Хью сжал руки в кулаки: кровь его медленно закипала, а в сердце он ощутил боль. Противоречивые чувства охватывали его. Он так и не определил, как относиться к возможности ее скорого отъезда. Раздражение вызывало то, что он пообещал Фергюсону ехать с ним искать пропавшую лошадь, из-за чего он не может закончить этот разговор должным образом. Гнев закипал оттого, что она посмела усомниться в правильности его решения насчет дочерей. Он стиснул зубы, и тотчас же раскаты отдаленного грома послышались ближе.
Триона бросила взгляд на окно, потом перевела его на Хью, и брови ее сошлись:
- Не грози мне непогодой. Путешествовать во время бури придется тебе, а не мне.
- Я прекрасно это знаю, - огрызнулся он. - И был бы очень тебе признателен, если бы ты воздержалась от таких дерзких замечаний, которые выводят меня из себя!
Глаза ее засверкали.
- Если то, что я говорю, вызывает у тебя злость, это может значить только одно: я говорю правду и ты это понимаешь.
Ярость бушевала в нем, но она продолжала:
- Ты потерпел неудачу на личном фронте и боишься новой любви. И всю свою жизнь проводишь в страхе от возможных душевных потрясений, Маклейн. И твои девочки, и я заслуживаем лучшей участи. Очнись же наконец. Взгляни на жизнь иначе.
Хью зашелся от ярости. Глаза его застлало красной пеленой. Огонь в камине отчаянно заметался, в комнату повалил дым. Оконные стекла задрожали и застонали, и внезапно холод ворвался в комнату, будто ее стены покрыла невидимая корка льда.
Катриона продолжала смотреть на него, не отводя взгляда. Лицо ее побледнело, а тело сотряс озноб, но она подошла к нему и остановилась совсем близко, так что пальцы их ног соприкоснулись.
- Ну? Что ты можешь сказать в свое оправдание?
- Не смей подвергать сомнению мою любовь к детям. Никогда!
Ее подбородок взметнулся, и она продолжала говорить сквозь стиснутые зубы:
- Наверное, ты их по-своему любишь, но это не значит, что ты готов отдать им частицу себя. А это разные вещи.
- У них есть все, что им надо.
Она не отвела глаз, и он сжал зубы, а взгляд его остановился на ее руке, которой она придерживала пеньюар. Он сосредоточил всю силу на ее руке, рисуя в воображении ветер, способный сорвать с нее пеньюар. Медленно подол ее одежды начал приподниматься. Потом ветер усилился и заставил его подняться выше. Над их головами загремел гром, порыв ветра сотряс крышу. По ней забарабанил дождь.
Боль в голове Хью усилилась, и, щелкнув пальцами, он заставил ветер подуть сильнее. Тот с ревом пронесся по дому.
Сердце Трионы болезненно застучало, когда ее чуть не сбил с ног отчаянный порыв стихии. Она согнула ноги в коленях, цепляясь за подол своего пеньюара. От холода пальцы ее онемели.
Губы Хью были плотно сжаты, а в уголках рта появились глубокие складки. Волосы его поднялись дыбом и начали хлестать его по лицу. Новый порыв ветра промчался по комнате, вырвав подол пеньюара из ее руки и заставив ее с трудом выдохнуть воздух. Она задыхалась, пытаясь сделать вдох, обхватывая себя руками, чтобы защититься от этого холодного потока. Зубы ее выбивали дробь.
По полу пополз густой туман, а воздух в комнате стал еще более влажным и ледяным. Пол под ее босыми ногами казался совсем холодным, новый порыв ветра сорвал со стола огромную китайскую вазу, она упала на пол и разбилась. С полки свалился целый ряд книг, будто их столкнула с нее невидимая рука.
Один из стульев, стоящих у камина, опрокинулся, а диван дрогнул и встал под немыслимым углом.
Триона обхватила себя руками и опустила голову, борясь с ветром. Но он не утихал, а продолжал толкать ее в спину все сильнее и сильнее. Она споткнулась и упала на кровать.
