Глава 2
Рукопожатие должно быть твердым, но не тесным: во время него вы делаете три легких встряхивающих движения вверх-вниз от локтя и при этом неотрывно смотрите человеку в глаза.
В тот день, когда я поняла, что никогда не стану студенткой Академии, не переступлю порога ни одной из классных комнат, где учат складывать салфетки и разговаривать с принцами, я словно пробудилась от спячки. Как будто в один момент закончилась волшебная жизнь, сошедшая с замусоленных страниц романов Джорджет Хейер, которые читала Нэнси, - и началась другая, более близкая к реальности.
Конечно, говоря так, я слегка драматизирую. Мне тогда исполнилось восемнадцать, и определенный опыт реальной жизни, безусловно, у меня был: в частности, я успела два раза провалить экзамен по вождению и проколоть уши. Но я имею в виду другое: тогда я впервые реально задумалась, кто я на самом деле. Не в смысле, кем именно я была брошена - обманутой актрисой, подгулявшей наследницей титула или чахоточной балериной. А вообще - насколько ценна моя личность?
До этого я купалась в любви трех абсолютно преданных мне женщин - Фрэнни, Нэнси и Кэтлин и была вполне довольна своим таинственным прошлым. Фрэнни относилась ко мне как к дочери, и, если честно, я тоже воспринимала ее как родную. Согласитесь, странно тосковать по "настоящей" матери, если не знаешь даже, какого цвета у нее глаза. Тем более когда рядом "ненастоящая" Фрэнни любит тебя всей душой.
До одиннадцати лет я ходила в очень приличную начальную школу возле Букингемского дворца, а потом Фрэнни отправила меня в свой пансион в Йоркшир. Там в первый же вечер я познакомилась с Лив: бедняжка рыдала над куриными наггетсами, потому что они напоминали о родном доме. Ее отец Кен, ирландец по происхождению, весьма (и очень весьма) предприимчивый риелтор, сколотил капиталец, грамотно угадывая, какой именно участок лондонской земли из грязной дыры превратится в золотое дно. Мать, Рина, когда-то была моделью, точнее "ногами", одной известной фирмы, производящей чулки. В пансионе среди шикарных "девушек на миллион" мы обе чувствовали себя чужими: Лив была слишком тощая, кроме того, ее бодрый ирландский акцент не вписывался в принятые здесь заунывные "да ну-у"; а я - слишком рыжая и одета как девочка, которая выросла в пансионе благородных девиц (жемчуг, юбки в цветочек в стиле Лауры Эшли и каблук рюмочкой). В общем, мы с Лив сошлись сразу.
Училась я старательно, поскольку знала, как дорого здесь стоит обучение, и даже прославилась способностями к математике, которую любила за то, что там все складно, на все один правильный ответ и никаких недосказанностей. Но когда впереди забрезжил выпускной год и начались разговоры о профессии и об университете, произошло нечто странное. Я вдруг вспомнила про свою "настоящую" мать, про Академию и про записку в коробке: "Мне бы хотелось, чтобы она выросла настоящей леди". Честно говоря, все годы учебы я и не помышляла об Академии. Предметы, которые там преподавались, явно не подходили мне по профилю, за исключением разве что правил сервировки стола, невредных даже для экономистов. И все-таки это был единственный шанс выйти на женщину, которая меня родила. Я понимала, что в другом месте она меня просто не найдет. Опять же, Фрэнни будет рада, что я под боком. В общем, я решила, что, как вариант, промежуточный год между школой и университетом тоже имеет право на жизнь…
Однако вышло иначе.
В конце лета Фрэнни и лорд П. выехали со мной на ланч в "Савой", чтобы отпраздновать окончание школы. Сначала мы весело обсуждали, какая получится собачка, если скрестить их датского дога со злобной соседской терьерихой, а потом плавно перешли к моим "планам на будущее". Я-то думала, раз мы так бодро начали, значит, все в порядке и можно уже присматривать себе кашемировый костюмчик для "финишной обработки" в Академии…
На этой радостной ноте я улыбнулась Фрэнни над огромной сырной тарелкой и сказала:
- Вообще-то, мы с Лив собирались в Америку - ездить на машине и параллельно снимать киноотчет. Но она опять провалила экзамен, поэтому в этот раз ничего не получится. Так вот, я подумала: может, мне провести этот промежуточный год в Лондоне и немного поучиться хорошим манерам?
