- Так же, как и диета, это довольно распространённая ситуация в нашей стране... - она улыбнулась ей. - Или, как ты сама сказала, на нашей планете. - Лавиния тоже улыбнулась, и София продолжила: - Я бы хотела дать тебе какой-нибудь совет, но не знаю даже, с чего начать… не знаю, что сказать тебе! - Лавиния стала впадать в отчаяние. Она надеялась, что София сможет предложить ей решение. - Единственное, что могу посоветовать: ничего не говори Стефано… - София беспокойно изучала её взглядом. Её подруга опустила взгляд и притихла. - Ты ведь этого не сделала, правда?
Лавиния вновь подняла лицо.
- Едва не сделала... Однажды вечером я сказала ему: "Мне нужно с тобой поговорить..." - но тут зазвонил телефон. Звонил Андреа, ему было плохо. Я не должна была говорить тебе, но они говорили по телефону целый час. Когда Стефано вернулся ко мне, я не осмелилась сказать ему.
София подумала, что Андреа, сам того не зная, спас её. Как странно. Он ничего ей не говорил об этом звонке. Она подумала, что это нормально, у человека в таких условиях случаются тысячи тяжёлых моментов в течение дня.
В этот момент мимо вновь прошла девушка, обслуживающая столики.
- Хотите что-нибудь ещё?
- Нет, спасибо, - ответила София и тут же сказала, понизив голос: - На самом деле, я бы выпила водки, чтобы оправиться!
Лавиния снова развеселилась.
- Вот и выпей, незачем сопротивляться самым сладким искушениям.
- Точно... И тогда можно будет оправдать что угодно... Я имею в виду только еду.
- А я и напитки!
- Нет, ты – секс!
Лавиния снова замолчала. А потом спросила:
- Ты теперь злишься на меня?
- Что ты несёшь? Ещё чего.
Тогда в Лавинии снова возбудилось любопытство.
- А не случилось ли у тебя то же самое, но ты мне не рассказала?
София посмотрела на неё, раскрыв рот.
- Ты сегодня полна откровений. Я познакомилась с Лавинией, которую и представить себе никогда не могла... Если бы мне сказали, я бы не поверила.
- Да-да... Теперь твоя очередь. Ты была хоть раз неверна Андреа?
- Нет.
- То есть, за все эти годы, прошедшие с момента аварии, несмотря на то, что мы не можете путешествовать, он не может выходить, ни сходить в театр, ни с кино, ни в пиццерию, ни в спортзал… ты никогда ему не изменяла?
- Для начала: нельзя изменять человеку просто потому, что он не может делать некоторых вещей... Я думаю, что отношения, которые ты поддерживаешь с человеком, и то, что ты к нему чувствуешь, гораздо важнее совместных походов в спортзал или в любое другое место...
На самом деле, если полагаться на образ мыслей Софии, эта ситуация казалась ей настоящей клеткой. Она сделала глоток чая. Он уже остыл, но прекрасно утолял жажду после всех этих разговоров. И тут Лавиния задала ей ещё один совершенно неожиданный вопрос:
- Значит, ты никогда не изменяла Андреа даже в воображении?
У Софии не было слов. Лавиния открылась ей, была искренней. И вот задала ей такой вопрос. Она не могла лгать, это было бы нечестно, она такого не заслужила.
- Да, однажды я ему изменила.
- Ох! - теперь Лавиния казалась намного довольней. - Видишь, ты меня понимаешь. Простите… - подозвала она официантку: - Две водки, пожалуйста.
15
Рим, Авентино. Танкреди посмотрел на часы. Они должны были закончить десять минут назад. Его расчёты были точными. Открылась большая дверь церкви. Группа детей выбежала на улицу и быстро спустилась по лестнице. Была среда, и в отличие от прошлой недели дождя не было. Кое-кто из родителей ждал у своих машин. А ещё был маленький автобус, который определённо должен был развести по домам остальных детей.
Грегорио Савини наблюдал эту сцену, любопытный и отвлечённый в одно и то же время. В течение последних лет он сделал многое, но это, хоть и было уникально по своей простоте, превзошло всё.