Стало слышно, как по всему дому бьются стекла и опрокидываются стулья.
Снаружи гремел гром и сверкали молнии. Кто-то издал придушенный крик, а потом…
Все это кончилось так же внезапно, как и началось. И теперь слышался только размеренный стук дождя по крыше.
Глаза Хью сверкали непривычным зеленым огнем, а губы побелели. Напряжение было заметно в каждой черте его лица.
- Надеюсь, теперь ты доволен, - процедила Триона сквозь стиснутые зубы, страдая от холода и испытывая ярость. Ее пеньюар обвился вокруг одного из столбов кровати, и ей пришлось потянуться через всю постель, чтобы добраться до него. Она натянула его на себя, строго глядя на мужа.
Хью потер лоб, разглаживая морщины и глубокие линии, прорезавшие его лицо от носа ко рту.
- Катриона… я не знаю, почему сделал это. Что-то на меня нашло.
Он провел дрожащей рукой по лицу. Лицо у него было потрясенное.
- Уходи!
Он сделал шаг к ней, но она отступила. В его глазах мелькнуло что-то, что трудно было понять.
- Ну извини меня.
Она не ответила, будучи не в силах собрать свои чувства и мысли воедино, не в силах даже понять, что испытала: боль, разочарование, гнев, страх? Она не могла облечь эти ощущения в слова. Все перепуталось в ее голове, но в то же время она не испытывала ничего, кроме холода в душе, будто переполняющих чувств не хватало, чтобы согреть ее.
- Катриона, послушай…
Она покачала головой и опустилась на кровать, прижимая к себе подушки.
Наконец он вышел, и лицо его при этом было искажено болью.
Катриона слушала, как стихает звук его шагов, пока они не стихли совсем. Тогда она зарылась лицом в подушку и заплакала.
Хью остановился у подножия лестницы, сжимая и разжимая кулаки. Что, черт его возьми, он натворил? Он никогда не терял присутствия духа. Ни разу с того самого дня, когда был убит его младший брат и когда он позволил гневу взять верх. На этот раз он не потерял контроль над собой, он вызвал и направлял ветер сознательно, и это не оставило в нем ничего, кроме мучительной головной боли и ужасной пустоты в груди, что было результатом его отчаянных усилий сдержаться.
Хью оглядел коридор: портреты попадали со стен, занавески были разорваны. Большая ваза, стоявшая в углу, оказалась разбита вдребезги. Гораздо хуже было то, что Ангус и Лайам уставились на него с недоумением. Одежда сидела на них косо, волосы свисали космами, и все это было следствием вызванной им бури.
Его охватил приступ раскаяния:
- Лайам, приведи сюда девочек и снеси вниз их вещи. Они поедут на несколько дней к моему брату.
- Сию минуту, милорд.
Лайам помчался по лестнице вприпрыжку, перескакивая сразу через две ступени, будто был рад поскорее убраться подальше от хозяина.
Ангус будто окаменел и стоял неподвижно, полный почтения и внимания.
- Пусть подадут экипаж.
- Да, милорд.
Он тоже сорвался с места, будто только й ожидал приказа и хотел поскорее унести отсюда ноги.
Хью чувствовал себя разбитым: его тошнило, и в голове гудело так, словно он долго кружился на одном месте. Он знал, что будет чувствовать себя так несколько дней кряду, если не отдохнет.
Он ненамеренно впал в такую ярость. Его гнев вызвало то, что Катриона обвинила его в неспособности отдать девочкам какую-то часть себя. Он любил Кристину, Девон и Агги безгранично. Как она могла усомниться в его чувствах к ним!
Но она осмелилась. Она бросила ему упрек. Она по-своему, чисто по-женски, наказала девочек за их проделки. Измученный, он поднял голову и посмотрел на лестницу, ведущую вверх, гадая, что она делает сейчас. Она показалась ему потрясенной. Должен ли он пойти к ней? Еще раз поговорить?
