Он проводил по ней языком, поигрывая с сосками, целовал, сосал, покусывал. Непередаваемо приятные ощущения разливались по телу Джемаймы. Она постанывала, сама того не замечая. Действия Лучиано становились все более и более решительными. Она ерзала и извивалась от удовольствия. Бедра сами приподнялись, сигнализируя о готовности. Ни единой мысли в голове, только ощущения, только чувства. То, что он делал с ней, было ни на что не похоже.
Он бесцеремонно сорвал с нее юбку и сам оголился до пояса. Джемайма смотрела на него снизу вверх с замиранием сердца. Красив, как бог! Бронзовая кожа, широкие плечи с округлыми упругими мышцами, плоский твердый живот, мускулистые узкие бедра. Она с неохотой оторвала от него взгляд и обнаружила, что ее грудь оголена. Инстинктивно она подняла руки, чтобы прикрыться, но он перехватил их и прижал к кровати над головой Джемаймы.
– Без самодеятельности. Мы сделаем так, как я хочу.
Джемайма зарделась, хотя не чувствовала стыда за то, что лежит полуобнаженная. Лучиано снова начал ласкать ее грудь языком. Она выгнулась от переполняющих ее новых ощущений.
– Пожалуйста, позволь мне прикоснуться к тебе.
– Как-нибудь в другой раз. – Он осыпал ее поцелуями, медленно спускаясь все ниже.
Джемайма застыла в ожидании, пока он не дотронулся языком до самой чувствительной точки. Джемайму обдало жаром. Мысли улетучились, она всем своим естеством сосредоточилась на том, что он с ней делал и как ей было хорошо. Он начал медленно, осторожно, будто несмело, но поразительно точно. Раз за разом от прикосновений его языка ее бедра самопроизвольно напрягались, а потом и вовсе приподнялись.
Лучиано усмехнулся:
– Я действительно хорош в этом.
Он не лгал, ухитряясь найти каждую чувствительную точку ее лона, умело орудовал языком, пальцами и зубами. Джемайма издавала стоны от каждого его прикосновения. Ощущала, как в ответ на его действия становится влажной, а сердце бешено стучит. Страсть переполняла ее, она была не в силах с ней справляться и начала крутиться из стороны в сторону, чтобы хоть как-то выплеснуть накопившуюся сексуальную энергию. Лучиано крепко держал ее за бедра, каждое его прикосновение было сродни электрическому заряду. Пожар разгорался все сильнее, и вскоре Джемайма уже не могла себя сдерживать. Казалось, все вокруг поплыло, душа воспарила в облака, а тело, тяжелое и изможденное, осталось на земле.
Он оторвался от нее и накрыл полностью своим телом.
– Я с ума по тебе схожу.
Джемайма не успела ничего ответить, он тут же впился в ее пухлые губы. Все, что сейчас происходило, стало для нее открытием. Она покинула свой комфортный надежный мирок и вступила в более опасный мир страсти, познав собственную слабость. С наслаждением смотрела в его смеющиеся хитрые глаза, когда он наблюдал за ней сверху. Осознание того, что, ублажая ее, он сам получает удовольствие, давало ей еще большее наслаждение. Она знала, что так помогает ему избавиться от плохого настроения.
– Что ты со мной вытворяешь? Я чуть не забыл о презервативе.
Быстро и умело надев его, Лучиано крепко схватил ее за бедра и впервые прикоснулся к ней своим готовым к бою орудием.
Не проникая, он плавно касался ее разгоряченного лона, наклонился и нежно, почти ласково стал целовать в губы. Проник языком ей в рот и закружил в танце с ее горячим жаждущим языком. Не было ничего более соблазнительного, чем этот поцелуй. Глаза его горели жаждой овладеть ею немедленно. Джемайма видела это и тоже хотела его. Внезапно она почувствовала первый толчок. Глаза широко раскрылись от неожиданности.
– У тебя все так узко там, – прохрипел Лучиано немного расстроенно.
Он проявил настойчивость и обхватил ее бедра.
