агонию возбуждения, прогибаясь, прижимаясь к нему. Она ждала. Ждала, чувствуя лишь его руку, по мере того как та медленно и плавно опускалась все ниже, пока не очутилась у нее между ног. Он нажал сильнее, проводя пальцами по шву ее джинсов, так что ткань стала слегка натирать ее нежное, пылающее лоно.
Он вел ее к этому решению два дня, с момента того самого первого поцелуя в кухне. Терпеливо подкармливал искру страсти до тех пор, пока она не превратилась в маленькое пламя. Затем подкармливал пламя мимолетными прикосновениями и кое-чем еще, от чего еще сложнее отказаться: своим откровенным желанием. Она прекрасно видела, что он делает, распознавала всю утонченность его стратегии и даже ценила его сдержанность. Лечь с нею в постель прошлой ночью - не коснувшись ее и пальцем - было дьявольски умным ходом. С самой первой их встречи он ко многому ее принуждал, но ни разу не требовал от нее взаимности. Если бы потребовал, огонь бы исчез и угасшая искра не возродилась бы к жизни.
Его теплые губы обследовали линию ее скул, неторопливо дегустируя ее так, словно ничего в мире он никогда не желал больше этого и располагал массой времени на то, чтобы попробовать ее на вкус. Лишь стальная выпуклость в джинсах выдавала его нетерпение. Она же прижималась к нему так сильно, что могла ощутить каждую конвульсию его пульсирующей плоти, призывавшей ее к тому, чтобы раздвинуть ноги и позволить ему оказаться еще ближе к ней.
Затем его рот нашел ее губы, и вся сдержанность окончательно обратилась в пыль. Поцелуй был жестким, глубоким, изголодавшимся. Его язык сновал по ее рту. Страсть закипала во всех ее нервных окончаниях, делая тело горячим и мягким, как воск. Свободную руку он положил ей на грудь, нащупал соски сквозь слой ткани и нежным щипком пробудил их к жизни. Теперь она принадлежала ему; она не сопротивлялась его ласкам, и одежда, все еще отделявшая от нее его тело, внезапно показалась ей невыносимой. Ей хотелось всего. Всего, что он мог ей дать. И внезапно с необычайной ясностью она поняла, что именно сейчас должна сказать то, что хотела. Минута промедления - и будет слишком поздно.
Доказательством того, какой силой воли она обладала, мог послужить лишь тот факт, что ей удалось оторваться от его рта.
- Нам нужно поговорить, - произнесла она напряженным, хриплым голосом.
Он застонал и рассмеялся одновременно.
- Господи, - пробормотал он с нескрываемым огорчением в голосе. - Такие слова способны напугать любого мужчину. Подождать не может?
- Нет, дело как раз в том, что мы сейчас делаем.
Он глубоко вздохнул, прислонившись к ней лбом:
- Ты истинная садистка, тебе это известно?
Лорна запустила руки в его черные шелковистые волосы, чувствуя прохладные пряди и жаркую кожу.
- Сам виноват. Я чуть не забыла.
Ей казалось, что язык ее немного распух и она говорит медленнее обычного. Да, виноват во всем был решительно он.
- Ладно, поговорим.
В словах его отчетливо звучала обреченность. Обреченность простого мужчины, которому просто хотелось секса. Она бы рассмеялась, если бы не боялась, что волна ее собственного желания захлестнет все остальное.
Она сглотнула, стараясь сформировать и выразить мысль должным образом.
- Мой ответ… займемся ли мы этим… зависит от тебя.
- Тогда мой ответ "да", - проговорил он, куснув ее за мочку уха.
- Эта штука с контролем сознания… ты должен остановиться. Я могу быть пленницей или любовницей, но и тем и другим я не стану.
Он поднял голову, взглянув на нее пристально и серьезно:
- Я не контролирую твоих желаний. И не принуждаю тебя.
В голосе его прорезались сердитые нотки.
- Я знаю, - ответила она, и дыхание ее невольно сбилось. - Я чувствую разницу, поверь. Просто… У меня должен быть выбор, оставаться или уйти. Я должна быть свободна. Ты не можешь и дальше дергать меня за веревочки.
- Это было необходимо.
- Вначале. Я ненавидела это тогда и ненавижу теперь, но вначале у тебя были серьезные причины. А теперь их нет. Думаю, ты слишком привык получать свое, дранир.
- Ты бы сбежала, - настаивал он.