"Зачем? Что ты ей скажешь? Ты ведь даже не понимаешь собственных чувств". Он покачал головой и пошел к двери подождать детей.
Ему требовалось время, чтобы распутать этот узел страсти и других чувств, вызванных Катрионой. Ему надо было хорошенько все обдумать.
Слава Богу, он знал, где обрести душевное равновесие.
Глава 16
Печален тот день, когда ты ущипнешь себя, чтобы понять, пробудился ты или все еще находишься во власти ночного кошмара. Но особенно грустен тот день, когда тебе приходится делать это дважды.
Старая Нора - своим трем любимым внучкам холодным зимним вечером
Миссис Уоллис наклонилась и, щурясь, всматривалась в темноту.
- Я точно не помню… - сказала она, хмурясь. - Может быть, это и не здесь. Но надо проверить.
Она снова прищурилась.
Триона, стоявшая за ее спиной, терпеливо ждала. Снаружи бушевал ветер - следствие ярости Хью. Время от времени он сотрясал стекла окон так, что они начинали дребезжать, и холодный воздух просачивался в щели между стеклами и подоконниками.
Сердце Трионы колотилось при воспоминании о ее размолвке с Хью два дня назад. С тех пор она плохо спала. Если быть честной, то причина была в том, что она привыкла чувствовать рядом его теплое тело, а без него постель казалась слишком большой и холодной.
Миссис Уоллис выпрямилась и головой чуть не задела низко расположенную балку.
- Осторожно! - предостерегла ее Триона, поднимая фонарь выше.
- Да, стропила здесь расположены низко.
- Зато они прочные. - Триона огляделась: - Дом построен на совесть. А вот у нас в Уитберне потолки ужасно протекают.
- Да, хозяин постарался. Когда поденщики закончили со строительством дома, он отправил их к лорду на ремонт замка. Они и там поработали на совесть.
Триона много раз видела этот замок. Он величественно возвышался на гребне холма, отделенного долиной от просторного дома бабушки. Девочкой, навещая ее, Триона видела два внушительных строения - древний замок проклятых Маклейнов и новый дом бабушки, где всегда находились лакомства для ее маленьких внучек. Эти два здания, будто часовые, стояли на страже возле сонного городка, расположенного внизу у реки.
- Поднимите лампу повыше. Думаю, тот сундук, что нам нужен, может оказаться вон в том углу.
Триона последовала совету домоправительницы и была вознаграждена радостным восклицанием миссис Уоллис:
- Ага! Вот он! Пошлю Лайама, чтобы отнес его вниз. - Она улыбнулась Трионе: - Славное дело вы задумали - сшить новые шерстяные нижние юбки для девочек, чтобы они могли носить их под костюмами для верховой езды. Его светлость не думает о холоде и заставляет этих бедных малюток ездить на лошадях в любую погоду. Чудо, что они до сих пор не подхватили лихорадку!
У Трионы были свои соображения насчет его светлости, но она не собиралась выносить их на обсуждение.
Миссис Уоллис взяла фонарь и направилась вниз по лестнице. Триона, следуя за ней, не смогла удержаться от стона:
- У меня все тело болит от верховой езды. Когда-нибудь мне полегчает? Сил никаких нет.
Миссис Уоллис хмыкнула:
- Неудивительно! Нынче утром вы так долго катались без Фергюсона! Я даже беспокоилась, потому что вас не было целых два часа.
- Теперь я сожалею о каждой минуте, проведенной в седле.
Миссис Уоллис ответила ей понимающей улыбкой:
- Я считаю, что это пойдет вам на благо. Его светлость будет очень доволен. Вся его жизнь в лошадях. Он живет и дышит ими.
Помолчав, миссис Уоллис добавила:
- Хуже то, что он заставляет этих необузданных девчонок делать то же самое. Он берет их на верховую прогулку каждый день, какая бы ни была погода, светит ли солнце или идет дождь.