Джемайма чувствовала, как внутри ее все растягивается, чтобы принять его полностью. Она не могла признаться, что он у нее первый, и зажмурилась, приподняв бедра, будто приглашая его действовать дальше.
Лучиано еще немного продвинулся вперед и тут же вошел полностью. Джемайма распахнула глаза. Боль пронзила все тело.
– Мне больно!
Лучиано остановился, не доверяя собственным ушам. Сознание отказывалось в это верить. Он явно чувствовал некое препятствие на своем пути, но он не ожидал, что девственная плева окажется не тронутой, хотя уже точно знал, что она не является матерью его ребенка, но почему-то был уверен, что она в постели столь же опытна, как и ее сестра. Осознание того, что он лишил ее девственности, прояснило разум от алкоголя и страсти, до этого затмевавших рассудок.
– Ты в порядке?
– Да, да, конечно.
Она немного поерзала под ним, в нетерпении снова испытать умопомрачительные ощущения, доводящие до вершины блаженства. Он немного расслабил руки, крепко сжимавшие ее бедра, и снова, но уже медленнее и аккуратнее погрузился в нее целиком.
Боль постепенно утихла, сменившись пронизывающим все тело удовольствием. С каждым новым движением наслаждение росло. Джемайма вцепилась в руки Лучиано, бедра вздымались каждый раз, когда она ждала следующего проникновения. Он набирал скорость и наконец вошел в ритм, с силой погружаясь в нее снова и снова, пока Джемайма не почувствовала, что теряет связь с реальностью. Сердце колотилось, воздуха не хватало, она часто и тяжело дышала, мышцы от напряжения задергались в конвульсии. Она испытала пик наслаждения в тот самый момент, когда Лучиано сильнее и глубже проник в нее и остановился. Расслабленная и удовлетворенная, она обняла его, но он в буквальном смысле сбросил ее с себя и устремился в ванную. На нем была кровь. Лучиано заметил это, войдя в душ. Джемайма точно девственница. Кто бы мог предположить, что в столь лживой, притворной особе осталось что-то святое. О чем он только думал?
Лучиано натянул джинсы, чувствуя себя виноватым. Однако мысль о ее шикарном теле снова заставила его орудие прийти в боевую готовность. Лучиано это взбесило. Он хотел как-то выпустить пар. Он думал, что Джемайма врет, что она такая же охотница за деньгами, как настоящая мать его сына. Нет, не стоит вспоминать прошлое. Однако именно прошлое сделало его жестоким и бесцеремонным по отношению к женщинам.
Она должна была предупредить его. Нет, не могла, не сказав правды. Осознавала ли она, что в первый раз может быть больно? Раньше он никогда не задумывался об этом, ему не доводилось быть первым. Только с Джемаймой. Это не должно отразиться на его отношении к ней, но каким-то образом восприятие поменялось. Он уже не мог сравнивать ее с шлюшкой Джули или со своей бывшей женой Джиджи. Кроме того, Джемайма менее искушена в сексе, чем они.
Джемайма завернулась в простыню, прикрыв наготу. Хотя уже поздно это делать. Лучиано вышел из ванной. Что он о ней теперь думает? Вдруг ее будто громом поразило. Ведь теперь он все знает. Ее обман раскрыт. Девственница не может быть матерью его сына. Где были мозги, когда она позволила ему уложить себя в постель? Как она упустила этот маленький интимный факт, доказывающий ее ложь. Конечно, кто бы мог подумать, что у них будет секс. Мечтать – одно, действовать – совсем другое. Кроме того, она даже не рассчитывала соблазнить такого мужчину, как Лучиано. Он страстный и гиперсексуальный, видел, что она хочет его, и воспользовался ситуацией. Она стала легкой добычей.
– Итак, – Лучиано прислонился к двери, босоногий, с голым торсом, в отлично сидящих джинсах, король соблазна, – сколько ты хочешь за твою девственность?
– Что?
– Очевидно, и для этого есть своя цена. Ты же все делаешь не просто так. Ты и для моего сына определила цену. Отдавать что-то бесплатно не твой стиль.
Джемайма покраснела:
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Давай прекратим лгать. Ты же знаешь, это выводит из себя, не беси меня.