- Вот, это она.
Танкреди показал на девочку кивком головы. Кудрявая девчушка с веснушками на щёчках и большими тёмными глазами сбегала вниз по лестнице.
- Мама, мама, вот и я!
Она помахала руками, чтобы мать заметила её, словно она и без этого не выделяется в толпе других. Это была самая весёлая, живая, а ещё самая милая девочка из всех, кто только что вышел из церкви. Хотя Танкреди, честно говоря, даже не смотрел на других. Он ещё чуть-чуть подождал, прежде чем двинуться. В одно мгновение он даже понадеялся, что из церкви сейчас выйдет и она сама, Последняя Романтика, но это было бы слишком просто. А ему не нравились слишком простые вещи. Он всё ещё не знал, насколько сложным всё окажется на этот раз.
Маленькая Симона поцеловала свою маму и тут же выплеснула на неё весь свой восторг, не давая ей ни секунды передышки.
- Оля сказала, что у меня будет соло, что в следующем хоре я буду солисткой, мама, как здорово. Я счастлива. Наверное даже будет телевидение!
- Симона...
Мать покачала головой, услышав последнюю реплику. Симона заметила её упрёк и попыталась оправдаться.
- Нет, я хотела сказать, что, может, нас покажут в новостях, иногда по воскресеньям рассказывают новости перед церковью.
- Но ведь это месса, на которой представят Папу.
- А что значит представлять? Разве его ещё не все знают?
Мама рассмеялась. На какое-то мгновение она забыла, что этому чудному созданию напротив неё всего шесть лет.
- Это – праздник для верных, для верующих, для христиан… или для туристов, которые собираются перед Папой на площади Святого Петра.
- А...
Мама поправила на ней курточку, потом открыла дверь, чтобы девочка залезла в машину, но за спиной услышала голос, который остановил её:
- Простите, синьора...
Перед ней возник элегантный мужчина, одетый в синюю куртку, белую рубашку и тёмно-серые брюки, и улыбнулся ей. Красавец, около тридцати пяти лет, - возможно, даже меньше, - загорелый, уложенные волосы, приятная улыбка и притягательные синие глаза. Мать Симоны оторопела на несколько секунд. Он уверен, что ему нужна она? Чего он хочет? В этот момент за спиной мужчины остановилась машина, темный Бентли. Из неё вышел синьор постарше, но такой же элегантный. Это похищение? "Ну, с какой стати? Мы ведь совсем не богачи". Наконец, тот, что стоял рядом, положил конец её сомнениям.
- Простите за беспокойство, но я хотел бы поговорить с этой девочкой. Это Ваша дочь?
- Да, - мать напряглась. - А что случилось? Почему Вы хотите с ней поговорить? - сбитая с толку происходящим, она достала из сумки мобильник и открыла его, чтобы пригрозить им: - Я сейчас позвоню в полицию...
От этих слов у Грегорио Савини душа ушла в пятки. Танкреди и его идеи. В течение нескольких лет они сталкивались с гораздо более деликатными ситуациями без малейших проблем. И что теперь? В один момент оказалась в опасности работа всей жизни. Но Танкреди тут же вмешался, чтобы успокоить её:
- Нет, синьора, Вы неверно меня поняли. Прежде всего – извините, что я не представился, это было очень невежливо. Меня зовут Танкреди Ферри Мариани, а синьор, который меня сопровождает, это доктор Савини.
"Доктор Савини, - подумал Грегорио. - Он никогда меня так не называл. Но... мне нравится". Танкреди с улыбкой продолжил.
- А Вы – синьора...
- Карла Франчинелли.
- И малышка – ваша дочь.
- Да. Так я могу узнать, в чём дело?
- Я только хочу получить кое-какую информацию от Вашей дочери, но я буду говорить с ней перед Вами, чтобы не случилось никаких недопониманий, - казалось, что женщина успокоилась; однако в то же время ей была также любопытна эта странная ситуация. Танкреди заглянул в машину. - Как зовут эту красивую девочку?