Ответная улыбка Фрэнни мне совсем не понравилась. А по тому, как нервно она дернула тройную нитку жемчуга на шее, я сразу поняла, что дело - швах.
Следом за ней я перевела взгляд на лорда П., который беспомощно ковырял вилкой стильтонский сыр (зачет по столовому этикету ему бы точно не поставили).
- Думаю, Академия - это не для тебя, - пробубнил он, краснея и роняя на скатерть сырные крошки. - Не для таких девушек, как ты. Тебе надо учиться дальше. Изучать что-нибудь дельное. Например, у меня есть кое-какие связи в Даремском университете. Математический факультет там очень даже ничего…
У меня было такое чувство, будто вместо конфеты я нечаянно проглотила кусок пластилина. Не для таких девушек, как ты. Что он хотел этим сказать? Что это за девушки - такие как я?
Несмотря на нежное ко мне отношение (почти такое же, как к своей лошади, но, конечно, едва ли сравнимое со страстью, которую он испытывал к своим собакам), лорд П. принимал не слишком активное участие в моем воспитании. Фактически он ограничился серией уроков верховой езды, когда мне было пять лет, и небольшой лекцией о кредитных картах в восемнадцать. Так почему же, черт возьми, он возник сейчас?! Конечно, по большому счету я все равно собиралась идти в универ, но его отношение реально меня взбесило. Как ни пыталась я убедить себя в том, что это комплимент, что лорд П. просто гордится моими успехами в учебе, в его словах явно сквозило и другое. Лорд П. не видел смысла тратить время и деньги, пытаясь отшлифовать то, что на самом деле не является бриллиантом.
Если я и была приемным ребенком, то "приемнее", чем сейчас, не чувствовала себя никогда в жизни. От унижения хотелось залезть под стол.
Фрэнни тут же встрепенулась.
- Пелхэм, пусть Бетси сама решит, где ей учиться, - сказала она, и я впервые в жизни заметила в ее взгляде отчаяние. - Слушай, а если тебе пойти в Лондонскую школу экономики - рядом с домом? С твоими баллами они будут сами умолять тебя подать заявление!
Фрэнни даже не сделала попытку поговорить с ним. В тот момент у меня внутри будто захлопнулась какая-то дверца. "Ладно, - мрачно подумала я. - Ты, кажется, послал меня подальше? Так я и уеду!"
В тот же день я поступила в Сент-Эндрюс - самый дальний от дома британский университет, который мне удалось найти на карте, - и сразу же уехала в Шотландию. Там я немедленно и со смаком послала к черту все "благородные" академические штучки - этикет, манеры, кашемировые костюмы и глупые мечты стать похожей на Одри Хэпберн. Теперь мне было противно даже думать об этом. К неподдельному ужасу Лив, я выкинула свои каблуки-рюмочки, влезла в широкие молодежные штаны и поклялась, что никогда, ни за что в жизни не напишу ни единого приглашения.
Конечно, у меня разрывалось сердце при мысли, что моя бедная "настоящая" мамочка так и не увидит меня в желанной роли леди. Ну что ж. Ей надо было знать, что там требуют на входе; тогда бы она догадалась подкинуть в коробку из-под мармелада мою родословную, а не жалкую записку с золотой пчелой.
В общем, с божьей помощью я это пережила. А вот Фрэнни не смогла смириться с моим жестоким молчанием и регулярно присылала продуктовые корзины от "Фортнум энд Мейсон" и жизнерадостные письма с советами, сплетнями и "вечными вопросами" от Кэтлин и Нэнси типа, хорошо ли я питаюсь и всегда ли ношу теплое белье.