"Потому что он их любит". После отъезда Хью Триона снова и снова переживала их ссору. И каждый раз вздрагивала, вспоминая тот момент, когда она обвинила его в неспособности отдавать себя чувствам, а не только заботам. Это, конечно, было сказано в запальчивости. Она наговорила ему тогда много неприятных слов, и слова эти достигли одной цели - огорчили его и восстановили против нее. А она, в свою очередь, была разгневана и обижена им.
Горло Трионы сжалось от этих воспоминаний, и ей пришлось откашляться, прежде чем она заговорила снова.
- Почему вы называете девочек "необузданными"?
- Они избалованы. Будь они моими дочерьми, я бы задала им хорошую трепку. Его светлость не замечает, сколько с ними хлопот. Когда он дома, они шелковые, но стоит ему отлучиться на десять минут… - Она поморщилась: - На прошлой неделе одна из них насыпала соли в сахарницу, но, к счастью, я это обнаружила прежде, чем поставить ее на стол!
Триона усмехнулась:
- Мои братья тоже немало бедокурили. Особенно Уильям. Тот постоянно придумывал все новые проказы и вечно попадал впросак.
Она на мгновение поддалась тоске по дому. Что сейчас делают ее братья и сестры?
Должно быть, ее чувства отразились на лице, потому что, взглянув на нее, миссис Уоллис смягчилась:
- Что поделаешь, дети всегда остаются детьми.
- Если не считать того, что Уильяму двадцать и ему пора бы уже повзрослеть.
Сегодня она напишет очередное письмо своим родным. Кейтлин писать не любила, как и Уильям, как и Роберт. Но на Майкла и Мэри можно было рассчитывать, и она ожидала от них длинных и подробных писем - отчетов о том, что происходит в Уитберне. Она представляла, как сейчас все они сидят возле небольшого камина. Мэри вяжет или вышивает, потому что она никогда не сидела без дела. Роберт, возможно, читает какую-нибудь приглянувшуюся ему книгу, чтобы подольститься к отцу, в то же время успевая посмеиваться над Кейтлин, не читающей ничего, кроме дамских модных журналов. Уильям, должно быть, прохлаждается, стоя у каминной полки, и рассуждает о лошадях, охоте или о каком-нибудь своем новом хобби, а Майкл, все еще чувствующий себя неважно, сидит на старом красном диване, закутанный, как куль, потому что в доме холодно.
Она скучала даже по вечному нытью и жалобам Роберта! Ведь в Гилмертоне было так пусто, что казалось, будто во всех его залах и коридорах любой звук отдается эхом. А то, что они с Хью повздорили и разошлись во мнениях на столь сложный вопрос, как отношение к детям, только усугубляло ее тоску.
- Вы, наверное, собираетесь навестить свою бабушку, миледи? Правда, сегодня Лайам поедет в город с поручением от кухарки и не сможет отвезти вас, а Фергюсона, как вы знаете, нет дома.
- Нет, - ответила Триона, - по средам бабушка всегда ездит с визитами. Поэтому я поеду к ней завтра.
- Очень хорошо, миледи. Как мило, что вы навещаете ее.
- Она для меня так много значит. К тому же бабушка должна объяснить мне, как вылечить эту боль в мышцах.
Триона последовала по лестнице в коридор за миссис Уоллис. Лайам и Ангус чистили серебро в столовой, достаточно близко от парадной двери, чтобы услышать, если кто-нибудь постучит.
- Замечательно, что ваша бабушка разбирается в травах, - сказала домоправительница.
- Она всю жизнь умела лечить. К тому же еще управляет мельницами, которые муж оставил ей в наследство.
- О! - Глаза миссис Уоллис округлились. - Это и есть знаменитые мельницы Херста!
- Да, они самые.
- Вы никогда не упоминали, что ваша бабушка и есть та самая старая Нора из Херст-Холла.
- Это именно так.
Лицо миссис Уоллис просияло:
- Если бы я только знала, что ваша бабушка и есть старая Нора! Мне всегда хотелось с ней познакомиться, но никогда я не удостаивалась такой чести. Она принимала роды у двух моих дочерей. У моей Мэри были ужасно тяжелые роды с младшей, но когда приехала старая Нора, она сделала все возможное, чтобы малышка выжила.