Мороз пробежал по коже Джемаймы, будто по разгоряченной коже дотронулись острыми ледяными сосульками. Ему не нужно стараться, чтобы напугать ее, она и так осознала, что ошиблась.
– Хорошо, больше не буду лгать. Теперь ты знаешь, что я не мать Никки.
– Определенно. Итак, почем сейчас девственность? Ты отдала ее по какой-то причине, а для тебя достойная причина – это деньги.
– Я не такая.
Лучиано скривился.
– Если ты пыталась продать мне моего же сына, думаю, ты и на девственность сможешь повесить ценник.
– Я бы никогда в жизни не попыталась продать ребенка. Понимаю, как это ужасно.
– Но для тебя было нормальным скрывать его от отца, когда его мать умерла.
Джемайма вздрогнула от такого аргумента. Слезы брызнули из глаз. Она не могла винить сестру за ее деяния. Она с самого начала не сказала Лучиано ни капли правды. А вступив с ним в интимные отношения, усугубила ситуацию, преступила границы дозволенного. Теперь отступать было некуда.
– Сначала я должен был спросить, кто ты такая, но в этом случае тоже оказался бы лжецом, зная, что ты не та, за кого себя выдаешь, еще до того, как мы оказались в постели.
Джемайма в растерянности посмотрела на него:
– Ты знал? И все равно…
Она не договорила. Голос сорвался. Девушка в недоумении окинула взглядом смятые простыни.
– Я не ожидал, что ты девственница.
Джемайма все еще не могла осознать его предыдущую фразу.
– Ты знал, что я не мать Никки, и все равно хотел.
– Джемайма, секс – это секс. Кроме того, я изрядно выпил. Когда припирает, мне в принципе не важно, кто ты.
Джемайма старалась сдерживать свои чувства, но лицо выдавало ее. Она сначала покраснела, потом побледнела. Это наказание за то, что она не соблюдала осторожность. Надо было подумать заранее, с кем ложиться в постель. Он только что признался, что использовал ее, чтобы удовлетворить внезапную потребность, заранее зная, что она не та, за кого себя выдает.
– Как давно ты знаешь?
– С тех пор как мы приземлились на Сицилии.
Девушка еще больше побледнела, вспомнив, как изменилось его настроение после странного телефонного звонка.
– Догадываюсь, что ты сейчас обо мне думаешь.
– Нет, даже понятия ее имеешь.
– Я очень люблю Никки.
– Естественно, сейчас ты давишь на малыша.
– Я боялась, если скажу, что я его тетя, ты в тот же миг заберешь у меня ребенка.
– Так и знал, что ты это скажешь.
– Я была с ним с первых дней его жизни.
Она старалась говорить естественно, а не умоляюще.
– И ты знала, что твоя сестра была суррогатной матерью?
– Да, но она не сообщила твоего имени и деталей дела. Джули никогда никому не доверяла, знала, что мне не нравилась эта идея, я не одобряла ее согласия на это. Она оставила Никки на мое попечение, но не сообщила ничего, что я могла бы использовать, мешая ее планам.
Лучиано все еще не верил. Патологические лгуны склонны добавлять недостоверные подробности, чтобы звучать правдоподобно. Да. Была там, сделала это, посетила могилы. Лучиано на собственном опыте знал это. Взгляд его стал холодным и надменным.
– Вы с сестрой росли в разных семьях?
– Да.
– И когда ты впервые встретилась с ней?
– За несколько месяцев до того, как она согласилась на эту авантюру с материнством. Она никому не говорила об этом, просто в один прекрасный день появилась в нашем доме с ребенком.
Джемайма отвернулась от Лучиано и потупила глаза, вспомнив, как обрадовалась, узнав, что у нее есть сестра-близнец и хочет встретиться с ней.
Она никогда не пыталась найти настоящих родителей из страха причинить боль приемным родителям, соответственно, ей и в голову не приходило, что у нее может быть сестра, поэтому она была в восторге, встретившись с Джули. Грустно было узнать, что их отец неизвестен, а мать умерла от передозировки наркотиков, но еще больнее услышать, что у сестры проблемы со здоровьем с самого детства, ее удочерили, но снова потом вернули в приют. Джули с детства была несчастна.