Прежде чем мать успеет ответить, малышка решительно вылезла из машины.
- Меня зовут Симона. А Вы кто? Вы с телевидения?
У девочки было немного идей насчёт будущего, но те, что она имела, были довольно ясными.
- Нет...
- А... - Симона разочарованно опустила взгляд.
Тогда Танкреди присел перед ней и улыбнулся.
- Но ты можешь помочь мне, - Симона решила послушать его. - На прошлой неделе в церкви была одна синьора; когда вы закончили петь, она подошла к тебе, обняла; должно быть, эта женщина хорошо играет на фортепиано...
- Да! Это София!
Танкреди улыбнулся. Теперь у Последней Романтики есть имя. Маленький шаг вперёд. Он решил обратиться к матери.
- Вот и всё, синьора, это единственное, что я хотел узнать... Я хотел порекомендовать её своей племяннице, дочери моего брата, чтобы она ходила на её уроки. Я понял, что она очень хороший учитель. И хочу сделать девочке сюрприз на её день рождения.
Симона улыбнулась.
- Значит, Вы не имеете отношения к телевидению.
Танкреди развёл руками.
- Нет, прости.
А потом он подумал, что, если Симона может дать ему адрес, номер телефона или любой другой контакт Софии, то он мог бы исполнить её мечту о телевидении.
- Ты знаешь, где я могу её найти? - Симона не ответила. Только отрицательно покачала головой. - А у твоей мамы нет её номера телефона? Домашнего адреса?
Симона снова покачала головой, а потом улыбнулась.
- Я вспомнила, где видела тебя! На прошлой неделе ты стоял на лестнице перед церковью.
Танкреди встал на ноги и несколько смущённо улыбнулся Симоне, а потом и её матери. Он быстро попытался дать объяснение тому, что сказала девочка:
- Да, это правда. Я был в шортах. В тот день я бегал... - его взгляд пересёкся с взглядом Савини, который на весь его ответ лишь поднял бровь. На самом деле, он никогда не использовал такой метод. В любом случае, девочка, похоже, ничего не знала. Танкреди снова улыбнулся. - Ладно, это неважно. Всё равно спасибо. - Затем он обратился к матери: - До свидания, и простите ещё раз за беспокойство.
- Ничего страшного.
Ей хотелось добавить: "Вы меня совсем не побеспокоили... даже наоборот", - но не говорить же такое перед собственным ребёнком. Танкреди зашагал к Бентли, качая головой.
- Ничего не поделаешь...
Довольный, Грегорио Савини сел в машину. Этим он продемонстрировал, что без него Танкреди никуда не уедет.
- Синьор! - Симона сбежала из-под наблюдения своей матери и оказалась перед ними. Савини пожалел о своих недавних мыслях. - София преподаёт в консерватории каждый вечер, и в нечётные дни в церкви дей Фьорентини, на пьяцца делл Оро, - она улыбнулась. - Если пойдёте туда, точно встретите её.
Танкреди вышел из машины и улыбнулся ей.
- Спасибо... - затем он шепнул ей: - Ничего не говори маме, но в воскресенье я попрошу телевидение приехать только для того, чтобы снять тебя.
Симона была в восторге.
- Правда? Спасибо! - и убежала к своей матери.
Танкреди снова сел в машину и закрыл дверь.
- По вечерам она в консерватории или на пьяцца делл Оро... Видишь, Грегорио? А ты мне не доверял.
- Доктор Савини, пожалуйста, - он бросил на него взгляд в зеркало. - Это придаёт мне важности.
Танкреди рассмеялся и устроился на сиденье. Между тем Грегорио набрал скорость и заставил Бентли смыться с места преступления.
"София. Мне нравится это имя. Не встречал в жизни ни одной Софии". Он продолжил фантазировать об этой женщине, о том, как мало знает о ней, и о том, как сильно желает узнать о ней больше.
- Доктор Савини, Вы можете поскорей найти информацию об этой Софии?