- Уверена, ей будет приятно узнать, что ее помнят.
Миссис Уоллис улыбнулась и покачала головой:
- Подумать только, что его светлость однажды поедет в Лондон, и все это окончится браком с внучкой старой Норы. Вас свела вместе сама судьба!
Трионе хотелось бы верить этому. Неплохо иметь в своих союзниках судьбу. Она подавила вздох.
- Хочу написать письмо своим, а чернильница на письменном столе в гостиной пуста - чернила в ней высохли.
- Простите, миледи. Я сейчас же об этом позабочусь. - Миссис Уоллис бросила взгляд на Триону и добавила: - Господи! Ну и буря была недавно!
- Разве? - спросила Триона, изображая недоумение.
- Да, это до смерти напугало бедную кухарку. На нее полетела целая куча ножей, ей даже пришлось укрыться под скамьей.
- Я рада, что никто не пострадал.
Если бы такое несчастье случилось, она бы сочла себя ответственной за это, потому что сама довела Хью до греха.
Это послужило ей хорошим уроком. Если она хотела чего-нибудь добиться от Хью, надо искать к нему более тонкий подход. К тому же она предпочитала гневу его необузданную страсть в постели.
Они уже оказались у двери гостиной, и домоправительница сказала:
- Сейчас принесу чернила.
- Благодарю вас, миссис Уоллис. Я очень ценю вашу помощь.
- Ох, и не думайте об этом! Вы нынче утром ездили верхом да еще поднимались по лестнице. Могу только сказать, что свежий и здоровый деревенский воздух явно идет вам на пользу. Мойра говорит, что нынче вы поднялись с постели на час раньше меня!
На самом деле Триона встала еще раньше. Она проснулась с рассветом, замерзшая и одинокая, тоскуя по теплому обнаженному телу Хью. Каждое утро, еще полусонную, ее пробуждали жаркие ласки мужа.
Но она скучала не только по их любовным объятиям. За последние несколько недель он стал частью ее жизни. Она наслаждалась их разговорами за завтраком до пробуждения девочек. Они рассказывали друг другу о своем детстве и надеждах, а иногда просто болтали о пустяках. Это было приятным дополнением к их физической близости.
Если бы только она могла убедить Хью позволить ей проявлять свою страсть не только в постели… Но после их ссоры он вряд ли станет обсуждать с ней эту скользкую тему.
Что еще хуже, она начинала осознавать, что его поведение сказывалось и на дочках. Они противились ей не только потому, что их раздражало ее появление в их доме, но и потому, что чувствовали нежелание отца подпустить ее ближе, и их пугало возможное влияние Трионы на него. Если бы только они знали правду! Ведь она не имеет на него вообще никакого влияния. Ей не удается вовлечь его ни в какие иные отношения, кроме физической близости! К тому же, судя по всему, она обладала сомнительным талантом доводить его до бешенства, до точки кипения.
Она потерла руки, ощутив внезапное беспокойство. С тех пор как Хью уехал, эти мысли приходили снова и снова. То, что она осталась одна в этом огромном доме и сокрушалась по поводу своих последних слов, обращенных к мужу, начинало сказываться на ее настроении, ей было нелегко. Надо было сообразить, чем занять себя, что придумать, чтобы находиться в напряжении с утра и до того момента, когда солнце скроется за горизонтом и огромный дом внезапно покажется еще более пустым, а она почувствует себя усталой до изнеможения.
- Будут ли еще какие-нибудь указания, миледи? - спросила домоправительница.
- Миссис Уоллис, сколько лет вы работаете у лорда Хью?
- Уже пятнадцать, - ответила та с гордостью.
- Значит, вы очень хорошо знаете Маклейнов.
Серые глаза миссис Уоллис бестрепетно и твердо встретили ее взгляд:
- Да. Достаточно хорошо, чтобы знать, при каких обстоятельствах один из них вспылит.