– Мне повезло гораздо больше, чем ей. Приемные родители любят меня, как родную. Для них не важно, как я училась в школе. Они принимают меня такой, какая я есть. А вот для родителей Джули…
– Мне ее история не интересна, – перебил Лучиано.
– Но она мать Никки.
– Я рад, что ее нет с нами, иначе она могла бы причинить еще больший вред моему сыну.
– Как ты можешь так говорить?
– Да ладно. Она его мать и имела право на ребенка, но не была добропорядочной и заботливой, чтобы воспользоваться им.
Джемайме удалось стащить с постели простыню, завернуться и выбежать в приоткрытую дверь. Глаза были полны слез. Ее трясло. Первый сексуальный опыт оказался неудачным. Она чувствовала себя никчемной и отвергнутой. Сестру поливали грязью, а она ничего не могла возразить, потому что та действительно поступила ужасно. Но не бывает абсолютно плохих людей. Даже в самом ужасном есть что-то хорошее.
Ей нужно было принять душ, смыть с тела память о прикосновениях Лучиано, ощущение его тела на своем. Джемайма повернула кран и встала под горячую струю, мысленно возвращаясь к Джули и с сожалением отмечая, как мало времени они провели вместе. Может быть, став ближе к сестре, узнав ее, она как-то могла бы все изменить к лучшему. С другой стороны, Джули никогда не прислушивалась к ее советам, особенно в вопросах, которые касались Никки. Любовь к малышу прочно поселилась в сердце Джемаймы с того момента, как только она увидела его впервые, потому что он был самым несчастным ребенком на свете.
– Я не знаю, как быть матерью, – пожаловалась Джули однажды. – Он постоянно плачет. Ты советуешь обнять его, прижать к себе, но я чувствую себя неуютно.
У Никки были колики, но Джули не могла справиться и с этим. Сначала Джемайма просто старалась помочь, но кончилось тем, что она полностью взяла на себя обязанности матери и винила себя в том, что Джули вернулась к работе в Лондоне, оставив ей малыша, потому что так и не смогла наладить с ним контакт. У сестры вообще были проблемы в отношениях с другими людьми. Она нигде подолгу не задерживалась на одном месте и не поддерживала контакты, предпочитала сбегать, когда назревали неприятности.
Лучиано не чувствовал ни капли сострадания к ней. Джули совершила много плохого, но она не была безнадежным человеком.
Джемайма решительно вышла из ванной и направилась к двери, ведущей в коридор, которая все еще была открыта.
– Я любила сестру и не сожалею об этом. Единственное, о чем сожалею, – то, что соврала тебе. Это неправильно. Я слишком привязалась к Никки и боялась потерять его, но это не оправдывает меня.
– Это была игра на силу, не так ли?
– Сила здесь не имеет значения.
Вдруг она услышала отдаленный крик ребенка.
– Никки плачет.
– Карлотта позаботится о нем.
Но Джемайма не слушала его, бросившись к лестнице. Звук доносился откуда-то сверху, значит, Никки находится этажом выше.
– Я не могу оставить его в таком состоянии.
Скорее всего, она долго не задержится в замке, особенно после того, как он узнал правду. У нее нет прав на ребенка. Поражает то, что он, зная все это, занимался с ней сексом. Хотя и признался, что изрядно выпил. Мысленно она содрогнулась. Неужели это алкоголь сделал ее более привлекательной? Почему она вообще об этом думает? Разве сейчас это имеет значение? Да, они переспали. Назад дороги нет. Для него это обычное дело. Даже спросил, сколько стоит ее невинность. Это самое унизительное. Она чувствовала себя обиженной, и в этом виновен он.
Глава 7
Карлотта обеспокоенно качала на руках Никки. Лицо малыша было малиновым от слез. Он громко всхлипывал.
– Ему не нравится, если его качают, когда он плачет.