- Конечно, доктор Ферри Мариани.
- О, нет, всегда зови меня Танкреди, не нравится мне казаться более важным, чем я есть.
- Как хочешь...
Он снова посмотрел на него через зеркало. София. Очередной каприз, который нужно удовлетворить. Интересно, что так впечатлило Танкреди на этот раз. Савини решил, что понять это невозможно, но был уверен, что эта женщина в конце концов останется в истории, как и все остальные. Он не знал, что с ней всё закончится гораздо сложнее.
Сам Танкреди, впервые с детства, думал о том, что придумать, как оказаться том месте, чтобы это казалось случайностью. "К тому же, как мне выглядеть? Как спортсмен, снова в шортах и футболке? Она меня примет за одного из тех типов, которые одержимы своей физической формой". Он снова подумал о девочке, о Симоне. Просто невероятно, что она заметила его тогда.
Он-то даже не заметил, что она тогда тоже была на лестнице и наблюдала всю сцену. Такие детали нельзя упускать из виду. София отвлекла его.
Карла Франчинелли спокойно вела машину; она краем глаза наблюдала за своей дочерью, которая сидела сзади, листая журнал, который нашла в машине. Наконец, мать решилась спросить её:
- Симона, что тебе сказал этот синьор, когда ты подбежала к его машине?
Дочь отложила журнал и удивлённо посмотрела на неё. Она не подготовила ответ. И что теперь сказать?
- Да ничего, просто "спасибо". Мама, почему ты спрашиваешь?
- Не знаю, вернувшись, ты казалась самым счастливым человеком в мире... Он ведь не говорил тебе ничего о телевидении, правда?
Симона слегка покраснела, но постаралась, чтобы это осталось незамеченным.
- Мама, о чём ты думаешь? Ты одержима.
- Нет, это ты одержима.
- Мне нравится телевидение и нравится музыка, и что? Я хорошо беру ноты, так что у тебя нет повода не доверять мне.
Карла Франчинелли посмотрела на свою дочь. "У тебя нет повода не доверять мне. Я тоже говорила такое своей матери? Не думаю. Как же изменились дети! Неужели это наша вина? Или телевидения, которое так ей нравится?"
- Мама, как думаешь, он сочинил историю о своей племяннице?
- С чего ты взяла?
Симона довольно посмотрела на свою мать.
- Может быть, ему просто нравится София, а он не знал, как её найти...
- У тебя слишком бурная фантазия.
Симона пожала плечами.
- А мне кажется, что она ему нравится, вот и всё.
На некоторое время они замолчали.
- В любом случае... - сказала Симона, - если они будут вместе, я буду рада. София милая, я её так люблю, а он… очень красивый!
- Симона!
- Мама, это же правда, разве он тебе не понравился? Для тебя он не красивый?
Карла продолжала также спокойно следить за дорогой. А в голове её, как по волшебству, возникла вся прошедшая неделя: её муж, Лука, играющий в плейстейшн с друзьями из университета; у него уже живот, он носит просторную рубашку и очки, падающие на нос. И тут же возник образ Танкреди в синей куртке, белой рубашке, его загар, улыбка и глубокие глаза. Действительно, он очень хорош, это точное определение. Но Карла Франчинелли дипломатична, и в первую очередь она – мать, которая должна волноваться о том, что её дочь слишком быстро взрослеет. Так что она просто улыбнулась.
- Ладно… скажем так – он неплох.
16
- Нет, не так. Ты разве не заметил, что пропустил две ноты? Здесь ещё ми, а вот здесь – до, - она снова положила руку своего ученика на клавиатуру.
- Да... - он сделал длинный вздох. - Ты права.
"Ещё бы я была неправа. Не понимаю, почему некоторые родители хотят, чтобы кто-то из семьи насильно научился играть на фортепиано. Уверена, что паренёк бросит это дело. Зачем они тратят деньги? Любой ребёнок, особенно в таком возрасте, должен чувствовать страсть к тому, что делает. А если это не так, то он всё бросит при первой возможности", - подумала София.