- Таков мой выбор. - Она не должна сдаваться. Дантэ Рэйнтри - это сила природы; вступать с ним в интимные отношения - уже достаточный вызов, даже не принимая во внимание его способности связать ее силой мысли. Он либо подчинится ее выбору, либо они останутся тюремщиком и пленницей. - Либо наравне, либо мы друг другу никто.
Трудно сказать, о чем он думал, но Лорна видела, что ему не импонировала мысль полностью отказаться от контроля над ней. Интуитивно она понимала его дилемму. Умом он понимал ее правоту, на более примитивном уровне не желал отпускать ее и готов был проявить столько деспотизма, сколько считал необходимым.
- Все или ничего. - Она встретилась с ним глазами, как с соперником на боксерском ринге. - Ты никогда больше не должен применять ко мне контроль сознания. Я тебе не враг. Когда-то ты должен научиться мне доверять, и этот момент наступил. Или ты планировал навечно меня к себе приковать?
- Не навечно. - Он тяжело вздохнул. - Просто, пока…
- Пока - что?
- Пока не захочешь остаться.
Она улыбнулась в ответ на столь откровенное признание, запустив обе руки в его волосы.
- Я хочу остаться, - просто ответила она и поцеловала его в подбородок. - Но когда-нибудь могу захотеть уйти. Ты должен рискнуть, и, если этот день наступит, ты должен будешь меня отпустить. Я рискую не меньше, ведь может наступить день, когда ты больше не захочешь видеть меня рядом. Дай мне слово. Обещай, что никогда больше не используешь на мне контроль сознания.
Она видела, как бурлят в нем ярость и боязнь. Видела, как он стиснул зубы. Она понимала, о чем его просит; отказаться от силы - это наперекор всем его инстинктам - мужчины, равно как и дранира. Он обитал в двух мирах - нормальном и паранормальном. И в обоих он являлся боссом. И как ни сводил он к минимуму свою уникальность, боссом оставался. Не являйся он драниром Рэйнтри, инстинкт доминирования приходилось бы сдерживать, но реальность такова, какова она есть, и он был королем в этом мире.
Внезапно он отпустил ее и сделал шаг назад. Взгляд его был пронзительным и даже свирепым.
- Ты можешь идти.
Лорна с трудом подавила в себе протест, внезапно лишившись его прикосновения и тепла. Что он сказал?
- Ты разрешаешь мне, или это приказ?
- Обещание.
Внезапно ей стало трудно дышать. Губы задрожали, и она начала было что-то говорить, но он поднял руку, остановив ее:
- Кое-что еще.
- Что?
Его зеленые глаза почти горели решимостью.
- Если останешься… за себя не ручаюсь.
Справедливое предупреждение, подумала она. Голова немного кружилась. По телу пробежала легкая дрожь.
- Я остаюсь, - выговорила она, делая полшага вперед.
Полшага - это то, что она успела сделать прежде, чем он двинулся навстречу, и вся та сила, что до сего момента томилась в заключении, двинулась вместе с ним. Если она свободна, то и он тоже. Он подхватил ее на руки и понес в спальню с такой скоростью, что все поплыло у нее перед глазами. Время постепенного, осторожного соблазнения прошло - осталась лишь обнаженная страсть. Он бросил ее на кровать и опустился следом, стягивая с нее одежду грубыми, нетерпеливыми рывками, хоть она и помогала ему. Ее руки дрожали, когда она расстегивала пуговицы, "молнии" и крючки, ослабляла шнурки… Он сорвал с нее обувь и джинсы, пока она расстегивала его рубашку, снимал с нее нижнее белье, пока она расстегивала его ширинку, что затрудняла его огромная эрекция.
Он снял джинсы и шорты и откинул их ногой.
Лорна пыталась дотянуться до него, погладить его страждущую плоть, но он, подобно огромной волне, прижал ее своим весом к кровати. Он вошел в нее не осторожно, а жестко, быстро и сильно. Глубоко.
Она сдавленно вскрикнула, шокированная силой толчка, одновременно прогнувшись ему навстречу. Его жар обжигал ее внутри и снаружи. Он вышел из нее, вошел снова… И снова. В ее мозгу мелькнул упреждающий сигнал о том, что может означать этот жар, и она с трудом проговорила:
- Презерватив.
Он выругался, привстал и открыл ящик тумбочки. Первый презерватив он разорвал, когда натягивал. Снова выругался и уже осторожнее надел второй. Защитившись должным образом, он снова в нее вошел, и тела их застыли, прижавшись друг к другу, по мере того как чувство облегчения настигало их. Слезы лились по ее щекам. То был не оргазм. Скорее… освобождение. Словно не проходящая боль неожиданно покинула ее тело. То было окончание - не сексуальное, а нечто, идущее намного глубже. Как будто некая ее часть отсутствовала и вдруг появилась. Она чувствовала, что наполнена и что прежде не понимала своей опустошенности. Понимала, что сыта, прежде не зная, что испытывает голод.