Джемайма думала о том, что лучше было бы сразу обсудить все нюансы с няней, до того как та начнет заботиться о малыше. Из-за двери они услышали речь на итальянском. Карлотта нахмурилась и с недовольным видом отдала ребенка Джемайме. Лучиано находился в комнате в качестве переводчика, но девушка решила не обращать на него внимания. Никки засуетился, когда няня передавала его, и, почувствовав Джемайму, обхватил ее за шею маленькими ручонками и прижался к ее груди.
– Плохой сон. Он бывает напуган, когда просыпается, – пояснила девушка. – В такие моменты нужно просто успокоить его.
Она все еще беспокоилась по поводу своего внешнего вида. На щеках горел румянец, сердце ныло от недавно пережитого. Она вдохнула запах малыша – запах чистоты и невинности – и с глубоким вздохом опустилась в кресло-качалку рядом с колыбелькой.
Казалось, факт того, что они оба недавно были раздеты, заметен каждому, и это очень неловко. Девушке не хотелось, чтобы кто-либо даже предположил, что она переспала с Лучиано. Это ее личный позор. Карлотта лишь улыбнулась ей, радуясь, что малыш затих.
Никки на руках Джемаймы почти сразу успокоился. Лучиано не без удивления отметил это для себя. Малыш судорожно схватил ее за палец, чтобы быть уверенным, что она никуда от него не уйдет. Никколо скучает по ней. Это очевидно. Как много изменилось для этого маленького человечка всего за один день: обстановка, распорядок дня, внезапное отсутствие человека, которому он так доверяет. Лучиано почувствовал вину. Это он установил правила, которые причиняли ребенку боль и страдания. Это он дал указание Карлотте самой справляться с ребенком и обращаться за помощью к Джемайме только в случае крайней необходимости. Как можно одновременно любить сына и лишить его самого любимого человека? Лучиано стало стыдно. Он смотрел, как ласково Джемайма поглаживает малыша по голове, видел нежность в ее глазах.
– Он знает, кто его мама, – тихо сказала Карлотта на итальянском.
Сейчас это прозвучало как злая шутка. Он знал теперь наверняка, что Джемайма не была мамой Никки, но они сильно привязаны друг к другу. Он понял, что немедленно должен поговорить с адвокатом, выяснить точно, кто такая Джемайма Барбер. Нельзя доверять своим инстинктам? Однако и Джемайме он не доверял. Например, если бы кто-то вздумал говорить что-либо про его бывшую жену, точно бы не поверил.
Он и не заметил, как подошел к девушке ближе. Никки оторвал голову от ее шеи, посмотрел на него чистыми широко распахнутыми глазами и улыбнулся. Лучиано остановился как вкопанный. Впервые он получил положительный отклик от собственного сына. Важно и то, что ребенок улыбнулся только на руках у Джемаймы, чувствуя себя под ее защитой. Лучиано отметил это про себя.
Малыш сонно положил голову ей на плечо и закрыл глаза. Девушка тихо поднялась с кресла, опустила спящего младенца в колыбельку, с любовью поправила одежду и накрыла его одеялом.
– Теперь он может проспать всю ночь.
Лучиано смотрел на спящего сына, на Джемайму.
Заметил, что она намеренно избегает его взгляда, отводит глаза. Когда они покинули детскую, она старалась держаться чуть позади него. Он остановился и взял ее за руку.
– Джемайма, мы…
– Я умираю с голоду. Подойдет хотя бы бутерброд с чаем, если можно. Думаю, я никого не обременю, если поем в своей комнате.
– Надень что-нибудь из нового гардероба и спускайся. Составишь мне компанию за ужином.
Девушка напряглась, отступив еще на шаг.
– Спасибо, но я не в настроении общаться сегодня. Спасибо еще раз.
Спускаясь, она увидела огромный портрет шикарной брюнетки и пожалела, что отказалась от ужина, но дело сделано. Нарушив неловкую тишину, Джемайма воскликнула:
– О боже, какая красота! Кто это?
– Это моя мать Амбра. Портрет написан незадолго до того, как она вышла за моего отца. После этого она уже никогда так не улыбалась.