- Сколько тебе лет, Саверио?
- Девять.
- Из твоей семьи кто-нибудь играет на музыкальном инструменте?
- Бабушка очень хорошо играла на фортепиано, но её уже нет. Тётя, сестра моей мамы, она очень хорошая, но они поссорились. И моей маме тоже очень хотелось научиться, только не получилось…
- Ты единственный ребёнок, правда?
- Да...
- А тебе нравится играть?
Саверио на мгновение задумался, наклонив голову, а затем поднял её с улыбкой.
- Довольно-таки...
София подумала, что это равносильно искреннему: "Ни капли, но мне всё равно приходится делать это".
Девушка посмотрела на часы, так, чтобы он не заметил. Ещё пять минут. Можно вынести.
- Ладно, Саверио, а что тебе нравится делать больше всего?
- Ну, посмотрим: мне нравится смотреть телевизор, играть в плейстейшн и Wii, читать комиксы... Больше всего мне нравятся "Драгон Болл" и "Гормиты". Ещё мне нравится ходить в кино, играть в мяч... А плавание не очень, потому что я сильно устаю и постоянно приходится вытираться, - София слушала этот список увлечений, который, кажется, никогда не закончится. В общем, мальчику нравится очень и очень многое, но ясно, что музыка в этот список не входит. И всё равно мать заставляет его проводить по четыре часа в неделю за фортепиано. Только потому, что она не научилась играть, а её сестра смогла. И этот бедный мальчик должен компенсировать лучшее, что умеет его тётя? Ладно, бедным его тоже не назовёшь. Его родители живут в восхитительной вилле на Париоли, и, если верить тому, что он рассказал, его отец – консул, постоянно путешествует по миру. - А ещё мне нравится чатиться с друзьями и посылать сообщения.
София наблюдала за мальчиком, пока тот завершал свой список. Естественно, у него уже есть компьютер и мобильник, несмотря на возраст. Он ещё слишком маленький. Возможно, фортепиано что-то ему и даст. Она посмотрела на часы. Прекрасно, время пришло.
- Ладно, Саверио, урок окончен. Увидимся в понедельник.
Мальчик взял куртку и рюкзак и вышел. София поправила партитуры. Следующей будет Аллегра, десятилетняя девочка, которой очень нравилось играть "Прелюдию Английской сюиты в ля миноре" Баха, и у которой довольно-таки неплохо получалось. А сама она выучила это произведение, когда ей было семь. Она помнила, словно это было вчера. Девушка раскрыла партитуру, прочла первые ноты и закрыла глаза. Звук фортепиано прозвучал в её голове. Её наполнили ноты; ножки девочки нажимали на педали; а выше её маленькие ручки летали по клавишам фортепиано. Голова с кудряшками наклонилась вперёд. Эта девочка кусала верхнюю губу, прилагая максимальные усилия, но улыбалась – для неё это было раз плюнуть. Затем она вспомнила свой первый концерт. Он был в большом зале с тысячей зрителей, а восьмилетняя девочка была абсолютно спокойна.
- Ми, ля, ля...
Голос за спиной вернул её из воспоминаний на двадцать лет вперёд.
- Дошла до этой части? Помнишь? Ты всегда ошибалась.
София ещё не открыла глаз, но улыбнулась. Она узнала голос. Это была Оля.
- Ты меня спасла. Я ещё не успела дойти до этого места, - она закрыла партитуру.
- Может, на этот раз ты попала в точку. Проще всего не возвращаться снова и снова к одним и тем же ошибкам.
- Я всегда ошибалась, потому что мне хотелось, чтобы Бах написал этот фрагмент именно так.
Оля улыбнулась.
- Бывают вещи, которые нельзя изменить, их нужно лишь принять такими, какие они есть. А другие, наоборот, могут измениться.
София надела жакет. А потом обернулась к ней.
- Я не думаю, что снова стану играть, Оля. Прекрати настаивать.
Старая учительница закрыла глаза.
- Я не это имела в виду. Хотя – неважно.
- Увидимся.