Он приподнялся на руках, снова медленно опустился и вошел в нее.
- Не плачь, - пробормотал он, целуя слезы на ее мокром лице.
- Я не плачу, - ответила она. - Просто слезы сами текут.
- Ясно.
Он ответил так, словно все понял, и, может быть, так и есть. Двигаясь, он смотрел ей в глаза, наблюдая за ее реакцией и готовностью. Она одновременно была расслаблена и напряжена; расслаблена потому, что знала - он не оставит ее, а напряжена по причине нараставшего возбуждения.
Все произошло быстрее, чем она ожидала. Вместо того чтобы зародиться медленно, постепенно, оргазм настиг ее как внезапно налетевший вихрь и сотряс ее тело. Дантэ набрал обороты и кончил следом за ней.
Когда она снова смогла дышать, смогла открыть глаза, первым, что она увидела, был огонь. Все свечи в комнате горели.
- Скажи, почему ты отрицала свой дар?
Они лежали вместе. Голова ее покоилась на его плече, и оба они едва успели прийти в себя. Перевести дух после того, что, казалось, сродни катаклизму. Оба долго молчали и лишь поглаживали друг друга. Касания заменяли им слова. Слова утешения и признаний.
Она вздохнула. Впервые в жизни чувствуя, как детство со всеми его горестями отдаляется от нее.
- Думаю, ты и так знаешь. История отнюдь не оригинальна и не интересна.
- Возможно. Все равно расскажи.
Она улыбнулась, уткнувшись ему в плечо, довольная тем, что он не слишком настойчив, но улыбка ее увяла так же быстро, как появилась. Говорить о матери было трудно, невзирая на то что в последний раз она видела ее пятнадцать лет назад. Возможно, вспомнить ее с легкостью не удалось бы никогда, но, по крайней мере, боль и страх накатывали не сразу.
- Тяжелое детство. Но у многих детей оно тяжелее. Моя мать не сделала аборт лишь ради того, чтобы получать ежемесячный чек. Она повторяла это каждый месяц, когда он приходил. Помахивала конвертом у меня перед носом и говорила: "Вот единственная причина, по которой ты жива, маленькая дрянь". На эти деньги она покупала наркотики и выпивку.
Он ничего не ответил, лишь поджал губы.
Она устроилась поудобнее, прикорнув у его плеча, и лежала так, впитывая в себя его тепло. Она знала, что он горячий на ощупь, но приятно было осознавать, что это не игра ее воображения.
- Постоянные пощечины, предметы, которыми она в меня бросала, - чашки, пустые винные бутылки, открывалка… Все, что подворачивалось ей под руку. Однажды она швырнула в меня банкой супа с куриной лапшой, попала в голову, и я потеряла сознание. Голова болела несколько дней. И она даже не поделилась со мной тем супом.
- Сколько тебе было лет?
- В то время… шесть, кажется. Я пошла в школу и узнала о числах. Иногда я пребывала в таком восторге, что просто не могла с кем-то не поделиться тем, что узнала в тот день. Мне оставалось поделиться лишь с ней. Она сказала моей учительнице, что я упала и ударилась головой о бордюр.
- О тебе бы лучше заботились в приемной семье, - проворчал он.
- Я оказалась там в шестнадцать лет. Однажды она ушла и не вернулась. Помню… хоть она и рассказывала все время о том, как ненавидит меня, все равно мне казалось, будто часть меня ушла вместе с ней, потому что ее я знала. К тому времени я уже не была беспомощной, но в детстве… Маленькие дети всегда дорожат семьей, даже если ее трудно таковой назвать. - Она вздохнула. - Знаю, я слегка переборщила, когда ты упомянул ребенка. Прости. Ты не знал, а это одна из моих болевых точек.
Он улыбнулся уголком рта:
- Не расстраивайся снова, но я не шутил. Когда простая смертная рожает ребенка Рэйнтри, она сама становится Рэйнтри. Нет, мне неизвестны научные аспекты вышеизложенных процессов. Каким-то образом это связано с гормонами, смешением крови и тем, что ребенок становится генетической доминантой. Я не уверен, что наука способна хоть как-нибудь все это объяснить. Магии не обязательна логика.