Надо сказать, в конечном счете я была даже рада, что мне не пришлось растратить драгоценное время на книксены. Потом я призналась Лив, что за первую же неделю своего студенчества узнала гораздо больше полезных вещей, чем если бы целый год занималась складыванием салфеток. Итогом же моего обучения стали красный диплом университета и гора таблеток для снятия похмельного синдрома - с этим багажом я начала жизнь с чистого листа в славном городе Эдинбурге. Если бы здесь я вздумала рассказать, как меня в коробке подбросили в пансион благородных девиц, никто бы просто не поверил… Впрочем, я и не пыталась.
Напрасно я рассчитывала, что Академия не вызовет у меня никаких эмоций. Когда я (теперь уже взрослая женщина со стабильным заработком и собственной квартирой) все-таки вошла в красную дверь, меня охватило странное чувство, что за ней меня ждет какой-то новый сюжетный поворот. Думаю, нечто похожее в аналогичной ситуации испытывают герои фильма ужасов.
- Проходи, Бетси, - сказал лорд П., и я поймала себя на том, что не просто стою рядом, а невольно пытаюсь помешать его вежливым попыткам пожать Лив руку. - Спасибо, что приехала, Оливия.
- Всегда рада, - ответила Лив, и мне показалось, что лорд П. растаял от ее милой улыбки.
Я сделала глубокий вдох и наконец перешагнула порог гостиной, где под хрустальными люстрами уже вовсю шел вечер. Все пространство зала, кроме лестницы и столов с ровными рядами бокалов и чашек, было до отказа заполнено дамами в возрасте от тридцати до семидесяти (при этом возраст каждой из них никто бы не смог определить наверняка). Все были одеты в развевающиеся шелка пастельных тонов и туфли телесного цвета, в которых ноги кажутся длиннее. И все как одна вели оживленную беседу.
Лорд П. стоял рядом со мной; возможно, просто боялся затеряться в этом женском царстве.
- He понимаю, как они могут смеяться? - произнес он скорее удивленно, чем расстроенно. - Всего час назад половина из них утопала в слезах. Лично я взял с собой четыре носовых платка - и мне не хватило…
- Вот что: надо попить чайку, - заявила Лив, которая знала, как обращаться со старшим поколением. - Я сейчас принесу.
Не успела я ответить, как на нас спикировали две дамы с протянутыми для приветствия руками (похоже, сестры). Что и говорить, девушки из "Филлимора" не робеют на вечеринках.
- Бетси! Я Марсия Гольдерстоун, - сказала одна из них. - Ты, наверное, меня не помнишь. Когда-то я заплетала тебе косички. Ну, на уроках по уходу за собой. Тебе тогда было лет шесть… Как же я рада тебя видеть!
Я невольно улыбнулась, и в этот момент мне прочувствованно пожали руку. Да, все-таки есть что-то завораживающее в этой самоуверенности. Обзавидоваться можно. Что там Фрэнни с ее наставлениями: мол, на приеме надо ходить, задрав нос, и делать вид, что всех знаешь! Марсия явно понимала этот постулат по-своему: она действительно всех знала и при этом совала свой нос всюду, где только можно (благо при ее росте в три вершка делать это было совсем не сложно).
- Мы в свое время провели здесь удивительный год, правда, Кейт? - Марсия повернулась к сестре, и ее вдруг опять бросило в сочувственно-похоронное настроение. - О, мы так скорбим о вашей утрате, лорд Филлимор. И о твоей, конечно, Бетси. Леди Франсес была женщина удивительная. Я до сих пор вспоминаю ее каждый раз, когда укладываю чемодан… Как там? Туфли кладем на дно, чистые тряпочки убираем в…
- Вряд ли лорду Филлимору интересны эти подробности, - поспешно перебила ее сестра.
Судя по тому, как напрягся лорд П., Кейт не ошиблась. Вообще, в кругах лорда П. моральная подготовка к такого рода социальным событиям отличала только женщин: мужчины по поводу рождения или смерти могли лишь напиваться портвейном и хрюкать. Представляю, каково ему было выслушивать восторги в адрес жены - и мучительно соображать, что ответить…
- А никому и не положено знать подробности, - сказала я чуть более звонким голосом, чем обычно. - Ведь это секрет хорошо упакованного чемодана, а секреты выдавать нельзя.
- И то правда! Боже мой, как волнительно опять здесь оказаться! - Марсия обвела глазами зал. - Можно в бальный зал? - спросила она, устремив взгляд на второй этаж, где располагались классы. - Помнишь, Кейт, как мы учились ходить по подиуму?
- Нет-нет! - неожиданно возразил лорд Филлимор. - Насколько я знаю, мисс Торн решила использовать для приема только первый этаж… - Он закашлялся. - Здоровье, безопасность… Ну, вы понимаете.
- Понимаю, понимаю, - разочарованно покачала головой Марсия. - Какая жалость. - Она вновь протянула руку для рукопожатия. - Не смею больше вас задерживать. Уверена, что другие тоже захотят высказать вам свои соболезнования.
"Других" образовалась целая очередь: они кружили рядом на холостых оборотах, готовые выдать на-гора парочку трогательных рассказов о расстроенных помолвках, волосах в супе или похоронных канонах. Естественно, девушки из "Филлимора" должны знать, как найти нужные слова даже в самой неловкой ситуации. Никаких натянутых пауз в разговоре!
Как только Марсия и Кейт отчалили в сторону стола, к нам устремилась следующая гостья.
Я тронула лорда П. за руку.
- He хотите немного побыть один? Я-то знаю, каково это - каждые пять минут переключаться на новую тему. Попробуйте потихоньку сбежать в библиотеку, а чай я вам туда принесу.
- Не могу. Долг прежде всего, - сказал лорд П. с таким пафосом, как будто утром на рассвете его должны были расстрелять. И тут же сдался: - Давай через четверть часа, а? Как только увидишь, что меня совсем загнали в угол… Франсес приходила меня спасать по условному сигналу: я должен был надеть очки. Хитрый ход, правда? - Он выглядел таким несчастным, что я поняла, какой хорошей парой они были эти сорок с лишним лет.
- Хорошо, - шепнула я, и лорд П., расправив плечи, вернулся к своим обязанностям.
Ужасно захотелось чаю, и я направилась к столу. Глаза с жадностью выхватывали из интерьера давно забытые реликвии: мрачный портрет первой хозяйки "Филлимора", на котором ее георгианский бюст был стыдливо замазан кем-то из более поздних викторианских предков, китайские ароматические чаши на дубовых столах, групповые фото всех выпускниц Академии на темно-красных стенах… Все так же, как и раньше.
Лив оживленно беседовала с какой-то расфуфыренной бабулькой, поэтому я быстро взяла чашку и отошла к стене с фотографиями. Здесь была вся история "Филлимора", начиная с послевоенных лет с их неизменными улыбками и изящными лодыжками и заканчивая 1995 годом, утонувшим в лаке для волос. Возле снимка 1981 года - года своего рождения - я невольно задержалась. Вот они, эти девушки - сидят, смущенные, в саду среди роз. Поколение Большого взрыва, которое слушало "Duran Duran" и красило губы розовой перламутровой помадой.
А ведь, наверное, кто-то из них сейчас тоже здесь? Интересно, как они теперь выглядят? Помнят ли меня, знают ли вообще историю про коробку под дверью? А может, кому-то из них даже известно, кто эту коробку подбросил?
С самых похорон Фрэнни меня грызла одна мысль: кому может быть известно, где сейчас моя родная мать? Все эти годы я мысленно представляла себе различные варианты встречи с биологическими родителями, при этом никогда всерьез не задумывалась о том, чтобы заняться их поисками. Своей настоящей матерью я считала Фрэнни, несмотря на то что та никогда не делала тайны из моего происхождения. Вдобавок я давно заметила, что разговоры и расспросы на эту тему не очень приятны Фрэнни, вот и старалась не заводить их слишком часто. Теперь же, когда мое любопытство уже никого не могло ранить, я подумала, не пришла ли пора начать расследование. Да, из улик у меня только записка и амулет; но если кто-то пытается меня разыскать, значит, он должен быть здесь!
Я еще раз вгляделась в фотографию выпускниц "Филлимор-81" - в их воротнички с цветочным рисунком и темно-голубые тени для век. Может быть, даже здесь, на этом фото…
- Боже правый! Как же мы все здесь ужасно выглядим! Нет, вы только посмотрите на мою гофрированную блузку… Кошмар! А прическа - как будто меня полили сливками из баллончика.
Эту тираду произнесла дама в платье с принтами от Эмилио Пуччи, которая появилась за моей спиной так внезапно, что я вздрогнула. Судя по всему, к заявленному на сегодня "праздничному" дресс-коду она подошла со всей ответственностью, ибо дополнила платье бирюзовыми туфлями и украсила стриженные под боб черные волосы изящным пером (видимо, на случай, если платье окажется недостаточно праздничным). Сама она, впрочем, легко затмевала собственный наряд озорным блеском в глазах: она вела себя так, как будто мы давно знакомы. Между тем я не была уверена, что знаю ее настолько близко, чтобы обсуждать достоинства "мерзкой кофточки".
- Э-э… а-а… по-моему, гофре опять возвращается, - невнятно промычала я.
- Возвращается?! - воскликнула она, так страстно всплеснув руками, что едва не разлила свое вино. - Ну разве что на театральные подмостки! Впрочем, вы еще слишком молоды, чтобы понять, насколько нелепы эти наряды. Если не ошибаюсь, вы упали с небес дня через три после того, как было сделано это фото. Пока мы давились в толпе на бульваре Мэлл, чтобы краешком глаза увидеть Диану и Чарльза, на нашем крыльце разворачивалась подлинная драма! Без всякого преувеличения! Вы… Ты ведь Бетси? Дочь Академии Филлимора?
У меня даже щеки вспыхнули от такой бесцеремонности. Наверное, искренние от природы люди сохраняют непосредственность всегда - сколько ни полируй их в Академии.
- Ну да. К сожалению, я этого не помню…
- О господи! Да как тебе помнить, если ты была такой крошкой, что легко поместилась бы в дамскую сумочку! Я тебя только такой и видела… - От улыбки в уголках ее глаз образовались морщинки. - Меня зовут Нелл. Нелл Говард. А здесь меня звали Элеонорой. А ты до сих пор Бетси Филлимор или уже "с прицепом"?
- До сих пор Бетси Филлимор.
- В таком случае ты не до сих пор, а еще пока ненастоящая Филлимор: для этого тебе придется добавить в свою коллекцию трофеев штук пять мужей, - сказала она, выразительно поведя черной бровью. - Судя по всему, мисс Торн имеет долю от продажи свадебных подарков, иначе она не лезла бы так из кожи вон, чтобы всех нас пристроить… Ну здравствуй, Бетси.
Проделав несколько искусных манипуляций (я - с чашкой чая и пирожным, Нелл Говард - с бокалом вина и тарелкой), мы все-таки ухитрились пожать друг другу руки.
- А скажи, - непринужденно продолжала Нелл, - ты когда-нибудь пыталась разыскать своих настоящих маму и папу? Ой! - Она шутливо шлепнула себя по рукам и изобразила на лице раскаяние. - Какой ужас! Должна признаться, я не самая тактичная собеседница. Мне всегда влетало за это от мисс Вандербильт. Но если не спрашивать, то и не…
- Нет. Мне и так неплохо жилось. Филлиморы были для меня настоящими родителями, а Нэнси и Кэтлин всегда обо мне заботились.
- Да, могу себе представить! Они же как две наседки… И никогда даже не думала об этом? - прищурилась Нелл, как будто я стояла против яркого света.
У нее было загорелое лицо вечно юной завсегдатайки Слоун-сквер и курортов в стиле "солнце, море и… песок, серф, лыжи, горы (нужное подчеркнуть)". Несколько пикантных морщинок в память о солнце, вине и приступах истерического смеха нисколько ее не портили.
- Просто не хотелось бередить старые раны, - пожала я плечами.